Возвращение Прославленных. Книга 2 - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 7

Конец всегда начало

Через час заинтригованные Итиро, Питер и Кланки сидели в Мастерской Архитектуры и ждали от Тафари объяснений.

Гномы успели сшить Кланки форму — на его штаны и жилетку ушёл не такой уж большой клочок ткани. Ему даже изготовили настоящий маленький плащ. И то, чем Кланки гордился сейчас больше всего — Стурла самолично смастерил ему шлем. Он выпросил у Пинар металлический колпачок от одного из её снадобий, прикрепил к нему кожаные ремешки, сверху приделал шишечку. И теперь эта конструкция красовалась на голове гордого бурозубика.

— Давайте пока перескочим первый пункт, и представим, будто оборудование, — Тафари похлопал по усилителю, — уже у Алаун. И она даже смогла объединить его с ауксилом Времени. Но Алаун понадобится помощник. Самое активное время для малумов — это ночь. Алаун говорила, что ночью они черпают силы из темноты, а свет их ослепляет и делает более неповоротливыми. Значит, лучший вариант для Хьюго: перебить нас ночью, при входе в ущелье. Мы же должны помешать ему это сделать. И для этого нам очень нужен Кланки.

Бурозубик сидел на старой чернильнице, как на кресле, сложив лапки на коленях, и внимательно слушал Следопыта, кивая головой.

— Кланки, вот усилитель, — Следопыт тронул медный ящик. — Нам придётся его разобрать, и ты поможешь собрать его Алаун. А потом, рано утром, когда она укроется от света, ты запустишь его. Оставаясь невидимым для врагов, потому что ты маленький. Все в развалинах погрузятся в сон, и у нас будет время подвести войска к Ведьминому Пальцу как можно ближе.

— Я согласен, — воодушевлённо вскочил Кланки.

— Но у тебя же есть этот странный напиток для Алаун. Который должен сделать её живой. Она выпьет его, и свет солнца ей не будет страшен, — рассуждал Итиро.

— Я очень хочу помочь Алаун. Но мы многого не знаем. Во-первых, не испортилось ли снадобье? Оно должно так пахнуть? Или нет? Во-вторых, мы не знаем, как на это отреагирует тело Алаун… И у нас совершенно не будет возможности ей помочь, — склонил голову Тафари, — поэтому попытку оживления Алаун нужно провести позже. Я не могу…Мы не можем… ею так рисковать…

— Соглашусь с тобой, — кивнул Итиро.

— План твой хорош. И, я думаю, Алаун с ним согласится, — потёр лоб Питер, — но всё же — что с первым пунктом, который ты пропустил? Кланки, конечно, маленький и незаметный. Но как он преодолеет ущелье с таким-то грузом? Как Кланки попадёт в развалины?

— С помощью этого! — Тафари достал переговорное зеркальце, — я ещё не проверял, но почти уверен…

— Почти уверен в чём? — спросил Итиро.

— Поглядите, — Тафари протянул им зеркальце и показал на печать, — его создал Вульф Сториганн. Тот самый. Автор проходной двери. Если мы закрепим это зеркальце в проёме, то, скорее всего, оно начнёт работать как Дверь-Во-Всё. Правда, очень маленькая. Только Кланки сможет пролезть в него, протащить оборудование, помочь Алаун его собрать и запустить. А так же… — голос Следопыта дрогнул, — Кланки сможет доставить консунтам лекарство.

— Я готов! — вскочил Кланки.

— Но сможет ли Кланки запомнить, как собрать усилитель? Ведь если ты закрепишь зеркальце в проёме, и всё сработает, как надо, то оно станет мутным. И мы ничего не сможем увидеть и посоветовать. Возможно, мы даже не сможем больше ничего сказать Алаун, — засомневался Итиро.

— У меня хорошая память, и в приборах я разбираюсь, — обиженно засопел Кланки. Он сдвинул брови и сурово сказал, — я справлюсь и не подведу.

— Тогда остаётся переговорить с Алаун — согласна ли она с этим планом. Сейчас мы побеседуем с ней, — выдохнул Питер.

Тафари положил зеркальце на стол, раскрыл его и постучал в стекло. Но никто ничего не успел сказать появившейся в отражении Алаун. Она была очень взволнована. Как только зеркальце её показало, Алаун тут же стала говорить:

— Всё рушится. Я боюсь, у нас ничего не получится. Стена вот-вот растает. А малумы… Они сильны как никогда. Хьюго с помощниками придумали какой-то страшный приём против вас. Но я никак не могу узнать, что это. Он только лишь повторяет, что теперь их не победить, потому что каждый из вас будет сражаться не с малумом, а с самой страшной силой на свете! И я впадаю в ужас, когда Хьюго рассуждает об этом. Потому что говорит он очень уверенно.

— Ну, не бойся, — качнул головой Питер, — возможно, он просто пытается себя в чём-то убедить.

— Нет! Ты не знаешь его. Они точно что-то придумали. И что-то страшное, — покачала головой бледная Алаун. — Вы должны отступиться от своей идеи и лучше подумать, как спрятаться и где укрыться. Может, можно для этого применить комнату Сада Сновидений? Помнишь, Тафари, ты мне о ней рассказывал?

— Но в комнате, как бы она ни была велика, не спрячешь всю страну, — перебил её Итиро, — Алаун, успокойся, у нас хороший план…

— Меня сейчас волнует другое, — обратился к ней Тафари. — Сможешь ли ты достать в лабораториях Хьюго что-то вроде объединяющего тола? Ведь твой перстень Воли уже больше не действует.

— Ах, — махнула рукой Алаун, — это полбеды. У Хьюго есть амулет Мощи. Треугольник из трёх металлов. Пусть он не такой мощный, но действует, как объединяющий тол.

— Сможешь ли ты его взять? И не будет ли это угрожать тебе проблемами? — с тревогой спросил Тафари.

— Смогу. А проблемы… Они здесь могут вырасти на ровном месте. Не будем об этом — это мелочи. Вы не понимаете…Они перебьют вас, — устало сказала Алаун, — Хьюго — страшное существо. Он опаснее всех визидаров. Например, он видит Муз и Мраков не только ночью, что и вы, но и днём тоже. И даже я не знаю всего, на что он способен…. Я думала, что с его войском будет легче сражаться, когда они видимы, именно поэтому уговорила Хьюго создать для них доспехи. Но сделала только хуже. Помощники Хьюго изобрели способ, и теперь доспехи малумов практически невидимы. Как сражаться с армией, если её не увидишь? Теперь они неуязвимы. Ваши заколдованные пули могут убить их, только попав в самого малума, то есть в узкую глазную прорезь шлемов.

— Нам этого будет достаточно. Наши стрелки тренируются день и ночь, — успокоил её Питер.

— Но как попасть в то, чего ты не видишь? — спросила Алаун и печально добавила, — ах, вот если бы вы могли их хотя бы видеть, как в свете фонаря теней…

— Видеть… — размышлял Питер, — видеть… А что если создать такие Окуляры, через которые малумов было бы видно? Я думаю, что это не так трудно сделать.

— Окуляры! Точно! — вскочил Итиро. — В подвале промышленной магии я видел огромный короб со стекляшками. Из них получатся чудесные очки, которые можно было бы обработать фонарём теней! Надо срочно созвать ремесленников!

Питер и Итиро вышли, а Тафари остался с Кланки успокаивать Алаун. Следопыт рассказал ей их план с усилителем и бурозубиком. Он так же объяснил Алаун про Оживитель из глазастого плода.

— Я не знаю, действует ли оно ещё, — добавил Тафари, — но в любом случае, надо попробовать.

— Неужели всё может получиться? — от волнения Алаун закрыла глаза, — Да, Тафари, мы должны бороться, ты прав. Иначе, какой в таком существовании смысл? Это не жизнь, а только слабое её отражение. Когда вы отправите сюда Кланки?

— Я думаю, как только он научиться разбираться в усилителе. Буквально через день-два, — сказал Тафари.

Алаун кивнула.

…На следующий день голуби принесли известие от Кормака и Кревана о том, что стена почти исчезла. Питер получил его, когда стоял перед построенными войсками.

— Что же. Через сутки отправляемся в путь, — прочитав его, скомандовал Питер, он оглядел взволнованные ряды и добавил тише, — братцы, собираемся. Завтра с восходом выдвигаемся к границам.

Каждый понимал, что это означает. По рядам пронесся гул возбуждения.

— Предводитель, — раздалось из отряда Стурлы, — а можно мы подготовим знамёна?

— Конечно, — кивнул Пит.

— А можно, — опять раздалось оттуда, — мы на своём знамени изобразим ину?

— Ину? — удивился Пит, не понимая.

Но он торопился, и ему некогда было рассуждать:

— А знак ину вас вдохновляет? — спросил он.

— Да, — раздались голоса гномов, — очень!

— Тогда можно, — кивнул Питер.

И поспешил в Мастерские. Но ему навстречу бежали визидарцы, дежурившие у входа:

— Там приехал Август Непомнящий с отрядом, — кричали взволновано Питу.

— Да почитай с целым войском! За воротами тьма народа! — добавил другой дежурный.

Пит отправился к воротам, с досадой размышляя, что на полемики с Августом совсем нет времени и с неудовольствием думая, как бы не забыть всё то важное, что держит в голове. Полководец вышел из ворот и оглядел визидарцев, которых было так много, что последние их ряды скрыли ветки священного дуба. Впереди стояли спешившиеся члены Совета во главе с Августом. Он поднял руку, и в рядах за ним мгновенно наступила тишина. А Август подошёл к Питу, неожиданно склонил перед ним колено, звонко сказал: «Присягаю», и поприветствовал его, как воина. За Августом повторила вся толпа.

Август поднял суровое лицо и сказал уже тише:

— Простите, что не поверил вам с самого начала. Простите, что из-за меня прошли бойни по всей стране. И простите за то, что сомневался в подлинности письма Аластара…

— Я рад, что вы всё поняли, — кивнул ему Пит.

— Стена защиты, действительно, почти растаяла… — сообщил Август.

— Вот поэтому у нас совсем нет времени, — перебил его Питер

Он помог Августу подняться, обнял его и показал окружную дорогу, по которой вновь прибывшее войско поехало присоединяться к остальным частям.

Пит же поспешил по делам.

…Последние сутки прошли в тревоге и хлопотах. Как ни странно, но окуляры теней создали очень быстро. Ремесленники создавали очки, Итиро обрабатывал их фонарём теней. Сквозь созданные окуляры, даже днём было видно Муз, а значит, и малумов тоже.

В отрядах шли последние приготовления. Работы было много. Везде, раздувая от напряжения ноздри на мясистых носах, сновали визидары-тролли. Они целыми подводами таскали корм для своих драстидов, — те ели всего лишь раз в неделю. А ещё их надо было досыта напоить, иначе драстиды начинали плеваться огнём. В остальных отрядах готовили лошадей, проверяли латы драконов и прочность упряжи. Чистили оружие, грузили на плавающие острова боеприпасы. Особо каждый приводил в порядок обувь. Частенько меж солдат слышалась визидарская поговорка: «Обувь должны быть чистой, как совесть».

Драконы, словно почуяв поход, волновались в загонах. Сегодня их кормили хиларитатой — перед боем она должна была придать им сил и выносливости.

По рядам солдат бегала Янмей и раздавала всем окуляры, которые те натягивали на шлемы. Пинар с Леонаром так же разносили аптечки, полные снадобий и свёрнутых в рулоны змеелистников.

…Уже поздно ночью ремесленники собрались в Мастерской Промышленной Магии.

Тафари аккуратно вытащил зеркальце из шкатулки, и посмотрел на сосредоточенного Кланки. Он сидел на деталях разобранного усилителя.

— Готов? — спросил Следопыт бурозубика.

Тот поправил шлем и кивнул.

На медных проволочках Итиро закрепил зеркало в проёме. Все напряжённо ждали. И вот, наконец, зеркальце завибрировало.

— Ура! — захлопала Янмей, — я знала, что получится!

На двери написали адрес: «Медовые холмы, Дагхэд, тайная комната в гардеробной Алаун» открыли её. В зеркальце была чёрная муть.

