— И ты только из-за этого не хочешь, чтобы я с ним виделась?
— Естественно. А почему же ещё?
— Ну-у… А вдруг ты ревнуешь или что-то в этом роде? — выпалила я и залилась краской до корней волос. Всё-таки нужно было потактичнее спросить, а не вот так в лоб. Теперь же я готова под пол провалиться от стыда.
— Ревновать? Да ещё к Дариону? Это же глупо.
Люцифэ обнял меня и закружил по комнате, потом упал на постель, увлекая за собой.
— Это остальные могут захлёбываться ревностью и завистью, ведь со временем ты станешь настоящей красавицей. А другие пускай исходят ядом и желанием, наблюдая за тобой со стороны. — Люцифэ провёл ладонями по коже моих рук и нахмурился: — Но меня беспокоит то, что в последнее время ты утратила интерес к тренировкам и несколько сдала в физическом плане. Если ты не возьмёшься за дело основательно, то не сможешь составить серьёзной конкуренции на экзаменах ни мне, ни даже Дариону. Это было бы обидно.
— Посмотрим, что ты в конце курса скажешь, — не без бахвальства отозвалась я, уверенная, что легко сумею наверстать упущенное из-за занятий с Равианикиэлем время. Упорства мне не занимать, а с советами Люцифэ тренировки становятся ещё более эффективными.
Глава 30
Дарион
Ответ лежал прямо на поверхности. Он был невообразимо прост для понимания, но в то же время невероятно сложен для выполнения. Мне всего-то и нужно было, что представить, будто моё теперешнее тело такое же, как и раньше. Представить, вообразить в реальности, увериться в непреложности того, что я уже добился нужного эффекта и вести себя соответствующим образом.
Но у меня ничего не получалось!
Как я могу смотреть на эту серебристую лапу и представлять загорелую кожу и нормальные пальцы?!
Нет, у меня уже пару раз что-то похожее выходило, однако этот процесс требовал неимоверного напряжения и диких усилий. Стоило лишь чуть ослабить концентрацию, как приобретённый эффект моментально терялся. А ведь прошло уже три луны. Ребята успели вернуться с полигонов и принялись за учёбу. И только я день за днём с упорством, достойным лучшего применения, занимаюсь неизвестно чем.
«Да потому что бездарь! Полный», — взбешенной змеюкой зашипел Амореонэ. В последнее время мы с ним даже нормально не общались, буквально с первой же фразы начиная грызню. Да уж, ещё пару лун в его обществе, и я рискую превратиться в настоящего горгона: всем недовольного и готового превратить в камень первого попавшегося на глаза.
Амореонэ не мог проникнуться моим положением и не хотел понимать, почему столь лёгкие, по его представлению, вещи вызывают во мне полное отторжение и «надуманные» проблемы на пути к реализации. Я же никак не мог сообразить, как все его наставления воплотить в реальность.
Отвлёкшись от нежелающей решаться проблемы, я мысленно перенёсся в не столь отдалённое прошлое: в тот день, когда состоялась моя встреча с отцом. Карел всё же смог наложить на меня нечто на подобие иллюзии, дабы скрыть истинный облик. Отец вроде как ничего не заметил, но разговор всё равно оставил неприятный осадок на душе. Папа и вправду был сильно обеспокоен моим состоянием, но ещё больше непонятками, из-за которых его потревожили в разгар деловой поездки на Халабос. Не знаю, что придумал Карел, чтобы замять инцидент, но было сразу видно: отец не слишком верил сказанному, так как постоянно возвращал разговор на тему произошедшего, пытался подловить нас на лжи и требовал тщательного расследования происшествия, упорно не желая верить, что со мной всё в порядке.
«Хватит отвлекаться. Так ты точно с места не сдвинешься», — прикрикнул Амореонэ.
Ну, хорошо. Попробую ещё раз, — убито вздохнул я, нехотя отвлекаясь от воспоминаний.
