Он снова согласился, хотя не представлял себе, что она имеет в виду.
— Мне хотелось бы знать, — она повернулась к своему соседу справа, — согласитесь ли со мной вы, преподаватель писательского мастерства, по-моему, если чтение смягчает человека, то сочинительство оказывает обратное действие. Чтобы писать, нужно быть жестким, правда? — Не ожидавший дискуссии по своему предмету, преподаватель на мгновение растерялся. Королева ждала. Подтвердите мне, хотелось ей сказать, подтвердите, что я права. Но рядом оказался лорд- лейтенант, готовый сопровождать ее, и все присутствующие встали. Никто не подтвердит, подумала она. С сочинительством, как и с чтением, придется все решать самой.
Впрочем, не совсем. Королева послала за Норманом и, так как ее привычка опаздывать была известна всем и учитывалась в программе, провела с ним полчаса, за которые узнала все о его занятиях в университете, включая обстоятельства, приведшие его в Восточную Англию. Они договорились, что Норман приедет в Сэндринхем на следующий день, поскольку королева понимала, что теперь, когда она стала писать, он снова сможет помочь ей.
В ближайшие несколько дней она уволила еще одного человека: сэр Кевин, придя утром в свой кабинет, обнаружил, что его письменный стол пуст. Правда, пребывание Нормана в университете оказалось для него весьма полезным, но Ее Величество не выносила, когда ее обманывают, и, хотя истинным виновником был специальный советник премьер-министра, козлом отпущения стал сэр Кевин. В свое время такой проступок привел бы его на плаху; сейчас же он получил билет в Новую Зеландию и назначение специальным уполномоченным. Это тоже была казнь, но замедленная.
К немалому удивлению королевы в этом году ей исполнилось восемьдесят. День рождения не прошел незамеченным, были организованы разнообразные празднования, некоторые понравились Ее Величеству больше, некоторые меньше, ее советники склонны были рассматривать эту дату как еще одну возможность снискать у изменчивой публики расположение к монархии.
Поэтому неудивительно, что королева решила устроить собственный прием, собрав на него всех, кто пользовался привилегией давать ей советы в течение многих лет. На деле, это был прием для Тайного совета, в который назначаются пожизненно. Громоздкий и неповоротливый, он собирался в полном составе крайне редко и только в особых случаях. Но ничто не мешает мне, думала королева, пригласить их всех к чаю, пусть будет не просто чай, а еще и ветчина, язык, горчица и кресс, лепешки, пирожные и даже бисквит со взбитыми сливками. Намного лучше, чем обед, и уж точно уютнее.
Особых предписаний относительно костюма не было, а Ее Величество отлично выглядела и была безупречно одета, словно в давние дни. Сколько же ей надавали советов за все годы, подумала она, глядя на многочисленных собравшихся; тех, кто оказывал ей эту услугу, было так много, что они могли бы разместиться только в одном из самых больших помещений дворца, поэтому великолепный чай был накрыт в двух смежных гостиных. Королева с удовольствием переходила от одного гостя к другому, не сопровождаемая членами семьи, которые — хотя многие из них были ее личными советниками — приглашены не были.
— Я вижусь с ними достаточно часто, — сказала она, — а вас всех вместе я не вижу никогда, и, кроме моей смерти, у вас, скорее всего, не будет больше случая собраться. Пожалуйста, возьмите бисквит. Он восхитителен.
Она редко бывала в таком хорошем настроении.
Перспектива чаепития с королевой привлекла личных советников в большем количестве, чем ожидалось: обед был бы тяжелой работой, а чай — удовольствием. Народу собралось так много, что вскоре понадобились дополнительные стулья, и слугам пришлось бегать взад-вперед, чтобы все смогли рассесться, но и это показалось забавным. Некоторые сидели на обычных позолоченных стульях для приемов, кто-то на старинном жестком стуле с монограммой на высокой спинке, который пришлось принести из вестибюля, кто-то уютно устроился на бесценных креслах времен Людовика XV, а одному из бывших лорд-канцлеров досталась табуретка с пробковым сиденьем, принесенная сверху из ванной.
Королева спокойно наблюдала за всем, сидя не то чтобы на троне, но, безусловно, на самом высоком стуле. Время от времени она подносила чашку ко рту и непринужденно беседовала с окружающими, пока все не расселись.
— Все эти годы я получала от вас ценные советы, но я не представляла себе, что советчиков у меня так много. Какая масса народу!
— Возможно, мэм, нам следовало бы спеть "Happy Birthday"! — сказал премьер-министр, сидевший естественно в первом ряду.
— Не будем увлекаться, — сказала Ее Величество. — Хотя, правда, нам исполнилось восемьдесят, и это прием по случаю дня рождения. Но я не совсем понимаю, что в данном случае следует праздновать. Думаю, по этому поводу можно сказать только, что мы в конце концов достигли возраста, когда можно умереть, не сильно поразив окружающих.
Раздался вежливый смех, и королева улыбнулась.
— Я предполагала, — сказала она, — что услышу протестующие возгласы: "Нет, нет".
Кто-то счел себя обязанным крикнуть "Нет", раздался смех — выдающиеся представители нации в большинстве правильно реагировали на поддразнивания самой высокопоставленной представительницы нации.
— Вы знаете, мое правление было долгим. За пятьдесят с лишним лет я перенесла (смех) десять премьер-министров, шесть архиепископов Кентерберийских, восемь спикеров и — хотя вы не должны считать это сравнительной статистикой — сорок три корги. Как говорила леди Брэкнелл: богатая приключениями жизнь.
Собравшиеся довольно улыбались, время от времени раздавался смех. Все немного напоминало школу, точнее, начальную школу.
