Лошадь завертела головой, загуляла, и всаднику пришлось натянуть поводья. Видимо, пустой гнев и усталое отчаянье передавались и скакуну, по-другому не объяснить, из-за чего человека, сидевшего на лошади с четырех лет, мог не послушаться конь. Следовало вылезти из седла и отдохнуть, но поступи он так, вряд ли бы смог влезть обратно.
Раны, зашитые и обработанные лучшими лекарями Королевской гавани, его мало беспокоили, но в голове при каждом движении лошади пульсировала боль. Судьба последнего из рода каменной глыбой давила на плечи юноши, заставляя сгибаться сильнее и сильнее. В одной из карет, что ехали следом, лежали останки его семьи. Отец, старший брат, сестра. Будто этого мало, в Риверране он узнал, что его мать тоже мертва, а младший брат ушел. В другой карете ехали его жена и сын, голубоглазый смешливый малыш. Он полюбил сына сразу, как увидел, полюбил так же сильно, как любил другого мальчика, сероглазого и тихого, которого держала на руках кормилица в повозке, но ни дети, ни жена не могли избавить от чувства, что он — последний из Старков.
Он боялся Севера. В Речных землях все было незнакомым и чужим, как и в любом месте южнее. Там его никто не любил и не ждал. На Севере его ждали призраки.
Даже Трезубец, проклятую реку, он не смог перейти спокойно. Ему чудилась кровь вместо воды, чудились запахи дыма, пота и дерьма. Видения битвы стояли перед глазами.
Над рекой звучали десятки девизов. Даже сквозь лязг и вопли он слышал друга, рычавшего "Нам ярость!" В ответ сотни глоток вопили о пламени и крови, но в тот день ему было плевать на девизы высоких домов. "Лианна!" — вот что Старк выкрикивал в лицо врагам, беспощадно прорубаясь сквозь строй. Джон Дарри, рыцарь Королевской гвардии, один из лучших бойцов Вестероса, задержал Старка лишь на несколько мгновений и упал в красную воду, держась за обрубок руки. Коня под Недом убили еще в самом начале схватки, и он рвался вперед пешим, по колено в воде, одаривая поцелуем меча каждого вставшего на пути. Тогда он хотел спасти сестру, отомстить за отца, отомстить за брата..
Сейчас, пересекая Трезубец в другую сторону, Нед хотел лишь блевать. Вся его ярость осталась у развалин Башни Радости.
Всю дорогу от Рубинового брода до дома Нед чувствовал себя ожившим мертвецом. День он проводил в седле, вглядываясь в горизонт и вспоминая всех, кого он потерял из-за Таргариенов, а ночью страдал от кошмаров. Чем ближе был Винтерфелл, тем ужаснее становились сны.
Ему снилось суровое лицо отца. Рикард Старк стоял в богороще, облаченный в черные доспехи, на его поясе висел Лед. Шлем лежал в снегу у его ног, погнутый, словно на него наступил великан.
— Если сражаешься — побеждай, — пророкотал лорд Рикард; в его глазах плескалось разочарование, — побеждай! — крикнул он и вспыхнул зеленым пламенем.
Кожа его медленно обугливалась; глаза уже вытекли, волосы сгорели, но он продолжал говорить.
— Побеждай…
Обугленная рука в оплавленных доспехах легла на плечо Эддарда, и запах, ужасная вонь, пропитавшая тронный зал Красного замка, заставила отвернуться.
Нед увидел сердце-древо. Оно было белым, ослепительно белым; в шелесте кровавых листьев были слышны имена его мертвых друзей, а лик на нем было детским лицом Бенджена, полностью обескровленным. Из пустых глазниц тек красный сок, от него пахло железом и кровью. Нед не мог на это смотреть.
Он хотел уйти, но, обернувшись, прямо перед собой увидел Брана. Старший брат возвышался над ним, словно лютоволк над собакой, а его налитые кровью глаза смотрели с укором. Серые, будто покрытые пеплом губы разомкнулись.
— Теперь ты лорд Винтерфелла… — прохрипел Бран.
Кожа на его шее почернела, указывая, где была проклятая веревка.
Эддард опустил глаза и увидел под ногами пруд богорощи. Вода в нем была черна как ночь, и дна не было видно. У самой поверхности виднелось бледное, прекрасное лицо его сестры. Лианна была одета в свадебное платье, серое и алое, цвета Старков и Таргариенов. Она погружалась глубже и глубже.
