Барристан устало теребил завязки, снимая с себя доспехи. Спина уже целую луну нещадно болела: с тех пор, как Джейме выбил его из седла. Он все забывал, что Ланнистер — уже давно не тот светящийся гордостью мальчик, одетый в белый плащ в пятнадцать лет, и давно избавился от глупой привычки прижимать копье краем щита. Селми ударился о деревянное заграждение с такой силой, будто в него врезался бык. Наверняка вся его спина — один черный синяк. Надо бы спросить Пицеля о помощи.
И обзавестись оруженосцем. Все его братья имели хотя бы двоих, но эти дети были скорее слугами, чем оруженосцами, и ни один из них не имел способностей, чтобы стать хорошим воином. Оруженосец должен быть учеником, тем, в чьи руки рыцарь вложит меч, в чье сердце вложит понимание чести… не слугой. А его братья даже не тренировали своих подопечных, за исключением Джейме Ланнистера — но Лансель все же был его кузеном.
Вспомнив Ланнистеров, он вспомнил и другого мальчика, Сноу. Не то бастард, не то кузен Эддарда Старка — Барристан мало что знал о северных домах. Кажется, лорд Старк называл его сыном, но Барристан не был уверен. Мальчик отличался храбростью, наверняка был способным и силой обделен не был, через несколько лет он вполне мог бы стать оруженосцем, а после рыцарем, как и говорил король, но не сейчас.
Король… Барристан не знал, что сказал его величеству лорд Старк, но победа встала тому поперек горла. Роберт Баратеон всегда любил вино, но теперь не было дня, когда он был трезвым. Даже в общей схватке он выступал пьяным, орудуя вместо любимого молота мечом. Он мог бы победить, если бы не свалился с лошади. Или мог бы свернуть шею, будь он немного более пьяным.
Боги милосердные, как защитить короля от бурдюка с вином?
Доспех с лязгом упал на каменный пол — только тогда Барристан услышал стук в дверь.
За ней стоял Джон Аррен, десница короля — он был на дюжину лет старше Барристана, бился рядом с ним на Ступенях, против него на Трезубце и, вновь на одной стороне, на Железных островах.
— Милорд? — Барристан был удивлен.
Десница мог вызвать его к себе — так и было положено, он мог прислать слугу и приказать Барристану спуститься, но предпочел сам забраться на Белую башню.
— Лорд-командующий, — мягкая улыбка на морщинистом лице вызывала доверие, — мне нужен ваш совет.
Как редко Барристан слышал эти слова. Королю Эйрису не нужны были советы белого плаща, король Роберт же не слушал никого кроме Джона Аррена и Эддарда Старка, но последний не спускался южнее Перешейка, если только не вел войну. Барристан вдруг понял, что помнит Рикарда Старка, который мертв уже десять лет, куда лучше, чем его сына. Наверное, это проклятье всех стареющих людей. Он ведь уже старше, чем был Геральд Хайтауэр, когда Старк убил его.
Барристан сжал зубы — о чем бы он сегодня ни думал, Старк появлялся в мыслях.
Джон Аррен молчал, продолжая мягко улыбаться в ожидании. Барристан догадывался, о чем его спросят.
— Королева возвращается? Если пожелаете, я возглавлю эскорт.
Серсея Баратеон, гордая и вспыльчивая, осталась в Утесе Кастерли после ссоры с мужем — а с ней, разумеется, остались ее брат-близнец и дети. Вместо них в столицу прибыл Тирион Ланнистер, чье общество еще больше роднило короля с вином. Быть может, королева смогла бы отвлечь его от пьянства и горьких воспоминаний?
— Нет. Проблема, которой я не могу найти решение, куда серьезнее.
Барристан напрягся.
— Угроза королю?
— Угроза королевству. Принц Оберин Мартелл отплыл в Эссос больше трех лун назад. Он посетил Пентос, затем Лисс и Тирош. В Пентосе, как сообщил Варис, несколько лет прятался Визерис Таргариен, в Лиссе недавно умер Джон Коннингтон — по словам Петира, перед этим он ссорился с юношей валирийской внешности, после чего этот юноша вместе с сестрой наняли корабль до Тироша, где его след оборвался. Красный Змей ищет Таргариенов. Я был в Дорне больше тридцати лет назад, когда возвращался со Ступеней, а после, восемь лет назад, провел там несколько неприятных недель. Тогда принц Доран заверил, что сохранит мир — мне показалось, он был честен. Однако я не знал его. Но вы, сир, человек из Дорнийских марок, вы были в Солнечном Копье, Лимонной Роще, Водных Садах, Даре Богов — и в тех замках Дорна, о существовании которых я даже не знаю. Вы провели там несколько месяцев вместе с Рейгаром Таргариеном и Эртуром Дейном. Вы хорошо помните то время?
Помнил ли он? О, Барристан помнил. Их странствие было неожиданным — по крайней мере, для него. Из Староместа, где Рейгар выковал себе шесть звеньев, как обычный школяр, они отправились на юг. Три дня они провели с городке вблизи Солнечного Дома, на берегу Летнего моря — ровно столько, сколько принцу понадобилось, чтобы сочинить песню. Селми полагал, что после они отправятся морем в Королевскую Гавань, но Эртур убедил принца посетить Дорн — пара месяцев, говорил он, но вышел почти год. Рейгару было лишь шестнадцать, а Эртуру девятнадцать, и он больше двух лет не видел свою семью.
Они купили трех лучших скакунов, прошли гористым морским берегом и поднялись вдоль Быстроводной, спали под открытым небом, Эртур ловил рыбу в каменистых запрудах, Рейгар и Барристан собирали ягоды и сладкую траву на высоких лугах; каждый день небо было голубым
и солнце грело их спины, каждую ночь над их головами появлялась россыпь звезд. Путь до Звездопада занял три дня. Когда они прибыли, Барристан понял, почему Эртур так уговаривал принца ехать — малышка Аллирия была меньше двух лет от роду, и брат ни разу ее не видел. Глядя на Эртура, когда он держал ее на руках, Рейгар улыбался так, как не улыбался никогда.
Проведя в Звездопаде целую луну, они отправились дальше. Горная Обитель, Поднебесье, Железная Роща — им были рады везде, их встречали хлебом и дорнийским вином, устраивали в честь принца пиры. Но все трое понимали, что рады им скорее из-за Эртура Дейна, самого юного Меча Зари за сотни лет, самого прославленного бойца Дорна, самого искусного мечника в Семи королевствах.
Эртур заслужил это — четыре года он побеждал во всех турнирах, в которых участвовал, он выбивал из седла Белого Быка, Ливена Мартелла, Бронзового Джона и самого Барристана.
Однако Рейгар смог завоевать их любовь, разгромив шайку преступников, сбежавших из Серий Крепости, после чего Барристан посвятил уже семнадцатилетнего юношу в рыцари.
Покинув Дорн по Костяному пути, они посетили руины Летнего замка, а после Грифонье Гнездо, навестив юного Джона Коннингтона — там они и узнали о рождении Визериса Таргариена.
Два года спустя Рейгар хотел отправиться на Север, но его планы задержало восстание Сумеречного Дола, потом разбойники в Королевском лесу, а после — помолвка с Элией Мартелл.
Принцесса прибыла в Королевскую Гавань на корабле, ее сопровождали семь фрейлин, пять рыцарей — и ее младший брат. Тогда Барристан впервые увидел Эшару Дейн.
Женившись, Рейгар вместо Севера вновь отправился в Дорн — там, в Солнечном Копье, и родилась темноволосая малышка Рейнис.
Оберин и Доран оба души не чаяли в племяннице.
Барристан вновь почувствовал старый гнев. Джон Аррен был мудр и старался сделать так, чтобы Селми не пересекался с Тайвином Ланнистером, а судьба не позволяла Барристану сойтись в поединке с Клиганом — но вина и неведение лишь сильнее разжигали гнев.
— Я все помню.
— Расскажите мне о дорнийцах, сир. Мог ли Оберин утаить все от брата или действовал по его приказу? Какие дома их поддержат, если они решат начать войну?
— Я не был в Дорне после убийства принцессы Элии, — Барристан не мог не заметить, как от этих слов вздрогнул десница. — Когда его последний раз видел, принц Доран был терпелив, разумен и осторожен. Его младший брат — полная противоположность Оберин был остер на язык, хитер и гневлив. Он едва не бросил вызов сиру Джонотору Дарри, перед этим оскорбив его племянницу — мирить их пришлось принцу Дорану, как и приносить извинения. Но, клянусь своим мечом, Оберин Мартелл безумно любил сестру. Он даже хотел вступить в Королевскую гвардию, однако передумал, узнав подробнее о наших обетах.
