— Плакать не будете? — спросила она мимо его слов.
Джонс деланно засмеялся.
— Пожилые женатые мужчины оплакивают свое падение, как изнасилованные монашки.
— О чем вы?
— Первая измена жене в таком возрасте страшнее потери невинности.
Джонс разозлился, но как-то глупо ссориться с женщиной, которая так дорого стоит. Он пожал плечами.
— Что вы обо мне знаете?
— Вы женатый человек. — Она кивнула на обручальное кольцо Джонса. — Вы лондонец и джентльмен. Вы никогда не имели дела с продажной любовью.
Интересный, богатый, знающий себе цену человек — вам ничего не стоит сделать любовницей даму вашего круга, это приличнее и неизмеримо дешевле.
— С последним я полностью согласен, — вставил Джонс.
— Мы — для нуворишей, американских миллионеров, считающих Европу сексуальным раем, неполноценных, но богатых старцев и богатых юнцов, которым хочется скорее все узнать, — продолжала она, не обратив внимания на фразу Джонса. — Вы не подходите ни под одну из этих категорий. Что остается?
Крушение. Вы потерпели крушение, приятель. — Странно и волнующе прозвучало это фамильярное обращение.
— Вы проницательны, — пробормотал Джонс.
И тут он заметил, что с появлением Брунгильды его рана перестала кровоточить. Конечно, так не излечишься, но и малая передышка — благо.
— Эй, приятель, вернитесь! О чем вы думаете?
— О вас.
— Как трогательно! Я вам была нужна лишь как предмет для размышления?
— Нет, — сказал Джонс. — А собака не может побыть в прихожей?
— Она не мешает. Или у вас аллергия?
— Нет. Но я верю, что у животных есть зачатки душевной жизни.
— Рой! — повелительно сказала Брунгильда.
Пес поднялся, ореховые глаза его сочились тоской. Он медленно, понуро побрел в прихожую.
Позже, за ужином, который им подали в номер, Брунгильда сказала:
— Вы великолепный мужчина. Так в чем же ваша беда?.. Хотите, угадаю?
Вам изменяет жена.
— Предположим, — сказал Джонс, не понимая, как он позволяет себе говорить об этом с этой девкой.
— Вы не можете ее оставить?
Джонс кивнул.
— Дети… дом… налаженная жизнь… — У нее был рассеянный вид, потом взгляд вдруг собрался в фокусе. — Это все не главное. Любовь. Единственная и неповторимая. Что ж, бывает, крайне редко, но бывает. Почему она не уходит?
Джонс промолчал. Ему было стыдно продолжать этот разговор и вместе с тем хотелось, чтобы она продолжала.
— Опять же… дети, дом, положение… — И в упор: — Любовник не хочет?
— Может быть, и хочет, но не говорит.
— Он беден?
— Неустроенный. Безбытный.
— Понятно. Так ему удобнее. И давно это у вас?
— Сейчас мне кажется, что всю жизнь.
— Она стерва?
— Добрый и милый человек.
— Немножко вялая, да? Ни рыба ни мясо?
— Чепуха! Она женственная, милая…
— И бестемпераментная, — уверенно добавила Брунгильда. — Дайте мне мужчину, и я скажу, чего стоит его жена. Успокойтесь, она не уйдет.
— Вы предсказательница?
— Да нет, это все так просто. Никуда не денется ваша Мери.
— Откуда вы знаете, как ее зовут?
— Вы дважды назвали меня «Мери». Ее поезд уже за поворотом, она сама это скоро поймет. От вас требуется немного терпения. Ну а станет невмоготу, у вас есть мой телефон. Теперь поняли, почему я так дорого беру?
— Да! — искренне и серьезно подтвердил Джонс.
…Мери и Капитан провели время менее содержательно. Капитан захотел осмотреть квартиру и сделал это с большим тщанием, воздерживаясь от критических замечаний. Большое впечатление произвела на него библиотека Джонса, да и весь кабинет. Он отдал дань картинам, их было немного, но все высшего качества, долго стоял перед своим старым пейзажем и что-то соображал про себя.
— Юношеская работа… Не мешало бы Джонсу приобрести меня позднего.
Мери подумала, что он шутит. Ни в малейшей мере. Капитан был серьезен, искренен, прост — не так часто эти добродетели совокупно осеняли мятежную душу Капитана.