СТОЯЛ ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР. В наступившей темноте Мали повела Турина и Эрриса через лес колонн. На большей части плато ветер обдувал голые скалы со свирепостью, которая потрясла бы Турина, только что вынырнувшего из Ямы Пропавших. Однако после нескольких месяцев похода по льду ветер казался нерешительным усилием Богов в Небе. Однако Мали, сгорбившаяся в своей толстой рясе, продвигалась вперед так, словно сражалась с каким-то огромным зверем.
— Мы выйдем через Виноградную Лестницу, — сказала она, а Эррис перевел. — Путь Безмятежности слишком опасен в темноте. Особенно ночью, во время ледяного ветра.
Виноградная Лестница оказалась широкой тропой, которая змеилась вдоль скал плато гораздо более полого, чем та, по которой они поднимались. Часть Турина хотела, чтобы солнце вернулось на небо и снова показала ему зеленые земли. Другая его часть была благодарна, что сейчас все это скрыто. После жизни, проведенной в пещерах, он был потрясен просторами льда и далекими горизонтами. Теперь мир снова изменился, сохранив широкое небо и расстояние, но заполнив все это белое пространство зеленым, и не просто зеленым, а десятками тысяч любопытных предметов.
— Как мы собираемся это сделать? — спросил Турин, когда они приблизились к основанию плато.
— Понятия не имею. — Эррис покачал головой и перевел вопрос для Мали. — Она тоже не знает, — перевел он ответ.
Турин издал короткий лающий смешок:
— В точности как тогда, когда я подошел к Черной Скале.
— И это отлично сработало.
— Ну, если ты называешь отличным то, что меня чуть не съела Хетта, и то, что я едва не утонул… — Он оборвал свою жалобу, как только увидел по ухмылке Эрриса, что тот пошутил.
Мали хотела еще что-то сказать.
— Она думает, что наш лучший шанс может быть, пока Эулар разговаривает с первосвященницей, — перевел Эррис. — Мали считает, что они не позволят даже архонту приблизиться к первосвященнице без обыска на предмет оружия, а ящичек достаточно необычен и его заберут у архонта, пока тот не уйдет. Так что это будет самое лучшее время для удара.
— Внутри их храма? Под носом у церковь-стражей? Вы же видели, как здесь многолюдно. Это будет не похоже на блуждание по Черной Скале. — Словно в подтверждение слов Турина, впереди, там, где их тропа соединялась с более широкой дорогой, проскрипели сани на колесах, которые тащило животное, похожее на лошадь. Он остановился как вкопанный: — Что это, черт возьми, такое?
— Это тележка, которую тянет осел, — сказал Эррис. — Материал на нем — сено, разновидность сухой травы. А эти большие круглые штуки — колеса…
— Я знаю, что такое колеса! — рявкнул Турин, все еще оправляясь от потрясения, вызванного ослиными ушами.
— Извини, — сказал Эррис. — И да, это звучит как безумный план. Мы даже одеты не как местные. Все взгляды будут обращены в нашу сторону. — Он заговорил с Мали на ее языке и получил довольно горячий ответ.
— Она согласна, что это безумный план. И, по-видимому, настоятельница считает, что уже помогла нам, не убив по прибытии. Сестра Сова убеждена, что мы во всем разберемся, но Мали говорит, что старуха слишком верит в пророчество Сестры Облако. Мали уверена, что в пророчестве говорилось только о том, что Сова встретит мужчину, который был создан, а не рожден. Это сильно отличается от заявления, что я буду им полезен, а оно сильно отличается от заявления, что этот конкретный план сработает.
Они вышли на большую дорогу и двинулись по ней в направлении далекого городского зарева. По обе стороны дороги шли стены, но, подойдя поближе, Турин понял, что они были сделаны не из камня или льда, а из живых существ, похожих на небольшое дерево. Они все были покрыты листьями, черными в свете звезд, и шелестели, когда сквозь них пробивался ветер. У Турина создалось впечатление открытых пространств за этими стенами, бурлящих движением, поскольку все, что там росло, возможно сено, танцевало под дудку ветра. Что-то ухнуло в ночи; где-то еще что-то коротко взвизгнуло и затихло. Казалось, что темнота была полна жизни, и Турин почувствовал, что за ним наблюдают, словно в этом месте между льдами человек не может быть в одиночестве.