— Алаун, ты здесь? — спросил, приблизившись вплотную к тёмному проходу, Тафари.

— Да, — словно из колодца с размножающимся эхом донеслось оттуда.

Янмей взяла в руки бурозубика, поцеловала его в маленький лобик и сказала:

— Береги себя.

Она поднесла его к зеркальцу. Кланки махнул рукой и исчез в темноте. За ним стали просовывать в зеркало детали. Последним втиснули на ту сторону бутыль-плод. И закрыли дверь.

— Остаётся надеться, что у них всё получится. И они справятся, — вздохнул Тафари.

Он, с тайной надеждой, снял зеркальце с державших его проволочек, открыл и постучал. Но оно покрылось сеточкой трещин ибольше не работало так, как прежде.

…Алаун очень обрадовалась появлению Кланки. Она целый вечер ждала его в тайной каморке, спрятанной в гардеробной. Пространство этой комнатушки, и без того узкое и тесное, было забито визидарскими учебниками и ауксилами, так что девушка здесь еле умещалась. Но только в этом месте замка она чувствовала себя свободной и по-настоящему защищённой.

Появившись из мутного пространства и подхваченный Алаун, Кланки церемонно раскланялся и, коснувшись пальчика девушки, поцеловал её ноготок. Но за бурозубиком тут же стали появляться детали усилителя, и Кланки с Алаун пришлось срочно принимать груз, чтобы ничего не закатилось, не затерялось и не разбилось. Последним они получили воняющий плод, который выскользнул из рук Алаун и чуть не упал. Но она успела его подхватить.

Когда пространственная дыра в зеркальце затянулась, оно треснуло и развалилось. Кланки сел на ближайшую книжку и вытер пот.

— Теперь нам никто поможет. Сможем ли мы собрать усилитель? — засомневалась Алаун, оглядывая груды мелких деталей.

— Это не проблема, — махнул лапкой Кланки, — у нас только одна сложная задача — объединить его с созданным тобой усыпляющим ауксилом. Успеем ли мы за стуки? Ведь войска откроют Спасительные ворота на границе завтра с первыми лучами солнца. И к этому времени все в подвалах Дагхэда должны заснуть. Где тот амулет Хьюго, о котором ты говорила? Он нам очень скоро понадобится. Ты достала его?

— Хьюго носит амулет Мощи на шее, не снимая. Он даже спит в нём. Я решила напоить Хьюго одуряющим порошком. Когда он заснёт, и я легко добуду амулет. Возможно, мы даже успеем вернуть его на место. И тогда никто ничего не заметит, — успокоила Алаун бурозубика.

— Тогда, — вскочил Кланки, — поскорее приступим к работе!

…Алаун приходилось отвлекаться и уходить, когда её звали к столу или Хьюго хотел с ней поговорить. Но как только была возможность, девушка возвращалась в каморку к Кланки и помогала ему, чем могла.

Глубоко за полночь усилитель был собран.

— Мы молодцы, — похвалил Кланки девушку и себя, удовлетворённо осматривая работу, — теперь надо немного вздремнуть, а то мне уже не помогает даже жевание таты, да и ты совсем бледная.

— У меня всегда такая кожа, — улыбнулась Алаун, — ведь я неживая. Но отдохнуть надо. Ты спи здесь, а я пойду к себе.

…В это время в Стоунбоне проснулся Пит. Он лежал, думая о том, что покой вокруг совсем скоро сменится шумными построениями, а потом в Стоунбоне снова станет тихо. Как было тихо четыреста лет. Вернутся ли они сюда? И, если да, то все ли?

Заныло плечо — Питер потёр кожу в том месте, где извивалась саламандра. С каждым днём она разгоралась всё больше, но сегодня жгла, полыхая ярко-алыми линиями, переливаясь и подрагивая. Пит вздохнул и прочёл молитву, которая висела перед его глазами над портретом Делмара Иму:

— Спаси и укрой нас ветер, поддержи исохрани вода, направь и помоги земля, дай нам мудрости и терпения огонь, — шептал Питер.

Он встал и начал собираться.

Через два часа, в предрассветном сумраке, войска Визидарии были построены на поле близ Эо Мугна. Все деревья в округе давно оголились. Но священный дуб стоял, покрытый золотыми листьями. Он протягивал над воинами ветви, осеняя их светом, словно хотел обнять и защитить. Над полем повисла такая тишина, что было слышно, как куры, на крыльце сторожки Мак Дары, спорили о погоде. Будто и не было здесь сотен солдат.

Питер выехал из ворот, в сопровождении ремесленников. Каждый из них сегодня надел сиреневый пояс предков и тот самый плащ, который им когда-то придумали сами визидарцы. Лица ремесленников были суровы и собраны. Даже Янмей выглядела сильно повзрослевшей. До этого шли долгие споры, брать ли её с собой. Практически все ремесленники были против. Но Янмей, послушав их рассуждения, по-взрослому сказала:

— Я — Прославленная. Нас десять. Мы едины, словно десять пальцев рук. В сражении нужен каждый. Если не возьмёте, я всё равно сбегу и поеду с вами. И это не обсуждается.

Так всё и решилось. И когда девочка, одетая в шлем и латы, проезжала мимо солдат, все и ей отдавали честь, как главному Полководцу.

У Питер меж глаз пролегла суровая морщина. Он выехал вперёд, развернул Вульфа перед строем и окинул внимательным взором войска. Здесь были все. Он видел Мак Дара, Носика, Сиридина, Максимилиана… И многих тех, с кем успел познакомиться, сблизиться, подружиться. Взгляд Пита выхватил рыжего паренька. Как же его? Лапе! Сын хозяев «Двух унций». Лапе был очень серьёзен и, не отрываясь, смотрел на Пита. Полководец прочёл в его глазах решимость и непреклонность. Он легонько кивнул парню, а тот почтительно склонил голову.

Визидарцы были одеты в шлемы, на которые нацепили очки теней. На каждой груди гроздьями висели амулеты из зубов вулуокулов и обереги от огня из драконовых ручек. Посверкивало начищенное оружие. Перебирали копытами лошади, нетерпеливо пыхали паром драконы, запряжённые в летучие островки.

Визидарцы-тролли, возвышались над другими, словно горы, держа на плечах любимые дубинки. Сколько на учениях ни убеждал их Питер освоить браунинг, но те отказывались, тряся палицами, которыми, правда, при всей своей медлительности, управлялись весьма ловко.

Пит перевёл глаза на гномов. Их грозные шлемы и вид компенсировали небольшой рост. Знамёна гномов на длинных флагштоках были самыми яркими. На каждом их них в визидарском круге был изображён…

— Стурла, а что на ваших знамёнах? Никак не разгляжу? — повернул голову к другу полководец.

— Это, как говорил дед Таисуке — ину. Те собаки, которых он взял с собой. Очень они нам полюбились. Маленькие, но верные и бесстрашные. Как мы, — объяснил Стурла, и, поймав улыбку Итиро, растерянно спросил, — а что, их нельзя было изображать? Они что, не преданные?

— Преданные, преданные, — успокоил Итиро.

Леонар поглядывал на Огонька. Его привязали к одной из повозок в медицинском обозе. На лошади была новая попона с крестами и большими карманами для быстрой переноски лекарств.

У дружинников одно плечо было покрыто толстым кожаным надплечником. На нём сидели ястребы.

— Друзья, — обратился Питер к войскам, — пришло время защитить нашу отчизну. И даже если не всем нам дано вернуться, мы будем бороться до конца. За наших предков, за наших потомков. И за самих себя.

Рев одобрения пронёсся по рядам.

— Ну что ж, — полководец поднял руку, — в путь.

В это время, дуб Эо Мугна, перекрывая гул визидаров, зашумел, заволновался, тряхнул ветвями и вдруг разом сбросил листву. Её тут же подхватил ветер и закружил над строем, опуская на головы солдат.

— Эо Мугн нас благословляет, — пробежало по рядам.

Один лист упал и на седло Пита. Он подобрал его и сунул за пазуху. Затем подстегнул Вульфа, и поскакал вперёд. Войска медленно двинулись за ним.

Постепенно повозки, перемежавшиеся с марширующими отрядами, летучими островами, растянулись почти на милю.

Прославленные ехали все вместе. Итиро повернулся к Янмей и спросил:

— У тебя сегодня не предсказательное настроение? Скажи, что нас ждёт?

Янмей задумалась, а потом ответила:

— Сегодня мой дар закрыт. Судьба решается сейчас. Никто не знает, победим ли мы или нет. Всё зависит от нас.

Итиро сжал зубы. А Янмей добавила:

— Но если мы одержим победу, то у нас будет много свадеб.

— Ого, — удивился, улыбнувшись Итиро, — чьих?

Тут мимо них проехал Уильям и украдкой нежно взглянул на Бёрнис. Сегодня Уильям, одетый в темно-зелёную рубаху, поверх которой были доспехи, скреплённые ремнями, был невероятно хорош. И решительный взгляд Бёрнис смягчился. Она хотела что-то ему сказать, но тут вперёд вырвался Стурла.

— Подождите вы, про свадьбы говорить, — перебил всех гном, — сейчас не до них.

Он сердито пришпорил коня, подъехал к своему отряду и вдруг звонко затянул свою боевую песню.

Гномы её подхватили. А затем и все остальные.

Даже дальние хутора округи слышали в тот день, как уходили отряды. Визидары останавливали работу, поднимали лица вверх, прислушиваясь. И кто про себя, кто вслух, начинали молиться. «Спаси и укрой их ветер, поддержи и сохрани вода, направь и помоги земля, дай им мудрости и терпения огонь», — шептали визидарцы. И летели к воинам легкие, как облачка Музы. От каждого сердца, от каждой молитвы, вливаясь в армию и делая её на каплю сильнее.

Когда армия проезжала мимо кенотафов, они начинали светиться, духи воинов отдавали честь проходившим мимо отрядам и тоже вливались в их ряды. Так армия незаметно множилась душами.

…К вечеру, уже в потёмках подъехали к границам. Кормак и Кереван ждали прибытия войска. Они залезли на крышу дома Носика и оттуда вглядывались в горизонт. Сначала меж холмов они увидели море огоньков. Это каждый воин зажёг огниво. А над огоньками клубилась ещё одна армия из душ и Муз. Кормак и Кереван слезли с дерева и, когда войска подъехали ближе, уже ждали их на дороге. Они выскочили навстречу Прославленным и стали махать руками:

— Хорошо, что вы успели! — кричал Кереван, — стены то защитной, считай, почти и нет! Мы боялись, что ещё немного и всё! Каждый день за стеной мелькает всё больше теней!

— Прилипнут своими страшными рожами и висят. Жуть, — добавил Кормак.

— Завтра с утра выходим за пределы защиты, — успокоил их Питер, — без паники. Сейчас помогите прибывающим отрядам разместиться.

Он оглянулся. В сумерках войско за ним представляло из себя бесконечный растекающийся млечный путь.

Лагерь разбили от Горячих топей до самого холма ясеня Биле Ушнега.

Многие из воинов ходили к священному дереву. Они, по старой визидарской традиции, обходили Холм Вечности три раза. А после взбирались по корням до ствола, и пытались залезть по веткам до вершины дерева, чтобы положить в двенадцать его дупел по белому камешку. Сегодня у Биле Ушнега одновременно можно было увидеть визидарцев всех видов и мастей: из троллей и гномов. Из русалок и эльфов. Но просили они у ясеня одного — победы. Каждому в ладони дерево скидывало по листку, обещая помощь.

Ночью, когда в лагере стало совсем тихо, погасли все костры, кроме одного — большого, раскидывавшего искры высоко в темноту, у палаток Прославленных. Ремесленники сидели вокруг огня и разговаривали. Янмей дремала, крепко сжимая в руках маленький шлем.

— Ах, только бы с ней ничего завтра не случилось, — тихо с нежностью сказала Пинар, прикрыв ноги девочки своей кофтой, — Леонар, надо дать Янмей задание в медицинском лагере, чтобы она помогала нам с ранеными.

— Да, — кивнул Леонар.

— Надо бы отдохнуть, а спать не могу, — сказал Питер.