На самом деле, они оба любили Элию, и они казались мне братьями. Не думаю, что один из них предал бы доверие другого. Но, даже если они зачем-то ищут принца Визериса, разве это преступление? Принц Доран не начнет войну и не позволит брату начать ее.
— И, все же, если они попытаются, какие дома Дорна встанут на их сторону?
Неожиданно Барристана захлестнула ярость.
— Все.
Рейнис, его маленькая принцесса. Барристан был тем, кто подарил ей черного котенка, а она обняла его за колени. "Балерион" — так она его назвала. Она была хорошей. Она была доброй. Этот кот до сих пор бегал по замку, а Рейнис была убита мясником.
Джон Аррен закрыл глаза. Он выглядел как человек, терпящий ужасную головную боль. Выдохнул.
— Есть еще кое-что, о чем я хотел бы поговорить.
Барристан молчал. Если Аррен хочет о чем-то поговорить, пусть говорит.
— Моя жена решила навестить свою сестру в Винтерфелле. Она напомнила мне о бастарде, которого Нед назвал моим именем. Вы ведь говорили о нем, сир? Я хочу знать, кто его мать.
Селми не сразу понял, что он сказал.
— Я не спрашивал лорда Старка об этом.
— Но вы были в Харренхолле. Я — не был. Если я не ошибаюсь в Неде, он зачал бастарда до того, как взял жену. И он привез его с юга — значит, и мать отсюда.
Барристан почувствовал, как его ударили в грудь. Теперь он знал, кем была мать бастарда. Старк забрал ребенка у нее из рук, и она не нашла в себе сил пережить это.
С трудом Селми разомкнул сухие губы.
— Эшара Дейн.
Джон Аррен открыл рот, чтобы спросить о чем-то еще, но Барристану хватило разговоров.
— Я сказал вам все, что знал, лорд-десница. Уходите.
Барристану хотелось ударить кулаком в стену. Хотелось отправиться на Север и зарубить Старка. Хотелось…
"Ты белый плащ, — сказал он себе, — Ты должен защищать короля. Роберт Баратеон лучше многих, он силен и справедлив. Ты должен защищать его, блюсти свои клятвы и помогать ему хранить мир в Семи Королевствах".
Сам того не желая, он вспомнил битву на Трезубце — там Роберт был похож на короля больше, чем когда либо — проклятье, он был похож на демона, расшвыривая солдат словно тряпичных кукол. Барристан тогда думал, что большая угроза исходит от Старка, холодного и беспощадного, но он ошибся — и это стоило жизни его принцу.
А ведь за день до этого Барристан сам настаивал на сражении.
"Они не согласятся на мир, мой принц, — говорил он, — а если согласятся — солгут. В них слишком мало чести и слишком много ярости".
Проклятый идиот!
Переговоры с Робертом Баратеоном казались глупостью, но Рейгар так не считал. Барристан удивился, когда вместо разъяренного великана на встречу явился Нед Старк — без Джона Аррена, без Хостера Талли, Черной Рыбы или Джона Ройса. С ним были трое, но Барристан знал только Рида, болотного лорда.
— Лорд Старк. — Рейгар казался разочарованным — видимо, он ждал разговора с Робертом Баратеоном, кого он мог бы убедить, кого он знал.
— Я не был бы лордом, если бы не твой отец. Где моя сестра?
Рейгар говорил гордо, с достоинством, он говорил, что Лианна пошла с ним по своей воле, что он заберет трон у своего отца, если восстание прекратится, что он забудет о том, что лорды вообще восставали.
Старк не поверил.
— Даже если ты соблазнил мою сестру, принц, даже если она обезумела, я не поверю, что она осталась с тобой после… — Старк сглотнул, и его взгляд потемнел. — После смерти моих отца и брата. Если ты говоришь правду, почему она не рядом с тобой? Если ты говоришь правду, почему она не сообщила мне? Если ты говоришь правду, то… То ты убил моего брата случайно. Но ты не говоришь правду. Моя сестра никогда бы не подвергла семью опасности. Спрошу еще раз: где она? Что с ней?
"Он в отчаянии, — понял Барристан, — в отчаянии, зол, потерян и хочет защитить сестру".
Ответ Рейгара стал его приговором.
— Она беременна.
* * *
Санса стояла по левую руку от матери и не могла совладать с улыбкой. Она хотела быть красивой, как мама, только вот два дня назад у нее выпал передний зуб, и улыбка стала некрасивой. В этом не было ничего страшного, Санса умела улыбаться одними губами — но сейчас возвращался отец, которого не было дома почти год, и ей хотелось гоготать и носиться по двору, как делала Арья.
Во дворе собрались прочти все жители Винтерфелла, не было лишь сира Родрика и десятка гвардейцев, отправленных навстречу отцу. И, кажется, каждый из них улыбался. Улыбалась мама, сжимая плечо Сансы, улыбался Робб, Арья была настолько счастлива, что не могла устоять на месте, — только двухлетний Бран растерянно оглядывался и дергал маму за юбку, силясь понять, откуда взялось столько людей.
Солнце светило им в спины, согревая. Пели птицы, лаяла собака. Послышалось ржание.
Санса и сама начала подпрыгивать, когда в Западные ворота начали въезжать всадники. Что-то не так. Отец сидел на гнедой лошади и смотрел перед собой, рядом с ним ехал побелевший Родрик Кассель. За ним ехали несколько лордов, Санса уже могла их узнать. Джон Амбер, на чьем лице была неприкрытая злость, один из Мандерли — Санса поняла по размеру живота — угрюмо смотрел на спину своей лошади, за ними лорд Слейт и Халис Хорнвуд, Рикард Карстарк с сыном… тех, кто ехали за ними, Санса не узнавала. Она окинула их взглядом. Чего-то не хватало. А где Джон Сноу?
Отец слез с лошади, и мать сразу же заключила его в объятья. Санса видела его лицо, скорбное и растерянное, видела безвольно опущенные руки. Где Джон? Почему никто этого не видит?
Санса огляделась. Все улыбались, кроме Арьи, с непониманием и надеждой смотревшей на ворота, в которые продолжали въезжать всадники. Джон Сноу должен был ехать рядом с отцом — или сразу после всех благородных, если, наконец, начал соответствовать имени — но точно не с челядью в конце, почему Арья не могла этого понять? И все же Санса тоже посмотрела на ворота.
Последние два всадника въехали — одним из них был Джори Кассель, а вторым, видимо, какой-то болотный человек, уж больно маленького он был роста. Натянутый на глаза капюшон серого плаща скрывал лицо, но не черную кольчугу. За его левым плечом Санса увидела рукоять меча, а на предплечьях блестели стальные наручи. Когда все остановились, он начал слезать с лошади, но в этот момента Арья закричала: "Джон!", он вздрогнул и, зацепившись ногой за стремя, неловко упал.
"Это не может быть Джон Сноу, — подумала Санса. — Он хороший наездник, так все говорят".
Это было почти все, что она знала о Джоне.
Арья думала иначе — Джори поймал ее в двух футах от поднимавшегося человека. Он оказался еще ниже, чем выглядел, будучи верхом — пожалуй, лишь чуть выше Робба. Капюшон слетел, и Джон Сноу отер пыль с лица.
Он смотрел на Арью с отцовской печалью во взгляде.
"Он не должен быть настолько похожим на отца", — почему-то эта мысль принесла испуг.
Но она тут же заметила разницу — у отца никогда не дрожала нижняя губа.
Санса встала на колени вместе со всеми, чтобы мама могла вручить отцу замок, но Арье было плевать — она извивалась и кричала в руках Джори, оттаскивавшего ее от Джона Сноу. Ей удалось его пнуть — даже Санса знала, что от такого пинка будет больно, — но Джори не отпустил ее. Он держал ее, даже когда Арья до крови прокусила ему руку.
Отец на кого-то кричал — а он никогда не кричал, Джори уносил Арью брыкающуюся двора.
— Прошу вас, верните Сансу и Брана в их комнаты, — услышала она голос матери.
Септа взяла Сансу за руку. Она так иногда делала, Сансе не должно было быть страшно, но ладонь септы оказалась вдруг скользкой и влажной, и Сансу передернуло.
На обеде Джона не было, но был другой мальчик. Теон Грейджой, новый воспитанник отца. Он был еще тише и угрюмее, чем Джон Сноу.