"Она мертва, — сказал себе Нед, — это лишь сон".
И прыгнул за ней.
Удивительно, но, добравшись до Винтерфелла, Эддард ощутил облегчение. Джон Аррен, может, и стал ему вторым отцом, но Орлиное Гнездо никогда не могло стать его домом. Конюх Ходор, если это было возможно, вырос ещё больше. Кузнец Гован, ровесник Старка, оброс жесткой черной бородой и нашел себе подругу — рядом с ним стояла маленькая рыжая девушка со светлым лицом. Сир Родрик Кассель, немолодой рыцарь с сединой в каштановых волосах, широко улыбался. Если кто-нибудь спросил бы Неда, кому он доверяет больше всех, тот назвал бы Джона Аррена, но подумал о сире Родрике. Рыцарь знал, что сейчас не место для улыбок, но он был рад видеть Неда — и улыбался. Кассель не умел лгать ни словами, ни лицом.
Замок не изменился. Стены были теплыми, камни твердыми, а люди честными. Прибыв сюда из Гнезда, Эддард поселился в старых комнатах, но больше он не имел права бояться мертвых родителей.
И все же он не смог войти в покои Рикарда Старка. В Винтерфелле было лишь одно место, куда он сейчас мог пойти.
Богороща, как и в детстве, встретила его тихим шепотом листьев. Чардрево было белым, но вовсе не белоснежным, и его лик не был похож на лицо младшего брата, а красные листья вовсе не напоминали россыпь кровавых капель. Вода в пруду была спокойной и темной, от нее шел пар, но, заглянув в нее, Нед увидел лишь свое отражение.
Старк рвано выдохнул. Здесь следует молиться духам предков, а не искать их призраков.
* * *
Север не нравился Кейтлин Старк. Кейтлин Старк не нравилась Северу. Зимой в Речных землях всегда выпадал снег, но здесь он мог идти даже летом. По дороге они остановились на очередном постоялом дворе — и когда Кейтлин вышла из кареты, неся на руках ребенка, с неба падали маленькие снежинки. Они таяли, едва касались земли. Несколько из них упали на лицо маленького Робба — и тот заплакал. Быстрым шагом зайдя под крышу, Кейтлин обернулась — кормилица несла бастарда, будто он был сделан из золота, а мальчик смеялся и пытался поймать снежинки руками. Как муж мог так ее унизить?
Ей не нравился Эддард Старк. Угрюмый и холодный мужчина был с ней вежлив, но не более, и даже не пытался сблизиться с супругой. В дороге она сполна наслушалась болтовни солдат и служанок. Солдаты спорили о том, кто лучший боец — король или хранитель Севера, и вспоминали битвы.
"Он свиреп, как волк, — говорили они, — Он лично убил трех королевских гвардейцев, выкрикивая имя сестры".
Немногие служанки говорили, что Старк едва не выхватил меч, увидев у Железного трона мертвых детей, и в ярости кричал на короля и Тайвина Ланнистера. Но Кейтлин не могла представить ничего из этого. Человек, которого она видела изо дня в день, не мог проявить хоть каких-нибудь эмоций. Ледяной, спокойный, молчаливый, он не мог быть ни свирепым, ни яростным. В Винтерфелле многие знаменосцы восхваляли его честь, но Кейтлин не понимала этого. Какая честь могла быть у человека, принесшего жене бастарда?
Ей очень не нравился Эддард Старк.
Какая-то часть Кейтлин рвалась назад, в город на двух реках, чтобы обнять младшего брата и продолжить помогать слабеющему отцу. Лорду Хостеру было лишь сорок пять лет, но он уже был полностью седым, головные боли приходили все чаще, а единственным человеком, рядом с которым он не пытался быть… лордом, была его дочь Кэт. Кто теперь будет управлять замком? Эдмуру столько же лет, сколько было Кейтлин, когда их мать умерла, но мальчик дрался, ловил рыбу и кидался камнями — он вырастет, лишь когда будет невозможно оставаться ребенком. Единственное время, когда Эдмур был серьезен, — когда резал по дереву. Его научил дядя Бринден, но он ушел вместе с Лизой и Джоном Арреном, а в Риверране остались лишь мальчишка и старик.
Впервые увидев Винтерфелл, она чуть не назвала его Черным замком — стены в сотню футов из черного камня грозили небу острыми башнями, а ворота казались ей пастью чудовища. Она вышла из кареты — если тебя везут в пасть чудовища, это куда страшнее, чем если ты сам туда идешь, — но храбрости ей все равно не хватало.