— Точно, — подхватил Тафари, — я всё время думаю, как там Кланки с Алаун? Справятся ли они? До выхода войск за ворота осталось… — Тафари взглянул на часы, — осталось всего пять часов. На Алаун и Кланки сейчас вся надежда.

— Я думаю, брат, они это понимают, как никто другой, — похлопал его по плечу Питер, — если нужно, они и жизни не пожалеют.

— Знаю… — голос Тафари дрогнул, — они такие…Она такая… единственная… Понимаешь?

Следопыт, замолчав, посмотрел на Пита.

— Понимаю, — кивнул тот и встретился глазами с Мэдлин, сидевшей напротив.

— Я хотел сказать, — Пит осёкся. Он обвёл товарищей взглядом, — может, это не вовремя, но мы с Мэд…Мы с Мэд…

— Любите друг друга, — сонно сказала Янмей, — мы все знаем.

Мэдлин покраснела.

— Стурла прав, — тряхнула она косами, — не до любви. Сейчас Визидария больше нуждается в нашей любви.

— Главное, чтобы Алаун и Кланки успели установить и включить усилитель, — сказал, зевая, Стурла.

Он встал, посмотрел туда, где мерцала почти растаявшая стена, и отправился в палатку, чтобы хоть немного вздремнуть. За ним потянулись и остальные. У костра остались лишь Пит и Мэдлин. Он обнял её, прижал крепко и сказал:

— Мы должны победить. Должны…

…Алаун зашла в мастерскую Хьюго. Там только что закончилось собрание Хозяина с консунтами, и Хьюго был безумно весел:

— Стены почти нет! — сказал он радостно Алаун, — ещё чуть-чуть, и я положу к твоим ногам волшебную страну. Готова стать её королевой? Малумы наготове. Ты видела сегодня их построение? У нас теперь сильнейшая армия во всей Визидарии. Да и, возможно, во всём мире.

— Да-да, — девушка выглядела напряжённой, — я принесла тебе вкусного настоя. Выпей, он бодрит.

Алаун протянула ему большой бокал.

— Ты так странно выглядишь, — прищурился Хьюго, — может, хочешь меня отравить?

Он нахмурился, грозно двинулся к ней, но увидев, как остекленел взгляд Алаун, весело рассмеялся.

— Шучу же я! — сказал он.

Взял из её рук бокал и отхлебнул. Но тут в кабинет ворвался Джейкоб.

— Хозяин, надо обсудить ещё кое-что, — сказал учёный возбуждённо.

Хьюго посмотрел на Алаун, и, подтолкнув её к двери, быстро проговорил:

— Иди, дорогая, иди. Здесь тебе делать нечего.

— Но ты же выпьешь настой? — с досадой спросила Алаун.

— Да. Обещаю, — кивнул Хьюго и захлопнул дверь.

Сколько ни подслушивала девушка, стоя под дверью, но разобрать ничего не смогла. Она вернулась к Кланки.

— Ну что? — спросил он нетерпеливо, — Хьюго заснул? Ты принесла объединяющий амулет?

— Нет, при мне он выпил лишь глоток. Но этого слишком мало, — покачала головой Алаун, — Хьюго пока в кабинете. Но скоро должен пойти спать.

— У нас почти нет времени, — схватился за голову бурозубик, — мы не можем подвести ремесленников.

— Время ещё есть. Мы справимся, — попыталась как можно твёрже сказать Алаун, чтобы успокоить бурозубика, хотя сама была в панике.

Кланки замолчал. Он посмотрел на усилитель, внутрь которого встроил песочные часы с впаянным в них перстнем Воли и сам себя похвалил:

— Отличная работа, Кланки!

Но потом сердито забегал вокруг прибора, заложив лапки за спину:

— Прибор мы собрали, но он не заработает, пока ты не достанешь амулет!

— Нам остаётся только ждать, — присела на пол рядом с ним Алаун и вдруг увидела в стороне плод с глазами, о котором они с Кланки в суете позабыли.

— Надо же, мы с тобой привыкли к запаху Оживителя, — сказала она, взяв плод в руки.

Она крутила воняющий кокос, разглядывая, но боялась из него отхлебнуть. Не запаха она страшилась. И не смерти. Вдруг ей надолго станет плохо? Вдруг питьё испортилось и не сможет помочь, а она потеряет время и не успеет включить усилитель? Нет, раствор она выпьет лишь тогда, когда убедится, что армия малумов вместе с Хьюго заснула. И, обмотав тряпкой странную бутыль-плод, она засунула его в тайный карман подъюбника.

Наконец, через два часа в коридорах подземелья стало тихо. Алаун подняла бурозубика и положила его в карман передника. Сначала они отправились в мастерскую и нашли там пустой бокал — значит, Хьюго выпил зелье. И теперь наверняка спит у себя. Алаун побежала к спальне Хьюго. У двери она прислушалась. В комнате было тихо. Кланки заёрзал у неё в кармане, подгоняя Алаун. И девушка, стараясь не шуметь, медленно открыла дверь.

В спальне было темно и тихо. Хьюго, действительно, заснул. Он развалился на кровати прямо в одежде и сапогах. Алаун на цыпочках подошла ближе, откинула полог кровати и протянула руку.

Резко зажёгся свет. И девушка увидела, что перед дней лежит вовсе не Хьюго, а Джейкоб. А из-за высокой спинки кровати вышел Хозяин и, покачав перед лицом Алаун рукой, грозно рявкнул:

— Ты пришла поцеловать меня на ночь, дорогая?

Девушка оцепенела. От ужаса у неё перехватило дыхание. Она не могла говорить. Только покачнулась и чуть не упала.

Хьюго подхватил её, за горло прижал к кровати и прошипел:

— От тебя странный запах. Наверное, ты притащила ещё какой-нибудь яд?! Скажи, зачем ты подлила мне зелья? Слава богам, его случайно выхлебал этот придурок Джейкоб. Ты хотела меня отравить?

— Нет-нет, — хрипела Алаун.

— Тогда зачем ты это сделала? — орал Хьюго, распаляясь.

Алаун почти не чувствовала, как задыхается от того, что рука Хьюго сжимает её горло всё сильнее. Она почти не ощущала, как неистово он хлещет её по щекам другой рукой. Сквозь алые круги перед глазами, она лишь видела, как покачивается в такт ударам амулетМощи на груди Хьюго. Протягивала к нему ослабевшие пальцы, но не могла дотянуться.

Уже теряя сознание, Алаун увидела, что Кланки незаметно и быстро взобрался по рукаву беснующегося Хьюго, пробрался к его шее и молниеносно ударил тонким и острым, как зубочистка, клинком в то место, где у распсиховавшегося вздулась вена.

Хватка ослабела, Алаун смогла вырваться. Закашлявшись, она отползла от кровати. Хьюго лежал на полу, удивлённо глядя на Кланки, и зажимая на своей шее рану, из которой хлестала кровь.

— На помощь, — заорал он, — сюда!

И в коридорах раздался топот множества ног.

Алаун схватила амулет, бурозубика и, выскользнув за дверь, нырнула в ближайший тайных ход, скрытый гобеленом. Они слышали, как Хьюго потащили в лабораторию к ящику воскрешения, как он что-то орал. Но Алаун было уже всё-равно. Она добралась до гардеробной, нырнула под платья и отворила дверцу.

Приложив к прибору амулет, Алаун произнесла заклинание, и усилитель вместе с часами засветились. Их окружили, искрящиеся змейки, воздух нагрелся, источая запах гари.

— Так и должно быть? — с опаской посмотрел на неё Кланки.

— Да, — успокоила его Алаун.

Через полчаса усилитель был готов. И тайными ходами Алаун понесла его к башне.

На улице было ещё темно, когда они с Кланки выбрались наружу. По краю развалин, словно большие птицы, сидели Мраки. Но они не проснулись, и не обратили внимание на тёмную фигурку в плаще, метнувшуюся к входу башни.

Алаун было очень тяжело тащить прибор вверх по ступенькам. Ей часто приходилось делать передышки. Кланки переживал, что никак не может ей помочь.

— Ничего, — вытирая пот со лба на очередной остановке, говорила Алаун, — главное успеть.

Наконец, они добрались до верхней площадки. Алаун откинула тяжёлую крышку и попыталась втянуть усилитель наверх. Но зацепилась за край собственного подола и выпустила из стёртых в кровь рук прибор. Он с гулким грохотом покатился по лестнице, разрушая ступени и сверкая в разные стороны брызгами зубчатых колёсиков.

От шума над развалинами поднялись Мраки и закружили, вглядываясь в тьму. Алаун села на последней ступени лестницы и расплакалась, размазывая по лицу кровь и грязь. Кланки же выскочил у неё из кармана, и побежал вниз, ловко подхватывая детали.

— Не реви! — командовал он. — Сейчас соберём ещё раз. Помогай.

Ещё полчаса, водрузив малюсенькие очёчки себе на нос, Кланки возвращал детали на их места.

— Но даже если мы его соберём, то когда мы выйдем наружу, нас схватят разбуженные Мраки, — тряслась Алаун.

— Но ты же говорила, что они боятся света, как и ты, — сказал Кланки, — успокойся, они скоро улетят. Рассвет близок.

— Но ведь и мне… — Алаун осеклась.

— Что тебе? — не понял сосредоточенный на усилителе Кланки.

— Ничего, — мотнула она головой, — продолжай.

И подала ему очередную деталь. Кланки углубился в сборку.

— Ну вот, — удовлетворённо подытожил он, через некоторое время, — всё как новенькое.

Алаун выглянула наружу. Мраки, увидев, что на востоке забрезжила светлая полоса, наконец, улетели в тёмные колодцы.

— Скорее, скорее, — подгонял девушку Кланки, поглядывая на крохотные часики.

Алаун бережно втащила усилитель на площадку и захлопнула за собой тяжёлую крышку дверцы. Как только Кланки увидел светлеющее небо, он вспомнил то, что забыл за хлопотами — что для Алаун свет опасен.

— Иди вниз и выпей из своего глазастого плода, — сказал ей Кланки. — Всё же лучше тебе хлебнуть его не здесь. Включить усилитель я смогу и без тебя. А с тобой неясно, что может случиться. И, если зелье подействует, то мы, и правда, не знаем, как и когда.

Алаун с ним согласилась. Она нагнулась, взяла бурозубика в руки и, поцеловав в крохотную мохнатую щёчку, сказала:

— Кланки, ты самый лучший. После Тафари. Без тебя я бы не справилась.

— Это правда, — кивнул ей бурозубик, шмыгнув носиком, — но сейчас иди поскорее. Осталось пять минут, до того, как я должен включить прибор.

Только Алаун хотела открыть крышку лаза, как снизу раздались шаги и кто-то заколотил в дверь.

— Открой, Алаун, открой, — услышали они голос Хьюго, и он не предвещал ничего хорошего, — открой! Или я прикажу малумам стянуть тебя вниз прямо по воздуху!!!

Алаун села на дверцу сверху, чтобы придавить её своим телом, но весила она слишком мало. А здесь, на крыше, ничего не было тяжелее её и усилителя. Девушка подтащила прибор к дверце, но та подпрыгивала под ударами, трещала и всем своим видом показывала, что сейчас поддастся и развалится.

— Включай прибор! И мы все заснём, — сказала она Кланки.

— Срочно пей зелье! — закричал он ей.

Кланки забрался на крепостную стену и с ужасом наблюдал, как быстро начало светлеть.

Алаун вытащила пузырёк, но никак не могла его открыть. Она дергала крышку, но та словно приросла к плоду-бутылке.

Времени не осталось совсем. Кланки спрыгнул, вцепился в рычажок, чтобы нажать на него, как только девушка отхлебнёт напитка. Алаун подкинуло на дверце под последними оглушительными ударами снизу, девушку отбросило и крышка на бутыле открылась.

Всё произошло одновременно: Алаун сделала пару глотков, Кланки включил прибор, Хьюго вылез наружу и тут же упал назад, сражённый волнами глубокого сна, исходившего от усилителя. Волны же разрастались и накрывали собой одного жителя Дагхэда за другим где бы они ни находились.

