И я услышал Наума.
– Мать честная! – сказал я, – у вас, однако, скорость…
– Не будем обо мне. Как там Бусыгина? Спит? Гм. Ага. Живете, значит, весело, но режим соблюдаете.
– Наум, милый Наум, что с Маней?
– А что, собственно? Ну, гуляет маловато. Можно сказать, совсем не гуляет. Так ведь это не смертельно. Нет, Барабанов, вы меня не перебивайте, вы отвечайте, это очень важно. Как там у вас Кнопф? У вас ведь есть человек по фамилии Кнопф?
Я залепетал что-то. Я почему-то страшно испугался, что Кнопф поймет, что разговор о нем. Но он сидел спокойно и даже к разговору не особенно прислушивался.
– Александр Васильевич, – вернулся встревоженный голос Наума, – Куда вы запропастились? Так что, Кнопф – он есть?
– Есть, – отвечал я, поднявши глаза к покоям Ваттонена. – Но он спит.
– А вы разбудите. Наши новые знакомые будут рады услышать от меня, что Кнопф жив-здоров. Вы же должны понять, что для всех нас очень важно, чтобы они были рады.
Я отнял трубку от уха, сделал страшные глаза и показал Кнопфу, чтобы он шел наверх к Юхану. Коллега затопал по деревянным ступеням, а я развернул ему вслед микрофон. Наверху он обернулся, а я проговорил:
– Да к телефону же тебя. Неужели непонятно?
«Ну, то-то же» – торжествующе проговорил Кнопф, но, услышав Наума, подрастерялся.
– Я здоров, – сказал он после долгого молчания и снова умолк. Видно, что-то втолковывал ему Наум, объяснял.
– В числе других! – ввернул он наконец с раздражением. – Я шел по глубокому снегу. – И опять Наум что-то говорил.
Они не прощались. Во всяком случае Кнопф. Он отвел трубку от уха, заглянул в нее, словно надеясь разглядеть там уходящего Наума.
– Сука какая! – сказал он и закурил. – Трубку положил. Его счастье. Я бы ему сказал…
– Хочешь телефон дам?
Но на это Кнопф не обратил внимания.
– Скажи мне, Барабан, – проговорил он с пафосом. – Скажи мне, мой школьный друг! – Я, признаться, обалдел. – Разве я шушера? Огрызок какой-нибудь? Я знаю, ты думаешь, что Кнопф – дерьмо. Ну, как же – Кнопф чуть тебя не вырубил, Кнопф детей украсть хотел… – Он призадумался, и тут я разглядел, что самое настоящее волнение нервными тенями перебегает по лицу его. Из-под годами выработанной окостенелости выскакивает то нос покрасневший, то надутые губы, то брыли, невесть откуда взявшиеся.
– Пусть так, – сказал Володька, – Но ты меня безжалостно бил по голове, и теперь я чист перед тобой.
– Что тебе сказал Наум?
– При чем тут Наум? Наум – транслятор. В состоянии ли я вернуться сам?! Да, я войду в Петербург с тобой на плечах, Барабан! Они увидят «могу ли я передвигаться самостоятельно?» О, я вижу, в чем тут дело, я вижу! Слушай же меня, Барабан!
И тут Кнопф понес такую ахинею, что я на первых порах стеснялся поднять на него глаза. Я таращился в камин, где картинно пылали деревянные обрубки, и раздумывал о том, что было бы неплохо отдать Кнопфа братьям-славянам за Манечку. Похоже, коллега Кнопф еще был нужен им. Тут охваченное пламенем дерево оглушительно треснуло, и стали слышны слова Кнопфа.
– Думаешь, мне тебя было просто разыскать? Думаешь, просто было тебя подловить? Черта лысого мне помогали, вот что я тебе скажу.
Тут Володька умолк и некоторое время глядел вместе со мною на пламя.
– Обойдусь без подробностей, сказал он наконец. – Что задумано, то задумано, что сделано, то сделано, и кто в выигрыше – большой вопрос. Ну-ка, Шурка, скажи мне, что будешь делать, если придут сюда ребята, которые папашу твоего… А?
