— Я думаю, мы соберем вас всех вместе. — Голос Казика донесся сквозь холодный красный туман, окутавший мозг Турина. Он попытался открыть глаза; затем, осознав, что они уже открыты, попытался увидеть.
— Ты должна послушаться звезд, Яз, и посмотреть на вещи по-нашему. Будем друзьями, — продолжал Казик.
Турин видел, что Яз висит перед ним, с Майей по одну сторону и Куиной по другую. Регулятор расхаживал взад-вперед перед Яз. Турин попытался повернуть голову, чтобы посмотреть, висит ли рядом с ним Квелл, но обнаружил, что не может этого сделать.
— В конце концов, тебе нужны новые друзья. Те, что у тебя были, все мертвы или висят здесь с тобой. И я сказал звездам, чтобы они забыли, кто ты, так же, как ты скоро забудешь, кто они. — Злорадство Казака казалось чем-то далеким. Турину хотелось спать, слушать другой голос, тот, что шептал у него за глазами. Он не мог понять слов, пока не мог, но знал, что скоро поймет, если будет слушать достаточно внимательно.
В кулаке Казика красновато блеснул нож. Он поднес его к лицу Яз. Турин попытался пошевелиться, но мышцы не слушались его, каждая спала сама по себе. Он попытался протянуть свою лед-работу и отшвырнуть человека прочь. Но это не работало даже до того, как его повесили в железной упряжи со звездой на груди и на лбу. Казик овладел Квеллом и Турином так, словно они были детьми. Они упали в течении нескольких ударов сердца друг после друга, ослепленные светом, который жрец вызвал из своих рук.
Турин висел там, пытаясь сосредоточиться, пытаясь собрать свой гнев в полезный шар, в то время как жрец говорил Яз, что ее друзья мертвы или захвачены в плен, что она одна, и что он будет смотреть, как звезды порабощают ее или уничтожают.
Турин попытался сказать, что не умер, что он прямо за ней, что он пришел сюда из ледяных пещер, чтобы найти ее. Но его губы едва шевелились, и он молча висел вне поля ее зрения и, без сомнения, вне ее разума.
В конце концов Казику надоело словесно мучить Яз, и он удалился на меха, которые бросил у стены. Он оставил Яз висеть, время от времени бросая на нее прищуренный взгляд. Турин тоже висел, как повешенный плащ в сушильной пещере, пытаясь сопротивляться сну, который хотел утащить его вниз и оставить глаза открытыми. Он чувствовал, что его ждут сны, и они пугали его.
Он долго смотрел на затылок Яз, на черные волосы, на медную кожу ее шеи. Она не знала, что он был там, почти достаточно близко, чтобы протянуть руку и коснуться ее. Регулятор показал ей только Майю и Куину. Он висел, беспомощно наблюдая.
Время перестало иметь значение. Вид никогда не менялся. Свет никогда не менялся. Турин начал задаваться вопросом, не отговаривает ли его шепот не только от собственного мнения, но и от течения дней. Какая бы оболочка ни стояла между пленниками и течением лет, Турин знал, что она медленно смыкается и вокруг него, изолируя его от мира. Он боролся с этим. Регулятор помогал, хотя Турину были видны только его ноги. Каждое легкое подергивание, каждое изменение положения возвращало идею прогресса и перемен, идею о том, что это удар сердца отличается от предыдущего.
В какой-то момент сон поймал его в ловушку, но одно яркое пятнышко вернуло его с края пропасти. Сначала он подумал, что ему это показалось, так как блестящего пятнышка нигде не было видно. Но затем оно подплыло ближе, снова поймав его взгляд. Крошечное и золотистое, как пылинка, пойманная лучом света, пробивающимся между шкурами в сушильной пещере. Оно проплыло мимо него, по-видимому, без цели, хотя Турин не мог себе представить, что его направляло, поскольку никакое дуновение ветра не шевелило воздух среди неподвижных рядов.
Турин смотрел ему вслед, испытывая внезапную печаль, когда думал, что оно уплывет из его поля зрения. Но вместо этого оно поднялось и свернуло за плечо Майи, прежде чем потеряться на дальней стороне от нее. Даже когда он оплакивал его уход, его внимание привлекла еще одна крошечная точка света, на этот раз поднимающаяся откуда-то из-за бедра Яз.