Если бы Кланки мог увидеть полчища замерших малумов; заснувших, кто где, консунтов и даже застывших в полёте над развалинами стаю головастелей, то он бы несомненно гордился собой — он собрал механизм правильно. Но, к сожалению, и сам Кланки был погружён в глубокий сон…

А внутри усилителя, блеснув камнем перстня Воли, перевернулись часы, и медленно, очень медленно, по золотому зёрнышку, стал сыпаться вниз песок. Начался обратный отчёт до окончания сна.

В это время первые солнечные лучи, перевалившие за хребет, осветили Питера. Он открывал ворота к городу Чудотворцев.

За ночь защитная стена сначала покрылась пятнами, потом они стали расширяться, как полыньи на весенних реках, пока их остатки не разметал ветер. И когда войска выстроились, перед ними за холмом Вечности, на котором рос Биле Ушнег, открылись высокие Чёрные горы и огромное узкое ущелье.

Носик, стоявший рядом с Сиридином, присвистнул:

— Так вот в каких краях мы жили! А я и не знал. А что, правда, как говорилось в приданиях, что небо держится на Чёрных скалах? Вон как они его подпирают.

— Может глупость, а может оно и так, — задумчиво сказал Сиридин, глядя вверх, — а вот то, что солнце встаёт ровнёхонько из ущелья, то оказалось правдой! Мне моя бабка говорила, что город Чудотворцев настолько чудный, что при утреннем тумане его видно всяко: хоть гляди на него, хоть отвернись. Смотри!

Он показал, как на утреннем тумане за их спиной солнце, светившее сквозь развалины города Чудотворцев, отразило его очертания.

— Эй, — пронёсся над отрядами громогласный голос Питера — вперёд!

И передние ряды увидели, как Полководец с Прославленными пришпорили коней и направились к ущелью. Они спешили первыми подойти к обрыву реки.

Войска двинулись за ними.

Ёще в Стоунбоне Итиро придумал, как перебраться через бурные потоки реки Счастливой. Для этого они везли с собой в повозке созданные им железные стрелы и лёгкие прочные доски из стволов хиларитаты. Заготовить их Итиро помогли фермеры.

Когда дорога вплотную подошла к реке, Итиро вытащил лук и взял первую стрелу. Носик удивился — такая тяжёлая стрела вряд ли долетит до другого берега, а река в этом месте была достаточно широкой.

Итиро же нагнулся, прицелился и пустил стрелу ровнёхонько в воду. Стрела вонзилась в дно.

— Что он делает? — тихо спросил Носик у Стурлы, указывая на Итиро.

— В Стоунбоне мы нашли работу наших предков о железе, скованном в толах Мастерских. Попадая в воду, это железо увеличивается во много раз. Гляди, что теперь будет.

И Стурла кивнул на воду. Маленькая стрела Итиро разраслась и, выкинув во все стороны фонтаны воды, поднялась из реки прочной сваей.

За короткое время Итиро создал ещё целый ряд свай, на которые положили тонкую доску из лиан хиларитаты. Так за полчаса Итиро создал прочнейший мост, по которому армия легко перебралась на другую сторону.

…Солнце полностью осветило фигурку спящей Алаун в тот миг, когда длинная тень от Ведьминого Пальца показывала на дорогу в ущелье. До этого времени от прямого света девушка была спрятана за высокими зубцами ограждения. Алаун трясло. Её кожа покрылась пятнами и задымилась, проступили чёрные вены. Из горла девушки вырывались хрипы и стоны. В какой-то момент, от боли, она открыла невидящие глаза. В них отразилось небо. «Оно синее, глубокое. Какой замечательный цвет», — подумала Алаун.

Небо отпечаталось в её зрачках. И застыло. Глаза закрылись, и девушка перестала дышать.

Было слышно лишь шум ветра, трепавшего её волосы, да как тихий шелест последних золотых пещинок внутри усилителя.

На солнце набежала тучка. И на щёку Алаун упали первые капли дождя. Как будто само небо оплакивало несчастную. Капли покрывали разводами одежду Алаун, смывали грязь с лица. Дождинки скатывались в ложбинку у её ключицы и скопились там небольшой лужицей…

Но под каплями кожа девушки начала светлеть. На щеках сначала неясно, а потом всё сильнее стал проступать румянец и, наконец, с последней песчинкой упавшей в часах внутри усилителя, Алаун открыла глаза.

Она заслонила лицо руками, чувствуя их тепло. Холодные капли дождя приятно щекотали кожу. Алаун глубоко, словно впервые, вздохнула, почувствовав запахи вересковых пустошей, морских волн и еловой хвои из Забытого леса.

Она привстала, увидела спящего Кланки, прикрыла его от дождя тряпицей, валявшейся под рукой. Алаун поднялась, двинулась к парапету. Но тут снизу, с грохотом откинув остатки двери, к ней вышел грозный Хьюго. В зияющем проёме за ним стеной стояло полчище малумов. Казалось, они забили собой всё пространство башни.

Никогда Алаун не видела Хьюго в таком бешенстве. Он не задумался — почему она ещё жива. Нет, в нём кипела другая мысль: понять, что творит эта дрянь.

— Я любил тебя, — сказал он с горечью, — любил, так, как никого. Если бы ты знала, сколько произошло в этом мире ради тебя. Все сражения. Все мои достижения — всё это было брошено к твоим ногам. А ты…

— Ты никого никогда не любил, кроме себя, — упрямо качнула головой Алаун, — ты создал меня как куклу. Сшил из лоскутов для забавы.

Хьюго подошёл и нежно провёл по щеке девушки кончиками пальцев, а потом вдруг вцепился ей в горло и пригнул к парапету.

— Нет, не я тебя сделал такой! — заорал он ей. — Здесь, ровно на этом месте ты сама приняла решение стать консунтом. Жаль, что ты этого не помнишь. Я сказал тебе, много лет назад — что бы ты ни сделала, мы всегда будем вместе. И, как видишь, я выполнил обещание. И могу повторить его снова…

— Оставь её в покое, — закричал Кланки, взобравшийся на парапет.

Он махал мечом, но Хьюго же не церемонясь, почти не глядя, одним щелчком пальца скинул бурозубика с башни. И хотел было продолжить разговор с Алаун, но тут он увидел армию визидаров.

Сначала над холмами стали видны летучие отряды, а затем на дороге показались и остальные войска. Хьюго отбросил Алаун в сторону, приказав малумам засыпать вход в башню:

— Пусть эта дрянь живёт здесь, как героини из сказок, которых она начиталась, — зло сказал Хьюго, спускаясь с крыши, — пока мне некогда, а потом я с ней разберусь.

И Хозяин побежал вниз, на ходу поправляя латы. Несколько малумов облепило Алаун, не давая ей двигаться, а другие слетали вниз, брали камни и поднимаясь вверх, скидывали их на проход, пока его полностью не завалили. Тогда они отпустили девушку и спустились вниз к хозяину.

Через полчаса на большое поле перед развалинами выехал Хьюго. Перед ним стояла армия врагов. А он, казалось, встречал их в гордом одиночестве.

Но Питер надел окуляры, и увидел бесконечную тучу малумов, стоящих за спиной Хьюго. Их ряды зависли в воздухе и, застыв, вперили чёрные взгляды в спину Хьюго, ожидая сигнала.

Питер подал знак, и его войско стало надевать очки вслед за ним.

Хьюго подъехал почти вплотную к Питеру и, оглядев армию позади него, засмеялся:

— Как же долго я мечтал об этом! Но даже я не ожидал, что буду сражаться с войском инвалидов. Даже как-то неудобно. А, хотя, нет. Удобно! Вы выполнили все мои желания: собрались в одном месте, пришли сюда сами. Это так же невероятно, как если бы курица сама себя ощипала и, подойдя к котлу, смирно легла у огня.

— Хьюго, — перебил его Пит, — мы предлагаем тебе сдаться. Война — всегда потери.

— Конечно, — кивнул Хьюго, — но меня они не пугают. Я к ним подготовился.

— Мы не хотим сражаться, — сказал Питер.

— Понимаю. Ведь вы пришли сюда умирать, — криво ухмыльнулся Хьюго, — а я — вас победить.

— Нет, — мотнул головой Пит, — мы пришли сражаться. Защитить близких, даже если придётся умереть. А это разные вещи. Но тебе, Хьюго, не понять.

— Вам ПРИДЁТСЯ умереть, ведь победить невидимую армию невозможно, — посмотрел на него Хьюго, — обернись, погляди в глаза своей убогой армии. Это Я вам предлагаю сдаться…

— Давай, — перебил его Пит, — чтобы не было кровопролития, сразимся лишь мы с тобой. Так мы сэкономим время и жизнь своих армий. Проигравший сдастся.

Хьюго задумался, окинул ещё раз армию визидаров и неожиданно кивнул, приняв вызов.

— Только сразимся на мечах, как истинные воины, — уточнил Питер.

Питер и Хьюго спешились и встали друг напротив друга. Пит был сильнее и выше, но Хьюго обладал мощной фигурой. И имел в арсенале юркость с ловкостью, которые питались его коварством. В Питере чувствовалось благородство, Хьюго же не собирался соблюдать никаких правил. Это развязывало ему руки и давало ещё одно преимущество.

Противники достали оружие. Но Хьюго вдруг поднял руку, чтобы сделать паузу. Он снял с груди флакон, показал его Питу:

— За мою победу, — сказал Хьюго и отхлебнул пузырящейся жидкости, похожей на шампанское.

Потом он медленно закрутил крышку, и вдруг отбросив флакон в сторону, молниеносно нанёс удар в живот Питу. Тот успел увернуться, но всё же меч оцарапал его.

Увидев это, Янмей закричала. Но Питер не оборачиваясь, сказал:

— Янмей, со мной всё в порядке.

И обрушил свой удар, попав в плечо Хьюго. Тот взвился от боли и ярости. Глаза сверкнули и налились злобой.

— Сейчас ты сдохнешь, — сказал Хьюго и понёсся на Питера.

Началась смертельная схватка. Вкладывая всю силу в удары, Хьюго налетал на Пита. Тот отбивался, но меч он держал в руках меньше, чем Хьюго, поэтому иногда совершал ошибки, которыми тут же пользовался противник. Казалось, что звенят не только заточенные клинки, но и воздух вокруг дерущихся. Когда мечи с размаху сталкивались, искры летели во все стороны.

От Питера шёл пар. Один из ударов противника рассёк ему ухо, и кровь стекала на ворот рубахи.

Мэдлин нахмурилась, но не отрываясь, наблюдала за битвой. Одна её рука лежала на рукоятке меча, вторая была стиснута в кулак. Бёрнис думала, что подруга отвернётся, чтобы не видеть поединка. Но Мэд будто превратилась в стрелу, направленную на помощь Питу. Когда он заносил меч, она словно поднимала его вместе с ним.

Питер стал выдыхаться. Два тяжёлых ранения — в правую руку и бок, ослабляли его удары и делали неточными выпады. Но Хьюго тоже получил своё: на его шее и ноге кровоточили две серьёзные раны. В какой-то момент он поскользнулся и упал. Питер дал ему время подняться. Хьюго же вывернулся, со всей силы толкнул Пита, опрокинул его и размахнулся, чтобы воткнуть в него меч.

Но Питер перекатился, вскочил и рубанул наотмашь. Хьюго отшатнулся. И оказался распростёртым на земле.

Питер склонился над врагом, приставил меч к его горлу и чётко произнёс:

— Сдавайся.

Но тут вместо лица Хьюго он увидел своё собственное. Жалкое, плачущее.

Зеркальное лицо Пита было искажено от ужаса… Когда это было с Питером? Давно. В момент невыносимого горя и страха. Тогда, когда он хоронил отца. Он даже забыл, как тогда было больно. Но всё горе того далёкого момента сейчас мгновенно навалилось на Питера, рука его дрогнула и он, глядя сам себе в глаза, ослабил хватку.

Хьюго опять извернулся, поднялся, тряхнул рукой, на которой блеснул перстень, и громко крикнул малумам:

— Убейте их всех, до единого!

Леонар и Пинар успели схватить лошадь Янмей под уздцы и отогнать в сторону. Остальные, вытащив оружие, ринулись в атаку.

Как ураган, сошлись две силы. Схлестнулись два потока. В воздухе и на земле.