— Мы должны вернуться и снова объяснить последствия, — предложил Турин. — Дать им знать, что будет поставлено на карту, если Сеус получит Стержень-корня. Луна упадет. Все это, — он махнул рукой в нескольких направлениях, — все это исчезнет подо льдом. Им нужно послать армию из своих лучших людей. Людей, которые знают, что делать!
Эррис пожал плечами.
— Настоятельница — умная женщина, действующая в условиях многих ограничений. Очевидно, это лучшее, что она может сделать, учитывая обстоятельства. Крики не заставят ее поверить в нашу историю больше, чем она верит сейчас. И, честно говоря, это довольно трудная для восприятия история. — Он немного поговорил с Мали, затем продолжил: — Мы попадем в город и посмотрим, как обстоят дела, а затем попытаемся придумать план.
Они пошли дальше по дороге, которая шла более или менее прямо к городу, огибая невысокий холм, пересекая мост через реку, минуя несколько фермерских домов. Турин шел как в тумане, очарованный проблесками жизни в зеленых землях, освещенных косым светом огня, проникающим сквозь ставни. Он чувствовал каждое пламя, мерцающее в каждом очаге, и ему пришлось обуздать свою магию огня, которая накопилась за время их долгого путешествия и теперь жаждала быть использованной. Он чувствовал, что без особых усилий может превратить один из этих проблесков пламени в пожар, который поглотит целый дом.
Из каждой трубы по ветру струился дым, и Турин гадал, для чего это нужно. Они готовят? Конечно, им не нужно отапливать свои дома. Если бы в любой из пещер Сломанных было так тепло, их потолки рухнули бы в течение часа.
Ветер приносил всевозможные запахи, но Турин узнал только дым. Местами изгороди уступали место деревянным заборам, и в свете звезд виднелись поля с посевами высотой по пояс, колышущиеся, как морские воды, которые показывала ему Яз. Проходя мимо одного фермерского дома, Турин внезапно остановился, увидев множество лиц, уставившихся на него из-за соседнего забора.
— Э…это лошади? — Он попытался говорить спокойным голосом.
— Коровы. — Эррис улыбнулся. — Прошло много времени с тех пор, как я их видел.
Несколько животных издали низкие стонущие звуки, и Турин попятился к дальней стороне дороги, прежде чем продолжить путь мимо них:
— Жители зеленых земель ездят на них верхом?
— Едят их, — сказал Эррис. — Пьют их молоко. Делают обувь из их шкур.
Турин оглянулся на шеренгу черно-белых лиц, повернувшихся, чтобы посмотреть на него огромными глазами. Сломанные, конечно, ели рыбу и крыс. Но эти существа были такими же большими, как люди, и их лица, если и не выражали большого ума, были полны любопытства, желания понять. Часть его хотела извиниться перед ними за то, что они не открыли ворота и не освободили их.
— Когда их съедят?
— Через несколько месяцев. Им еще предстоит немного подрасти.
— Так это дети? — потрясенно спросил Турин. Тем не менее, мысль о том, что им осталось жить месяцы, по сравнению с его вероятной кончиной в ближайшие несколько часов, по крайней мере, немного успокоила его совесть. Кажется, они заключили более выгодную сделку.
ПО МЕРЕ ТОГО, как они приближались к городу, дорога становилась все более многолюдной. Повозки, фургоны, люди пешком и верхом, большинство направлялось внутрь. Турин обнаружил, что пристально смотрит на каждого нового человека, нервно вздрагивая всякий раз, когда кто-то подходил сзади. Но, вопреки предсказанию Эрриса, все взгляды были устремлены не на них. На самом деле большинство людей даже не бросали на них первый взгляд, не говоря уже о втором.