Снаружи послышались шаги, но не охранников. Тяжелые, одетые в железо. Что бы ни надвигалось, оно было огромным. Казик тоже услышал это и с проклятием вскочил на ноги. Он выхватил нож и попятился вдоль рядов висящих пленников.
Когда вновь прибывший вошел в дверной проем, Турин с удивлением обнаружил, что тот гораздо меньше, чем он себе представлял. Если бы вновь прибывший встал рядом с ним, то не доставал бы ему выше бедра. И все же существо двигалось очень тяжело. По проблескам, видневшимся между телами в первом ряду, Турин не мог понять, что это было. Оно, казалось, было покрыто шелушащейся грязью, которая падала с него, когда существо поворачивало тупую голову сначала в одну сторону, затем в другую.
Эррис шел за ним, купаясь в кровавом свете звезд. Он смерил Казика мрачным взглядом:
— Ты должен позволить мне взять их, жрец.
— Все здесь принадлежит Скрытому Богу, — сказал Казик. — И ты должен знать, что я могу сорвать плоть с твоих костей, незнакомец. — Жрец поднял пустую руку.
— Сомневаюсь. — Эррис позволил себе слегка улыбнуться.
Он заговорил с существом, которое теперь стояло между ним и Казиком, и звуки, исходящие из его рта, звучали так, как не должен был бы издавать человек. Существо, которое, как начал думать Турин, должно было быть железным псом, описанным Квеллом, тяжелыми шагами пошло к Казику.
Казалось, Казик растратил свою силу на Квелла и Турина, потому что его рука осталась пустой. Вместо этого он потянулся к дальнему концу галереи, и град алых звезд пронесся по воздуху, чтобы закружиться вокруг него. Он выстрелил ими в собаку и в Эрриса, как мальчишка, швыряющий горсть камней, хотя с такой силой, которая могла бы пробить дыру во лбу геранта и выйти из его затылка.
Звезды, ударившие в собаку, заскулили и отскочили, оставляя чистые полосы блестящего металла там, куда попали. Эррис просто убрался с их пути с размытой скоростью полн-кровки хунска. Раздался единственный глухой удар чем-то более мягким, чем железо.
— Ты промахнулся, — сказал Эррис.
— Думаю, что нет. — Казик поднял нож, стоя на орбите немногих оставшихся ему звезд.
Эррис наклонил голову и раскрыл ладонь. Одна красная звезда наполовину вонзилась в его ладонь. Без видимого дискомфорта он вытащил ее другой рукой, уронив на пол и оставив темный, бескровный кратер в своей плоти:
— Опусти свой нож и освободи моих друзей.
Ярость исказила лицо Казика. Подойдя вплотную к Яз, он приставил клинок к ее шее.
— Я должен убить эту сучку и покончить с этим, — яростно выплюнул он.
— Не надо… — Эррис протянул руку, явно испугавшись, что Казик действительно убьет ее. — Это не ее вина. Она ни в чем не виновата.
— Ей нужно было сделать только одно — принять подарок, который ей предложили! — крикнул Казик. — Она могла бы уйти со встречи, чтобы жить здесь в тепле, в роскоши, без воющего ветра, без бесконечного льда. Это все, что ей нужно было сделать! — Он издал бессловесный крик и бросил нож. — Но нет! И теперь я дошел до этого! — Без предупреждения он вонзил крючковатые пальцы обеих рук в уголки собственных глаз и с невероятным криком выдолбил содержимое обеих глазниц. Как глубоко он зарылся, Турин не мог сказать, но, когда человек в агонии так дергает головой, когда у него щекам так течет кровь, ясно, что он никогда больше ничего не увидит. От этих увечий у Турина скрутило живот, и он отвернулся бы, если бы мог.
Эррис стоял и смотрел в застывшем ужасе. Регулятор отшатнулся от Яз, согнувшись пополам, его боль вырывалась наружу только шипением и хрипом в горле, словно он пытался выкашлять какой-то крик, слишком большой, чтобы пролезть мимо его челюсти.
Заклинание, наложенное актом самоуничтожения Казика, разрушилось, и Эррис промчался мимо него к Яз, потянувшись, чтобы найти то, что ее удерживает.
— Оставь ее. — Голос, который прозвучал громко и твердо позади Эрриса, нес в себе скрытое холодное высокомерие регулятора, но резонировал с чем-то более глубоким и энергичным. — Она принадлежит мне.
