— Господин канцлер, — носился вокруг сидящего Уинстона Арчибальд. Канцлер делал последние поправки в тексте, — через две минуты… — министр средств массовой информации мельком взглянул на часы. Они показали без двух минут семь часов утра. — Да. Через две минуты, когда включится красная лампа, вас будет слышно на всех радио страны.
— Вовремя мы провели массовую информатизацию, — хмыкнул Уинстон.
— Здесь не поспоришь, господин канцлер.
За несколько месяцев до начала войны, Конфедерация закончила инициативу Арчибальда, под названием «Глас божий». Она предполагала предоставление населению источников информации. Начали массово печатать газеты. Наладили радиосвязь. В каждую семью, на каких бы окраинах страны она не была, на бесплатной основе выдавали радиоцентр.
— Тридцать секунд, господин канцлер. Вы готовы?
— К такому нельзя быть готовым.
— Простите? — не понял иронию Уинстона Арчибальд.
— Да. Я готов.
— Десять секунд.
Уинстон набрал полные лёгкие воздуха и выдохнул, затем размял костяшки. Последние секунды он провёл с закрытыми глазами.
— И-и-и… Время!
Уинстон открыл глаза и несколько секунд разглядывал красную лампочку. Затем склонился над микрофоном и, не выражавшим ничего кроме спокойствия и уверенности голосом, начал речь:
— Свободные народы Вольной Европейской Конфедерации. Этим беспокойным утром к вам обращаюсь я — канцлер Конфедерации Уинстон Смит. К моему глубокому сожалению я не могу вам принести добрых вестей. Как многим уже известно, кровожадная империя под названием Дивидеандская Хартия не смогла побороть свой неутолимый аппетит и без объявления войны вторглась на нашу территорию. Их лидер, консул Гвин, не понимает, что своими действиями ввёл вереное ему государство в окончательную изоляцию. Он не понимает, что мы не очередная карликовая страна, которую можно безнаказанно присоединить к себе. Мы — суверенное государство, сознательно сделавшее свой выбор в пользу свободы. И мы будем бороться за дальнейшее право выбирать как нам жить. Наши храбрые солдаты самоотверженно сражаются против самой могущественной армады, что знал наш новый мир. Наши талантливые дипломаты делают всё, чтобы остальной мир стал под наши знамёна против врага, угрожающему всему цивилизованному миру. Наша крепкая экономика во времена великих испытаний должна стать ещё крепче. Я, канцлер Конфедерации, не имею право просить у вас помощи. Но у меня нет другого выхода. Если вы хотите внести свой вклад в победу — записывайтесь добровольцами в армию, делайте пожертвования для обороны страны, сдавайте кровь для раненных, морально поддерживаете отчаявшихся. Если нашей армии пришлось откуда-то отступить и вы попали на временно оккупированные территории, делайте всё, чтобы сделать пребывание врага на вашей земле невозможным. Ровно одиннадцать лет назад нам выпало непосильное испытание и мы с достоинством прошли его. Сегодня мы должны доказать, что это не было нелепой случайностью. Мы должны сделать всё ради нашей победы. Ради победы свободного мира. И мы победим. Потому что другого выхода у нас нет. Слава доблестным солдатам Конфедерации! И пусть нам сопутствует удача на нашем благородном пути!
Лампочка погасла и Уинстон с облегчением облокотился об спинку стула.
— Прекрасная речь, господин канцлер. Как и всегда.
— Да. Только сегодня я впервые в жизни обманул своих избирателей. На фронте полный разгром. Никто не осмелился вступить в конфликт вместе с нами. А экономику ждут большие проблемы.
— Вы им дали уверенность, что ситуация под контролем.
— Даже если это не так? Ведь это совсем не так.
— Вы сделали то, что требовалось. А об правильности выбора нас рассудят потомки.
— Верно, Арчибальд. Поэтому мы должны сделать всё, чтобы у них была такая возможность.
