Снова оставшаяся одна в своей камере, Яз стояла, глядя в маленькое окошко железной двери. Пришли незнакомцы. Нечто настолько редкое, что отвлекло Эулара от осмотра пленника. Она предполагала, что члены кланов время от времени посещают Черную Скалу для торговли или для получения решений по вопросам, которые не могут быть решены без высших полномочий. Но они не были бы незнакомцами: их можно было бы узнать по любому из множества знаков — их числу, виду их саней, даже по характеру их ходьбы. Некоторые кланы на самом деле несли знаки, вырезанные особым образом, хотя Икта считали это расточительным тщеславием. Так кто же эти незнакомцы?
На льду встреча с незнакомцем случалась раз в поколение. Когда мать Яз была маленькой девочкой, на западе, у Горячего Моря, был замечен мужчина из неизвестного клана. Он происходил из племени, о котором тогдашний отец клана никогда не слышал. У народа незнакомца был обряда посвящения, похожий на обряд Икта, как и у знакомых племен. Подобно Зену, первому из мужчин, и Мокке, первой из женщин, каждый взрослый в определенное ветром время выходил на лед и шел в одиночку. Цель такого путешествия состояла в том, чтобы найти кызат, идеальное место, которое на всем льду было предназначено Богами в Небе и в Море только для этого человека, место, где все элементы его жизни обретают смысл, давая видение такой ясности, что сам воздух становится льдом, а мудрость Неба и Моря находит место в сердце искателя, позволяя ему переносить трудности предстоящих лет.
Как-то Квелл признался Яз, что его собственное путешествие к кызату, длившееся четыре дня, привело его к ледяному шипу на стыке трех торосов. Здесь его посетило прозрение, что, если он не повернет назад, когда закончится выданная ему порция ангел-рыбы, он потеряет на ветру сначала пальцы на ногах, а затем и пальцы на руках. Яз спросила себя, не было ли это мудростью, которую должен был передать ему ритуал: нет ничего, кроме льда и еще больше льда, и если ты будешь слишком упрям, чтобы признать это и повернуть назад, ты умрешь, и твое недовольство больше не будет обременять твой клан.
Незнакомец из странно называвшегося клана Ламаркан явно не получал этого сообщения и зашел так далеко за пределы своих сил и здравого смысла, что больше не знал пути назад, к своему народу. Он, прихрамывая, добрался до лагеря Икта на вершинах утесов, где ветер кружит большой туман с Горячего Моря и очищает от зазубрин каждую складку волочащимся льдом.
— Это море — мое море. Его рыба — моя рыба. Это мудрость, которую я нашел. — Человек не испытывал страха, потому что ветер унес его вместе с кончиком носа, краями ушей и мясом губ.
Икта предложили незнакомцу тепло палатки, хотя, по правилам, любой, кто придет к Горячему Морю севера, должен быть отвергнут, потому что оно было дано Икта в день смерти Зена и не принадлежало никому другому. Этот человек продержался еще четыре дня, прежде чем холод, проникший в его кости, остановил его сердце. За это время он поделился со старейшинами некоторыми знаниями и мудростью своего народа. Так и бывает с незнакомцами. Они могут принести дары, и они могут принести опасность. И с тех пор каждый раз, когда Икта подходили к Горячему Морю, они выставляли дозор на востоке, зная, что может прийти еще больше людей из клана Ламаркан, ведь часть знаний, которыми поделился умирающий, заключалась в том, что моря, которые посещал его народ, все уменьшались, и их боги сказали им, что однажды они отправятся на поиски других.
Через какое-то время Яз вернулась к своей кровати и снова обратила внимание на звездную пыль, которая теперь рассыпалась по полу рядом со столом. Эулар усыпил ее точно так же, как заставил замолчать звезду, которую она принесла с собой из пещеры города. Яз почувствовала внезапный укол потери. У нее не было никаких вещей, кроме того, что она носила. Она похлопала себя, чтобы убедиться, что ее железный нож не пропал, но нет, его тоже забрали.[1]
Ее глаза поймали блеск, и она увидела, что они упустили одну вещь или сочли ниже своего достоинства взять ее. Серебряная игла осталась торчать сквозь меха над ключицей. Она приложила к ней палец. Единственное вещественное доказательство существования Элиаса Стержень-корня — мужчины, с которым она познакомилась при странных обстоятельствах в городе Пропавших. Он сказал, что игла приведет ее обратно к нему. Но с запертой дверью это никуда бы ее не привело.