Казик вернулся в поле зрения Турина, теперь он стоял прямо, все еще с кровавыми руинами глаз, стекающими по его щекам. Но там, где должны были быть окровавленные глазницы, Турин видел только сгущающуюся тьму, которая распространилась от одной глазницы к другой, создав единственный темный глаз на лбу и переносице. Казик ткнул окровавленным пальцем в Эрриса:
— Ты не тот, кем кажешься. Ты — нечто созданное.
Эррис повернулся к регулятору:
— А ты не жрец. Ты — нечто худшее, нечто, носящее его тело.
— Я — Аргес. Скрытый Бог. С другой стороны, ты — нечто, сбежавшее из города. Новая вещь.
Эррис покачал головой.
— Ты не бог. Я знаю таких, как ты, холотур. Слуга Пропавших, как и наш друг. — Он указал на железного пса, стоявшего между ними. — Для чего тебе эти люди? Это не твоя задача.
Аргес покачал головой, потекла струйка крови:
— Теперь у меня есть более высокая задача. Я служу высшей силе.
— Какая еще высшая сила? — Эррис рассмеялся. — Ты уже создал из себя бога.
— Но Сеус — царь богов.
Тон Эрриса помрачнел.
— Сеус — зло. Склонен к разрушению. Отвернись от него, пока еще можешь. Сердце-камни — не твои игрушки. Возвращайся к своим обязанностям и перестань вмешиваться в дела моего рода. У тебя уже есть кровь на руках, и это, — он обвел взглядом ряды пленников, — приведет только к новым убийствам.
Аргес изобразил на губах Казика мрачную улыбку:
— Я не причиняю им вреда. Звезды — форма жизни. С другой стороны, ты, незнакомец, являешься формой смерти. Ты — призрак, который думает, что он живой, оживляющий машину еще долго после того, как должен был уйти в пустоту.
— Я живой. — Однако голос Эрриса звучал неуверенно, как будто Скрытый Бог ранил его. Он убрал руки с упряжи Яз и посмотрел на них, на бескровную рану. Турин пытался кричать на него, пытался сказать, чтобы он не обращал внимания на отвлекающий маневр и освободил Яз. Но Эррис продолжал изучать свои пальцы. — Я помню свою жизнь. Всю ее. Я помню свое детство, свою мать…
— Ты помнишь, потому что память — это все, что ты есть. Память города о мальчике, который забрел слишком далеко много веков назад. О мальчике, который умер и чьи кости унес лед. Ты — симптом болезни Весты. Город стала сентиментальной. Она сделала копию того мертвого мальчика и позволила ему думать, что он жив. Но это не жизнь, а просто пародия на нее.
— Нет! — Эррис разозлился и шагнул к Аргесу. — Ты лжешь. — Он указал на пса. — Возьми его!
Когда пес начал свой прыжок, Аргес пренебрежительно махнул рукой, и с громким щелк пес свернулся в металлический куб, каким был, когда Квелл впервые увидел его. Куб качнулся вперед, с лязгом упал на переднюю грань и замер.
Эррис бросился вперед с ослепительной скоростью, но какая-то невидимая рука выхватила его из воздуха и швырнула к ногам первого ряда пленников.
— Это не город, мертвый мальчик. Теперь ты в моих владениях. — Аргес двинулся на него.
Эррис вскочил достаточно быстро, но уверенность, которую Турин привык видеть на его лице, исчезла:
— Отпусти ее. Пропавшие не одобрили бы то, что ты здесь делаешь. Я не могу позволить…
— Ты? Позволить? — Аргес сделал еще один жест, и Эррис закостенел. Взмах руки, и Эррис упал навзничь, все еще парализованный. — Что ты знаешь о желаниях Пропавших? Кто из них не одобрил бы мои действия? Ты говоришь о существах, которые бросили нас ради своего тайного рая? Или, может быть, ты имеешь в виду темные фрагменты, которые они оставили, чтобы загрязнить этот мир? Они, я уверен, зааплодировали бы мне.
Эррис ничего не ответил. Он лежал, как упавшая статуя. Собака осталась кубом. В галерее снова воцарилась тишина. Турин висел неподвижно и бесполезно. И еще одно крошечное пятнышко бесцельно проплыло мимо его глаз.