— Если ты не перестанешь так гротескно морщиться, то через десяток сианов твоё лицо грозит превратиться в подошву старого изношенного сапога.
Я чуть нервно вскинул голову, абсолютно не ожидая увидеть ещё кого-либо в выделенной мне комнате. Я точно помню, что закрывал дверь, однако на кровати напротив, как будто так и надо, сидел Люцифэ. Хотя он, вроде как, и участвовал в моём спасении, особой благодарности к парню я не испытывал. А видеть здесь и сейчас тем более не хотел, поэтому недружелюбно бросил:
— Проваливай, а? Пока силой не выставил.
— В подобные моменты всякий альтруизм давится в зародыше и начинаешь всерьёз задумываться над вопросом: а стоит ли кому-либо вообще помогать?
Люцифэ встал и направился к двери, неспешно, будто в раздумье, потянул ручку вниз и, замерев на пороге, обернулся.
— Можешь пока не возвращать. Только наставникам не показывай.
Лишь отменная реакция спасла мою физиономию от болезненной встречи к довольно увесистой книгой, с силой брошенной в меня дружком Дарк. Когда я перевёл взгляд обратно на дверь, Люцифэ уже не было. Зря я с ним так. Нужно было поинтересоваться, как там тёмная, раз выдалась такая возможность. Хотя с чего это ему мне докладывать о ней?
Криво усмехнувшись, я посмотрел на книгу. Старая потрёпанная обложка свидетельствовала скорее о плохом качестве сырья, из которого была сделана, и несоответствующих условиях хранения, чем о частом хождении по рукам. Ни автора, ни названия, ни каких-либо других пометок не было.
Открыв форзац, я первым делом отметил небрежный почерк переписчика и негодные, местами потёкшие и поблёкшие чернила. Первая часть рукописи была вообще небрежно вырвана. Пролистав книгу до конца, я понял, что экзекуции подвергалась часть листов в середине и значительный кусок окончания. И к чему мне этот обгрызыш?
Перелистнув на начало, я пробежал глазами с полстраницы и замер, прикипев взглядом к очередной фразе: «Неужели он думал, что своим хвастливым заявлением, будто я высший морф, он осчастливит меня?»
Высший морф. Как я?
Дальше я читал медленно и вдумчиво, старательно разбирая забористый почерк неизвестного, зачастую перечитывал очередную фразу или абзац раза по три-четыре, чтобы получше понять и запомнить. Скорее всего, книга представляла собой перевод более древнего текста, причём не слишком удачный, так как рассказчик периодически сбивался, ведя повествование то от мужского лица, то от женского, то вообще от какого-то неизвестного третьего. Некоторые слова были устаревшими, другие, так и вовсе неизвестными, однако общий смысл был прозрачен, как весенний ручей.
Кто-то подобно мне, приобрёл возможности высшего морфа в сознательном возрасте и подробно описывал свои успехи и неудачи овладевания этой поистине многогранной способностью, поражая доступностью объяснений и обширным кругозором.
Больше всего бесили вырванные страницы. Казалось, что именно там должно быть самое важное. Тем не менее, узнал я тоже не мало. И в частности пришёл к пониманию, что в ближайшее время придётся довольно активно сотрудничать с наставником Карелом. Чтобы правильно перестроить своё тело, нужно прекрасно представлять себе конечный результат, которого стремишься достигнуть, а также то состояние, в котором ты находился изначально: внутреннюю и внешнюю структуры тела, энергетические оболочки, астральные, ментальные уровни… и ещё много того, чего мы пока не проходили. Но, как выразился автор этой книги: «Комедиант может на время вжиться в определённую роль и ему этого достаточно. Я же должен полностью отринуть себя и стать абсолютно другим существом с его желаниями, мыслями, чувствами, восприятием мира и своего места в нём».
— Вот оно!
«Я тебе говорил то же самое».
Может, и то же, но не так, — возразил я.
Воодушёвлённый, я спрятал книгу и поспешил в лабораторию, горя желанием немедленно приступить к осуществлению намеченной цели.