Робб у неё на руках удивленно осматривал стены и улыбался, и Кейлтлин стало намного легче. Рядом с ней спешился муж.
— Он хочет увидеть свой замок, — суровое лицо Старка посветлело, когда он взглянул на сына, но улыбки мужа Кейтлин так и не увидела.
В первые дни после прибытия она спросила у сира Родрика, единственного рыцаря в Винтерфелле, почему её муж так мрачен, едва говорит с ней и предпочитает не видеть.
— Он потерял всю семью за два года, миледи, — ответил Кассель, — Все его друзья погибли у Башни Радости. Не будь он сейчас мрачным, я бы не назвал его человеком.
Кейтлин стало стыдно, хотя ни чем виновата она не была. Никто не говорил про потери её мужа, и она забыла о них.
Брандон Старк, высокий, галантный и веселый — это он должен был стать её супругом, но боги решили иначе, и Брандон погиб в чертогах Красного замка.
Кейтлин не могла понять горе своего мужа, не могла даже представить, но она тоже скучала по своей семье.
Однако сир Родрик был неправ.
— У него все еще есть семья, сир.
"Как и у меня".
Она говорила тихо, но твердо.
Рыцарь улыбнулся, и, кажется, это была первая настоящая улыбка, которую она увидела в Винтерфелле.
— Не дайте ему об этом забыть.
Она нашла мужа в богороще. Не удивительно, что Кейтлин редко его встречала — чардрева пугали ее своими лицами и кровавыми слезами, а вера в Старых богов была ей противна. Поздоровавшись, она не представляла, что дальше говорить, но говорить и не пришлось. Заговорил Эддард.
— Простите меня, миледи. Я так и не поблагодарил вас за сына, — его голос отличался от того ледяного тона, которым он говорил все время. — Робб — чудесный мальчик.
Кейтлин хотела спросить, благодарил ли он женщину, родившую ему бастарда, но сказала совершенно другое:
— Дарить мужу детей — долг хорошей жены.
Эддард поморщился.
— Моя мать говорила, что вежливость — щит женщин, — он грустно улыбнулся. — Но если жене нужен щит от своего мужа — это плохой муж.
Кейтлин тоже улыбнулась.
* * *
С его прибытия в Винтерфелл прошло чуть больше месяца. Кейтлин была мила с ним, и Нед старался отвечать тем же, но между ними стеной стоял Джон Сноу. И его мать. Старк понимал: Кейтлин хочет поговорить о нем, но боится, что это разрушит тот хрупкий мир, призрачную привязанность между ними. Нед сам должен был начать этот разговор — вот единственный выход, — но он не мог, просто не мог заставить себя говорить о ней.
Из раздумий его выдернул стук в дверь. Стражник сообщил, что к замку приближается конный отряд в полсотни мечей, а их знамя — пробитое копьем солнце. Мартеллы.
Прибывшим оказался принц Оберин Мартелл, младший брат правителя Дорна. Старк мало что знал об этом человеке — они виделись лишь раз, на проклятом богами турнире в Харренхолле. Бран сломал два копья, прежде чем выбил Мартелла из седла.
Пребывание Оберина в Винтерфелле стало пыткой для Старков. Мартелл много пил, хоть и меньше, чем Роберт, соблазнял служанок, пусть и не так открыто, как Роберт, и любил сражаться — куда более бесчестно, чем Роберт.
Когда на приветственном обеде — пир они устроить просто не успели — сир Родрик спросил Оберина о цели его визита, тот презрительно бросил, что пришел посмотреть на честь Старков. Кассель не выхватил меч лишь потому, что меча не было, а вызов предотвратила Кейтлин.
— Тогда взгляните на солнце, принц Оберин. Поверьте, вы не заметите разницы.
Три недели Мартелл провел в Винтерфелле, пытаясь вызвать гнев Эддарда. Он говорил об Эртуре Дейне, о Ливене Мартелле, о Тайвине Ланнистере… В конце концов, у него получилось. На одном из обедов он громогласно заявил, что принес весть от матери Джона Сноу.
Кейтлин, державшая Неда за руку, отпустила его и сжала челюсти. Принц, казалось, наслаждался положением, в которое поставил Старка. Ненадолго.
— Может, вы принесли еще вести из мира мертвых? — Нед не дал ярости проникнуть в голос, но последним, на кого он так смотрел, был Эртур Дейн, преграждающий путь к сестре.