— Что? — Турин посмотрел вверх, и крупная капля воды опять попала ему прямо в глаз. Затем еще один удар пришелся в подбородок. — Что происходит? — Теперь вокруг него грохотали капли, словно ночное небо сменилось крышей пещеры, и они снова оказались среди Сломанных, на которых капала тающая вода.
— Дождь, — сказал Эррис. — Это то, что происходит, когда снег хочет выпасть, но недостаточно холодно.
Турин вытер глаз, затем моргнул:
— Я никогда об этом не думал. — Мгновение спустя дождь удвоил свои усилия, но ни одна капля не достигла Турина или его спутников. Почти всю свою жизнь он провел в пещерах Сломанных, и, когда его лед-работа достигла достаточного высокого уровня, он тут же научился создавать невидимый зонтик. Он попытался представить, откуда идет дождь, и спросил себя, действительно ли небесный купол может быть далеким ледяным потолком. Но воображение подвело его, и постоянный парад наземных чудес вскоре вернул его мысли на уровень земли.
Замаячили городские стены, дома начали тесниться вдоль дороги все плотнее, прежде чем полностью остановиться на последней четверти мили. Многие из этих последних домов были большими и просторными, из открытых ставней их окон лился теплый свет. Большие окна были сделаны из свинцовых стеклянных ромбов, а маленькие — из одного куска, толстого и мутного, который искажал внутренний вид до неузнавания. Повозки и фургоны заполоняли дворы этих заведений, и каждый раз, когда открывались двери, в ночь вырывался шум голосов и обрывки песен. Ветер принес восхитительную, сбивающую с толку какофонию запахов, и желудок Турина заурчал в ответ.
— Таверны, — сказал Эррис. — Пиво, виски, эль, грог… Тебе еще многому предстоит научиться, мой друг. Жареная курица, ростбиф, кусочки бекона… Внезапно мне захотелось есть. Все эти месяцы, наблюдая, как вы давитесь мороженой рыбой и грибами, я радовался, что у меня нет желудка. Но последним буду смеяться не я.
Трое мужчин, которые спустились на дорогу из одного такого здания, спотыкаясь, шли прямо перед Турином и его друзьями. Казалось, у них были проблемы с ходьбой по прямой, и им часто приходилось поддерживать друг друга, прежде чем разразиться хриплой песней. Когда Турин проходил мимо них, он почувствовал сильный аромат вокруг них, резкий, но не неприятный.
— Пьяные, — сказал Эррис, как только они оказались вне пределов слышимости. — Пиво и другие напитки, о которых я упоминал, оказывают опьяняющее действие.
Турин не совсем понял, но предположил, что это было что-то вроде популярных грибов с золотыми шляпками — те, как давным-давно обнаружили Сломанные, можно было высушить и превратить в порошок, который давал дикие сны наяву и приносил в их пещеры всевозможные чудеса. Увы, чудеса исчезали через несколько часов, оставляя только сухой рот и плохое настроение.
Турин окинул последнюю таверну долгим взглядом, прежде чем отправиться по темному отрезку дороги к большим, освещенным факелами городским воротам. Если бы их миссия была хоть на волосок менее срочной, он позволил бы этим ароматам провести себя через двери таверны и посчитал бы это таким же значительным приключением, как пробиться сквозь лед, чтобы впервые увидеть солнце.
— Почему они не строят их ближе к городу?
— А, ну, это признак обратной стороны всего этого изобилия. По той же причине они окружили город огромной стеной. Во время войны здания рядом со стенами использовались бы врагом для укрытия, и у меня такое чувство, что это место часто видит войну. В конце концов, мы только что приехали из места, где маленьких девочек учат убивать голыми руками.
Турин приблизился к давке у ворот, и его чувство удивления снова начало окрашиваться ощущением неминуемой опасности. Это был сжимающийся мир. За сто лет жизни Сестра Сова видела, как Коридор потерял треть своей ширины. У Сломанных никогда по-настоящему не было проблем с перенаселенностью, в отличие от Запятнанных. Но, прожив свою жизнь в месте с очень определенными ограничениями на доступное пространство, он мог понять ужасы, которые последуют, если это пространство начнет сжиматься.