Со стороны визидаров раздались первые выстрелы, упали и рассыпались первые малумы — пули, скрещенные с ужастией действовали безотказно, оставляя от сумрачных рыцарей один пепел. Для Хьюго, это было неожиданностью. Он думал, что победа достанется легче. Каждый малум получил такой же флакон, как у него. В нём была та самая Зеркальная пена из пиратского магазина шалостей. Напиток, хлебнув которого, ты отражал лицо собеседника. Но Малыш с Джейкобом добавили в Зеркальную пену силы Мраков. Поэтому тот, с кем сражались малумы, в их лицах начинал видеть себя из прошлого в моменты самой страшной скорби и бессилия. Это должно было обескуражить визидаров. Ибо труднее всего на свете бороться с собственными страхами и накрывшим горем. Хьюго не сомневался в успехе — разве не замрёт занесённая рука, когда ты увидишь собственное жалкое лицо, искажённое болью?

Так оно и случилось. Вторая волна малумов вызвала смятение в рядах визидаров. В открывающихся забралах рыцарей они видели свои лица. Искажённые мукой, слабые, беззащитные, плачущие. Визидары застывали, а, малумы, вцепившись в них, за одну секунду выпивали кровь, превращая тела в пыль.

Когда прошёл первый шок, кто-то с летающих островов, крикнул вниз:

— Не смотрите им в лицо!

И эта фраза помогла. Визидары собрали растерянное в первые минуты самообладание и продолжили борьбу.

На поле боя было настоящее месиво. Командиры стражи дули в свистки и ястребы налетали на малумов, сбивая их с пути. Летали пули. Взрывались бомбы из разрывай-травы с одной стороны и огненные клубки с другой.

Малумы, напившиеся до отвала и уже видимые невооружённым глазом, с жуткими перепачканными лицами, теперь просто сражались. Поглощать кровь они уже не могли, но наносили удары налево и направо. Небо стало черно от малумов. И, как разряды, сверкали, сталкиваясь, мечи.

Раздавались мушкетные выстрелы. Но браунинг Пита был быстрее. Заряженный волшебными пулями Ужастии, он разил врагов налево и направо. И малумы падали, не долетая до земли, рассыпались, как проткнутый мешок с пылью.

Малумы сворой охотились за теми, у кого видели браунинг — так уж они были заточены — мгновенно определять того, от кого исходит наивысшая опасность. И Питер теперь стал для них главной мишенью. Над ним вилась туча малумов, но достать Полководца не могли…

Стурла, рассеившись со своим отрядом, сражался с врагами внизу. Гномы, разбившись на тройки, прятались за камнями. При приближении малума, двое неожиданно налетали на него, и, подпрыгнув, втыкали в малума волшебные мечи с двух сторон. Жертва падала, как подкошенная. Добивал его выстрелом в упор мохнатой пулей ётретий коротыш.

Золотистый меч Итиро мелькал среди сражавшихся, будто молния, точно разившая рыцарей теней. Когда очередной малум был убит, Итиро кивал вслед рассыпавшегося чёрного духа и говорил: «Оясуми». Что означало на японском «спокойной ночи».

Он не заметил, как несколько малумов приготовились напасть на него сзади. Один из них кинулся к Итиро и вцепился парню в шею. Но успел лишь выбить меч и прокусить кожу — как неожиданно откуда то вихрем сбоку примчалась Бёрн. Нападавшего малума она застрелила, остальных раскидала мечом.

Итиро соскользнул с лошади, скатился в небольшой заросший овражек и упал, ударившись о камень головой.

А на Бёрнис тут же налетела целая стая врагов.

Бёрн, сражалась неистово. С рычанием пумы она кидалась вперёд и порой накалывала на длинный меч сразу двух рыцарей теней. На них появлялись её перекошенные болью лица, но это не убавляло её бесстрашия, а скорее наоборот, прибавляло сил.

Но один малум изловчился и ранил её. Бёрнис, даже не почувствовала, что чужой меч рассёк ей рубаху и оставил глубокий след на коже из которого брызнула кровь. Она размахнулась и отсекла врагу голову. И только потом упала на землю, потеряв сознание.

Берегиня — маленькая пчёлка, о которой девушка давно забыла, ожила на её воротнике, взмахнула крылышками и полетела к Уильяму.

Она села ему на щёку, когда Уильям добивал очередного малума.

Уильям сразу всё понял. Тут же повернул коня, подняв его на дыбы, но поскакал не к Бёрн, а к Леонару. Уильям ворвался в медицинскую палатку, когда Леонар перевязывал змеелистником ногу визидарцу из троллей. Тот протянул свою волосатую ножищу через всю палатку, и его стопа торчала наружу. Уильям перепрыгнул через ногу тролля, и кинулся к Леонару.

— Бёрнис погибает, — сказал парень.

Леонар протянул ему перчатку. Схватив её, Уильям понёсся, отбиваясь от малумов, к Бёрнис.

Но когда он, наконец, нашёл её, то сам получил удар мечом и упал рядом с девушкой.

Они лежали совсем близко. Бёрнис открыла глаза и посмотрела на Уильяма. Он протянул ей перчатку и прижал к её ране.

— А ты? — одними губами спросила Бёрн.

— Тебе нужнее. Я справлюсь. Только отдохну, — и Уильям закрыл глаза.

Преодолевая боль, Бёрнис осторожно подползла к парню и зажала меж их ранами перчатку. Она обхватила Уильяма, и, сцепив свои руки на его спине, снова потеряла сознание.

Так они и лежали. Их разноцветная кровь смешивалась между собой, пропитывая землю, пока их не обнаружили визидарцы из медицинской бригады.

Уильяма и Бёрнис положили на одни носилки, потому что расцепить руки девушки было невозможно. Она так крепко обняла Уильяма, словно срослась с ним. Под дождём из взрывающейся земли их потащили к шатрам. Сюда же несли тяжелораненого Тафари.

Вся его грудь была одним кровавым месивом. Пока Леонар и Янмей перевязывали остальных, к Тафари, открывая на ходу ведьмину сумку, кинулась Пинар. Она перевязала Следопыта, напоила его настоем и положила в шатре, рядом с другими ранеными.

Тафари стонал. Он то впадал в забытьё, то, возбуждённо махая руками, пытался приподняться, искал меч и рвался в бой. В такие моменты Янмей подходила к нему и поила успокоительным отваром. Но чуть только Тафари стало легче, он скатился с низкой лежанки и подполз к выходу. Откинув полог, Следопыт наблюдал за сражением.

— Нельзя! — сказала ему дежурная медсестра, — вам надо лежать. Ваши раны очень глубокие!

— Я подышу здесь, — улыбнулся он ей бледными губами, — мне не хватает воздуха.

Поколебавшись, она утвердительно кивнула.

Медсестра помогла ему устроиться поудобнее, подоткнув Тафари под спину свёрнутое одеяло. Подержала руку на его горячем лбе — её лицо выражало беспокойство. Она сказала:

— Вы только недолго здесь дышите. И если что, зовите меня.

И отошла к стонавшему визидару-фермеру. Его случайно обжёг собственный дракон, и теперь кожа на боку пострадавшего была покрыта жуткими волдырями.

У Тафари кружилась голова, в руках была слабость, а в ногах дрожь. Но он всё же собрал силы в кулак, приподнялся, и окинул поле боя.

Отсюда всю долину Дагхэда было видно как на ладони. Медленно двигались визидары-тролли, но зато били точно в цель. Словно камни, сливались перед нападением с землёй гномы, а потом молниеносно разили врага. В воздухе носились драконы, сыпалась земля со взрываемых островков. Души и Музы вихрем сцеплялись с Мраками. Ни в том, ни в другом мире, казалось, нет конца и края сражению. Пламень, вопли, дым, земля — всё смешалось меж собой.

Соколиный взгляд Тафари вырвал из всей толпы Хьюго Хармуса. Тафари видел, что тот запускает огненные шары. Они, попадая в толпу, на какое-то время окутывали визидаров оранжевыми молниями, а потом пострадавшие падали, как подкошенные и на них налетали, малумы.

Тафари оглянулся, подождал, когда дежурившая медсестра отвлечётся на другого раненого и выполз из палатки. Он залёг под одной из повозок. Край ткани, прикрывавшей груз, был поднят. Тафари увидел в повозке знакомые ящики — в них лежали боеприпасы. Следопыт с усилием подтянулся, вытащил взрывной клубок, прицелился и запустил его в Хьюго.

Мощный удар прошёл мимо, но сбил Хьюго с ног. Тафаризастонал от досады. Хьюго же поднялся, по сизому взрывному следу увидел, откуда шёл удар. И в ярости запустил следующий огненный шар прямо в палатки с ранеными.

— Берегись! — только и успел крикнуть Следопыт, откатившись.

Алаун с башни тоже видела, что шар с молнией несётся прямо на Тафари. И закричала. Хьюго перевёл взгляд на неё. Он сразу понял, на кого смотрит Алаун. Отсюда ему не было слышно, что именно она кричит, но это было понятно и без слов.

Алаун в отчаянии протянула руку туда, куда нёсся смертельный шар. Она словно пыталась остановить его. «Нет, нет, — кричала Алаун, — Тафари! Я люблю тебя…»

В эту секунду казалось, что над этим жутким место, пропитанным кровью, над болью, над визидарами, сражавшимися со своими страхами, над взлетающими Музами и нападающими малумами, над всем этим миром остались лишь три фигуры. Алаун, Тафари и Хьюго. Каждый из троих видел только друг друга. Через дым и расстояние. Через крики, смерти и разряды взрывов. Каждый понял, что чувствовал другой.

Хьюго затрясло от злобы. Сейчас он хотел только одного: вцепиться и разорвать лицо Алаун на самые мелкие кусочки. В её взгляде на Тафари было столько любви и нежности, которую он, Хьюго, ждал все четыреста лет. Ждал, но так и не получил.

Бомба Хьюго попала в пустующий шатёр, но Тафари отбросило, обдало комьями земли и оглушило. Из раны вновь стала сочиться кровь, окрашивая повязки. Леонар кинулся к нему, пытаясь помочь. Когда Тафарипришёл в себя, то он не слышал Леонара, не видел руки Янмей, протягивающей питьё. Он приподнялся иувидел, что Хьюго вертя в руках огненный шар, смотрит на Алаун. Тафари понял, что случится дальше.

Из последних сил Тафари поднялся, цепляясь за Леонара, и вдруг побежал к повозкам. Там стоял Огонёк. Дальше всё произошло в одно мгновение. Леонар не успел даже закричать, лишь протянул руку. Пинар в ужасе присела. А Тафари вскочил на летающую лошадь, пришпорив её, пронёсся над ними, и взмыл вверх.

Огненный клубок, запущенный Хьюго попал в Ведьмин Палец ровно посередине. Башня пошатнулась и Алаун, вместе с водопадом осколков, камней и черепицы стала падать вниз.

Каким-то невероятным чудом, раненый Тафари, не только смог удержаться на брыкающемся Огоньке, но и подхватив в воздухе Алаун, успел перебросить её через сидение.

За этим следили многие. Одни с замиранием сердца, другие с ужасом. А Хьюго с ненавистью. Он не заметил, что к нему подбежал Питер. Схватив Хьюго, Пит скрутил ему сзади руки. Но Хьюго выскользнул, выхватил меч и нанёс косой удар в плечо Питера. Тот рухнул, но падая, уцепился за ногу Хьюго, повалил его и, подкатившись, навалился на врага телом.

— Мы можем тебе помочь, — сказал Пит, — только позволь нам это сделать. Хьюго, у нас есть Сад Сновидений, в котором ты сможешь прийти в себя. И снова стать настоящим визидаром.

— Лучше смерть, — мотнул головой Хьюго.

Пока они говорили, Хьюго незаметно достал нож и с размаху воткнул его в живот Пита. Голова могучего Пита упала, руки ослабили хватку, и он затих.

Хьюго выбрался из-под тела врага и занёс над ниммеч, чтобы добить наверняка. Но к нему из дыма выскочили Стурла и Марио. Стурла схватил Хьюго за штанину, а Марио склонился над Питом.