Кейтлин отчетливо вздрогнула. Почти каждый в чертоге вздрогнул.
— В каком-то смысле… — насмешливо протянул Мартелл; на миг его взгляд стал серьезным, и он продолжил уже другим тоном: — Эшара Дейн мертва. Очевидно, вам это известно.
Эддард почувствовал, будто его ударили в грудь. Левая рука вцепилась в край стола, а кубок, который Старк держал в правой, лопнул с противным треском.
— Оставьте нас, — выдавил он, возвращая контроль над эмоциями и голосом.
Неду повезло, что из всех знаменосцев у него гостил только Хавал Толхарт, сражавшийся рядом с ним на Трезубце — тот вышел одним из первых.
— Ты можешь остаться, Кейтлин.
Он притронулся к плечу жены самым нежным касанием, на которое был сейчас способен. Та вздрогнула и медленно, будто опасаясь двигаться, кивнула, и Нед перевел взгляд на Мартелла.
— Милая Эшара сбросилась с башни, не смогла пережить потерю брата, — тон дорнийца вновь был насмешливым. — Но я здесь из-за другой смерти, смерти сестры.
Оберин долго смотрел на Старка, но Нед отказывался продолжать, и тогда Красный Змей вновь заговорил:
— Моей сестры, лорд Старк. Знаете, давным-давно мы с Элией долго путешествовали, подбирая ей подходящего мужа, а мне — жену. Правда, на Севере мы так и не побывали… Я вернулся из Эссоса лишь два месяца назад — и все это время я потратил, чтобы добраться сюда. Мой старший брат сказал мне, что наша сестра, принцесса Элия, мертва, как и её дети. Вы знаете, милорд..
Кулаки Старка сжались, лицо побелело от гнева, и он поднялся.
— Вам так нравится звук собственного голоса, принц? — Нед почти рычал. — Вы размахиваете своей потерей, как штандартом, едва ли Элие это понравилось бы.
Этот проклятый дорниец, видимо, не понимал, что говорит с человеком, потерявшим куда больше, чем Оберин.
— Моя сестра мертва! — рявкнул принц. — Убита!
— А как же моя сестра, Оберин? Моя? — Старк начал говорить тихим, полным гнева шепотом и повышал голос с каждым словом, — Не думайте, что потеряли больше всех. Ваш отец жив, ваша мать жива, ваш брат жив. Знаете, что стало с моей семьей? Мой отец сожжен. Мой старший брат — удушен и сожжен. Моя сестра истекла кровью. Моя мать утопилась от горя, а мой младший брат, вытащивший её тело из озера, ушел в Ночной дозор! — Старк уже кричал.
Он дышал, как разозленный волк, оперевшись на стол, и исподлобья смотрел на Мартелла.
Теплая рука его жены сжала его ладонь, и Старк смог совладать с гневом.
— Я понимаю вашу утрату и мирюсь с вашей наглостью, но перейдете черту еще раз — пожалеете.
* * *
Оберин уезжал из Винтерфелла, оставив в подарок лучших дорнийских жеребцов, а Кейтлин сжимала холодную ладонь мужа и улыбалась. Она знала, кто мать Джона Сноу, и от этого ей было необъяснимо легче. Эддард просил позволить детям расти вместе, и она могла это сделать. А когда мальчик вырастет и неизбежно проявит свои наклонности, быть может, получится уговорить мужа отправить бастарда в Звездопад. Красота Эшары Дейн была такой же легендарной, как мастерство ее брата; её сына должны хорошо принять в Дорне, где и к бастардам-то другое отношение.
Но улыбка на ее лице была не от этого. Нед Старк, мрачный и замкнутый, доверился ей, когда прогнал всех остальных. Возможно, боги дали им шанс полюбить друг друга, как полагается мужу и жене. Он благороден и честен, и она сможет довериться ему, стать другом, соратником и опорой.
Едва Эддард понял, насколько она набожна, он велел построить септу и пригласить септона — не спрашивая ее и не дожидаясь ее просьбы — лишь для того, чтобы жизнь Кейтлин стала лучше. Они делили одну постель, но Нед прикоснулся к ней лишь после того, как покрасневшая девушка сказала, что хочет этого — а осознала она это лишь спустя несколько месяцев.
Она была по-настоящему счастлива, когда их сын произнес первое слово.
"Мама", — промямлил он, глядя в её голубые глаза и вцепившись ручками в платье.