***
Арион
Дверь без стука распахнулась и в комнату, чётко печатая шаг, вошёл Гроссер. Арион на миг оторвался от набросков, над которыми корпел, то охваченный очередным приливом энтузиазма, а по временам на чистом упрямстве (сколько сил уже вложено — не бросать же недоделанным) с момента прихода в Академию на должность простым наставником. Судя по невыразительному лицу и неестественно прямой напряжённой спине, сарс зол аки мракобес из Бездны. Придя к такому выводу, страж тёмного факультета небрежно сгрёб наброски, постучал листиками о столешницу, выравнивая стопочку, и бросил в верхний ящик. Похоже, сегодня вернуться к их осмыслению и обработке времени не представится.
— Чем обязан незапланированному визиту? — с подчёркнутой сухостью поинтересовался Арион. Сарс ему не нравился, хотя и не давал ни единого прямого повода к нареканию. Но феникс уже давно привык прислушиваться к голосу своих инстинктов. Тем не менее, страж тёмного факультета допускал, что на его отношение к новому наставнику может влиять не столько выработанное сианами чутьё, сколько странная злость, проявляющаяся к каждому взрослому, кто мог пытаться сближаться с Дарком. С одной стороны, сам Арион прекрасно понимал, что испытывать подобные эмоции по крайней мере глупо. В то же время феникса серьёзно задевало, что другим удаётся то, над чем он столько бьётся. Причём без видимого положительного результата и вопреки затраченным усилиям.
— З-сачем вы расс-сказ-сали о моих предполож-шениях Дарку? — сразу же перешёл в наступление сарс, но наткнулся на холодный взгляд без единого проблеска любопытства или удивления.
— Не понимаю, о чём вы, Гроссер.
— С-сегодня на занятии Дарк и Люцифэ вели с-себя отвратительнейшим образ-сом, и я не виж-шу иной прич-шины подобного поведения, кроме…
— Зато я прекрасно вижу, — перебил возмущённого сарса спокойный голос Дива. — Привыкайте к этому, либо сразу принимайте позицию неприятия подобного на своих занятиях. Некоторые так и поступают. Впрочем, через пару-тройку лун ребята обычно сами успокаиваются и перестают активно будоражить Академию своими нелепыми выходками.
— Не понимаю, — нахмурился сарс, переводя взгляд с Ариона на Диванира.
— У четвёртого курса начались первые занятия по маскировке, — пояснил страж тёмного факультета. — Ребята частенько учатся вживаться в роли, перенося стиль поведения выбранного персонажа на повседневную жизнь, иногда даже на время других занятий. Такое происходит каждый сиан, и могу вас уверить, что выказанное к вам отношение связано именно с озвученной причиной и ничем иным. Также смею надеяться, что хвалёная выдержка и хладнокровие представителей вашей расы являются чем-то большим, нежели просто словами.
Арион чувствовал, что поставил Гроссера в неловкое положение, но даже не помыслил злорадствовать на этот счёт. Всё они допускали ошибки, на которые остальные наставники снисходительно закрывали глаза. Здесь прощают друг другу многие прегрешения… если они не слишком вредят ученикам. Но что же заставило в принципе уравновешенного сарса забеспокоиться?
После ухода Гроссера Арион неспешно обошёл стол и сел на край девственно чистой столешницы. Феникс не терпел лишних предметов на своём рабочем месте, считая, что они отвлекают от главного.
— И с чего бы сарсу беспокоиться? — спросил у пустоты Диванир. Эта привычка осталась у них с Арионом ещё со времён общей работы в команде, когда они просто произносили вопрос вслух, а потом выслушивали мнения тех, кто хотел и мог на него ответить. Арион не решил ещё для себя эту задачу, поэтому не отозвался. Страж тёмного факультета просто смотрел перед собой, размышляя, вспоминая события и реакции сарса в той или иной ситуации. Порой странные реакции.