Не каждый решиться по доброй воле оказаться вечером в густом лесу. Нинель так до конца для себя не решила, почему она захотела посетить это место, где затерялся след Олега Тушина. Находясь в лесополосе, Воронцова пыталась понять, что чувствовал её отец после убийства четверых человек. Вспоминая отчёты Смолкина, Нинель могла представить только животный страх. Прошло пятнадцать лет, и шансов найти то, что хранилось в этом месте на протяжение столько времени, практически не было, однако девушка продолжала бродить по лесу, размышляя над тем, каким путём мог пойти Олег.
“И о чём я только думаю?” — задумалась Нинель утомившись, — “Смолкин кажется вполне умным мужчиной. Думаю, отдел контроля уж давно прочесал весь этот участок, и всё, что могли, они нашли… Кроме самого Олега.”
Решив бросить бесполезное дело, Воронцова вернуться тем путём, которым пришла, однако вспомнить его была задача не из простых. Немного поколебавшись, она выбрала, как ей казалось, правильное направление. Стоило девушке сделать пару метров, как она начала чувствовать жжение в груди.
“Что тут может делать пожиратель?” — удивилась дозорная.
В этот момент Нинель стало страшно. Она была совершено одна в лесополосе и без оружия. С другой стороны, это было не так страшно, как осознание того, что Воронцова забыла обратную дорогу. В итоге девушка решила довериться своим ощущениям. Используя болевые ощущения как компас, Нинель пыталась предположить количество пожирателей и их намерения. Девушка старалась мыслить оптимистичнее, ибо в худшем случае у неё не было бы никаких шансов выбраться из леса. Пройдя достаточно длинный путь, Нинель подметила одну странность: жжение становилось сильнее, однако она не слышала шорохов или других звуков, которые подтверждали бы присутствие пожирателей. Вокруг ничего, кроме шума листьев деревьев и криков птиц. В итоге девушка прибыла к одному из больших дубов с длинными корнями. Воронцова ничего не понимала, но жжение в груди меньше не становилось. Доверяя этому дискомфорту в теле, дозорная прижалась к стволу, а затем опустилась к одному из корней.
“Под ним может что-то быть.” — предположила Нинель, когда дыхание стало более тяжёлым.
Воронцова нашла, рядом лежащую, корягу и с её помощью начала рыть под корнем. Через какое-то время перед глазами девушки предстала шкатулка.
“Поверить не могу!” — была в шоке дозорная, вытряхая шкатулку от грязи, — “Она могла пролежать под этим корнем целых пятнадцать лет!”
Приготовившись к боли, Нинель открыла шкатулку. Дно было заполнено, уже ранее знакомой, жидкостью цвета липового мёда, из-за которой девушка и ощущала боль в груди. В ней тонули осколки знакомой трёхликой статуэтки, а также лист бумаги, которую Нинель, немного поморщившись, достала двумя пальцами. Длительное нахождение в странной субстанции дали о себе. Большая часть рисунка, который был на бумаге, размазался. Единственное, что можно было разглядеть, это линии мужчины-пожирателя, который с яростным выражение лица поднял руки. Однако самой яркой чертой у него Нинель посчитала большие крылья как у дьявола.
Затем Воронцова перевернула лист, на котором было написано:
Послание тишины. Глава I
Все звуки в мире умолкли. Заблудшие души кричали, но ответа не было. Это была их первая кара, ибо они отвергли истинного царя, который был им послан на землю…
Остальная часть текса была также размазана, как и рисунок, не считая последнего предложение, которое с большим трудом, но можно было прочитать:
И снова крикнул царь: “Тишина будет для предателей первой карой, для вас же, верных, надеждой на новое царство, где вы будете свободны от людской злобы.”
Нинель даже не знала, что и думать. Девушка пыталась понять, связана ли эта шкатулка с Олегом Тушиным. В итоге дозорная решила взять эту вещь с собой. К счастью, выход из лесополосы оказался рядом.
Вернувшись в город, Нинель решила, что ей нужен совет. Так девушка снова вспомнила про Арсения. В телефонной беседе пожиратель был, как обычно, вежлив, и когда дозорная попросила его о встречи, тот велел ей приехать в девять вечера в кафе, адрес которого он ранее продиктовал.
Прибыв на место, Нинель без проблем нашла пожирателя прежде, чем войти во внутрь. Арсений сидел у окна. К удивлению девушки, он был не один, а с Миланом.
“Да ладно! Они знакомы?” — удивилась дозорная.
При общении с Меликовым, Спасоевич был весьма любезен, словно разговаривал со старым другом.
Темах для разговора не было ничего необычного. Милан лишь рассказал пожирателю о том, как прошёл очередной месяц.
— Я рад, что твои дела идут хорошо. Ты до сих пор ведёшь календарь? — спросил Арсений.
— Конечно. — ответил Милан, отпив кофе из чашки, — Ещё чуть меньше пяти лет ждать.
— Половина срока твоей службы в России уже пройдена. — Меликов старался расположить собеседника на оптимистичный лад.
— Знаю, — серб устало выдохнул, — Но даже оставшиеся пять лет мне кажется вечностью.
— Милан…
— Знаю, Сеня, для таких как ты десять лет — это не срок… Пойми меня правильно, ссылка в Россию — это не самое худшее наказание за мое преступление. Я даже успел привязаться к этой стране, но…
— Милан, это совершенно нормально, что ты скучаешь по своей родине.