Так вкусно Санса не ела со своих последних именин. Оленина, запеченная с яблоками и специями, вода с вишней, рыбная похлебка с овощами и лимонные пирожные в конце — Санса готова была поклясться, что съела столько же, сколько весит — но раньше за едой всегда шел разговор, а в этот раз все молчали.
Арья проглотила оленину и выпила вишневую воду, но больше ни к чему не притронулась, обиженно поглядывая на Джори и маму, постоянно при этом ерзая.
— Почему Джон не с нами? — спросил Робб, доедая.
— Он болеет, — сказал отец, — Джон останется в своих комнатах, пока не поправится.
Санса вдруг поняла, что отец ничего не съел. Может, он хотел поесть вместе с Джоном, пока тот не может выйти?
— Я отнесу ему! — Арья опрокинула стул и начала сваливать пирожные в подол, который придерживала рукой.
— Сколько раз тебе повторять, Арья, платье — не сумка, — отругала ее септа Мордейн.
— Джона покормят слуги, — сказала мама тоном, который не позволял возразить.
Тогда Арья сделала нечто непростительное — она отпустила подол, и пирожные упали на пол.
— Арья!
— Я хочу к Джону!
Мама и септа одновременно начали говорить, но вдруг поднялся отец. Все замолчали. Все перестали есть. Можно было услышать, как каркают мейстерские вороны в другом конце замка.
— Джон очень расстроится, если ты заболеешь из-за него, Арья, — отец подошел в ней и коснулся ее щеки, но Арья зло дернулась. — Ты могла бы собрать для него ягод или… — голос отца вдруг стал хриплым, а потом и вовсе пропал. — Сделай ему подарок, Арья, Джон будет рад.
Арья кивнула и зло затопала с сторону сада, отец устало покачал головой. Пирожные остались на полу.
Следующим утром, во время шитья, Арья спросила септу Мордейн о Джоне. Санса иногда завидовала младшей сестре — она могла спросить о чем хотела.
— Боги наказали его, — выговорила септа сухим голосом, — этот мальчик был порождением греха, оскорблением брака твоих родителей, заключенного в свете Семерых, и Отец покарал его.
— Я спрашивала тебя не об этом. Я спросила: когда Джон поправится? И при чем тут боги?
Септа выглядела готовой ответить, и Санса замерла, не донеся иголку до ткани.
— Он поправится, когда того пожелают боги, если Матерь будет к нему милостива.
— Так бы и говорила, что не знаешь, — огрызнулась Арья.
Септа не ответила. Странно, ведь она не позволяла Арье дерзить, никогда.
На обеде отца не было, и Арья приставала с этим вопросом к мейстеру — с тем же результатом. Лишь встав из-за стола Санса поняла, что Робба тоже не было, как и Теона Грейджоя.
Спросив разрешения септы, она отправилась в богорощу — Робб, в отличии от нее, почему-то любил это место и страшное лицо, вырезанное на дереве. Но его там не было. Санса обошла половину замка — даже библиотеку и Воронью башню, пока ну услышала всхлипы.
Теон сидел на крыше башни.
— Спускайся! — крикнула ему Санса. — Маме не нравится, когда по ним лазают.
— Твоей маме, ты имеешь в виду, — со злым смешком ответил Теон. — Моя-то осталась в Пайке.
Санса не сразу поняла — как это, мама не рядом. Потом вспомнила Джона Сноу. Ей стало жалко их.
Еще она вспомнила, что вчера Теон ей нравился. Он был красивым — в Винтерфелле не было других красивых мальчиков. У него были длинные черные волосы, расчесанные и блестящие, перевязанные золотой лентой, узкое красивое лицо, черные глаза, каких почти не было на Севере. И красивая одежда — чего здесь вообще не было. Черный камзол с золотым узором на груди и с застежками из черного оникса, черный полуплащ с золотым кракеном, высокие начищенные сапоги. Она узнала, что мужчины тоже могут одеваться красиво, лишь когда у них остановился певец, но тот был скорее пестрым, настолько, что в глазах рябило. Теон Грейджой был красивым.
Тут ей пришла в голову идея — настолько замечательная, что Санса не смогла удержаться.
— Она могла бы и тебе быть мамой, — ты ведь не бастард, — а я твоей сестрой. Если хочешь. Как игра.
— Нет уж, оставь ее себе, Старк. У меня своя есть. И сестра тоже. И братья были, пока их твой отец не убил.
Санса окаменела. Отец кого-то убил? Его братьев? Детей? Братьев, как Робб? Братьев, как Бран? Она скрестила руки на груди, чтобы унять дрожь, вдруг возникшую в пальцах. Сансе хотелось крикнуть, что он врун, но он не врал — он почти плакал.
"Вежливость — щит женщины", — вдруг вспомнила она.
— Я сожалею о твоих потерях, — так ведь надо говорить, верно? — Ты не знаешь, где Робб?
Он спрыгнул с крыши и приземлился в одном футе от нее. Посмотрел на нее сверху вниз.
— Я не знаю, кто Робб.
— Робб — мой брат, — удивленно сказала Санса.
Как можно это не знать? Он что, совсем глупый? Тут ее осенило — папа никого не убивал, глупый Теон просто ошибся.
— Рыжий? Видел его. Ревел как девчонка и бежал куда-то. Зеленый неженка. Это он-то — наследник Севера?
Санса почувствовала ком в горле и поняла, что плачет.
— Робб хороший! А ты… ты… злой!
— Да плевать. Оставь меня в покое.
Он начал неловко карабкаться назад на крышу, с которой спрыгнул. Санса собирала уходить, когда Теон заговорил:
— Через кладбище. Он бежал по кладбищу.
— Благодарю, — Санса, сдерживая слезы, сделала реверанс, хотя он не смотрел в ее сторону.
Ей пришлось спуститься в Крипту. Она никогда не приходила сюда одна — только с Роббом, ведь он защищал ее от огромных пауков, которые здесь водятся. Даже Арью сюда не пускали — мама говорила, для нее лестница слишком крута.
— Робб? — Санса поняла, что ее голос дрожит от страха.
Вокруг было темно и холодно, а статуи сжимали свои страшные ржавые мечи, и казалось, что они не позволят ей вернуться. Ей почудилось, что лютоволк у ног одной из статуй оскалился, и Санса побежала.
Она остановилась, лишь добежав до последних статуй.
Тут она и увидела Робба — он вылез из ниши за статуей Брандона Старка, старшего брата их папы. Даже в неровном свете факелов она видела дорожки слез на его щеках.
— Санса? Как ты меня нашла?
Она решила, что на этот вопрос отвечать необязательно.
— Что случилось? Ты плакал?
Обычно он бы устыдился — хотя Санса не знала, чего здесь стыдиться: все дети плакали, даже Джон Сноу, изображавший из себя папу, — но сейчас Робб просто кивнул.
— Мама и папа кричали… И мейстер Лювин… Я ничего не понял, и меня увели прежде, чем я успел спросить, но… — Робб, сглотнул, посмотрел прямо ей в глаза, и Санса вздрогнула. — Санса, мама сказала, что Джон умрет.
* * *
Кейтлин чувствовала себя так, словно вернулась в прошлое.
Она ждала Неда. И даже не из-за Полурукого и секрета о матери Джона Сноу. Боги, она просто скучала по нему! По его рукам, по его колючей бороде, по серым глазам, по голосу, называвшему ее "Кэт" — никто, кроме Неда, не называл ее так с тех пор, как она покинула Риверран.
Она не могла говорить от счастья, когда увидела его, невредимого, въезжавшего в ворота Винтерфелла — и как она могла когда-то не любить этот замок, каждая частичка которого помнила Неда?
Кэт не была слепой — она видела его опустевший взгляд, направленный куда-то вдаль, видела бледность на его щеках — она появлялась лишь тогда, когда Нед слишком утомлен. И она видела, что бастарда нет рядом с ним. Она не знала, какие чувства это вызвало в ее груди — боль или облегчение — но они не имели значения, когда Кэт бросилась в объятья мужа и прижалась щекой к его щеке.
Она ощутила, как горячая волна прошлась по всему ее телу, сорвав с губ бессмысленный стон. Кэт почувствовала влагу между ног. Ей хотелось, чтобы он поднял ее на руки, отнес в свои покои и любил, пока не наступит следующее утро, она хотела почувствовать его дыхание на свой коже, хотела почувствовать его в себе, хотела увидеть в его глазах огонь, предназначенный только для нее, хотела ласкать его всеми способами, которые только можно придумать, хотела показать ему, как она скучала, как сильно она любит его.