— Как вы мне надоели, — досадливо проговорил Хьюго и лениво поднял над шлемом Стурлы меч.

Но он не ожидал от гнома такой прыти. Стурла подпрыгнул, сделал выпад и ранил Хьюго, оцарапав щёку.

— Ах ты уродец, — взвизгнул Хьюго и со всей мочи замахнулся на коротыша. Но тот отскочил, и удар прошёл мимо.

Меч Хьюго воткнулся в землю, но он быстро вытащил его и ещё раз ударил по маленькому врагу, попав по голове. Шлем выдержал удар, но Стурла повалился, потеряв сознание. Хьюго прицелился, чтобы отсечь ему голову, но сам получил оглушительный удар в бок от Марио.

Марио так спешил на помощь Стурле, что не заметил, как нога попала в ямку и меч, задев Хьюго, вырвало из рук. Оружие пролетело через голову владельца и воткнулось где-то за его спиной в землю. А Марио упав навзничь, ударился о камень.

Хьюго тоже не удержался на ногах. Меч Марио прошил его латы и разорвал кожу. Хьюго упал, с удивлением глядя на нападавшего, которого из всех Прославленных посчитал в начале сражения самым слабым. Потому что тогда Муза Марио была самой неясной. Но теперь кровавыми очертаниями она стояла, над хозяином, цепляя головой облака. Такой огромной Музы Хьюго не видел ещё ни разу в жизни. Такой огромной и такой кровавой.

— Зачем…зачем вы это делаете? Ведь вы же отличаетесь от них, — почти прошептал Хьюго, схватившись за рану из которой хлестала чёрная кровь, — визидаров давно поглотили демоны, сделавшие из них наивных глупцов…

Из последних сил Хьюго поднял меч, залитый кровью, и, размахнувшись, занёс его над Марио.

— Они же уродцы… — сказал с раздражением он.

Марио осторожно полз назад, пытаясь нащупать меч. Наконец, он почувствовал его рукоять под пальцами.

И когда Хьюго обрушивал удар на него, Марио вывернулся и нанёс свой. Окончательный. Меч Марио пропорол врага насквозь.

Хьюго повалился. Его глаза выкатились из орбит. Побелевшими губами он прошептал:

— Вы все… ничтожество …

— Граспек, — ответил, глядя в лицо Хьюго, Марио.

И вытащил из его тела меч.

Глаза Хьюго закрылись.

— Покойся с миром, — произнёс Марио, — хоть ты его и не заслуживаешь.

Из последних сил Хьюго вытащил ещё один шар и приподнял голову. Все, кто это видел, напряглись. Но то ли он уже ничего не соображал, то ли не видел — кровь застилала ему глаза, но бомбу он кинул в свой же собственный шатёр, стоявший поблизости.

Палатка взвилась и рассыпалась со всем своим содержимым.

А Хьюго затих. Его густая кровь, напоминавшая грязь, стекала на землю и трава, которую она заливала, чернела и умирала.

Как только Хьюго испустил последний вздох, огромная тень его Мрака поднялась над ним, словно ещё одна вершина Чёрных гор. Мрак склонился над хозяином, обвил его и потащил мёртвую душу Хьюго Хармуса вниз под землю.

Все малумы разом взвились. Казалось, что за мгновение началась буря. Над полем боя закрутились чёрные смерчи. Тёмная сила, издавая рыки, вой и протяжные стоны, плющилась и извивалась, пока вся не ушла под землю. Вслед за Хозяином.

Через пару минут на поле боя стало тихо. Так тихо, что было слышно, как в небе шуршат крылья стаи головастелей, косяком летевших с моря.

— Мы победили, — крикнул кто-то.

— Да! — подхватила толпа визидаров.

— Да! — неслось по рядам непохожих друг на друга перепачканных лиц. Но разные глаза визидарцев светились одним — радостью.

Кто-то перевязывал голову Стурлы, кто-то протягивал Пинар платок, чтобы она вытерла кровь с лица. Мэдлин же бежала к Питу.

Над ним постепенно проявлялась его большая Муза. Она протянула руки к Питу, чтобы подхватить его душу и отнести на небо. Мэдлин склонилась над его остывающим телом, не веря в происходящее. Хромая, к ней подошёл Леонар. Он протянул девушке перчатку, которую взял у Бёрнис с Ульямом, потому что им стало немного легче. Но сколько бы ни прикладывала Мэд перчатку к телу Питера, она уже не могла помочь.

Мэд тряслась в рыдании. Солдаты обступили Полководца, снимая шлемы. Но сквозь толпу прорвалась Алаун.

— Постойте, — сказала девушка, — в том шатре, что взорвал Хьюго, был его воскрешающий ящик. Вот щепка от него!

Она подняла кусочек дерева нежного розового цвета.

— Если мы засыплем Пита этими щепками, может, они ещё смогут помочь!

И все, кто стоял рядом, кинулись собирать кусочки розовых досок. Визидары носили их к телу Пита. И вскоре он полностью скрылся под пышной копной деревянной щепы. Оставалось лишь ждать.

То тут, то там с поля брани взмывали вверх Музы умерших. Визидары помогали стаскивать раненых к палаткам. Понадобилась вода, и за нею к колодцу в подвалах замка отправились Стурла и Леонар. Алаун показывала им дорогу и открывала тайные засовы.

Консунты, которых они встречали, в страхе забивались по углам.

Алаун вела Стурлу и Леонара запутанными ходами и коридорами, по пути объясняя расположение комнат. Их дорога проходила мимо кабинета Хьюго и его мастерских. Они свернули за угол, и попали в узкую каменную комнату. Здесь из стены бил источник. Его вода лилась в длинный жёлоб, и по нему, огибая помещение, стекала в колодец. Алаун с Леонаром набирали воду в вёдра, а Стурла рассматривал древнюю фреску на стене — единственное украшение этой комнаты. На картине был изображён неровный многоцветный треугольный предмет. Из него росло красивое дерево, украшенное плодами в виде сердец.

— Странный рисунок, — разглядывая полотно, сказал гном.

— Это утерянное Древо Жизни — объяснила Алаун, подставляя под струю новое ведро.

— А треугольник? — указал на основание дерева Леонар, — что он символизирует?

— Это не треугольник. Так выглядели семена Древа. В жизни, конечно, они были крохотными, — объяснила Алаун, — Жаль их больше не существует. Как теперь и Воскрешающего ящика.

Леонар подошёл к фреске поближе и нахмурился. Ему не давал покоя этот треугольник. Но он не понимал, почему. Лишь когда они спустились за водой в третий раз, граф вдруг хлопнул себя по лбу и сказал Алаун.

— Я вспомнил, где видел эти семена! Пару таких треугольничков Питер нашёл в воняющем плоде. Он мне их показывали. Правда, тогда мы посчитали их мусором.

— Воняющий плод! — вскочила Алаун, — его надо найти и вылить содержимое в колодец, из которого пьют консунты. Тогда они тоже возродятся.

Девушка побежала искать снадобье.

— И как она его найдёт в обломках? — спросил Стурла.

— Думаю, по запаху это будет нетрудно, — предположил Леонар.

Они подхватили вёдра и потащили наверх.

На улице все суетились, кроме Мэдлин. Она сидела на земле рядом с Питом и держала его руку.

— Смотри, — обратилась она Леонару, указывая на плечо Пита, когда граф проходил мимо.

С кожи Питера стали сходить рисунки. Словно их и не было: сначала пропали узоры, потом исчезла саламандра. На плече Пита остался лишь круг визидара.

— Это плохой или хороший знак? — спросила Мэдлин у Леонара.

Он нагнулся, пытаясь нащупать пульс Питера. Но его не было.

— Давай подождём, — сказал он Мэдлин и отвёл глаза.

Но она и сама всё поняла. Заплакала, прижала руку Пита, но вдруг замолкла и прислушалась.

— Он жив! Он пошевелился, — сказала шёпотом она.

Леонар снова прикоснулся к кисти друга. А он легонько шевельнул пальцами.

Ремесленники боялись снимать с Пита все щепки. Они лишь освободили его лицо и, затаив дыхание, наблюдали, как потихоньку в великана возвращается жизнь.

Когда Стурла и Леонар натаскали из подвалов воды, гном сказал:

— Нужно проверить кабинет Хьюго. Даже после смерти этого негодяя, его надо опасаться. Не понятно, что он замыслил? Не оставил ли ловушек?

Стурла с Леонаром спустились вниз. Консунты им больше не встречались — по-видимому, несчастные где-то спрятались.

Ремесленники исследовали полки кабинета Хьюго. В закрытом ящике стола, который Стурле пришлось вскрывать ножом, они нашли бумаги.

Быстро пробежав глазами записи, Леонар сказал:

— Это дневники Хьюго. Надо забрать их с собой.

Визидаров поразили залежи ауксилов на полках:

— Им здесь тоже не место, — кивнул Стурла.

— Думаю, мы вернёмся за ними позже. Здесь нужна не одна подвода, — сказал Леонар, — пока же пойдём помогать остальным.

Они выбрались наверх и сразу встретили Алаун. Девушка несла в руках бурозубика. Тот был ранен, но жив.

— Не поверите, — радостно доложила Алаун, — Кланки нашёлся! Он лежал в обнимку с Воняющим Глазастиком!

Леонар склонился над бурозубиком и осмотрел его. У Кланки сильно кровоточила рана на голове, и отсутствовало одно ушко.

— Ты настоящий герой, — сказал ему граф. — Сейчас мы тебя перевяжем. Но не уверен, что ухо снова вырастет.

И Леонар потянулся к сумке за лечебными бинтами.

— Эх, подумаешь тоже, — сказал ослабевший бурозубик, вяло махнув лапкой, — зато будет что вспомнить на старости, — потом Кланкипечально добавил, — но я потерял шлем.

— Я сделаю тебе новый, — пообещал ему Стурла, — золотой.

На поле боя всё ещё собирали раненых.

Но только Итиро никто не замечал. Он лежал в овраге, скрытый ото всех кустами. Из раны на шее сочилась кровь. Волосы над бледным лицом чуть ворошил ветер. В голове оглохшего от взрывов Итиро была пустота. Он бессмысленно блуждал взглядом по веткам хлипкого куста, но не мог сконцентрироваться. Всё перед глазами размылось, плавало и переворачивалось.

Вдруг Итиро достаточно чётко увидел над собой Музу. Она склонилась к нему близко-близко. У его Музы было лицо достопочтимой Кудо Минами.

«Бабушка, это ты? — мысленно спросил у неё Итиро, — ты пришла за мной?»

Она расцвела и обняла своего мальчика. Итиро закрыл глаза и улыбнулся. Притупилась боль в теле, стало теплее. Итиро окутала темнота. Но не пугающая чёрная тьма, а ночные, подсвеченный звёздами потёмки, в которых бабушка в детстве, пела ему колыбельную. Он услышал эту песню и сейчас.

Откуда-то сверху, словно осенний листик, опустилась на щёку Итиро жёлтая бабочка. Но он этого уже не видел и не чувствовал. Бабочка посидела немного, а потом взмыла вверх и полетела к шатрам.

…-Янмей, дай мне попить, — просил девочку раненый визидарец, когда неожиданно к ней на руку опустилась бабочка.

Сначала Янмей её отгоняла, но бабочка, упрямо сделав круг, снова и снова опускалась на плечо девочки. Тогда Янмей взглянула на неё внимательней. С минуту они смотрели друг на друга, а потом девочка в слезах кинулась к Пинар:

— Итиро умирает. Мы должны ему помочь, — плакала Янмей.

…Только через три часа Питер приподнялся с земли, сбросив с себя безжизненные щепки. Они отдали ему последние силы и почернели.

Толпа солдат приветствовали Полководца громкими криками радости.

Пит окинул взглядом поле боя. С него унесли раненых, недалеко на летучий остров загружали остатки оружия, расчищая землю. Самых тяжёлых больных срочно подготавливали к отправке в больницу Горячих топей. Сиридин и Леонар руководили сборами, носясь среди повозок и устраивая раненых получше.