У открытых ворот стояли стражники, контролируя движение и бросая подозрительные взгляды на любого, кто выглядел слишком бедным или слишком пьяным. Здесь Турин впервые оказался в центре внимания: двое гвардейцев локтями прокладывали себе путь сквозь поток путешественников, чтобы перехватить его. Один держал фонарь, который ярко вспыхнул — магия огня Турина непрошено потянулась и заразила его. Турин быстро отозвал силу.
Эрриса, по какой-то причине, они не заметили, но, когда оказались рядом, схватили и его, заметив его шкуры. В то время как зеленоземельцы демонстрировали ошеломляющее разнообразие одежды, у всех у них была одна общая черта: они носили ее много. Когда охранник положил руку ему на плечо, Турин решил, что, если в будущем они должны будут пройти незамеченными, им придется закутаться в одежду так, словно это лед, и оставаться в тепле — вопрос жизни и смерти.
Гвардеец начал оттаскивать Турина, задавая непонятные вопросы или, возможно, угрожая. Прежде чем Турин успел ответить, Мали оказалась рядом, протиснулась между ними и что-то забормотала мужчине на том же языке.
— Она сказала им, что настоятельница послала ее проводить нас в собор, — сказал Эррис, позволяя другому охраннику грубо обращаться с ним. — Это полезно и верно!
Мужчины выглядели смущенными, но меньше, чем были должны: никто из власть имущих не любит уступать ребенку. Несмотря на это, они освободили Турина и Эрриса и разрешили последовать за Мали в город.
Повсюду горели огни, и ни один из них не был звездой. Казалось, что тысячи языков пламени танцуют за стеклом, освещая прилавки, дверные проемы и окна. Все казалось приглашением; жители зеленой земли толпились на улицах и в зданиях. Воздух наполняли крики торговцев, ругательства людей, пытающихся управлять своими животными, взрывы громкого смеха, лошадиное ржание — Турин сразу почувствовал прилив энергии и ухватился за него. Река звуков и запахов текла вокруг него, над ним, сквозь него. Одна часть его хотела заткнуть уши и искать уединения, другая жаждала нырнуть в один из этих освещенных огнем дверных проемов и погрузиться в то веселье, которое разворачивалось в комнатах за ними.
Из одного дверного проема полилась музыка, более насыщенная, более сложная, чем все, что он когда-либо слышал раньше. Песня разбитого сердца подняла его и почти унесла прочь; ему не нужно было понимать слова, чтобы перенестись в нее — его глаза наполнились слезами. Он не знал, на каких инструментах они могли играть, но, несомненно, этот сложный, вибрирующий поток нот производило что-то чудесное. У Сломанных в их пещерах не было ничего, с чем можно было бы сравнить эту музыку, ни одного музыканта, обладающего хотя бы десятой частью такого мастерства. Когда ноги понесли его прочь, из окон, выходящих на улицу впереди, на них обрушилась еще одна волна мелодии. Турин оборачивался на ходу, впитывая ее всеми своими чувствами, осознавая по боли в щеках, что он ухмыляется как сумасшедший, не обращая внимания на толчки толпы и то, что он кого-то толкает.
— Есть многое, что нужно принять и понять. — Эррис, сочувственно улыбаясь, схватил его за плечо. — У тебя было очень узкое существование. Это место… оно другое. Замечательное, да, но будь осторожен: оно съест тебя заживо, если ты не будешь осторожным. Наивность — это то, чем питаются такие города, как этот, а этот питался веками. И он находится над землей. Город, который лежит под ним, намного старше и намного опаснее!
Турин попытался сосредоточиться на спине Мали, на том, чтобы следовать за ней и не сбиться с пути. Они прошли мимо стольких людей. Буквально тысяч. Мужчин и женщин, молодых и старых, более разнообразных, чем Сломанные, во всех отношениях: оттенки кожи от белого до черного, через розовый и коричневый, волосы в любом стиле, глаза любого цвета.