Каким бы загадочным ни был Элиас, Яз утешала мысль, что у нее есть друг в потустороннем мире, в мире, где жил Эррис до того, как посвятил себя телу, которое он столько лет создавал для себя. И если Элиас не был лихорадочным сном, тогда чудовищный Сеус тоже существовал. Разум целого города, пусть и далекого, который стремится уничтожить ее и всех таких, как она. А вот это не утешало. Хотя Сеус тоже действовал в потустороннем мире и ничем не угрожал в пределах Черной Скалы или снаружи, в зубах ветра, где вообще не требовалось никакой дополнительной угрозы, чтобы принести быстрый конец.
Яз еще раз провела кончиком пальца по игле, а затем переключила свои мысли на более конкретные и насущные вопросы. Звездная пыль была загадкой. Неужели Эулар хочет ее проверить и для этого оставил в комнате пыль? Яз знала, как успокоить звезду, но это состояние было что-то новое. Скорее смерть, чем сон. Она напрягла свои чувства до предела, и только тогда смогла сказать, что какая-то крошечная искра в пыли оставалась. Она собрала немного пыли в ладонь и вернулась к кровати, чтобы изучить ее.
Эулар сделал что-то похожее на то, как вода превращается в лед. Точно так же, как падающая слеза вытекает из глаза, полная движения и возможностей, но становится твердой, прежде чем упасть на землю, что-то было украдено из звездных зерен в ее руке. Яз нужно было согреть их, напомнить им о жизни, которая у них когда-то была, снова научить их петь. Она понятия не имела, как это сделать.
Она обнаружила, что у нее есть время. Товар, которого почти не было в ледяных пещерах Сломанных, где опасность вторгалась в каждое мгновение тишины. Она сидела, пытаясь сосредоточиться на пыли, пытаясь мысленно вернуть ее к жизни. Она даже подумывала о том, чтобы спеть ей, но чувствовала себя слишком застенчивой, чтобы пытаться напевать сломанную версию звездной песни горстке пыли.
Вместо того, чтобы сосредоточиться на пыли, мысли Яз постоянно ускользали, чтобы сосредоточиться на судьбе Зина, Квелла и Эрриса. Неужели Эулар снова солгал о том, что клетка замедлилась, когда достигла пещеры города, или они все благополучно воссоединились с Турином в тепле уже безопасных пещер? А как насчет Майи, которая поднялась по кабелю до нее? Неужели девочка отправилась в поход по льду в поисках клана Аксит? Неужели их первая шпионка, сбежавшая из Ямы Пропавших, решила сообщить клану о своих находках?
Яз все еще перебирала варианты, когда звук приближающихся шагов снова привлек ее взгляд к двери. Она стряхнула с себя образ Турина, раздавленного падающей клеткой, и встала, чтобы встретить своих похитителей.
Дверь задребезжала, и послышался звук, как будто что-то вставили в маленькое отверстие, которое она заметила у края. Последовал громкий щелчок и звук вынимаемого предмета, после чего дверь открылась. Вошли два охранника в доспехах, Эулар последовал за ними.
— Все еще здесь? — Он улыбнулся.
Яз ничего не сказала, хотя ее взгляд блуждал по выходу.
Вслед за Эуларом вошла старуха с глубокими морщинами на лице и волосами, длинными, но редеющими, цвета железа. На ней было одеяние жреца, с полосками кожи, свисающими с обеих рук, и блестящий серебристо-серый мех на плечах, несмотря на теплый воздух. Она уставилась на Яз черными глазами, твердыми, как камни, затем показала зубы в подобии улыбки:
— Я — Мать Джеккис, моя дорогая. Отец Эулар так много рассказывал мне о тебе.
Эулар захлопнул за ними дверь.
— Я заметил, что ты все еще здесь, Яз, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. Печально, что когда мы в тепле и безопасности, с полным желудком, мы, люди, даже не подходим к барьерам, которые стоят между нами и нашим полным потенциалом. — Он постучал костяшками пальцев по металлу. — Если бы вместо того, чтобы заняться делом, которое меня позвало, я провел бы последний час в коридоре, мучая любимого тобой человека по ту сторону этой двери. Скажем, твоего брата. Как ты думаешь, ты все еще была бы сейчас в этой камере?
Яз пожала плечами, чувствуя себя странно виноватой:
— Ты сказал, что посадил нас в яму, чтобы сделать из нас воинов. Для Джейсина это не сработало. Он умер. Многие из них умерли.
Мать Джеккис фыркнула, и Эулар поморщился, что могло быть неискренним:
— Есть поговорка, что нельзя приготовить омлет, не разбив яиц. Но ты ведь не знаешь, что такое омлет, Яз? И ты думаешь о рыбьих яйцах.