Она отступила и опустилась на колени, и весь двор опустился вместе с ней.
— Винтерфелл твой, мой лорд, — она подняла взгляд и увидела, что муж смотрел не на нее.
Нед смотрел на Куорена Полурукого, оставшегося стоять, и Кэт никогда не видела во взгляде мужа столько гнева. Он поднял ее с колен и поцеловал руку, но даже не взглянул на нее.
— Что ты здесь делаешь?
Кэт вдруг почувствовала себя несчастной. Ну что ей стоило выгнать этого дозорного с его сотней секретов? Поселить его в Винтертауне и забыть о нем?
— Ты знаешь, зачем я здесь, лорд Старк, — Полурукий выпрямился и положил руку на рукоять меча.
Нед сделал два быстрых шага и ударил дозорного по лицу. Кэт не знала, почему тот не достал свой меч. Этот удар мог бы сбить с ног людей вдвое больше Куорена, но дозорный устоял.
— Я сказал тебе, сир, что убью тебя, если увижу еще раз!
Ужас сковал сердце Кэт. Она приняла Куорена как гостя в Винтерфелле, если Нед нарушит законы гостеприимства, боги не простят этого.
Куорен поднял ошеломленный взгляд.
Кэт должна была заговорить, ее слово могло бы сдержать руку мужа, но если жена будет перечить Хранителю Севера перед всеми его вассалами…
— Мой лорд, прошу вас! Этот человек — гость Винтерфелла, он преломил здесь хлеб.
Благослови боги сира Родрика!
Нед замер, и Кейтлин видела, как его глаза вновь заледенели, а лицо превратилось в холодную маску.
— Для чего он сюда прибыл?
— Сопроводить Уэймара Ройса в Ночной Дозор, — мгновенно ответил сир Родрик.
— Дайте ему лучший доспех из оружейной и отведите в Винтертаун, там он дождется лорда Ройса.
— Я хочу его увидеть, Старк, — из рассеченной брови Куорена текла кровь, и он смотрел на Неда со смесью мольбы и ярости.
Нед повернулся к Родрику, не обращая на дозорного внимания.
— Уберите его отсюда. Мейстер Лювин! Я хочу, чтобы вы немедленно отвели Джона в его комнату и осмотрели его руку.
Кэт не понимала, что происходит. Кто такой это Куорен? Почему Джон Сноу здесь? Он все еще Сноу? Где он и что с ним случилось? Почему Нед так холоден с ней?
Все вопросы перестали иметь значения, когда Нед переплел ее пальцы со своими. Он сжимал ее руку так сильно, будто тонул. Они шли в его кабинет — и Кэт показалось, что эта дорога заняла больше часа. Ноги вдруг стали ватными, а руки задрожали. Наверное, она слишком много испытала. Предвкушение, счастье, возбуждение, страх, разочарование… Кейтлин чувствовала себя так, словно не спала несколько дней.
Дверь за ними захлопнулась, и из Неда словно выпустили воздух. Он сгорбился, опустил голову, его рука повисла на ее мертвой плетью.
Кэт хотела знать, что происходит, но боль ее мужа была важнее любопытства. Она обвила руками его шею, прижалась к нему всем телом и запустила пальцы в его волосы. Впервые Нед нуждался в ее утешении. Что она за жена, если не сможет его дать?
"Я люблю тебя, Нед. Твоя боль — моя боль, твой гнев — мой гнев. Я люблю тебя, люблю, люблю", — она пыталась передать ему это, покрывая поцелуями его лицо, сжимая его в объятьях.
Он не отвечал на ее ласку, по Кэт чувствовала, как его спина выпрямляется.
Когда пришел Лювин, Нед был похож на древних королей Зимы, холодных и могучих.
Мейстер Лювин редко выглядел взволнованным, и сейчас был один из таких случаев. Он смотрел на Неда как на умирающего.
— Это серая хворь, милорд, нет никаких сомнений. Он сказал, что на руке была рана.
Кэт ошеломленно посмотрела на Неда. Он несколько вдохов смотрел на мейстера и лишь потом понял, что это был вопрос.
— Да. В его руку вонзился кусок дерева во время… Да, рана была, по словам лекаря, до кости.
— Значит, споры попали в кровь, — пробормотал Лювин, — тогда заражение проходит удивительно медленно. Хворь забрала лишь небольшой участок ладони за… месяц? два?
— Пятьдесят восемь дней, — хрипло проговорил Нед.
— Что же, тогда у него есть еще несколько лет перед тем, как, — мейстер замялся, — наступит конечная стадия.
Эти слова привели Неда в ярость.
— Я не спрашиваю, сколько ему осталось жить! Как его вылечить — вот что мне нужно!
Кейтлин схватила Неда за руку, успокаивая.
— Я не видел больных серой хворью с тех пор, как был школяром в Цитадели, — невозмутимо ответил Лювин, — я знаю о ней больше, чем обычный мейстер, но есть люди более сведущие. Мне неизвестно лекарство, неизвестно, сможет ли оно помочь Джону, я лишь знаю, что оно есть.
— Вы знаете, кто может помочь? — глухо спросил Нед.
— Да, я знаю нескольких людей.
— Напишите мне список. Я призову их в Винтерфелл.
— Я должен сказать, милорд. Винтерфелл, наверное, лучшее место в Вестеросе, чтобы переносить эту болезнь. Здесь сухой и чистый воздух, в замке тепло и нет сырости, вне замка слишком холодно, чтобы эта сырость появлялась. Если у мальчика есть шансы выздороветь — то именно здесь, однако…
— Однако что, мейстер Лювин? — Голос Кэт дрогнул. Она догадывалась, что он скажет.
— Серая хворь заразна.
Услышав это, Кейтлин больше не могла спокойно спать.
Арья рвалась к Джону после обеда, и на следующий день, снова и снова. Джори пришлось выставить охрану у двери Джона Сноу. В его комнату входили только Нед, Лювин и две служанки.
Через несколько дней мейстер осмотрел все вещи Джона Сноу — они были в повозке за стенами замка. Он вернулся и показал им с Недом обгоревшую фигурку всадника.
— Хвори на ней больше нет, все остальные вещи стоит вымыть в кипящей воде и уксусе, но хворь была именно на этой игрушке.
Нед дождался ухода мейстера и сдавил ее в правой руке, заставив тонкое дерево с треском сломаться.
— Это, — прорычал он, — подарил Джону Станнис Баратеон. Эта игрушка была для Арьи.
Кейтлин оцепенела. Это был подарок для Арьи. Она почти что видела, как ее дочь обнимает сводного брата и прижимает фигурку к груди. А потом, через луну или две, ее руки, вечно исцарапанные и грязные, превращаются в серые, потрескавшиеся и иссохшие палки.
Очнувшись, она поняла, что Нед что-то писал, сидя за столом. Он уже отправил ворона в Цитадель, попросив двух архимейстеров прибыть в Винтерфелл, а после — королю, с просьбой поторопить их. Он послал гонцов в Браавос, Пентос, Мирр и Волантис. Кому еще он мог написать?
Ее сердце сжалась, когда она прочитала письмо, написанное дрожащей от гнева рукой.
"Джону очень понравился ваш подарок, милорд. Если он умрет, я лично вручу вам такой же".
Когда ее жизнь превратилась в сплетение страхов и опасений? Почему все не может быть как раньше, до Пайка и Грейджоев?
— Любовь моя, ты ведь не отправишь это брату короля?
— Он мой сын! — отчаянно прошептал Нед, комкая пергамент побелевшими пальцами. — Он мой сын.
Его глаза блестели. Сердце Кейтлин разбивалось на тысячу кусков оттого, что Неду больно, и разбивалось снова потому, что ему больно из-за бастарда.
Она опустилась на колени перед его стулом и погладила его по щеке.
— Нед, я знаю, что ты сделаешь все, чтобы спасти Джона Сноу. Видят боги, я не питаю к нему любви, и я всего лишь женщина, но я не могу понять, как война с Железным Троном поможет ему.
Нед посмотрел на на нее потерянным взглядом.
"Боги, — ужаснулась Кейтлин, — в нем больше не осталось сил".
Эддард Старк был самым непоколебимым и твердым человеком в Вестеросе — она точно это знала. Стена растает раньше, чем ее муж потеряет свой дух — так она думала. Жалость и болезненная любовь затопили ее.
Кейтлин за руку отвела мужа в его покои.