— И, разумеется, — сказала королева, — недели не проходило без какого-нибудь интересного события, скандала, интриги или даже войны. Но поскольку это наш день рождения, я думаю, вы не станете на меня обижаться (премьер-министр изучал потолок, а министр внутренних дел — ковер) — впереди у нас еще много всего, как много всего было и прежде. В восемьдесят ничего нового не случается, все только повторяется.
Как бы там ни было, некоторые из вас, может быть, знают, что я никогда не любила расточительства. В одном, не лишенном оснований, анекдоте я обхожу Букингемский дворец, выключая везде свет. Имеется в виду моя скупость, хотя сейчас это вполне можно трактовать как осознание опасности глобального потепления. И, не любя расточительства, я храню в памяти весь свой опыт, зачастую уникальный, результат целой жизни, в которой мы были пусть не непосредственными, но все же участниками событий. Бóльшая часть этого опыта, — и Ее Величество коснулась своей безупречной прически, — вот здесь. И мы не хотим, чтобы он пропал. Поэтому встает вопрос, что с ним будет?
Премьер-министр приподнялся и приоткрыл было рот, собираясь ответить.
— Вопрос, — сказала королева, — риторический. Он опустился на стул.
— Некоторые из вас, наверное, знают, что последние несколько лет я была заядлым читателем. Книги обогатили мою жизнь самым неожиданным образом. Но книги могут захватить лишь ненадолго, и теперь, полагаю, пришло время из читателя стать, или попытаться стать, писателем.
Премьер-министр снова привскочил, и королева, вспомнив об их еженедельных встречах по вторникам, благосклонно позволила ему высказаться.
— Книга, Ваше Величество. Конечно, мэм. Воспоминания о детстве, о войне, бомбардировке дворца, о времени, когда вы были в частях Женской вспомогательной службы ВВС.
— Вспомогательной территориальной службы, — поправила королева.
— Как бы там ни было, в вооруженных силах, — заторопился премьер-министр. — Затем ваше замужество, драматические обстоятельства, при которых вы узнали, что стали королевой. Это будет сенсация. И, — хохотнул он, — можно не сомневаться, книга станет бестселлером.
— Самым первым бестселлером, — перещеголял его министр внутренних дел. — Во всем мире.
— Да-а-а, — протянула королева, — только, — она с удовольствием выдержала паузу, — это не совсем то, что я хотела сказать. Подобную книгу может написать всякий, и некоторые уже написали, — и все эти книги, на мой взгляд, невероятно скучны. Нет, я представляю себе книгу совсем иного рода.
Премьер-министр поднял брови с выражением вежливого интереса. Возможно, старушка имеет в виду книгу о путешествиях. Они всегда хорошо расходятся.
Королева уселась поудобнее.
— Я думала о чем-то более радикальном. Более... амбициозном. Слова "радикальный" и "амбициозный" часто срывались с языка премьер-министра, они не вызвали у него тревоги.
— Кто-нибудь из вас читал Пруста? — спросила собравшихся королева.
Кто-то, не расслышав, переспросил: "Кого?", вверх поднялось несколько рук, среди них не было руки премьер-министра, и, заметив это, один из молодых членов кабинета, читавший Пруста и собиравшийся поднять руку, передумал, решив, что сейчас лучше этого не делать.
Королева считала.
— Восемь, девять, десять. Большинство, — отметила она, — из прежних кабинетов. Это уже что-то, хотя я не сильно удивлена. Если бы я задала этот вопрос кабинету мистера Макмиллана, уверена, поднялась бы дюжина рук, включая его собственную. Но это было бы не совсем честно, ведь в то время я тоже не читала Пруста.
— Я читал Троллопа, — сказал бывший министр иностранных дел.
— Приятно слышать, — отозвалась королева, — но Троллоп это не Пруст. — Министр внутренних дел, не читавший ни Троллопа, ни Пруста, с умным видом закивал.
— Книга Пруста большая, хотя, если не помешают водные лыжи, ее можно прочесть за время летних каникул. В конце романа Марсель, от чьего имени ведется повествование, оглядывается на свою жизнь, в которой не так уж много событий, и решает восстановить ее, написав роман, который мы и читаем, по ходу развития сюжета раскрывая тайны памяти и воспоминаний.
Что касается нашей жизни, то хоть мы говорим себе, что она, в отличие от жизни Марселя, наполнена событиями, но, как и он, я тем не менее чувствую, что ее надо восстановить, используя анализ и размышления.
— Анализ? — переспросил премьер-министр.
— И размышления, — подтвердила королева.
Подумав, что подобная шутка потом будет хорошо принята в палате общин, министр внутренних дел рискнул сострить:
— То есть мы должны допустить, что Ваше Величество решили описать свою жизнь, потому что прочли что-то в книжке, причем во французской? Ха-ха.
Раздались один-два смешка, но королева, казалось, не заметила шутки (если это была шутка).
— Нет, министр внутренних дел. Книги, я уверена, вы это знаете, редко побуждают к действию. Книги, как правило, просто утверждают вас в том, что вы, возможно, не сознавая этого, уже решили сделать. Вы прибегаете к книге, чтобы утвердиться в своей уверенности. И книга, в сущности, закрывает книгу.
Некоторые из советников, давно уже не работающих в правительстве, решили, что это не совсем та женщина, которой они когда-то служили, — так они были ею очарованы. Но большинство собравшихся неловко молчали, мало кто из них понимал, о чем она говорит. И королева знала это.
— Вы озадачены, — невозмутимо сказала она, — но уверяю вас, вы знакомы с этим на практике.