Молодая блондинка с лицом в форме сердечка и полными губами протиснулась мимо него, наполнив воздух ароматом… чего-то хорошего. Турин никогда особо не задумывался о богах, но он предполагал, что Боги во Льду улыбнулись ему в тот день, когда привели Яз в его жизнь. Он всегда считал удивительным, как каждый человек находит того единственного другого, который каким-то образом подходит ему, словно находит кусочек головоломки — этот и никакой другой. И когда Яз оказалась среди них, он почувствовал этот щелчок, словно две части, каждая из которых нуждалась в чем-то определенном от другой, встретились и соединились. За эту веру было легко цепляться, когда в его мире людей насчитывалось несколько сотен, а девушек примерно его возраста — несколько десятков. Внезапно, однако, один шаг через врата Пропавших и несколько дней пути привели его, возможно, к миллиону душ. Мог ли он все еще цепляться за веру в то, что Яз была создана для него, а он для нее? Даже когда альтернативы над и подо льдом можно было исчислять в десятках, он чувствовал, что она может отказаться от него в пользу Квелла или Эрриса. Но сейчас? Каждый новый поворот открывал дома, в которых жило в десять раз больше людей, чем ютилось в ледяных пещерах. Это пугало его. Он не хотел никого другого, но что, если захочет она?
— Турин? — Эррис щелкнул пальцами перед лицом Турина.
— Э-э?
Эррис указал поверх крыш туда, где шпили какого-то огромного здания бросали вызов небу.
— Собор Сент-Аллам. Именно там Эулар завтра встретится с первосвященницей — если он еще этого не сделал. Хорошая новость заключается в том, что ящичек находится в этом направлении. — Он указал на боковую улочку, ведущую в противоположную сторону. — Так что нам не придется осквернять самое святое место этих людей. По крайней мере, не сегодня.
— И плохая новость в том, что он, возможно, уже видел первосвященницу и находится на пути к Сеусу? — спросил Турин.
— Попал в точку. — Эррис пошел прочь, окликая Мали.
— Так где же это, в точности? — спросил Турин, используя свою лед-работу, чтобы отклонить еще одного зеленоземельца, который, казалось, намеревался врезаться в него.
— Ну, это непростая задача, — сказал Эррис. — Было время, когда я мог бы узнать это с точностью до дюйма, но системы, которые я использую, пришли в упадок. Большинство элементов буквально свалились с неба. Но он определенно в городе. И в том направлении. Почти уверен.
— Мали, что лежит в том направлении? — спросил Турин.
Эррис передал вопрос:
— Она не знает.
— Не знает? — Турин посмотрел на девушку. — Как она может не знать?
— Это большой город. Вероятно, она нечасто выходит из монастыря. Это не пещеры. Здесь почти все незнакомы почти со всеми остальными. Скорее всего, большинство людей, которые здесь живут, могут заблудиться в своем собственном городе, если несколько раз свернут не туда.
Они свернули за еще один угол, следуя по более узкой, грязной улочке. Дома здесь все еще были высокими, но выглядели так, словно их разделили на множество секций. Белье свисало с давно не чищенных каменных балконов. Еще один поворот привел их в район, где теснились односкатные лачуги, скопление крыш прерывалось случайными разрушенными колоннами или рухнувшими арками. Турин сразу почувствовал себя как дома. Он прожил почти всю свою жизнь в лачуге, подобной этим, построенной на руинах чего-то гораздо большего. Но он не знал, почему этот район должен существовать здесь, среди такого изобилия.
— Сюда. — Эррис резко повернул налево. — Возможно.
Он повел их по черному как смоль переулку между двумя высокими зданиями, в которых, казалось, не было окон. Над крышами, в дальнем конце, мерцал в свете звезд купол. Мали указала на него и что-то сказала.
— Она думает, что это часть церковного дома отдыха, — сказал Эррис. Он продолжил переводить: — У каждого архонта есть место в центре комплекса — частный дом, где они останавливаются во время визитов в столицу.