Он плакал. Нед, ее милый муж, могучий, сильный, стальной, плакал, когда брал ее. Он вбивался в нее, вжимая в кровать, а его слезы капали ей на грудь. Его поцелуи были солеными и отчаянными, словно это он умирал.
Прошел целый месяц, прежде чем прибыл первый лекарь. Архимейстер Марвин, с маской из валирийской стали, он больше походил на бандита, стерегущего путников на захудалых дорогах. Вместе с ним прибыли три мейстера, его ученики, еще не выковавшие себе звено из валирийской стали. Он провел в Винтерфелле десять дней, половину из которых потратил на изучение Крипты. Кейтлин не представляла, что он делал в комнате Джона Сноу, но она слышала детские крики в одну из ночей, а когда мельком увидела мальчика, бледного и испуганного, поняла: он боялся именно Марвина.
Архимейстер покинул замок, сказав, что не может помочь, а вот один из его учеников, Квиберн, остался. Он заявил, что хочет изучить этот случай, а Лювин, увидев в его цепи серебряное звено, согласился.
Робб старался делать вид, что все в порядке, но он начал проводить все больше времени с Теоном Грейджоем и стал подражать ему. Кейтлин предпочла бы видеть слезы сына, а не озлобленную усмешку.
Однако, как бы плох ни был Робб, Арья была хуже. Она пыталась пробраться в комнату Джона Сноу и будто не слышала, когда ей говорили, что он может заразить ее. Пришлось даже сделать решетку у его окна, пока Арья не догадалась, что сможет туда влезть. Она и раньше умела пропадать, но сейчас делала это постоянно. Ее находили спящей на крыше конюшни и молящейся в септе посреди ночи, находили в псарне вместе с собаками во время уроков шитья. Но страшнее всего было, когда ее не находили, а она объявлялась сама — Кэт боялась, что Арья все-таки пробралась к бастарду, или сбежала в Волчий лес, или навредила себе каким-нибудь безумным способом, который и в голову никому не придет. Никакие разговоры не помогали, Арья не слушала — и, уж конечно, не отвечала на вопросы.
За следующий месяц их посетили несколько целителей из Эссоса. Красный жрец из Волантиса говорил, что может помочь, нужны лишь две жертвы — человеческие. Нед выгнал его, едва услышав об этом. Браавосиец, высокий и худой, со следами оспы на широком лбу, предлагал отвести Джона Сноу в Черно-Белый Дом, где его, быть может, смогут исцелить. Лювин, едва услышав об этом, побелел и упросил Неда в тот же день отослать браавосийца. И это были лишь те, с которыми Кейтлин и Нед встречались. Посланник из Пентоса вернулся ни с чем, Мирийцы же прислали письмо, где написали, как следует правильно умерщвлять больных серой хворью — благословением богов это письмо прочла Кэт, а не ее муж.
С каждым днем Нед все больше впадал в отчаяние.
Все стало еще хуже, когда к ним приехала Лиза — причем на сносях. Кейтлин была рада сестре, но не тогда, когда она пытается объяснить ее мужу, что чрезмерная забота о бастарде — оскорбление. Конечно же, она буквально повторяла мысли Кэт, но Неду не нужно было это слушать.
У Лизы была еще одна неприятная черта — она не умела хранить тайны. Суть болезни Джона была секретом от детей, когда он только приехал — теперь о ней знали все. Лиза не стеснялась говорить об этом за обеденным столом, едва вспоминала какую нибудь страшную историю о серой хвори, напоминала, что Джон Сноу опасен для ее ребенка — племянника Кэт.
Архимейстер Эброз, лучший целитель в Семи Королевствах, прибыл много позже Марвина и задержался намного дольше. Он каждый день приходил в комнату Джона со странными инструментами, подолгу запирался с Лювином в его покоях, и в конце концов предложил отправить мальчика в Цитадель.
Кейтлин радостно ухватилась за это решение — оно избавило бы ее детей от угрозы, а Нед смог бы успокоиться, не посещая мальчика каждый день и смириться с участью бастарда.
Они ждали архимейстера у дверей комнаты Джона, когда Лювин воспротивился этому решению.
— Мой лорд, я не хочу говорить плохо о коллегах, но в Цитадели его едва ли вылечат.
Нед бросил на него непонимающий взгляд
— Но ведь Эборз сказал…
— Что там лучшие инструменты — и это, несомненно, правда. Я могу вспомнить дюжину способов излечить серую хворь, которые убьют вашего сына, — Мейстер увидел непонимание на их лицах и, с тяжелым вздохом пояснил: — Ванны с мышьяком останавливают болезнь, но пациент после них не проживает больше полугода. Уверен, еще больше подобных способов ждут проверки.
— Они не осмелятся…
— В Цитадели десятки больных, и они меняются довольно часто, милорд. На моей памяти лишь двое из них поправились — никто из них не был бастардом.
Эброз легко принял отказ.
— Это ваше решение, лорд Старк. Быть может, эссоские мудрецы смогут сделать то, чего не могу я. Но, если нет, вот вам мой совет — убейте его, это милосерднее, чем дожидаться конца. Убейте и сожгите тело. Серая хворь боится огня.
Нед побледнел и заговорил голосом мертвеца.
— Разве нельзя просто отрубить руку? Болезнь ведь лишь в ней…
Эброз покачал головой и начал что-то объяснять, когда скрипнула дверь.
Джон Сноу вырос и побледнел, его длинные темные волосы опустились до лопаток. Бастард смотрел прямо на нее, и Кейтлин впервые не видела в нем страха перед ней. Казалось, он хотел что-то сказать, но потом просто отвернулся и захлопнул дверь.
Они смотрели друг на друга лишь несколько мгновений, но Кейтлин почувствовала, как мурашки пробегают по ее спине.
Вечером Лиза с восторгом объявила, что нашла решение. Горести, город в Эссосе, куда ссылают зараженных. Будто они без нее не знали.
— Я вижу, вас слишком беспокоит близость болезни, — ледяным голосом ответил Нед, — это, должно быть, вредно для ребенка. Полагаю, вам лучше поселиться в Винтертауне.
Лиза оскорбилась, но Нед не был настроен слушать женские упреки. С каждым днем он становился все холоднее.
Прошла еще неделя, и Квиберн, про которого они уже успели забыть, объявил, что может попробовать один способ.
Крики Джона Сноу были слышны, наверное, за полмили от замка. Кейтлин не представляла, что человек может издавать подобные звуки.
Нед вошел в комнату бастарда белый как снег, а вышел с легкой усталой улыбкой.
Они сказали детям, что Джон Сноу поправляется, и скоро выйдет к ним — даже Арья перестала приходить каждый день к его комнате. Все стало как раньше. Арья смеялась, когда мальчик-конюх катал ее по двору, Робб учился обращаться с копьем, будучи верхом, Санса ворковала с Браном. Даже Теон Грейджой, казалось, стал чаще улыбаться. Даже стены Винтерфелла, наверное, потеплели. Кейтлин нравился такой Винтерфелл.
А через неделю серая хворь вернулась.
Арья обезумела, когда они сказали, что к Джону запрещено приходить. Робб убежал, едва сдерживая слезы. Кейтлин почувствовала, что у нее больше нет сил, она лишь растерянно смотрела на то, во что превращается счастливая семья из-за одного больного бастарда.
— Все будет хорошо, папа, — Кэт увидела, как Санса, встав на цыпочки, клюет Неда в щеку и обнимает. Она вспомнила, что говорила то же самое после смерти матери, но не могла вспомнить, выглядел ли ее отец столь же несчастным.
Нед вновь послал гонцов в Эссос, во все его уголки, вплоть до Асшая, обещая золото любому, кто сможет исцелить его сына. Они и так потратили больше, чем могли, чтобы достойно принять всех приезжавших и оплатить их услуги. Если это продолжится, то зимой им будет не на что покупать еду — но ведь не могла она сказать этого мужчине, чей сын умирал.
Тем вечером Арья едва не пробилась к бастарду, ткнув охранника в глаз метлой.
Кейтлин знала, что нужно сделать, но, Боги, это было… она даже не могла подобрать нужного слова. От одной мысли ее начинало тошнить.
"Соберись, Кейтлин Талли. Семья, долг, честь — этому тебя учили с детства".
Ей нужно было подумать. И нужен прохладный воздух, пока ее не вырвало.
Она шла по вечернему Винтерфеллу будто под водой. Вейлон Пуль, кастелян замка, что-то ей говорил — она что-то ему отвечала, но даже под угрозой смерти она бы не вспомнила, о чем шла речь.