***
Рота понесла первые потери. Задача Бернарда заключалась в прикрытии сапёров. Они минировали мосты через реку, а так же туннели метро. Скоро их подорвут и путь к Цитадели с Восточного фланга будет перекрыт.
Подразделение укрепилось в здании церкви, выходящую на бывшую улицу Солидарности и позволяющую вести наблюдение за прилегающими кварталами. Не успели конфедераты занять позиции, как завязался бой. Оказалось, что хартийцы тоже облюбовали церковь и не собирались отдавать её просто так.
Бой был не на стороне Конфедерации, с явным преимуществом Хартии в пехоте и технике. Сапёры же уверяли, что чуть меньше чем за час они всё сделают. И Бернард дал им этот час, заплатив за него четырьмя раненными, одним убитым и одним пропавшим без вести.
Пропавшим без вести оказался второй номер Алексея. Лёша про себя ещё много раз повторит, что так вести бой снайперу нельзя. В пылу сражения молодой солдат забыл сменить позицию и продолжал открывать огонь с колокольни. В конце-концов враг начал обстреливать церковь миномётами. Одна из мин угодила прямо в колокольню, обрушив её почти до основания. Алексей долго будет искать тело боевого товарища в обломках и битом кирпиче, но всё будет тщетно. От снайпера осталась только винтовка.
Циничная строчка в отчёте «пропавший без вести». Отчёт, до которого никому не будет дела. Потому что ни родственников, ни близких у солдата не осталось.
Отступив за Вислу и вернувшись в Цитадель, Алексей стал требовать у Бернарда замену павшего снайпера. Командир дал ясно понять, что структуру роты менять не собирается, так как это повредит слаженности солдат. Что же касается пополнения, то ими руководил Оскар, поэтому Бернард отправил Лёху к майору.
Войцеховский как раз дочитывал отчёт. Мосты подорваны, тоннели затоплены. Если враг предпримет попытку форсировать реку на этом участке, то понесёт тяжёлые потери. Несмотря на бодрый вид офицера, под его глазами начали формироваться тёмные круги, а сам он периодически клевал носом. За всё время обороны города он так и не ляжет спать.
— Шкипер, — обратился к майору Алексей и отдал честь, — мой второй номер двухсотый. Нужна замена.
— Во-первых, — монотонным голосом начал Войцеховский, — не двухсотый, а пропавший без вести. Во-вторых, нет у меня для тебя людей на замену. Думаешь ты единственный не доукомплектованный снайперский взвод? Они как-то справляются, справляйся и ты.
— Майор, мне кого угодно. Хоть зелёного новобранца. Я его научу. Потому что без пары снайпер слепой как крот.
— Леший, — повысил голос Оскар, — или ты разворачиваешь свою задницу и чешешь на выход, или пойдёшь таскать боеприпасы, как солдат, не понимающий приказы вышестоящего командования. Понял? Или после боя туго соображаешь?
Для Алексея переносить пудовые ящики было хуже смерти.
— Так точно, господин майор, —
протараторил Алексей. — Простите за беспокойство. Разрешите идти?
— Разрешаю, — бросил Войцеховский, не отводя взгляд с отчёта.
С паршивым настроением Алексей начал думать как ему теперь действовать одному, но как только скрипнула дверь и Лёша почти покинул зал, майор его окликнул:
— Постой.
— Да, господин майор, — развернулся на сто восемьдесят градусов Алексей и вытянулся по стойке смирно.
— Ты действительно готов взять под командование кого угодно?
— Разве что кроме консула Гвина. Боюсь рука случайно дрогнет и произойдёт несчастный случай.
— Что же, — усмехнулся Оскар, — тогда подожди.
Майор что-то шепнул на ухо связисту и тот быстрым шагом направился прочь из зала. Не успел Алексей заскучать, как двери снова отворились. Лёша ожидал, что в проёме появится кто угодно: светлоглазый поляк или же белокурый немцев, широкоплечий француз или стройный чех. Да хоть кто-то из мигрантов, осевших в Европе до «Момента Х». Кого угодно.