— Я… — Яз прикусила язык, но в ее сознании возник образ неуклюжей птицы, расхаживающей по земле, и яйца больше глаза, и не круглые, а овальные, с кожей, которая была твердой и хрупкой… скорлупой. Она тряхнула головой, чтобы избавиться от этих образов из мира Эрриса.
— Да, не знаю. Что такое омлет?
Эулар с любопытством смотрел на нее из пустых глазниц:
— Мы — бедный народ.
— Мы? — Яз отвергла эту фамильярность. Эулар не Икта.
— Мы. Лед-племена. — Старик возбужденно замахал руками, как будто он был на встрече, и все кланы стояли в пределах броска копья от него.
Яз пожала плечами. Это была не та мысль, которая когда-нибудь приходила ей в голову. Лед-племена были всеми существовавшими людьми, и они не были бедными. У некоторых было много мехов. Другие копили железо. Даже на суровом севере Икта умудрялись выжимать богатства из моря. Мать Мазай всю долгую ночь освещала свою палатку лампой с кит-жиром.
— Мы бедны, — повторил Эулар. — Голод — обычное явление, мы умираем молодыми, моря становятся меньше и мелеют из поколения в поколение.
— Бедны. — Мать Джеккис, одетая в прекрасную одежду, с улыбкой кивнула.
— Мы не можем заботиться о наших больных, — продолжал Эулар. — Мы не можем поддерживать жизнь тех, кто родился со старой кровью, не говоря уже о том, чтобы воспитывать и обучать их. Яма — единственное место, где мы можем хотя бы приблизиться к тому, что нам нужно.
— Ты сказал, что добываешь там воинов. — Он сказал «героев», но Яз не стала бы использовать это слово. Ее руки были в крови. Она сделала трудный выбор, который запятнал ее душу. — Зачем тебе воины?
— Они нужны нам, Яз. Нам.
— Икта не воюют. — Яз нахмурилась. — Только Аксит говорят о войне. Но те дни прошли.
— А что сделают Икта, если Голин отправятся на север ловить рыбу в Горячем Море? — спросил Эулар.
— Они этого никогда не сделают.
— Голин следуют за Блуждающим Морем. Когда они теряют его след, они голодают. Если они достаточно проголодаются, то могут обратить свои взоры на север. Что тогда будет делать Икта?
— Мы повернем их обратно, — сказала Яз. — Боги в Море отдали…
— Боги отдали Икта свое море. — Эулар кивнул. — Ты знаешь, что я не родился таким? — Он прикоснулся пальцами к краям глазниц.
— Ты сказал… — Яз осеклась. Эулар сказал ей, что его бросили в яму, когда он был ребенком. — Ты соврал. Возможно, ты и сейчас врешь.
Улыбка Матери Джеккис исчезла:
— Да как ты смеешь…
Эулар заставил ее замолчать, подняв руку.
— Возможно. — В его улыбке была какая-то печаль. Он отошел от Джеккис и встал рядом с Яз у кровати. — В юности я был беспокойным. Мой клан бродил далеко на юге, даже за пределами Кас-Кантор. История, рассказанная незнакомцем, оторвала меня от семьи и заставила отправиться еще дальше на юг. Я нашел зеленые земли. Я увидел их богатства и понял, что всю свою жизнь знал только бедность и трудности. Я увидел траву и деревья. И за это преступление люди того зеленого мира лишили меня глаз. Они сказали, что их бог дал им траву, деревья, реки и зверей земли. Они сказали, что если я приведу туда своих людей, то они умрут в двух шагах от льда, и трава выпьет их кровь. — Эулар потянулся, похлопал по Яз, и нашел ее руку. Она отшатнулась, но он сомкнул пальцы на ее предплечье, его сморщенная кожа обтягивала костяшки пальцев. — Так что да, зеленый мир существует, и я видел его, когда еще обладал зрением, и мои руки помнят прикосновение и тепло того мира. Но это место крови и смерти, и, если мы хотим получить какую-то его часть, мы должны вырезать ее для себя лезвием ножа. Все равно что зарезать кита. Людям льда нужна армия, потому что все люди создают своих собственных богов, и эти боги говорят им только то, что они хотят услышать. Но правда в том, что холод продолжает усиливаться, и скоро даже Икта придется бежать перед ним. Правда в том, что только в зеленом поясе Абета под светом солнца и луны наш народ может надеяться жить и жить, чтобы надеяться.
И Мать Джеккис, чья улыбка медленно вернулась, кивнула и показала свои желтые зубы:
— Грядет война. Война, которая окрасит зеленые земли в красный цвет.
Загадочная фраза. У Яз никогда не было железного ножа, только костяной (из зуба кинжал-рыбы). И этот костяной унесла в себе Хетта…