Удивительно было не то, что Володька не чувствовал вины за смерть старика. Удивительно было то, что и я-то не винил его.
– А ведь стоит этому твоему Науму братьям-славянам рассказать, и явятся они сюда и свое возьмут!
– Не расскажет, – сказал я, и, надеюсь, прозвучало это уверенно. Кнопф, во всяком случае, воодушевился.
– Значит, я к ним должен явиться и свое получить. А ты не криви рожу, – строго сказал коллега Кнопф. – Конечно, я связался с засранцами. Может, я и сам стал засранцем? Но именно это им и требовалось. А раз так – подавайте мое наследство!
– Уже не о том ли Швайфеле, который умер в Праге, толкуешь ты, друг мой Кнопф?
Володька захлопал глазами, но встречу нашу на переговорном пункте вспомнил.
– Ты тоже ловкач, – сказал он одобрительно. – Но теперь я не стану таиться. Однажды, когда старина Швайфель проживал еще в Вене, я выручил его из беды. Он просил и умолял меня, и я выручил его с риском для жизни.
– Ну-ну. А на каком языке умолял тебя герр Швайфель?
– Он не герр. – терпеливо объяснил Кнопф. – Он пан из Праги. То есть, он еврей из России. Но в Праге у него родня, и он что-то такое изобрел. Тебе это все равно. В общем, я приехал в Вену отдохнуть, но по делам. Видишь ли, Барабан, одно время я занимался книготорговлей… А пана Швайфеля прихватили прямо у меня на глазах и прихватили ой-ой… Я задал им перцу, Барабан!
– Ну.
– Да не ну, а все он мне на радостях и завещал. И патент, и пивную в Праге… А эти теперь думают, раз я тут у Ваттонена прохлаждаюсь, значит, я от наследства отказался. Шиш им! Слушай-ка, Барабан, давай так: я сбегаю в Питер, разберусь, что к чему, а ты пока царя Ирода поиграешь…
– Ищи дурака, – сказал я, – И потом, если твое наследство в Праге, зачем мотаться в Питер?
– Братья-славяне, – пояснил Кнопф и со значением заглянул мне в глаза.
– Пусть так. Драться я с тобой не буду, но тут же позвоню Ксаверию. Встречу он тебе устроит, не сомневайся. Только кто на этой встрече расскажет, какой ты хороший? Кто объяснит, что ты ни в чем не виноват?
Кнопф быстро сказал, что уделит мне из наследства, и что я смогу жить у него в Праге сколько захочу.
– Гостем будешь.
На это я сказал, что невелика честь, и что в город он попадет только со мной. Бесшумно ступая, Кнопф без промедления скрылся в глубинах дома и явился с большим электрическим фонарем Юхана.
– Не обеднеет скотовод наш, а я, как получу наследство, десять таких ему куплю.
Интересное это было наследство. Появление братьев-славян вернуло Кнопфу надежды, а про охоту за Аней Бусыгиной он забыл бесповоротно. Неужели Володька и вправду верит в какие-то воздаяния? Но эти мысли вертелись где-то сбоку, высовывались из-за кулис. В центре же было одно: мне предстояло так извернуться в Петербурге, чтобы получить барышню Куус в обмен на ничего не подозревающего Кнопфа. Ибо, если наследство Швайфеля и в самом деле существует, то мой коллега Кнопф нужен будет своим неведомым покровителям хотя бы для того, чтобы отнять у него это.
А Кнопф сновал по кладовкам Ваттонена и, наконец, набил в невеликий рюкзачок всякую удобную провизию, бухту превосходной веревки и шерстяные носки.
– Я написал Ваттонену, что ты вернешься. – сказал Кнопф. – Ты вернешься, Шурка, тут дети. А кому они нужны кроме тебя? Каждому свое наследство, друг мой Барабанов.
Вот! Вот-вот-вот-вот. Что-то было в этом очень важное, чего не знал Кнопф. Мы уже оделись. Я взял фонарь, поправил лямку на плече у Кнопфа.
– Володька, как фамилия этого пражского бедолаги, которого кокнули братья-славяне?