— Это мягко сказано… В любом случае, каждый год этой ссылки я ощущаю как за целых сто лет… И я знаю, что в этом виноват. — затем Спасоевич со слабой улыбкой сменил тему, — К счастью, в следующем месяце у меня будет отдушина. Гоша смог раздобыть для нашей дозорной группы приглашения на международную конференцию ордена. Конечно, в сербской делегации нет моих знакомых, но хоть с кем-то из соотечественников пообщаюсь. Сам ведь знаешь, что сербская диаспора пожирателей в Москве меня особо не жалует.
Договорив последнее предложение, Милан заметил Нинель, которая едва успела войти в кафе. Воронцова обратила внимание, что на лице коллеги не было ни тени удивления. Арсений же, заметив девушку, вежливо улыбнулся.
— Я почему-то так и думал, что именно она тебе позвонила. — сказал Спасоевич, скрестив руки на груди, — Я уже понял, Pile, что у тебя не самое распространённое имя в этой стране.
— Всё в порядке, Нинель? — спросил Арсений, обратив внимание на грязные руки дозорной.
— Со мной да! — затем Воронцова зыркнула на коллегу.
— Понял, Pile! — ухмыльнулся серб, а затем более вежливо обратился к Меликову, — Ладно, ещё увидимся!
Когда Спасоевич вышел из кафе, Нинель подсела к пожирателю. Девушка предъявила ему свою находку, попросив прокомментировать её. При одном взгляде на рисунок Арсений с тяжёлым вздохом сделал крестное знамение.
— Что я могу сказать, Нинель? Психи есть везде.
— Это секта какая-то?
— Возможно. — выражение лица Меликова стало более напряжённым, — Если это так, то идол, которому они поклоняются есть самое страшное создание, родившиеся на этой земле. Однажды он чуть не принёс гибель на весь род человеческий.
— Хм, странно, что нам про него в академии не рассказывали. — призадумалась Нинель.
— А я не удивлён. Иванка мне говорила, что орден пытается предать его имя забвению, но некоторые пожиратели до сих пор его почитают… Эх, прости их, Господи, они не ведают, что творят.
— А вы знаете, что такое гладиум? Это слово упоминалось в одном из моих дел, где была похожая статуэтка.
— К сожалению, с этим я не смогу тебе помочь. Я его слышал пару раз в угрожающем контексте, но не более того. Я это слово воспринимаю, как ругательство.
Пусть информации было немного, но и за это Нинель была благодарна Арсению. Попрощавшись с пожирателем, девушка покинула кафе.
Когда Воронцова вышла на улицу, в этот момент из ларька на остановке вышел Спасоевич, купивший сигареты. Нинель решила подойти к нему.
— Будешь? — Милан предложил коллеге сигарету.
— Не курю. — отказалась Нинель.
— Вот это молодец, Pile! — мужчина же сделал затяжку, — Говорят, что после инициации Серат в крови глушит все твои зависимости.
— Я так поняла, это миф.
— Частично. У меня давно нет зависимости от табака. Лично для меня сигареты — это привычка. Как ежедневный ритуал, типа почистить зубы утром и вечером.
— Ясно. — Нинель сменила тему, — Ты давно Арсения знаешь?
— Да. Когда в девяносто девятом году он приезжал в Белград, я был его сопровождающим. За это в дозоре была хорошая добавка к жалованию. Это было полезно для такого молодого шкета как я в те тяжелые годы для Сербии. Я знаешь больше удивлён, что Арсений в белградском штабе личность более известная, чем всём русском сообществе пожирателей.
— И чем же он у вас прославился?
— Одной историей. Помню в студенческие годы я любил вместе со своим другом строить по ней свои версии.
— Что это за история?
— Если говорить вкратце… Представь, ты в семьдесят восьмом году потеряла сознание в Санкт-Петербурге, а очнулась в Белграде в восемьдесят девятом году.
— Чего? — удивилась Нинель.
— У меня было такое же лицо, как и у тебя, когда я услышал в академии эту историю. В общем, Сеня до сих пор не может вспомнить эти пропавшие одиннадцать лет его жизни. Помню мне капитан белградского дозора, а тогда он был простым дозорным, рассказывал, что Иванка, которая тоже оказалась в это время в Белграде, из-за Сени такой скандал закатила. У неё даже запрет на въезд был на десять лет.
— Ох уж, эта Иванка… Знаешь, перед тем неприятным дозором, я Сеню навещала, и она у него была. Она на меня так смотрела… Не понимаю, что я ей сделала. Перед тем, как уйти… Она так на меня ехидно посмотрела… Может быть она… Всё-таки она бесконечный источ…
— Нет! — внезапно отрезал Милан.
— Что “нет”?
— Так уж вышло, Pile, что я часто с Сеней общаюсь. Из-за этого бывало приходилось контактировать с Иванкой, и никакого передоза со мной не случалось. — Милан стал более суровым, — Она, конечно, личность далеко неприятная, но не нужно на неё свои косяки валить.
Нинель уже хотела было резкое слово вставить, однако Милан, дождавшись своего автобуса, молча попрощался с девушкой, махнув рукой. И у Воронцовой после разговора с сербским агентом снова остался неприятный осадок.