Но не её.
— Нет… — только и смог выдавить Алексей.
Саманта несмело вошла в зал, скрестив ладони в замок. Глаза кротко изучали немногих присутствующих. Увидев Алексея, ей пришлось приложить немало усилий, чтобы не ускорить шаг и крепко-крепко обнять. Девушка слегка улыбнулась. Лёша же не мог собрать мысли в кучу. Словно в дурном сне он не мог понять, почему Оскар предлагал на замену именно её.
— Я готов удовлетворить вашу просьбу, мисс, — начал Войцеховский. — С завтрашнего утра вы переходите в роту младшего лейтенанта Бернарда, в должность помощника снайпера. Вторым номером снайперского взвода под руководством сержанта Алексея. Вы согласны?
— Да, господин майор, — немного подумав, ответила Саманта.
— А я нет, — вклинился Алексей, глядя из-под лба хмурым взглядом.
— Леший… — попытался сказать майор.
— Шкипер, — перебил его Алексей, — можно вас на пару слов?
Оскар недобро взглянул на Лёшу, но ничего не сказал, и оба вышли в тёмный пустующий коридор.
— Тебя бы по хорошему на гауптвахту отправить, — отрезал майор, когда закрылись двери. — Но мы сейчас не в той ситуации. У тебя две минуты и не секунды больше.
— Ты какого хрена творишь, Войцеховский? — прошипел Алексей, уже не сдерживая себя.
— Выполняю твою и её просьбу.
— Какую ещё её просьбу?
— Пока ты в городе воюешь за светлое будущее, твоя подружка достала уже весь штаб. Лично меня она пять раз просила отправить на передовую в качестве полевого медика. Какой полевой медик? Их щёлкают как мух. Даже у такой скотины как я не хватит совести послать её на смерть. Вот и придумываю отговорки, что, мол, всё переукомплектовано. Но я вижу, что она не дура и видит лож. Леший, ещё немного и от её похождений я пущу себе пулю в висок.
— И поэтому ты отправляешь её воевать снайпером? Человека, не прошедшего даже курс молодого бойца? Не нюхавшего пороха? Не готового убивать?
— Тут как посмотреть, — ухмыльнулся Оскар. — В отчёте Бернарда я узнал, что этот ангелочек ударил хартийца скальпелем прямо в глаз. Тут не каждый солдат на такое решится. Может только по отношению к тебе она тепла, а к другим сущий демон? Вспомни. Замечал ли ты что-то такое?
Алексей сглотнул. Он не хотел соглашаться с майором, но в его словах была доля истины. И от этой истины становилось ещё страшнее.
— Вижу я в чём-то прав. А теперь давай посмотрим правде в глаза. Все мы без пяти минут покойники. Ты, я и она. Давай хотя бы сейчас, когда всем смерть не двусмысленно дышит в затылок, не будем запрещать делать то, что мы хотим. Если она без колебаний согласилась вместе с тобой убивать, значит никто не в праве ей это запретить.
— Я хотел уберечь её от всего этого. Защитить. А в итоге привёл в самое пекло. Так ещё и не запрещаю встать под кровавый поток. Что я за бесхребетное ничтожество такое?
— Как по мне, так рядом с тобой она будет в наибольшей безопасности. Ты же её любишь?
— Умереть готов.
— Вот, — протянул майор. — А значит сделаешь всё, чтобы она выжила. Вопрос исчерпан?
— Нет, майор… Я не могу ей такое позволить.
— Но и не в праве запретить. Пойдём.
Войцеховский достал из тумбочки небольшую книжку в тонком переплёте. Алексей узнал в ней воинский устав. Оскар подошёл к Саманте и смерил взглядом. Девушка глаз не отвела, стоя ровно, с гордо поднятой головой.
