Альберт Анисимович слушал его, склонив голову, изображая робость и послушание, однако глазки его посматривали из-под бровей с насмешливым интересом.
- Ищет человек, спрашивает, вот я и осмелился дорогу показать. Хотя и предупреждал.
- Куда показываете? Куда? Да и почему берете на себя? Какой из вас указчик? - уже совсем грубо одернул его Усанков.
Тогда старик отступил в сторону, галантно махнул рукой, поклонился, как бы уступая путь.
- Не могу перечить вам, тем более вы лицезрели поручика самолично...
- ...Допустим, нарушали законы, - вдруг заговорил Ильин, - продолжая всматриваться в портрет. - Подлейшим образом проникли, враньем, обманом и прикончили. Все на лжи было. Позор. Согласен. Возникает другой вопрос: почему на Сталина ни одного покушения не было? Никого не нашлось. С собой кончали от ужаса, от стыда. Стрелялись. От страха. А на диктатора руку не осмеливались поднять. На царя, помазанника божьего не побоялись. Правда, скопом навалились. И то стыдно, и это опасно, - он говорил негромко, словно бы сам с собой. - Что ж это - ни одной души отчаянной, чтобы восстать...
- Дошло! Добралось! - воскликнул Альберт Анисимович. - Правильно. Всякому своя пора должна быть стыднее. Ведь и в Ленина несколько раз стреляли. А как же... Резонно. Война. Резон! Из гвардии в гарнизон! А потом дошли до рабства подлого.
- Извините, Альберт Анисимович, нам пора, - сказал Усанков. - У нас правительственная комиссия. Горячка.
- Разумеется. Какой может быть разговор.
- Вы мне позвоните, - сказал Ильин.
Альберт Анисимович поправил очки, слабо покачал головой.
- Вряд ли. Времени у меня не осталось.
- Как же так? - забеспокоился Ильин. - Мы с вами должны еще выяснить. У меня ведь прямых доказательств нет.
- Вы уж меня простите, - Альберт Анисимович подошел к Ильину, заговорил с ним тихо, почти шепотом и, поклонившись Усанкову, удалился в приоткрытую дверь собора.
- Надо мне дождаться его, - сказал Ильин.
Усанков посмотрел на часы.
- Невозможно.
- Это для меня очень важно.
- Что еще случилось?
- Мне надо узнать про свою мать, про себя.
- Шеф уже в гостинице, он рвет и мечет. Нам торопиться надо, пока он...
- ...от этого многое зависит, - продолжал, не слушая его, Ильин. - Если она была правнучкой...
- ...не стал вызывать твоих хлопцев и обрабатывать их, среди них быстро найдутся...
- Мне надо узнать, кто я такой.
- Могу сказать: ты мудак, ты идиот, если ты до сих пор не понял это.
- Мне наплевать на твоего шефа и на все его приготовления.
- Послушай, Серега, ты, конечно, герой, ты смельчак, но поехать надо, я тебя прошу.
- Зачем?
- А затем, что мы приедем и ты подпишешь бумагу, которую он сочинил, раздельно, чеканя каждое слово, проговорил Усанков. - И порядок. Все будет забыто.
- И потом? - спросил Ильин. - Что будет потом?
- Ты погонишь в шею всех этих иллюзионистов, артистов, священников, мошенников.
- Какие артисты, это не артисты, ты знаешь.
- Это были артисты, артисты, - упрямо повторил Усанков.
Ильин посмотрел на него с интересом.
- А ты боишься признать.
- Я за тебя боюсь.
- За меня?
- Ты помнишь, как сделали Алешу Курочкина?
Он не мог не помнить. Сперва Курочкину приписали склоку, потом клевету. Курочкин не унимался и доказывал, что министерские заправилы заключают невыгодные договора с австрийцами не случайно, они получают за это подарки... Однажды вызвали санитаров, тут же, в министерстве, связали его, вкатили укол и увезли. С тех пор он мыкается по психушкам.
- Думаешь, Клячко постесняется, он состыковал твою выходку и твои привидения и понял, что на этом можно сыграть. У него нет запретов.
Страх должен был вылезти. Сколько бы ни хорохориться, у каждого из них внутри укоренился страх, родимый, с которым они выросли. Тот самый, липкий, потный, что накинулся на Усанкова ночью в купе.
- Откуда он узнал про поручика и прочее?
- Я рассказал. Сидели, болтали в поезде. В порядке анекдота.
- Значит, я тебе обязан. Спасибо.
- Кто же знал.
- Ты его не разуверил? Чего ж постеснялся? Ты-то мог подтвердить.
- И что? Артистов принял за привидения - смешно. А дальше не смешно. Утром резвился, к обеду взбесился. Ты сам разбудил чертей. У него теперь одно объяснение - псих. И выход один - упечь тебя в больницу... Поступки нелогичные, нес чушь. Все это, конечно, если не пойдешь на мировую...
- Не упечет, - сказал Ильин спокойно.
- Почему же?