Вдруг она обнаружила себя подходящей к комнате Джона Сноу. Охранник даже не пытался возразить — все знали: Эддард Старк верит своей жене.
"Это милосердие, — сказала она себе, открывая дверь, — он уже мертв".
Мертвым он, однако, не казался. Джон Сноу сидел, опираясь спиной о стену, положив книгу на скрещенные ноги. Правая рука в перчатке безвольно лежала на кровати, а левой он переворачивал страницы. В комнате пахло потом, травами и болью. Деревянный меч лежал у изголовья кровати — Кейтлин могла бы поклясться, что им пользовались.
Джон Сноу поднял на нее свои серые глаза. О чем он думает сейчас, этот мальчик? Он боится умереть или верит, что выживет? Кейтлин поняла, что впервые так пристально его разглядывает. Его нос был прямым, а у Неда была маленькая горбинка, и брови Джона Сноу были гуще и темнее — должно быть, от матери. Теперь уже неважно, кто она такая или даже жива ли она.
— Леди Старк? — Джон Сноу стоял перед кроватью, выпрямившись и смотря прямо ей в глаза, мурашки снова пробежали по ее спине. Раньше он непременно опускал голову.
"Ты не должна бояться, — подумала она, — Дай ему немного ласки, он ее заслужил".
И все же она не смогла заставить себя произнести его имя.
Кейтлин присела на кровать и похлопала рядом с собой. Он присел. Его глаза расширились, когда Кэт развернула его лицо и поцеловала мальчика в лоб. Она попыталась заговорить, но у нее вышел какой-то немощный хрип. В горле стоял ком. С трудом сглотнув, она все же заговорила.
— Мне жаль, что это с тобой случилось, — Кэт взяла его руку в свои, — Мне правда жаль.
Его рука была теплой, в отличие от рук Неда, хотя мозоли на них были похожими.
— Я умру? — его голос звучал ровно, почти безразлично, но его маленькая рука дрогнула.
Кейтлин снова почувствовала тошноту.
— Никто не знает, как это лечить. Насколько оно высоко?
Мальчик, поморщившись, поднял правую руку, высвободил из ее хватки левую и провел пальцами по запястью.
— Пальцы пока слушаются, — сказал он, — мейстер говорит, что перестанут через несколько лун.
"Какой мейстер?" — хотела она спросить, но их здесь было полтора десятка.
— Ты умрешь, — сказала Кейтлин, заставив голос не дрожать, — Но ты можешь решить, как и когда.
Мальчик непонимающе на нее посмотрел, и Кейтлин прыгнула с обрыва.
— Арья едва не пробралась к тебе сегодня.
— Я знаю. Я слышал.
— Она может умереть, если коснется тебя, — жестко продолжила Кейтлин. Джон Сноу отшатнулся от нее. — Я знаю, что ты любишь ее, как любишь всех моих детей, и ты не хочешь навредить им. Нед никогда не прекратит искать лекарство — он тоже тебя любит. Я не желаю тебя зла, Джон Сноу, но…
— Я понял вас, миледи, — голос бастарда не был холоден, как она ожидала — только печален. — Моему отцу не придется искать лекарство, и Арье незачем будет рваться в пустую комнату.
Он поднялся, подошел к очагу и уставился в огонь. Кэт вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, отвлекающей отца от важных дел.
Она поднялась, стараясь не создавать шума.
— Хотел бы я, чтобы вы были моей матерью, — сказал он, не отводя взгляда от огня, и Кэт окаменела.
Ей хотелось провалиться под землю, прямо здесь, хотелось плакать и просить прощения — видят боги, есть за что.
— Для меня было бы честью быть твоей матерью, — голос внезапно охрип. Кейтлин вдруг поняла, что сказала правду. Возможно, это было бы для нее слишком большой честью. — Я могу что-нибудь сделать… для тебя?
Джон Сноу наконец посмотрел на нее. Его серые глаза стали мягкими — таким был взгляд Неда до восстания Грейджоя. Он молчал, молчал, молчал, а Кейтлин чувствовала, как ее начинает трясти.
— Я хочу увидеть их. Папу, Робба, Брана, Сансу. Арью. Как-нибудь. Пожалуйста, — он смотрел на нее несколько вдохов, а потом его глаза заледенели. — Забудьте.
Она уже стояла в дверях, когда ее настиг голос, один в один повторяющий интонации Неда.
— Мне понадобится меч, миледи.
* * *
— А у бастарда правда рога на голове растут? — спросил мальчишка.
Он был меньше двух других, его рыжеватые волосы напоминали Робба, хотя Робб никогда не был таким дураком. Она стояла, притаившись в тени, у входа в конюшню и слушала болтовню мальчишек, хотя из них троих ей был интересен лишь один.
— Хватит чепуху молоть, — Харвин, четырнадцатилетний здоровяк, мечтающий служить в гвардии ее отца, сын мастера над конями и замковой служанки, был нежен с лошадьми, а вот дураков не любил, — Матушка сказала, все как у всех, просто бледный, и перчатку с руки не снимает.
Услышав, что хотела, Арья тихонько вышла. Она хотела спросить у Харвина, но так даже лучше — а то начал бы упираться.
Арья замерла, глядя на Великий Замок. Ее окна выходили на тренировочный двор, а вот окна Джона — на небольшой дворик перед караульной, где никогда не происходило ничего интересного.
От мыслей о Джоне Арья всхлипнула. Ему, наверное, ужасно грустно. Сначала она передавала ему ягоды через служанок, но она уже давно не бывала за стенами Винтерфелла, и ягодам неоткуда было браться. Арья приходила к его комнате каждый день, но ее никогда не пускали. Вчера она двинула охраннику метлой, но тот успел ее схватить — и теперь они стояли там по двое.
В замок постоянно приезжали новые люди. Ей было любопытно, поначалу, и она начала подслушивать, что они говорят. Они говорили, что могут вылечить Джона, но все они врали. Первым был огромный бандит с толстым лицом и бычьей шеей. Он назвался ахримейстером — Арья знала, это какой-то главный, умный мейстер, но тот бандит не выглядел умным — и Арья слышала, как Джон кричал, когда он пришел к нему ночью.
А еще он постоянно лазал в крипты. Арья жаловалась на это отцу, но тот ничего не сделал — бандит-ахримейстер уехал сам.
Вместо него остался Квиберн — у него было доброе и умное лицо, но Арье он не нравился. Арья залезла в его комнату в гостевом доме — там были странные смеси в странных склянках, а в одной банке в воде плавала дохлая мышь. Другие люди приезжали до и после, но дохлой мыши ни у кого не было. Потом приехал еще один ахримейстер, на этот раз не бандит, но тоже лжец — Джона он не вылечил, и просто уехал.
В тот день она видела Джона. Он выглянул в окно, когда она стояла на внутренней стене. До него было меньше десяти ярдов. Его волосы, темные, как у нее, отросли и закрывали лицо. Он смотрел вниз — там две собаки дрались за кость — и, кажется, плакал. Арья не видела слез, но его плечи вздрагивали, и она слышала всхлипы, несмотря на шум замка.
Арья не окликнула его, только смотрела сверху вниз, замерев и боясь издать хоть звук. Джон вскоре перестал плакать, и собаки тоже убежали. Он просто высунулся в окно, подставляя лицо ветру. Потом он влез назад, но ставни не закрыл, и Арья смогла разглядеть, как он упражняется с мечом.
Она провела несколько часов, наблюдая за ним, пропустила обед, урок шитья и, наверное, много чего еще, но ей было все равно. Она стала приходить на это место на стене и смотрела на Джона, если ставни были открыты.
К ним еще приезжал Бронзовый Джон Ройс — хотя в нем не было ничего бронзового. Арья смотрела, как он сражался с отцом и сиром Родриком во дворе. Ройс сбил с ног сира Родрика, потом повалил отца и вновь набросился на Родрика.
Потом они бились один на один. Арья запомнилось, как тренировочный меч в руках отца разбился вдребезги от силы, которую отец вложил в удар.
— В чем дело, Нед? — пробасил Ройс. — Ты не позволял побить тебя дважды к ряду с тех пор, как тебе исполнилось шестнадцать.
Арья знала, в чем дело.
Вскоре лорд Ройс уехал, а Корен увез его сына в Ночной Дозор.