— Вот где должен быть Эулар. — Чем ближе они подходили к Эулару, тем менее уверенным в своей миссии чувствовал себя Турин. Эулар был одним из Сломанных, доверенным и надежным, который оказался кем-то совершенно другим. Одна мысль о нем заставляла Турина беспокоиться обо всем остальном, во что он верил. Он стряхнул с себя это чувство и последовал за Эррисом.
Впереди горел единственный фонарь, висевший над дверным проемом, его фитиль был низко обрезан. Мужчина с бритой головой вышел, чтобы преградить путь. На нем была туника с поясом, он двигался быстро и грациозно.
— Кто он такой? Почему ничего не говорит? — Что-то в этом человеке заставило Турина нервничать.
— Он Боевой Брат, монах из Церкви Предка, — перевел Эррис. Он что-то сказал мужчине, и монах в ответ изменил позу и поднял оба кулака. Одежда мужчины сдвинулась, когда он встал в позицию, и Турин увидел меч на его поясе. Как и те, что носили Красные Сестры, меч был короче и тоньше тех, которые делали Сломанные, но все равно выглядел способным оторвать руку или голову.
— Не думаю, что он здесь, чтобы арестовать нас. — Эррис вздохнул и шагнул вперед. Рука, которую повредил трехголовый пес, двигалась лучше, чем раньше, но все еще не слишком хорошо.
— Если бы он хотел нас убить, то вытащил бы свой меч… — В этом пункте Турин не был полностью уверен. От этого человека исходила аура компетентности. Монах не был похож на человека, который совершает ошибки.
— Мали говорит, что не убьет монаха. — Эррис встал лицом к лицу с Красным Братом: — И я тоже не хочу его убивать…
Мужчина развернулся, чтобы атаковать, и взмахнул ногой в попытке выбить ногу Эрриса из-под него. Оба они превратились в размытое пятно, движущееся слишком быстро, чтобы Турин мог за ним уследить. Красный Брат сражался в манере, похожей на ту, которой Эррис поразил Сломанных, но они не были одинаковыми. Движения монаха были каким-то образом более плавными, каждая атака или защита перетекали в другую таким образом, что все это казалось одним заранее определенным действием.
Хотя Турин не мог уследить за всем, были моменты, особенно в конце длинной комбинации атак и контратак, когда он видел нанесенный удар — кулак, попадающий в плоть, удар ногой по бедру, бросок, отбрасывающий противника. Казалось, что Эррису доставалось больше, возможно, он получал по три сильных удара ногами или кулаками за каждый скользящий удар, который наносил. С другой стороны, его скользящие удары заставляли монаха кружиться, в то время как нападение монаха имело гораздо меньший эффект. Красный Брат выглядел так, словно его кулак мог пройти сквозь лицо человека, но, казалось, он мог скорее повредить дереву, чем Эррису.
После первого мгновения удивления монах быстро приспособился к неожиданной силе и весу Эрриса, максимально увеличив свою скорость, чтобы избежать хватки Эрриса. Эррису удалось схватить одежду своего противника, но сверкнула сталь, и Красный Брат освободился. Прошло всего несколько ударов сердца, прежде чем пара рассталась, нанеся десятки ударов ногами и кулаками.
Красный Брат выхватил свой меч слишком быстро, чтобы Турин успел это заметить. Только что он был в ножнах, а в следующее мгновение был направлен на Эрриса, воздух все еще звенел от вибрации клинка.
— Это может стать проблемой. — Эррис снова попятился к Турину и Мали.
Несмотря на удивительную способность Эрриса быстро исцелять себя, Турин знал, что с мечом в руке Красный Брат, скорее всего, выведет из строя «сделанного человека». После этого одного удара будет достаточно, чтобы отправить Мали, а затем и Турина к богам. Поэтому он потянулся, сосредоточив свою волю. Мгновение спустя Красный Брат повис, ногами вниз, в ярде над землей.
— Что мне теперь с ним делать?
— Что-нибудь еще! — Быстрее мысли Эррис бросился перед Турином как раз в тот момент, когда несколько серебряных вспышек вылетели из левой руки монаха. Мали что-то закричала, когда снаряды с грохотом вонзились в Эрриса.