— Положи правую руку сюда, — указал майор на устав. Бледная ладонь легла на форзац. — Та как ты солдат, то должна принести присягу. Но в нашей ситуации придётся сделать так. Повторяй за мной. Я, дальше называешь своё имя и фамилию.
— Я, Саманта Смит, — слегка дрожащим голосом повторила она.
— Вступаю на военную службу.
— Вступаю на военную службу.
— И торжественно клянусь народам Конфедерации.
— И торжественно клянусь народам Конфедерации.
— Всегда быть верной и преданной им.
— Всегда быть верной и преданной им.
— Добросовестно и честно выполнять свой долг.
— Добросовестно и честно выполнять свой долг.
— Неуклонно выполнять Конституцию Конфедерации.
— Неуклонно выполнять Конституцию Конфедерации.
— Сохранять государственную и военную тайну.
— Сохранять государственную и военную тайну.
— Клянусь, что никогда не предам народы Конфедерации!
— Клянусь, что никогда не предам народы Конфедерации!
После этого в зале на секунду всё стихло. Саманте вдруг стало больно смотреть на грозное лицо майора, в глазах начало щипать и покатилась маленькая слеза. Оскар сделал вид, что этого не заметил.
— Поздравляю, рядовой Смит. Добро пожаловать в Вооруженные Силы Конфедерации.
— Благодарю, господин майор, — улыбнулась Саманта.
Алексей так ничего и не сказал, стоя чернее тучи и думая во что всё это в итоге выльется.
***
В дневнике Ян запишет короткую строчку, полностью описывающую его и общее моральное состояние: «Лучше несколько месяцев без прерывно наступать, чем несколько часов беспорядочно драпать».
Многие солдаты так и думали, бредя в длинных колоннах на запад, на перегонки с машинами, танками и утренним солнцем. Многие уговаривали Буткевича принять бой, взывали к офицерскому долгу и чести. Полковник же оставался верен простой Кутузовской дилемме где верным был только один выбор — сохранить армию. Поэтому армия двигалась в Люблин.
По пути солдатам Конфедерации встретился обгоревший танкист. Волосы практически все сгорели, с лица свисали куски кожи, некогда светлая форма стала чёрной от копоти, а от самого солдата несло удушливым запахом гари. Переборов боль, он рассказал, что его танковый батальон отправили задержать наступление хартийцев, что шли во фланг всей группировке. Противник действительно не ожидал танковой атаки и отступил, но командир батальона допустил одну оплошность: недооценил противника и отдал приказ его преследовать. Это для всех стало роковой ошибкой. Танки угодили в засаду и без прикрытия пехоты за несколько минут были полностью уничтожены. Выжил только один танкист. Буткевич отправил его к медикам, мысленно понимая, что с такими ранами бедняга будет мучаться всю оставшуюся жизнь.
В Люблин основные силы прибыли ближе к вечеру. Организовав взаимодействие с пятой дивизией, все готовились оборонять город. Но когда полковнику пришёл доклад разведки, что основные силы хартийцев просто обошли город с запада, с целью их дальнейшего окружения, Буткевич не удивился. На месте Эрвина он бы поступил так же.
Приказ оставить город без боя и отступить к устьям рек Вислы и Вепш дался не легко. Но если конфедераты не успеют выйти к намеченной цели раньше хартийцев — они окажутся в ловушке, а значит полностью уничтоженными.
***
Говорят, что на войне становятся самим собой. Маска, невольно надетая в мирной жизни, спадает и оголяются вся истинные черты человека.
Была ли Саманта убийцей? Кровожадным монстром, жаждущим крови? Алексей уже который раз задавал себе этот вопрос. Раньше он не задумываясь ответил бы, что это вздор и вымысел. Но теперь маски сброшены. За вездесущим оптимизмом Алексея показалась смертельная усталость и желание найти покой. Что же касается Саманты, то Лёша понял, что она не хотела оставаться в стороне, когда самый дорогой для неё человек пачкает руки. Девушка хотела разделить с ним эту ношу и по мере сил сделать легче. Помочь покончить с нахлынувшим безумием раз и навсегда.