А потом был самый страшный день в ее жизни. Она стояла на том самом месте, когда к Джону пришел кто-то — Квиберн, скорее всего — и закрыл ставни. Арья выждала немного и хотела уже уйти, когда Джон закричал. Это длилось несколько часов. Джон кричал, плакал, выл и рычал, а Арья, свернувшись в клубок на стене, глотала слезы. Когда она пришла на ужин, оказалось, что она прикусила губу до крови и сгрызла три ногтя до мяса.
Папа обнял ее, потрепал по щеке и сказал, что Джон скоро выйдет. Но он обманул. Через неделю Джон снова заболел, а Квиберн, извинившись, покинул Винтерфелл — Арья подслушала их разговор с отцом.
— Боюсь, хворь заберет его в ближайшие два года, — так сказал этот лживый, злой мейстер с дохлой мышью в банке.
А потом он уехал, и Арья даже не успела дать ему по носу — она плакала.
За несколько часов до этого она висела на шее у папы и обещала, что сделает так, что он больше не захочет плакать, и вот — она сама ревела.
Все говорили, что Джон умрет. Противная тетя Лиза говорила об этом во время обедов — больше они с Арьей нигде не виделись, мама и мейстер Лювин шептались об этом в Вороньей башне, папа говорил об этом в крипте — ну, он говорил, что не позволит этому случится, Робб плакался об этом Теону Грейджою. Санса щебетала об этом с Джейни Пуль, прямо во время шитья. Санса казалась грустной, но Джейни Пуль вдруг захихикала и пробормотала что-то о снежных призраках — вот она удивилась, наверное, найдя в постели лошадиные говяшки.
И они говорили об этом все чаще. Арья иногда хотела взять старый меч Джона — ну, деревянный — и хорошенько огреть каждого по голове — кроме папы, потому что он не позволит Джону умереть.
Джон не должен был умирать.
Потому она и ткнула охранника метлой — как ей еще поговорить с Джоном?
На следующий день мама привела их — всех, даже Робба и папу — на дворик перед караульной — как раз туда, где Джон мог их разглядеть.
А потом ушла.
Джон смотрел на них из-за оконной решетки — откуда только она взялась! — и улыбался. А потом взял и завыл.
Санса испугалась, а Арья запуталась, но Бран, ее маленький брат, повторил за Джоном.
Хохоча, Арья тоже завыла, изображая из себя волка. Санса покраснела, а отец улыбнулся, обнял их всех разом и поднял.
Арье было весело, но это быстро закончилось, и они разошлись. Санса потащила ее к септе Мордейн, Брана забрала служанка, а Робб отчего-то разозлился и ушел, топая ногами.
Арья хотела еще — и с Джоном.
"Но Джон умирает, — вдруг вспомнила она, — он больше не будет брать тебя на руки и выть с тобой, глупая Арья, он превратится в камень и будет стоять в Крипте".
Арья заплакала — прямо в септе, под взглядами Сансы, Джейни Пуль, Бет Кассель, семи дурацких богов и септы Мордейн. Это были не те слезы, которые просто текут из глаз — Арья давилась рыданиями, икала, растирала рукавом сопли по лицу и тряслась.
Джон обещал ей привести подарок. И сказки. Он должен был рассказать ей новые сказки, не страшные, как у старой Нэн, а интересные, как только у него. И целовать ее перед сном — он делал так, пока не уехал на войну с папой, и заставлять ее смеяться, строя рожицы, и обнимать, когда она спит, и есть вместе с ней голубику, и учить ее ездить верхом, и познакомиться с собакой, с которой Арья подружилась, и побить Корена с Роббом.
Ему нельзя умирать.
Перестав трястись, Арья поняла, что плачет в объятьях септы.
Она должна увидеть Джона. Ближе, чем с десяти ярдов.
Ее отнесли в комнату — хотя она и сама могла дойти, мейстер Лювин дал ей что-то выпить, и Арья уснула.
Во сне ей чудилось, что кто-то гладил ее волосы, но так делал только Джон. Ей снилось, как они гуляют по волчьему лесу, играют в деву и чудовище и собирают шишки.
Она проснулась посреди ночи, и ей снова захотелось плакать, но в этот раз Арья не поддалась. Ей нужно было встретится с Джоном. Быть может, надо ему что-нибудь принести? Арья живо представила, как они сидят на его кровати и уплетают пирожные с ежевикой, а потом показывают друг другу синие языки и смеются.
Пробраться на кухню было несложно, сложнее было выйти из комнаты. Арья выглянула в окно — луны почти не было, а завтра она и вовсе исчезнет. Было темно-темно, должно быть, час волка — от этого наблюдения Арья едва не засмеялась. На цыпочках она подошла к двери и тихо ее открыла.
Проклятье! Она забыла про огонь в очаге — на стене коридора тут же заплясали его отражения, обхватывая тень Арьи — высокую и с непомерно большой головой. К счастью, за дверью не было никого, кто мог бы это заметить — во всем Великом замке охраняли лишь вход и комнату Джона.
Но Арье сперва нужно было на кухню. Пришлось подняться по лестнице и вылезти в одно из окон — она наступила прямо на крышу перехода, ведущего в арсенал — дальше все легко.
Зайдя на кухню, Арья поняла, что может и не найти тут ежевичных пирожных. Было темно, и ей пришлось искать едва ли не на ощупь. Она нашла вчерашний хлеб, копченое мясо — для зимних запасов, когда снег будет таким глубоким, что нельзя будет выйти охотиться, нашла маленький нож, которым резали лимоны для ее любимых пирожных, а вот пирожных не было: ни лимонных, ни ежевичных.
Арья, наверное, истратила целый час, ощупывая кухню — зато сумела найти плетеные корзины, где были ягоды. Арья набрала всех понемногу — вишни, ежевики и голубики, сложила это все в кулек и запихнула его себе под платье.
Уже забираясь в окно Великого замка, она вспомнила, что дверь Джона охраняют двое — и Арья понятия не имела, что делать со вторым.
"Уж с одним-то я разберусь", — подумала она, сжав рукоять лимонного ножа.
Размышляя, она едва не уснула на ступеньках, прямо у коридора с гвардейцами.
Наверное, уже пришла пора утренних сумерек, когда у нее появилась идея. Даже план.
Арья затопала по коридору, ничуть не прячась. Подошла к стражникам.
Одного из них она знала — пузатый Том. Он был добрым и… не-да-ле-ким, как говорил Джон. Арья встала перед другим — его имени она не знала, но он казался умным.
— Пусти меня к Джону, — сказала она, держа руки за спиной.
Он печально покачал головой.
— Не могу, маленькая леди. Тебе положено спать сейчас.
— Пусти меня, — Арья попыталась сделать папино злое лицо, но стражник только снисходительно улыбнулся, и она разозлилась.
— Нельзя к нему, Арья, иди в свои покои.
Сначала она хотела только пригрозить ножом, но вдруг она ощутила такой гнев, что не смогла совладать с собой.
— Пусти меня! — крикнула Арья и воткнула нож ему в ногу.
Он вошел на два дюйма и наткнулся на что-то твердое.
— Ох, боги! — крикнул стражник, а потом посмотрел на нее, словно впервые увидел.
Нога его вдруг подогнулась, и он с лязгом рухнул на камень.
Арья побежала от них, и пузатый том хотел броситься за ней, но передумал. Она поднялась по лестнице, пронеслась по коридору и спустилась, оказавшись с другой стороны коридора с комнатой Джона.
Высунувшись из-за стены, она увидела, что у двери больше никого нет.
Арья радосто подскочила к ней и, навалившись как следует, распахнула.
Джон не спал.
"Он ждал меня", — подумала Арья.
Ее брат стоял посреди комнаты и сжимал двумя руками меч — настоящий. Арья могла видеть, как заточенная сталь отражает огонь.
"Джон теперь большой, ему можно носить сталь, хотя Роббу еще нет".
Он повернул голову, посмотрел ей в глаза, и Арье показалось, что ее сердце остановилось. Арья хотела разбежаться и прыгнуть в его объятья, хотела, чтобы он погладил ее по волосам и назвал маленькой сестричкой.
Вместо этого она сказала:
— Ты обещал привести подарок.
Джон попятился.
— Как ты сюда попала?
Единственным освещением был очаг, лицо Джона скрывалось тенью от волос, и Арья не могла видеть его.
— Я принесла ягоды.
Арья достала кулек. Половину ягод раздавило, пока она бегала, но вкус ведь от этого не портится. Она сделала шаг к Джону, он — шаг назад.
— Тебе нельзя подходить, Арья.