Потрясенный и напуганный, Турин чуть не потерял контроль над Красным Братом. Прежде чем монах успел достать еще несколько снарядов из-под своей рясы — на груди у него висела лента с кармашками, — Турин резко махнул рукой вправо, и мужчина врезался в стену. К ужасу Турина, удара оказалось недостаточно, чтобы лишить монаха чувств. Он отбросил мужчину к противоположной стене, но каким-то образом тому удалось развернуться в воздухе и упереться ногами. Тогда Турин швырнул его на улицу, и смена направления, казалось, застала Брата врасплох. На мгновение монах попытался подняться, но затем рухнул на грязные каменные плиты.
— Берегись! — На этот раз даже Эррис был слишком медлителен. Турин почувствовал укол в затылке и, обернувшись, увидел монаха в сером, который спрыгнул на улицу позади них, грациозно приземлившись, несмотря на то, что крыша была на три этажа выше них. Турин вытащил из своей шеи маленький дротик. Острие иглы блестело от его крови, но потребовалась бы тысяча таких, чтобы убить его. Еще несколько вонзились в руку Эрриса, когда он пытался помешать им попасть в Турина. Турин неуверенно моргнул, глядя на дротик, и выпустил его из онемевших пальцев.
Темнота расцвела вокруг Серого Брата, как будто он приземлился в черную пыль глубиной в несколько дюймов. Тень-работник, как и Майя. Спустя удар сердца Турин уже ничего не мог видеть.
— Черт… — Ноги Турина ушли из-под него, не отброшенные, а просто подвели его, как будто кто-то заменил его мышцы водой.
Турин неуклюже рухнул на мостовую, не в силах ничего сделать, кроме как ждать неизбежного удара ножом между ребер. Серый Брат, должно быть, наблюдал за их схваткой с Красным Братом, чтобы оценить опасность. Яд на дротике быстро погрузил Турина во внутреннюю тьму, такую же черную, как и снаружи — он попытался поднять руку и потерпел неудачу. Он надеялся, что Яз будет в безопасности в монастыре. Он надеялся, что она не будет слишком опечалена, узнав о его смерти. Он надеялся, что она поймет — он старался изо всех сил. Куина тоже, понял он, погружаясь все глубже. Он будет скучать по ней больше, чем думал.
Сияние, разорвавшее ночь на части, было столь же болезненным, сколь и неожиданным. Яд в крови Турина парализовал радужную оболочку его глаз, а также большинство других мышц, и его зрачки не могли сокращаться от света. Один вид слепоты быстро сменил другой, оставив лишь краткое впечатление от очертаний девушки, наполненной белым жаром. Мали! Мали, должно быть, снова использовала Путь. Она сказала, что не причинит вреда монахам, но, возможно, даст шанс Эррису.
Сияние несколько потускнело, и сквозь остаточные изображения Турин смог разглядеть размытые очертания. Одно, казалось, цеплялось за спину другого. Когда он быстро заморгал, ему показалось, что он увидел Серого Брата, оба колена которого были зажаты между лопатками все еще стоящего Эрриса, и что монах удерживал себя в этом положении, держа тонкую, но прочную проволоку, натянутую на шею Эрриса.
Турин знал, что Эрриса нельзя задушить, но как только монах тоже обнаружит это, он, скорее всего, воткнет нож в одно из ушей Эрриса, и это будет еще большей проблемой. Борясь за то, чтобы остаться в сознании, Турин схватил ассасина своей лед-работой и попытался швырнуть его в ближайшую стену. К сожалению, поскольку тот был привязан к Эррису, который весил по крайней мере в три раза больше, чем должен был весить мужчина, так что он только встряхнул Эрриса и заставить его пошатнуться.
Несмотря на свет, льющийся от кожи Мали, сцена с каждым мгновением становилась все более тусклой. Турин знал, что у него осталось мало времени, прежде чем яд лишит его сознания. С последним усилием, вместо того, чтобы тащить монаха, Турин бросил свое собственное безвольное тело, как дротик.
Если и был удар, он его не почувствовал. Вместо этого он провалился в мягкую темноту, которая поглотила его целиком.