Часть напряжения пропала, но не все. Хироки, казалось, хотел вытащить меч. Коджи не ощущал от клинка убийственных намерений, но это могло вот-вот измениться.
— Я согласен с философией Минори, — соврал Коджи.
Клинки заметно расслабились.
— Рад это слышать, брат. Прости, что спросил, но ты можешь понять, почему я должен нынче так делать, — сказал Рё.
— Конечно.
— Хорошо, — Рё выглянул наружу на закат и повернулся к их гостю. — Близится конец дня, и я уверен, что ты устал от дороги. У нас с Хироки вечером тренировка, но я прослежу, чтобы ты поел и принял ванну перед сном.
Коджи опустил голову, признавая доброту, и после прощаний Коджи остался один в огромном пространстве, уже не был уверен в том, во что раньше верил.
Коджи никогда не умел медитировать. Это навязывали ему в детстве, но сидеть на месте и пытаться отпустить свои мысли редко помогало ему. Он гораздо больше предпочитал покой, который приходил из тренировки с мечом, смешения ментального и физического. Но такие активные медитации временами были недоступны.
Он сидел в своей комнате, простой и не украшенной, пытаясь успокоить бурю своих мыслей. Он не мог перестать думать, что был виноват в беспорядках в Королевстве.
Эта мысль была глупой и горделивой. Возможно, он внес вклад, но лорды отреагировали, движимые мыслями о власти и жадности. Он сказал себе, что он был лишь часть проблемы. Но если бы он не убил Шина, ни один из ужасов последних нескольких дней не произошел бы.
Коджи заставил свои конечности замереть, борясь с желанием встать и зашагать по комнате. Фермерский дом при всех своих размерах был маленьким, и каждое его действие отмечалось другими клинками.
Его дилемма была отложена из-за ванны и еды — лучшего, что он ел за многие дни. Еда была простой, рис с рыбой из ближайшего ручья. Но он держал каждый кусочек во рту, позволяя ароматам пропитать язык.
В дороге он выживал, охотясь и собирая пищу. Пищи было достаточно, чтобы жить, и иногда попадалось мясо, убитое как раз в тот день, и оно было превосходным. Но часто его поддерживали только вяленое мясо, орехи и ягоды. Возможность поесть свежей рыбы и горячего вареного риса была ни с чем не сравнимым удовольствием, и слюна собралась во рту даже после еды.
Он вернулся в комнату к своим мучительным мыслям, но, в конце концов, сдался, когда взошла луна. Он лег спать, и сон пришел с удивительной легкостью.
Чувство предупредило его о жизни неподалеку, и он легко проснулся, рука потянулась к мечу. Он очнулся и увидел дочь фермера, Хану, тихо закрывающую дверь комнаты. Юный клинок не стал доставать меч. Девушка не представляла для него угрозы.
Она закончила закрывать дверь, опустилась перед ним на колени и поклонилась.
— Извините, что беспокою вас, господин. Я не знала, что вы уже заснули. Надеюсь, вы на меня не сердитесь.
Ее голос был мягким, но все же дрожал, и Коджи показалось, что он видел, как ее плечи тряслись в тусклом свете луны. Его разум, все еще затуманенный сном, медленно осознавал, что происходит.
Коджи не ответил, сбитый с толку, когда Хана начала раздеваться перед ним. Ее движения были быстрыми и отрывистыми, ей не хватало грации, которой обычно обладали в публичных домах, которые он посещал. За несколько мгновений она опустилась перед ним на колени, обнаженная и дрожащая, хотя в комнате было достаточно тепло. Ее руки были скрещены на груди, хотя они были слишком тонкими, чтобы все скрыть.
Все еще немного ошеломленный, Коджи думал только о том, что все происходило неправильно. Он не мог объяснить дискомфорт. Она была достаточно взрослой, по общему мнению, молодой женщиной. Он не сделал ничего бесчестного, и его тело напоминало ему, что прошло много месяцев с тех пор, как он наслаждался женским обществом. Но все было неправильно.
Он инстинктивно потянулся к ней. Она отпрянула от него, затем придвинулась к нему, удивившись, когда он протянул руку мимо нее, взял с пола ее одежду и накинул на нее.
— Господин, что вы делаете?
Коджи отодвинулся, оставив между ними немного места.
— Я не твой господин.
Неуверенность на лице Ханы опечалила Коджи.
— Но они сказали мне прийти к вам вечером. Вы не с ними?
Он снова мог соображать. Он собрал воедино то, что должен был понять гораздо раньше. Теперь он понимал, зачем она была здесь.
Его гнев вспыхнул. Испытывать его таким способом было неразумно, это указывало на слабость, присущую убеждениям Минори. Клинки не должны были так поступать, но если они ставили себя выше закона, такое было неизбежно. Большая сила была полезна только в том случае, если над ней осуществлялся больший контроль. Клинки справлялись со своими слабостями не лучше, чем любой другой человек. В сочетании с их силой такие ситуации стали бы обычным явлением.
— Я не с ними и не с тобой, — ответил он.
Новая решимость возникла на лице Ханы, она расправила плечи и повернулась к нему. Она снова разделась, но Коджи все еще видел ее неудобство.
Он потянулся, чтобы снова ее одеть, но она остановила его и притянула ближе.
Коджи отпрянул.
— Что ты делаешь?
Ее голос дрожал, она прошептала:
— Мне нужно их слушаться. Иначе они навредят или убьют мою семью. Мой отец уже едва может ходить, потому что выступил против них.
Она прильнула к нему, Коджи боролся с искушением. Его разум кричал, что это было неправильно, но он долго не был с женщиной.
Она поцеловала его в щеку, и он чуть не повернул голову, чтобы поцеловать ее в губы. Отчаянно пытаясь сдержать ненависть к другим клинкам, он отодвинул ее.
— Я не буду.
Облегчение и страх мелькнули на ее лице.
— Но я должна.
Коджи ненавидел Рё и Хироки. Минори ощутил бы отвращение к мужчинам, которые утверждали, что работали по его идеям.
— Ты была с ними?
Она кивнула со слезами на глазах.
Коджи понял, что был другой выбор. Ему не нужно было играть в их игру. Ему не нужно было мучить ни Хану, ни себя.
— Тебе не нужно этого делать. Я выступлю против них, — Коджи потянулся за мечом.
Молодая женщина снова схватила его.
— Пожалуйста, не надо. Они спят в одной комнате с моей младшей сестрой.
Коджи чувствовал отвращение, но Хана покачала головой.