Роббу было чуть больше года. К полутора годам он уже называл мать, отца, сира "Родика" и знал имя сводного брата.
Мейстер же выражал беспокойство из-за Джона Сноу. Бастард научился ходить в восемь лун — невероятно рано, — но не говорил вплоть до двух лет. Септа Модрейн говорила, что это кара богов, но Кейтлин знала — Сноу просто некого назвать мамой. Кормилицы менялись слишком часто, а леди Старк не подходила к бастарду. Ей было жаль мальчика, которому придется расти без матери, и она боялась того, кем он вырастет.
А ещё она злилась. Злилась когда, что этот мальчик начал ходить раньше, чем её сын. Злилась, когда Джон поднимал на неё свои серые глаза. Глаза Старков. Злилась, когда Нед брал бастарда на руки.
Кейтлин осталась с ним наедине лишь раз. У малыша жутко резались зубы, и он кричал на весь замок. Служанка побежала среди ночи будить мейстера, а Кейтлин, подумав, что кричит Робб, зашла к ним. Робба в комнате не было, его отнесли туда, где брат его не разбудит. Джон кричал, сидя в кроватке. Мейстер со служанкой пришли лишь через час, все это время она качала ребенка и пела ему "Зимнюю деву".
На следующий день мейстер сказал, что у Кейтлин будет еще один ребенок.
Нося под сердцем дитя, она начала больше общаться со слугами. Визит Оберина Мартелла, как оказалось, породил множество слухов — служанки вновь шептались о Дейнах, а мужчины вновь восхваляли Эддарда, "наступившего на хвост Красному змею". И все больше они говорили о тихом волчонке, как две капли похожем на Неда Старка.
Мальчик заговорил незадолго до своих вторых именин. Служанка гуляла с ним во дворе, шел осенний снег. Тяжелые хлопья пытались накрыть все вокруг — стены, землю, одежду. Мальчик посмотрел вверх и тихо, не по-детски задумчиво произнес:
— Зима.
* * *
Бастарды взрослеют быстрее обычных детей — так говорил мейстер Лювин, и это больше всего соответствовало Джону Сноу. Сложно быть ребенком, когда у тебя нет матери, а отец — хранитель Севера. Когда он еще мало что понимал, то тянул ручки к леди Кейтлин — ведь та была мамой Робба, а Робб — его братом. Он однажды повторил за братом обращение, но в ответ получил лишь растерянный взгляд рыжей женщины и сочувственный шепот служанок.
У Джона не было матери.
Ему всегда уделяли меньше внимания, чем брату, и он быстро к этому привык, однако почти все время братья проводили вместе. Они слушали сказки старой Нэн, бегали по коридорам замка и дрались на палках.
Сноу было четыре, когда они впервые поссорились. Было бы хорошо, будь дело в какой-нибудь глупой игрушке или в соперничестве, но дело было в Джоне.
Леди Кейтлин должна была вскоре родить и не могла приглядывать за сыном. Она вообще не выходила из покоев — зима была слишком суровой для женщины на сносях. Вода во рву покрылась коркой льда, а во дворе лежали сугробы.
Забраться на стену и играть там было идеей Сноу. Они пытались перекричать друг друга, размахивали палками и выкрикивая имена героев прошлого. Джон был меньше своего брата и получал палкой гораздо чаще.
— Я Криган Старк, лорд Винтерфелла! — выкрикнул он.
— Ты не можешь быть лордом Винтерфелла. Ты бастард, Джон, — Робб говорил поучительным тоном, будто перед Джоном стоял не он, а его мать.
Что-то загорелось в груди бастарда, что-то, совсем непохожее на слезы. Злость.
Джон хотел дать Роббу в глаз, но нога заскользила по камню, и он неуклюже рухнул, ударившись коленом. Боль молнией прошлась от колена в спину, и слезы сами навернулись на глаза.
Робб засмеялся.
Джон вскочил, схватив палку и ударил брата. Тот отбил, не прекратив смеяться. Джон бил еще и еще, попал по пальцам, вызвав недовольный вскрик. Робб выронил палку, и Джон ударил его снова — по лицу. Хотел ударить еще, но замер, глядя на брата.
Рыжеволосый мальчик всхлипнул, а из ссадины на щеке потекла кровь. Робб толкнул его со всех сил.
Джон отступил назад, неловко перебирая ногами, но попал на то же место и снова поскользнулся. Он переступил назад, пытаясь сохранить равновесие, но нога нащупала лишь пустоту.
И он упал.
Со стены.