Джон выпустил меч и показал ей руку в перчатке. Арье захотелось поколотить весь мир.
— А тебе нельзя умирать! — выкрикнула она. — Я не хочу!
— Я тоже, — тихо проговорил Джон.
— Обещай, — тут же потребовала Арья.
Джон посмотрел в огонь и его глаза стали пурпурными, отражая пламя.
— Я не умру, — голос Джона охрип, — я обещаю.
* * *
Свет играл на лезвии меча, сходясь и расплываясь, создавая причудливые узоры. Огонь очага делал обычный меч похожим на валирийскую сталь, на отцовский Лед.
Джон полагал, что леди Кейтлин принесет его, завернув в ткань или спрятав как-нибудь еще, но меч ему принесла служанка.
Он не знал, как это лучше сделать. Надо было просить веревку. Джон видел много смертей.
Если он упадет грудью на меч, будет умирать добрую сотню вдохов — если повезет, и меч пробьет сердце. Если же меч пробьет живот, Джон может мучиться несколько часов. Самая быстрая смерть, которую он видел — это казнь, когда отец отрубал преступникам голову. Их ноги и руки при этом всегда дергались, раньше Джон думал, что их смелость изменяет им перед смертью, но лекари объяснили ему, что это от удара по шее. Они страдают меньше вдоха.
Но Джон не мог сам себе отрубить голову. Можно было, конечно, попробовать перерезать глотку, но у Джона не было столько сил — в шее много хрящей, которые так просто не перережешь. И, если быть честным, такая смерть внушала Джону ужас — смотреть, как из тебя вытекает красный ручей, и захлебываться в собственной крови.
Было жаль, что его тело сожгут — он слышал, как об этом говорил архимейстер. Серая хворь боится огня. Ему бы хотелось стоять в Крипте, чтобы Робб и Арья могли его навещать. Отец наверняка позволил бы. Мертвый Джон, даже будучи Старком, Роббу не помешает.
Когда ворвалась Арья, он как раз примерялся, как бы вбить меч себе в грудь, попав в сердце.
Он почти набрался решимости. Он был спокоен. А Арья принесла ему ягод.
Этот кулек так и лежал на крышке сундука.
Меч расплывался перед глазами.
— Я не хочу умирать, — сказал Джон в пустоту.
За те несколько лун, что он болел, отец был рядом с ним больше, чем за восемь лет до этого.
Отец рассказал Джону о Роберте Баратеоне, об Орлином Гнезде, о турнире в Харренхолле, рассказал о его деде, Рикарде Старке, который был лордом Винтерфелла до отца. Рассказал о Штормовом Пределе, где гостил в дни своей юности.
Джон лежал вечерами и представлял себе эти места — огромный Харренхолл, в десять раз больше Винтерфелла, с оплавленными драконьим огнем башнями, лучших рыцарей Вестероса, сражающихся друг с другом. Демона Трезубца, сражавшегося в общей схватке, Барристана Смелого в серебренных доспехах и Эртура Дейна, Меча Зари.
Джон никогда не задавал вопросов, чтобы не задеть те воспоминания, которые причиняют отцу боль, только просил: "Расскажи еще".
Еще Джон начал много читать. Тирион Ланнистер подарил ему книгу путешественника, бывавшего и в Эссосе и в Вестеросе, где он описывал самые величественные и невероятные чудеса. Джон прочитал эту книгу несколько раз, и ему захотелось посмотреть на эти чудеса.
Правда, в Вестеросе была лишь Стена, да еще упоминалась Высокая Башня в Староместе — она была даже выше Стены.
"Эброз предлагал забрать меня в Старомест, — вспомнил Джон, — Но отец решил оставить меня здесь".
На краю сознания, словно назойливая мошка, появилась мысль — она постоянно ускользала от Джона, но почему-то внушала надежду.
Джону вдруг захотелось взглянуть, не прошла ли серая хворь дальше, забрав у него еще кусок. Пальцы слушались, хотя уже ничего не чувствовали — кроме того кошмарного дня, когда мейстер срезал с него зараженную плоть и поливал мясо под ней серным уксусом.
Хворь забралась чуть выше запястья. Раздражение снова накатило на Джона — это же надо, взяться раненой рукой за зараженную фигурку. Когда он вообще успел получить эту дурацкую рану?
Тут Джон снова взглянул на потрескавшуюся плоть, а потом на меч.
Разве нельзя просто отрубить руку? Болезнь ведь лишь в ней…
И правда. Джон видел на Пайке рыцаря, который потерял правую руку во время штурма замка — его лечил тот же мейстер из Ланнистеров, что и Дейси.
Джон поднял меч левой рукой и собирался уже рубить, когда понял, что может промахнуться. Или не до конца отрубить, и тогда серая хворь попадет в новую рану, и будет только хуже.
Джон несколько часов тренировался, и все же смог перерубить ножку стула с одного удара.
Потом он понял, что бить будет еще и неудобно, но это ничего.
Еще за час Джон продумал все. Обрубок он бросит в очаг — ведь серая хворь боится огня. Рану надо будет замотать чистой тряпкой — Джон отрезал мечом кусок простыни и несколько раз потренировался заматывать левой рукой обрубленную ножку стула. Попробовав разрубить ножку стула из того положения, к котором он будет рубить руку, он не смог. Надо было просить топор.
Джон подтащил сундук к камину — кулек с ягодами он перекинул на кровать, он их еще с Арьей съест. Положил руку. Замахнулся мечом.
И струсил.
"Огонь слишком слабый, — сказал себе Джон, — моя рука в нем не сгорит. Я попрошу развести посильнее, а потом уже отрублю. Сегодня, пока Арья снова не пробралась ко мне".
Джон чуть не сошел с ума от страха, когда увидел ее в своей комнате. Она может умереть, если коснется тебя.
Даже когда на него напали железнорожденные с золотыми кракенами на груди, даже когда архимейстер Марвин колдовал над ним, а в его комнате плясали тени, даже когда он падал со стены, Джон так не боялся.
Он поставил сундук обратно, спрятал ягоды и меч под кровать и стал ждать слугу, который принесет дров и заберет ночной горшок.
Потом вскочил, перепрятал меч и ягоды — ведь проклятый горшок стоял под кроватью.
К нему пришел не слуга — это был отец.
Растерянным взглядом он оглядел комнату, не сразу заметив Джона. И тут Джон догадался, в чем дело.
— Отец, я не прикасался к ней! Арья стояла у входа, а я там, у очага, я не позволил ей зайти, клянусь!
Лицо лорда Старка посветлело. А потом он заметил изрубленный стул.
"Проклятье! Надо было сделать все ночью, теперь отец заберет меч, и я больше ничего не смогу сделать".
Джон едва не заплакал от злости на себя. В груди будто извивался какой-то зверь.
— Кэт велела принести тебе меч.
Джон опешил. Как он узнал?
— Прости, отец, я просто…
— Зол. Я понимаю, Джон, правда, я понимаю. Я тоже зол.
Слова потекли из Джона рекой.
— Я не видел солнца уже несколько месяцев. Я не могу обнять тебя, отец. Я не могу обнять свою сестру. — Джон вытер злые слезы левой рукой. — Моя мать тоже не придет сюда, чтобы меня обнять. Мне холодно! — Джон передернул плечами и указал на очаг. — Позволь, хоть что-нибудь меня согреет. А еще мейстер сказал, что тепло мне полезно, — Джон улыбнулся сквозь слезы, — клянусь, он хотел сварить меня заживо в этих треклятых ванных.
Отца его слова тронули. Они сидели бок о бок больше часа, пока слуги бегали с дровами туда-сюда. Под конец было настолько жарко, что пот начал заливать Джону глаза.
Удивительно, но ему нравилась эта жара, а присутствие отца рядом делало его решимость все крепче. Джон даже о руке начал забывать. Серая хворь боится огня.
Когда он остался один, Джон снова поставил сундук к очагу и положил на него правую руку. Он почувствовал, как жилка на его руке дрожит, когда сжал меч.
Джон посмотрел в пламя. До очага был целый ярд, но горячий ветер обдувал лицо Джона. Ярко красные угли переливались, воздух дрожал от жара, языки тянулись вверх и наружу, прямо к Джону.
Серая хворь боится огня.
Меч со звоном упал на пол, Джон перешагнул через сундук и встал прямо перед очагом; стянул с правой руки перчатку. Медленно провел ей по языкам пламени и ощутил легкое пощипывание. Сердце бешено колотилось в его груди.
Серая хворь боится огня.