Пит подошёл к ближайшей телеге. Первым он увидел перевязанного Итиро. Его лицо было замотан, но Питер узнал его по глазам меж бинтов. Полководец обнял друга и поправил ему плащ, прикрыв ноги от ветра. Рядом с Итиро лежал рыжий Лапе. Парень стонал — у него было ранение в живот. Увидев Пита, Лапе хотел приподняться и отдать честь. Пит остановил его. Полководец снял с себя сиреневый пояс и положил его на грудь парню.

— Это лично от меня, — сказал ему Пит. — Ты храбрец, Лапе. Храбрец. Твои родители будут тобой гордиться. Я желаю тебе поскорее выздороветь. Возничий, трогай, — обратился он к седоку на приступке.

— Слушаюсь! — повернулся к нему Мак Дара.

Питер улыбнулся старику, подошёл и крепко обнял:

— Мак, дружище, спасибо за помощь!

— Ладно-ладно, — спрятал скупые слёзы в шарф Дара, — чего уж там.

И, стеганув лошадей, поехал вслед за Сиридином.

А Пит побрёл к другим телегам. К тем, на которые сгружали тела погибших. С болью он вглядывался в лица, желваки гуляли у него на щеках, но он упрямо шёл от повозки в повозке, закрывая веки тем, у кого они были открыты, поправляя руку или ногу умершим, когда ему казалось, что они лежат неудобно.

— Предводитель, — тронул его кто-то за руку.

Пит обернулся. Перед ним стоял Дойль — паренёк их фермеров, которого он когда-то ругал за пассы с драконом и яблоком. Голова Дойля была покрыта пеплом, отчего он казался седым, доспехи смяты и испачканы.

— Предводитель, — повторил парень, — они отказываются брать с собой Кроуна…Говорят, что нет места для тел визидаров. А не то что для драконов.

Пит пытался вникнуть в сказанное. Он посмотрел туда, куда указывал Дойль. Там кверху брюхом лежал дракон. С маленькой короной меж застывших глаз.

— А он… — голос Дойля дрогнул, — Кроун спас мне жизнь…Понимаете?! Жизнь…

— Да. Я понимаю, — положил ему на плечо руку Пит, — мы похороним его с почестями. Обещаю. Он тоже воин.

…Объявили сбор войск. Перед выстроившимися воинами выехал на гарцующей лошади Август Непомнящий. Одна его рука висела перевязанной, на щеке зияла огромная царапина с кровоподтёком. Но лицо главы Совета Визидаров было исполненным вдохновения. Он поднял руку, и наступила тишина. Августоглядел ряды изнурённой армии и громко сказал:

— Мы вернули себе свободу! Вернули себе мир! И за это — честь Прославленным.

Потом он увидел в стороне повозки, на которых под знамёнами лежали погибшие. Август спешился, подошёл к повозкам ближе и упал перед ними на колени. Он склонил голову, поприветствовал их по-визидарски и произнёс:

— И слава павшим. Мы никогда не забудем их бесценную жертву.

Августу помогли встать, и он продолжил:

— Мы возвращаемся домой. Чтобы вылечить раненых. Похоронить павших. И чтобы начать новую жизнь.

Толпа одобрительно загудела.

— Этот Август вечно в своём стиле, — недовольно пробурчал Стурла, держась за перевязанную голову, — почему ты не произносишь па-фос-ных речей вместо него? — спросил он сидящего рядом Пита.

— Я не умею, — мотнул головой Полководец, — и потом, он ведь всё верно говорит.

…В медицинской палатке очнулась Бёрнис. Уильям лежал совсем близко, его глаза были закрыты, но он дышал. Веки парня дрогнули, Уильям открыл их и посмотрел на Волчицу. Какое-то время, приходя в себя, он разглядывал лицо девушки. Потом, прислушавшись, спросил:

— Почему так тихо?

— Мы победили, — шёпотом ответила она ему.

Уильям улыбнулся и сжал её руку.

— Может быть, — сказал он ей, — когда-нибудь, ты меня полюбишь.

— Я тебя уже люблю, — ответила Бёрнис.

— Но ты же не знаешь меня, — удивился он.

— Порой одного поступка достаточно, чтобы узнать человека. И полюбить его на всю жизнь, — чуть кивнула Волчица, — а мне хватило с тобой одного сражения.

…Вся Визидария с ликованием и чествованиями встречала воинов.

Когда войска въехали в Горячие топи, из толпы навстречу Прославленным выскочил ребёнок, из гномичьей породы.

Малыш испугался грозного Вульфа, но лишь крепче прижал к себе меховую игрушку и зажмурил глаза. Питер спешился, поднял ребёнка на руки и погладил по голове.

— Полководец, я хотел спросить, — осипшим от страха голосом, обратился к нему малыш. — Мама говорит, что ты победил зло?

— Да, — кивнул Пит.

Он оглянулся на Прославленных. На Носика с друзьями. На славного Уильяма и подошедшего Сиридина. На всех, кто ехал за ними: на серьёзные лица визидарцев. В рваных плащах, обвешанных оберегами из драконовых костей, в ссадинах, в мятых шлемах с нацепленными окулярами. Ком встал в горле у Питера, он добавил с нажимом на первое слово:

— Но только не я. Мы победили зло.

— Я ещё хотел спросить, — продолжил малыш нетерпеливо.

— Спрашивай, — кивнул ему Пит.

— Что будет дальше? Как теперь-то мы будем жить? Мама говорит, что жизнь будет сказкой. Папа говорит, что мама говорит чепуху… А дед говорит о волшебных палочках… Теперь то вы вернёте нам волшебные палочки, о которых он рассказывал? Вы создадите их снова?

Все, кто слышал слова ребёнка, засмеялись. Питер тоже улыбнулся и ответил:

— Конечно. Теперь мы создадим много всего.

И передал дитя к подбежавшей матери.

У ворот Стоунбона Прославленных встречали родственники, работники и друзья. Шумная толпа высыпала к подъехавшим ремесленникам, и долго обнимали героев под сенью Эо Мугна.

Дэгни безостановочно вытирала низом кофты слёзы. Расцеловавшись с мужем, она надела его шлем и обнимала всех подряд, приглашая на рыбные пироги, которых наготовила «целую кучу».

Папа Бёрнис обнял Уильяма — до Джона Холла уже дошли рассказы о том, как юноша спас его дочь.

Кудо Таисуке вышел к раненому внуку окружённый компанией щенков, которых тут же по привычке все стали тискать — за время их пребывания в Визидарии они стали не меньше знамениты, чем сами Прославленные. Достопочтимый Кудо помог внуку приподняться, крепко обнял его, смахнув украдкой слезу и тихо сказал на ушко: «Мы с бабушкой гордимся тобой».

…Август Непомнящий вернулся в Медикат и объявил по всей стране праздники, которые перешли в рождественские гуляния.

И это было самое славные праздники за всю историю Визидарии.

Леонар рассказал Тафари о фреске у колодца в подвалах Дагхэда и Следопыт порадовался, что не выбросил треугольнички, а сунул их в карман пиджака, где они позже и нашлись. Тому, кто в те дни заходил к Тафари в кабинет, вначале бросалась в глаза огромная бочка. Её, по просьбе Следопыта, притащил туда Мак Дара. Они вместе наполнили её землёй и посадили в неё треугольные семена. Теперь Тафари начинал свой день с того, что наблюдал, не покажутся ли всходы.

В Мастерских Врачевания лечили консунтов, коих оказалось в подвале Дагхеда сто четырнадцать. Они напились воды из колодца и ожили, но, к сожалению, были в худшем состоянии, чем Алаун.

Тех консунтов, кого привозили истощёнными, лечили мазями и присыпками. Но даже выздоровев физически, консунты просто сидели по углам, уставившись в одну точку. Они могли сутками покачиваться, односложно отвечая на вопросы, или дремать сидя, пока их не уложат. Поэтому, для дальнейшего лечения, их решено было отправлять в Сад Сновидений. Зеркало Сада Сновидений аккуратно перенесли в Мастерские Врачевания и установили в отдельном зале. Рядом с ним всегда кто-то дежурил. Правда, оттуда пока ещё никто не вернулся — видимо, чтобы восстановить душу консунта, надо было много сил и времени.

Из Дагхеда привезли все ауксилы и толы, которые там нашли. Ремесленники составляли опись привезённых предметов и изучали их свойства.

Двадцать третьего декабря, направляясь в конюшню к Огоньку мимо Мастерских Архитектуры, Леонар услышал странные звуки изнутри здания. Он пошёл посмотреть, что происходит. Шум шёл из зала Солнца. Когда Леонар открыл двери, он увидел чудо — из центра комнаты на его глазах стала расти ель. Она увеличивалась, пока не коснулась солнца на потолке. Как только её верхняя ветка уткнулась в панно, на ёлке засверкали гирлянды и игрушки. По витражам побежала изморозь, и с потолка стал сыпать крупный снег, таявший, не долетая до пола.

— Представляете, — делился мыслями Леонар с остальными ремесленниками, когда они позже сидели в пабе «Жёлтый головастель», перекрикивая веселившуюся толпу визидарцев, — это дерево вырастало здесь на каждое Рождество. Подумать только! Мне эту ель даже жалко — четыреста раз стоять в полном одиночестве!

Ему кивали, чокались зелёным элем, пили горячий рубиновый пунш и много смеялись. Сегодня из больницы вернулись Итиро, Бёрнис и Уильям — от этого у всех настроение было ещё лучше.

Приближалось само Рождество. В Мастерских были объявлены выходные, и можно было расслабиться.

В утро Сочельника каждое окно Стоунбона покрылось морозными узорами. Часовая дева теперь ходила в белой мантии и каждый час горстями кидала вниз снежинки со временем. И Янмей никак не могла отойти от окна. Она делала тёплыми пальчиками в холодных узорах проталинки, а потом смотрела сквозь них на опорошенный изморозью, сверкающий Эо Мугн, пока стекло снова не замерзало.

В рождественскую ночь снег пошёл по все стране. Везде бегала ребятня, в каждом городке шли ярмарки, на которых визидары веселились, как никогда в жизни. Все городские ели были украшены ботинками, и каждый визидарец по давней традиции установил Кольцо Счастья — круглую нарядную арку перед входом в дом. Среди множества украшений и сластей, на ней обязательно должны были висеть десять звёздочек — по одной в честь каждого из Прославленных.

Над страной висело радостное ожидание чуда.

В каждом доме Визидарии, накрывая праздничные столы, мечтали, как заработают на полную силу Ремесленные Мастерские. Как возродятся школы Мастерства, которые были утеряны. Как туда вернутся ученики. Чтобы учиться создавать толы и ауксилы. И как заживётся в стране, когда снова появятся волшебные палочки.

В Стоунбоне с утра готовились к Рождественскому рауту. В подворотне у харчевни носились, кидаясь снегом, поварята. А повариха Сисилия, опять делала вид, что сердится и гнала их взбивать сливки.

Улицы города ремесленников украшали гирлянды, везде раздавался шум шутих. На каждом фонаре крутились фейерверки. А в садах на ветках сидели разноцветные стеклянные птички, которые, при чьём-нибудь приближении начинали петь рождественские гимны.

В Туманном саду все растения казались хрустальными, усыпанными россыпью сверкающих камней. Переливались гранёные рубиновые ягоды, блестели бриллиантовые цветы, мерцали изумрудные листья. Над тихо звенящими кустами кружились маленькие снежные пчёлки. За каждой из них оставался цветной шлейф, постепенно исчезавших искорок. А воздушном саду в фонтанах, вместо воды, искрились мыльные пузыри. Они падали на замёрзшее озеро и застывали прозрачными каскадами.

Бёрнис смотрела в окно.

К воротам Стоунбона, у которых жители установили самое большое в стране Кольцо Счастья, бесконечно тянулись повозки с подарками и провизией изо всех уголков Визидарии. Гостинцы подвозили к парадной зале и расставляли на столах. Лакомств было несчётное множество. Особенно сладостей, которые визидарцы обожали.

Здесь были горки зажаренных листьев хиларитаты, которые от жара печек сворачивались в сладкие хрустящие спиральки покрытые шоколадными каплями. И запеченные Моховинки — особые камни Чёрных гор, которые под тонкой зелёной бархатной корочкой содержали до двадцати слоёв разных начинок — это зависело от возраста камня и того места, где он, созревая, лежал. Твёрдые, словно карамель или мягкие, будто трюфели. Такие начинки могли чередоваться с жидкими сиропными — если в какой-то сезон камень оказывался в воде горных родников. Говорят, чем выше были найдены Моховинки, тем они были вкуснее.

