Очень хотелось есть. Прямо у остановки я приметил китайскую закусочную.
Я заказал рамэн.[2]
– Луку побольше, пожалуйста. – В миске поверх рамэна горкой лежал лук. Я наклонился над едой, пар защекотал мне ноздри, из носа потекло. Мне стало жаль себя, но я бодрился: «Хосикава Хосико раньше жила не лучше моего. Куда там – хуже!»
Я помнил свою первую встречу с Хосикава Хосико в отеле «Т». Холл снова и снова поглощал входивших. Мне остро припомнилось чувство отчужденности, я был не того поля ягода.
Но она в то время выглядела парящей на гребне успеха. Массивное кресло, в котором она сидела, казалось, прислуживало ей.
Я робел и втайне ненавидел ее за то, что она избрала местом встречи этот холл. Но тут мне надоело вспоминать неприятное. Мое негодование постепенно угасало.
Поев, я воспрянул духом и, выйдя из харчевни, зашагал, бормоча под нос переиначенный стишок:
Облик Хосикава Хосико соответствовал ее роскошной гостиной. Я глубоко погрузился в массивное кресло. Сначала я пытался соединить ноги, но потом решил принять вызывающую позу и скрестил их.
– Слушаю вас, – произнесла она ровным голосом. Я заговорил и, чтобы подчеркнуть достоверность моих сведений, местами был излишне подробен. Мне хотелось причинить ей боль. Но ее лицо оставалось безмятежным. Казалось, она уже давно подготовилась к тому, что такой день настанет. Это застывшее лицо меня раздражало. Я подвинулся на край кресла и наклонился к ней. Я живописал мельчайшие подробности, чтобы расшевелить ее.
В какой-то момент лицо ее исказилось, но тут же обрело прежнее выражение. И изменилось-то не все лицо, она лишь сдвинула брови и чуть заметно шевельнула ноздрями. В ту же секунду я ощутил во рту сильный запах лука. Никогда раньше я не чувствовал запаха съеденного, возможно, это, как контактный взрыв, было вызвано движением ее носа и бровей. Как бы там ни было, совершенно очевидно, что не мой рассказ заставил дрогнуть ее лицо, и я снова вжался в кресло: «Ну да, я ел рамэн, что в этом ужасного, ты разве прежде не едала рамэна?» – Я бросил проницательный взгляд на ее ноздри.
Красивой формы тонкий носик казался прелестным изделием ручной работы. И в него-то проникло мое тепловатое дыхание с луковым ароматом! Ситуация вопиющая.
– Что же вы собираетесь делать? – спросила она, когда я кончил.
– Мы хотим опубликовать это в нашем журнале.
– Очень некстати.
– Что поделаешь.
– Очевидно, ничего не поделаешь, над слабой женщиной можно издеваться… – В ее словах не было мольбы.
– Вы сильная женщина.
– Вам не кажется постыдным то, что вы делаете? – Она смотрела на меня изучающе.
– Если бы я считал это постыдным, я бы не мог иметь такую профессию. – Я пытался придать этой реплике вызывающую интонацию, но и это не оказало должного действия. Я обессилел, мое бойкое настроение: «вываляю-ка я тебя в грязи» – было безнадежно утрачено.
Весь последующий разговор шел как бы по инерции.
– Вы хотите напечатать это во что бы то ни стало?
– Да.
– И нет никакой возможности избежать публикации?
– Ну, я бы не сказал, что нет, но…
– Деньги?
– Пожалуй…
– Я бы хотела купить материал, которым вы располагаете. Но ведь сколько бы я его ни покупала, раз он у вас в голове, значит, впоследствии может всплыть снова и снова. Обещайте мне: после того, как я его куплю, этот вопрос не должен никоим образом мне досаждать.
– Обещаю.
– И это правда?
– Правда.
Вдруг она отделилась от кресла, низко наклонилась и вытащила из-под стола небольшой магнитофон. Тонким изящным пальцем она нажала кнопку обратной перемотки. Катушки энергично прокрутились назад, замерли. Теперь они медленно вращались в противоположную сторону. Из аппарата раздался мой голос, он звучал вульгарно, точно каждое слово пропиталось запахом лука.
– Обещаю.
– И это правда?
– Правда.
Аппарат повторил мои слова и выключился.
– Ну вот, если вам вздумается нарушить обещание, я подам в суд за шантаж. И эта пленка будет уликой. – На ее лице появилась насмешка.
– Да-да, но ведь еще не решен вопрос о сумме.
У нее было самообладание человека, перехватившего инициативу. Она была начеку и наблюдала за мной. Лицо ее вновь обрело подвижность, она настороженно ждала требования о деньгах, которое должно было слететь с моего языка. Волнение проступило на ее лице.
– Двести тысяч иен. – Я, очевидно, назвал сумму меньшую, чем она ожидала, но это было все, на что я мог рассчитывать в моем теперешнем положении. Мой расчет основывался на наблюдении за ее реакцией, и я угадал.
– Двести тысяч? Хорошо. – Она явно обрадовалась, в голосе чувствовалось презрение, лицо стало вульгарным. Тайное прошлое Хосикава Хосико проступало на нем, как симпатические чернила!
– Хорошо же.
Нет, солнышко не играло на рыбьих потрохах, это я сам угрюмо копошился на серой поверхности лужи. И на той же поверхности копошились и Хосикава Хосико, и Юкико, и этот жалкий Масуда.
Меня посетила Юкико.
– Ко мне приходил некто по имени Масуда.
– Вот как…
– Тебе это известно.
– Да.
– Вопреки ожиданию он не страшен. – Я пытался выражаться выспренне. Юкико пристально поглядела на меня и сказала:
– Неужели?