Дверь в новую комнату профессора была раскрыта настежь.
— Входите! Входите! — сказал добрый старик, увидев, что Жюльен остановился на пороге.
— Я… Я боялся вам помешать.
— Вы мне не мешаете. Очень хорошо, что у вас есть интерес!
Профессор широко и приветливо улыбнулся юноше, у которого был интерес. Затем стал искать что-то в одном из многочисленных ящиков, стоявших на полу.
— Я же ее только что сюда положил, я точно помню! — ворчал профессор себе под нос, роясь в ящике, где лежали, наверно, сотни разных инструментов, механизмов, электрических лампочек всевозможных размеров и форм.
Провода выходили из-под плинтуса и вели к столу, где стоял странного вида аппарат: очевидно, профессор как раз заканчивал работу над ним.
— Ах! Ничего не могу найти после этого переезда!
Юноша удивленно разглядывал необычное устройство, к которому его привели провода.
— О… Это мой самый значительный эксперимент, — объяснил профессор. — Но т-с-с! О нем никому нельзя рассказывать!
Он взглянул на карманные часы.
— Через минуту они начнут… Они очень пунктуальны.
— Кто — они? — полюбопытствовал Жюльен.
— Т-с-с!
Большая лампочка на самом верху машины слабо засветилась.
— Смотрите внимательно, молодой человек! Они начали.
— Начали — что?
— Энергия! Энергия! — загадочно пробормотал старый ученый, чьи руки дрожали от волнения и, казалось, хотели поймать слабый свет, мерцавший над аппаратом. — Хорошо! Хорошо! — приговаривал он вполголоса, словно обращаясь к какому-то животному, которое он боялся вспугнуть.
Лампочка стала гореть ярким белым светом, но каждые две или три секунды она гасла, а потом зажигалась на такой же промежуток времени. Глаза профессора неотрывно смотрели на лампу, щеки его багровели, на лбу выступили капельки пота. Сжав кулаки, он стучал ими по столу в такт мигающему свету:
— Хоп! Хоп! Хоп!
Теперь свет лампы стал ослепительным, она зажигалась и гасла со все более короткими промежутками. Профессор в том же ритме приплясывал от возбуждения:
— Хоп! Хоп! Хоп! Хо-оп!
Наверху слышалось поскрипывание железной кровати.
И вдруг лампочка перед носом профессора вспыхнула синим пламенем и разлетелась на куски, а кровать наверху словно задергалась в конвульсиях.
— Ах! Какие молодцы! — сказал старый ученый, вытирая лысину клетчатым платком. — Завтра вкручу им лампочку посильнее.
Жюльен вернулся к себе в комнату, захваченный целым вихрем странных, волнующих, временами пленительных ощущений. «Энергия! Энергия!» — бормотал профессор. Вначале Жюльен не уловил скрытого и магического значения этого слова. Но теперь ему казалось, что стены дома, его родного старого дома излучают какое-то таинственное живое тепло. И это тепло передавалось ему, Жюльену! Оно возникало в пояснице, неудержимо поднималось вверх по спине и столь же неудержимо спускалось к животу, где неудержимо сосредоточивалась та энергия, о которой говорил профессор.
Внезапно до него дошло, что за целый час или даже больше он ни разу не подумал о Жюлиа. Как необычно! Что с ним происходило? В то же время Жюстина расцветала под его взглядом, Матильда стонала под его поцелуями. Анжель, малютка Анжель, также не укрылась от его воображения.
Столь похотливые помыслы («нечистые», как сказали бы отцы-иезуиты) могли довести до опасных крайностей (опять-таки выражение отцов-иезуитов, но даже у самых испорченных мальчиков бывает только одна крайность, хоть и доставляющая им немалое беспокойство).
Жюльен решил, что холодный душ поможет ему устоять перед искушениями, которые возбраняются моралью.
Но каково было его удивление, когда он открыл дверь ванной комнаты! В ванне стояла Лизелотта, одной рукой прикрывая грудь, а другой — самое белокурое место на своем теле, и смотрела на него.
Жюльену казалось, что он видит сон. Как бывает в снах, он не мог ни пошевелиться, ни заговорить, только таращил глаза. Под его взглядом Лизелотта сверкала, точно полированный мрамор.
У нее были стройные, точеные ноги, две свечи из воска цвета слоновой кости, чьи нежно-золотистые огоньки просвечивали сквозь почти прозрачную руку девушки.
Жюльен замер, созерцая это видение, а видение принялось хохотать над таким наплывом чувств. Лизелотта не смущалась, когда на нее смотрели. Она была молода и красива, она любила свое тело, любила воду, любила намыливаться, а сейчас она испытывала дополнительное удовольствие от того, что юноша покраснел.
А юноша вдруг попятился назад, в коридор, и захлопнул за собой дверь.
— Ты что, малышка, никогда мужчины не видела? — пробормотал он, пытаясь отдышаться.
Клер и Шарль играли в пинг-понг. Жюлиа подсчитывала очки. Она сидела на складном стуле, положив ногу на ногу, и задравшаяся юбка открывала ляжки. Понятно, взгляды жениха время от времени устремлялись на промежуток между юбкой Жюлиа и деревянными планками сиденья. Но это не мешало ему следить за шариком. А вот Клер не могла делать два дела сразу. Она следила за взглядом Шарля, проверяя направление (взгляда, а не шарика), и потому проигрывала каждую подачу.
— Двенадцать — ноль, тринадцать — ноль, — неумолимо раздавался голос Жюлиа.
— Будь повнимательнее! — сказал Шарль. — Ты пропускаешь все мячи.
— Сама не знаю, что со мной. Извини.
— Ладно! Начнем снова.
— Четырнадцать — ноль, пятнадцать — ноль, — с легким сарказмом комментировала Жюлиа.
Клер взглянула на кузину с сильным желанием дать ей пощечину.
— Жюлиа, дорогая, не хочешь пойти проведать свою лошадку?
— Не отвлекайся, Клер! — вмешался Шарль. — Отбивай!
Невеста нервно стукнула ракеткой по шарику, который угодил между ног Жюлиа.
— Шестнадцать — ноль! — возликовала Жюлиа, грациозным движением бросая шарик кузине.
Клер швырнула ракетку на стол.
— Я больше не играю! Вы оба против меня!
И она убежала в дом, хлопнув дверью.