Тут были и знаменитые рождественские торты из Медиката — высокие кружевные Шакелии. Их готовили на специальном конусовидном вертеле. На горячий конус лили яичное тесто. От этого торт получался полым внутри с выступающими веточками снаружи. Иногда нутро торта наполняли пирожными. Порой обливали глазурями сверху — видам Шакелии не было числа. Причем каждая кондитерская хотела отличиться, и делала торт как можно выше. Вот и сейчас в Стоунбон ввозили высоченный короб — в нём томилась трёхярдовая королевская Шакелия, усыпанная жареными орехами.

Ну, и, конечно, сегодня к праздничному столу везли множество блюд в виде обуви: капустные пироги в форме сапожков; маленькие пирожочки-тапочки, набитые грибами; вафельные клумпы, мясные варёные туфельки и рыбные шлёпки. Непонятно, откуда и когда появилась эта традиция, но праздничный стол визидарца не был бы им, если бы на нём не стояло хоть одно «обувное» блюдо.

Но сейчас, глядя в окно, Бёрнис видела не длинный ряд повозок с провиантом и подарками. Она смотрела на кельтские кресты в поле за Эо Мугном. Там, со времен Ужасной Битвы было безымянное кладбище. Но недавно оно сильно разрослось — там же похоронили погибших в сражении солдат. И с того же дня у кладбища появилось имя: его стали называть Святилищем Кроуна — в честь славного дракона, который тоже нашёл здесь покой.

Пошёл снег. Постепенно он занёс и поле, и дорогу. Бёрнис с удивлением подняла глаза вверх — над священным дубом медленно проплывал караван облаков, сыпавших снежинками. Одни из них были совсем крохотные, словно пыль, другие — чуть больше, а третьи — с детскую ладошку: крупные, резные. Волчица наблюдала, как снежинки медленно фланировали на землю. Они повисали на ветках Эо Мугна, искрились на краях крыш и карнизов, образуя меж собой затейливые гирлянды.

— Удивительно, какое прекрасное совпадение: Рождество — и пошёл снег! — сказала Бёрнис, обращаясь к Уильяму.

Он писал письмо, сидя за столом, но отложил перо и обернулся к ней.

Девушка была одета к праздничному вечеру. Её волосы уложили в изящную причёску, а светлое атласное платье очень ей шло. Но Бёрнис, которая ещё недавно так храбро сражалась, сейчас заметно волновалась, потому что никогда не была на балах.

— На самом деле, — подошёл и обнял её сзади Уильям, — в деревне Параящая Иде, у одной из хозяек есть белая муфта. Это древний ауксил её семьи. Она трясёт ею, и тогда над Визидарией идёт снег.

— Сколько же чудес на моей родине, — улыбнулась Бёрнис.

— О, ты даже не представляешь, сколько! — кивнул Уильям, — знаешь, каждый маленький визидарец знает, что в рождественскую ночь по крышам ходит Снежная Хозяйка. За ней бежит её белая лиса по имени Сан с тремя хвостами и заметает их следы. Снежная Хозяйка заглядывает в окна и смотрит, как подготовились к празднику дети. А Сан относит всем, кто заслужил, подарки и прячет их под кровать. И утром все дети Визидарии обязательно свешиваются с кровати в поисках следов Сан и подарков. Так вот, в моей жизни подарок от Снежной Хозяйки — это ты. И обязательно утром загляни под кровать. Я думаю, Снежная Хозяйка и Сан тебя навестят.

…Мэдлин подошла к двери Пита и постучала. Она тоже волновалась, расправляя шёлковые складки на пышной юбке. Питер открыл, и Мэд сразу заметила, как он был бледен и встревожен.

— Что случилось? — спросила его девушка. И его волнение мгновенно передалось ей.

Она заткнула за ухо красивую кудряшку, так как тут же забыла и про бал, и про платье.

— На, прочти вот здесь, — Питер протянул ей тетрадь.

— Что это? — спросила Мэдлин.

Она взяла у него из рук пожелтевшие страницы и плюхнулась на диван.

— Это дневних Хьюго Хармуса, — разъяснил Питер.

— 13 октября 1525 года, — прочла вслух Мэдлин.

Она удивлённо подняла глаза:

— Так эта запись сделана Хьюго в день начала Ужасной битвы?

Питер кивнул. Мэд углубилась в чтение:

— «Она такая красивая. Никого я не обожаю так, как прекрасную дочь Георга Петрюссона…» Петрюссона? Хьюго любил дочь твоего предка?!

Питер снова кивнул и попросил:

— Читай дальше…

— «Я её обожаю. Боготворю…Я увидел Нуалу год назад на рождественском балу в Медикате и понял, что никто мне не нужен, кроме неё. Она протанцевала со мной всего лишь один танец, и была всего лишь вежлива. Но я точно знаю, что женюсь только на ней. Но она почти не выходит из дома. Я ей пишу, но она не отвечает. Я попытался сойтись с её отцом. Приходил на все его дурацкие открытые лекции по снадобьям, чтобы подружиться, но он холоден со мной. После я попытался сблизиться с женой Петрюссона — Бригиттой, она редактор местной газеты, и я каждый день ходил к ней на работу подавать глупейшие объявления. Но она тоже осторожна. Но как же я ещё могу увидеть их дочь?! Их сын, Бриндан, жуткий задавака. Учится первый год в Мастерских Стоунбона, и не обращает на меня никакого внимания. Петрюссоны почти не выпускают из дома мою драгоценную Нуалу.

…А сегодня, когда я шёл по рыночной площади Города Чудотворцев, вдруг увидел её. Она стояла в толпе подруг и смеялась. Я подошёл ближе, боясь, что она меня даже не вспомнит, но Нуала назвала меня по имени. Она сказала, что приехала с подругами на Ярмарку за покупками, а потом улыбнулась и добавила: «Да, Хьюго, конечно, я помню вас. Вы были забавны». Повернулась и ушла.

Малумы ещё не готовы. Сражение до конца не продумано. Но я должен забрать Нуалу себе прямо сегодня. Пока она рядом. В городе Чудотворцев. Ждать больше у меня нет сил….»

Дальше текст обрывался, шёл пропуск, но через несколько страниц записи продолжались. Почерк Хьюго в них стал более размашистым и нервным.

«14 октября 1525 года.

Сначала всё было хорошо. Я сказал, что спас её от чёрных сил и теперь занимаюсь тем, чтобы спасти её семью. Она поверила. Она молится, но верит мне.

А сегодня мне доложили, что она сидит в комнате и рыдает. Оказывается, мать прислала ей с голубем известие. И Нуала прочла в письме правду. Я собственными руками свернул этой гадкой птице голову. Но когда я зашёл к Нуале, она сказала, что лучше умрёт, но не будет с таким чудовищем как я.

Я думаю, она со временем успокоится. Я приставил к ней слуг из консунтов, чтобы Нуала ни в чём не нуждалась, но она их боится».

«24 декабря, 1525 года.

Нуала сбежала. Консунты разыскивали её, но тщетно.

Я выбежал во двор, думая, что она кинулась к Городу Чудотворцев, но нет. Кармы хорошо сторожили все входы и выходы. И тут я увидел её. Она стояла на башне.

Я кинулся к ней, но она смотрела на меня, как на что-то ужасное и омерзительное. Нуала оттолкнула меня и спрыгнула вниз.

Я сбежал туда, где она лежала. Я сам закрыл ей глаза и поцеловал в окровавленные губы. Но я не мог её отпустить. Ради неё я был готов растерзать ещё полмира.

Тогда мы с Джейкобом отнесли Нуалу вниз в мастерскую и сшили из неё консунта. Я собрал её такой, какою она была. Лишь руки пришлось заменить на чужие, ибо на руках проступали рисунки её рода, которые могли ей напомнить о том, кто она была. В Нуале кровь бога силы и плодородия Кернунна. У тех, кто из его рода, на левой руке появляются знаки, направляющие их по жизни. Если меняется жизнь, меняются и их знаки. Левое предплечье Нуалы было покрыто рисунками цветов и звёзд. И я безжалостно от них избавился…Я дал ей новое имя. Перевернув её старое. Теперь, потеряв память, она останется навсегда в моей власти. Я заставлю её полюбить себя. Теперь ты моя навеки — драгоценная Алаун»…

Мэдлин потрясённо замолчала.

— Это значит, что Алаун — это Нуала. Моя родственница, — сказала Пит.

— Пойдём же скорее. Скажем ей! — вскочила Мэдлин и потянула Питера к выходу. — Алаун с Тафари отправились на бал, я встретила их по пути сюда.

…В Зале Солнца было шумно и весело. Играли музыканты. Столы ломились от угощений. Но присутствующие поглядывали на то, что происходит за главным столом. Там, где сидели Прославленные. Гости наблюдали, как ремесленники собрались в кучу, как что-то читали. Потом плакали, хватались за лица, обнимались.

Наконец, Сиридин с Носиком, не выдержав, подошли и напряжённо спросили у ремесленников:

— Что случилось? Опять какие-то дурные вести?

Питер, обнимая плачущую Алаун, обвёл радостным взором толпу и громко сказал:

— Всё хорошо! У нас радость! Я нашёл сестру! И надеемся, теперь у нас каждый день будут только радостные вести! Ура!

Визидары подняли бокалы, подхватили Ура! И стали друг с другом чокаться по-визидарски, поздравляя с Рождеством.

Сиридин объявил танцы. Заиграли свирели и фиддлы, раздались звуки арфы и волынки. Все кинулись в пляс. От дружного топота на праздничной ёлке подпрыгивали игрушки. На столе среди тарелок, в окружении каких-то, несомненно, достопочтимых бурозубиков-визидарцев, отплясывал Кланки с дочерью. И в такт прыжков, подскакивало его единственное ушко.

Обняв за широкую талию повариху Сисилию, кружил еёв танце счастливый Мак Дара. А она, хохоча, успевала кормить его заварным печеньем в виде башмачков, которые горстями черпала из необъятного кармана юбки.

В этой весёлой сутолоке к раскрасневшейся Бёрнис подошла Янмей. Она протянула девушке букет нежных белых цветов, с которых шлейфом рассыпались маленькие звёздочки.

— Это тебе от Уильяма, — сказала на ушко Бёрн Янмей, когда та ласково склонилась к ней.

Потом девочка взяла Волчицу за руку и подвела к Уильяму.

— Цветы зимой. Так мило. Спасибо, — улыбнулась ему Бёрнис.

— Ты вплетёшь их летом себе в волосы, чтобы прокатиться со мной в лодке по Счастливой реке? — спросил он её в ответ.

Щёки Бёрн вспыхнули, и она утвердительно закивала головой.

А радостная Янмей побежала к Мэдлин, ловко лавируя между веселящихся гостей. На дне корзины у девочки было ещё один нежный букетик лилелои.

Пит стоял у стола с подарками — как раз внесли новую партию. Кто-то в большой дутой клетке прислал Прославленным двух пёстрых погодных курочек. Их и рассматривал Питер, когда к нему подошла Мэдлин. Букет из лилелой она прикрепила на груди.

Пит взглянул на них и спросил:

— Это означает — Да?

Мэдлин засмеялась, чмокнула его в щёку и вдруг сказала:

— А вот если курочка предречет хорошую погоду, то тогда я выйду за тебя замуж.

— Какая из них? — уточнил Пит.

— Та, что заговорит второй.

Питер и Мэд склонились над клеткой. Нахохленные куры с разноцветными лентами на шеях, важно сидели по углам, поклёвывая зёрна из золочёных плошечек. Увидев зрителей, они некоторое время смотрели на них, а потом переглянулись. Та, что потемнее, сказала соседке:

— Завтрашний день принесёт нам отличную погоду.

Вторая курочка вышла на середину клетки, прочистила горло, поправила клювиком свою ленточку, склонила на бок голову и изрекла:

— Совершенно с вами согласна, сударыня.

• «
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• »