Всю ночь и день Алексей объяснял Саманте принцип работы винтовки, её характеристики, тактику снайперского взвода, методы, хитрости. Какого место их пары в общей картине, что нужно делать в определенной ситуации и как выжить даже там, где казалось бы нет выхода. Лёша понимал, что такому за день не научить, но Саманта очень старалась понять всё снайперское ремесло.
Ночью Алексей представил новобранца своей роте. Вопреки опасениям, Бернард и подчинённые приняли Саманту с радушием.
— Леший, как ты мог её прятать от нас? — восторженно причитал один солдат, вгоняя Саманту в краску.
— Теперь краснопузым точно хана, — заливался смехом другой. — Каждого очарует, а затем перегрызёт глотку.
Солдаты всё расспрашивали и расспрашивали об американке, а девушка не успевала отвечать на сыпавшиеся вопросы. Выяснилось, что несколько человек из роты были на постановке «Ромео и Джульетта» и они хорошо запомнили как играла Саманта.
— Слушай, — перебил всех Бернард, обращаясь к девушке, — у нас же у всех есть прозвища. И на войне с братьями по оружию можно обращаться только по ним. Суеверия, но кто на войне не суеверен? Я считаю, что тебе отлично подходит кличка «Джульетта». Ты как считаешь?
— Если все остальные не против, — слегка улыбаясь ответила Саманта, — то я согласна.
Прозвище поддержали дружным рокотом, да настолько, что Бернард едва успокоил подчинённых. Так начиналась история снайпера с прозвищем Джульетта. В последствии многие будут доказывать, что эта личность выдумка, миф или пропаганда Конфедерации. Но пускай все они спросят у Саманты, так ли это?
Рота получила приказ охранять периметр крепости, поэтому снайперский взвод решил выдвинуться на охоту. Маневрируя узкими улочками и переулками, избегая вражеские отряды и патрули, они вышли на окраины города возле парка имени Пилсудского. Зайдя в подъезд одного из домов с разрушенной от авиабомбы крышей, Алексей остановил Саманту. Он ни как не мог привыкнуть, что она теперь такая. В камуфляжной форме, в едва не спадающих сапогах, в маскхалате, еле подошедший на её узкую талию. Руки крепко держали винтовку, а в глазах читалось желание наконец найти свою первую жертву. Нет. Не такой он встретил её тогда в упавшем самолёте. Совсем не такой.
— Ещё раз, — тихим голосом обратился он к ней. — Что ты держишь в своих руках?
— Сколько раз ты ещё меня будешь об этом спрашивать? — нахмурилась Саманта.
— Во-первых не ты, а вы. На вылазках я для тебя командир и мои приказы выполняться без вопросов и выдриков. Во-вторых, я буду спрашивать столько, сколько посчитаю нужным. Ещё не хватало, чтобы по какой-то глупости тебя убили.
Саманта молчала, тихо сопя.
— Так что ты держишь в своих руках?
— Снайперская винтовка винтовка с оптическим прицелом. Blaser 93 LRS2. Вариант Blaser Tactical 2. Весит пять килограм. Калибр 7,62×51 миллиметров. Перезарядка с помощью продольно скользящего поворотного затвора. В магазине пять патронов. На ствол установлен глушитель, — не задумываясь, отчеканила каждое слово Саманта.
— Что входит в твоё снаряжение?
— Личное оружие, включая пистолет и штык нож. Бронежилет третьего класса защиты. Каска четвертого класса защиты. Портативная рация, от которой сейчас нет толку. Боеприпасы, половина которых не прикосновенный запас. Медицинский комплект, для оказания себе первой помощи. Туда входит турникет, два бинта, ампула с обезболивающим и адреналином, а так же два шприца.
— Каково призвание у снайпера?
— Сделать единственный меткий выстрел, который решит исход войны.
— Как работаете снайпер?
— Делает один, в самом крайнем случае два выстрела, а затем меняет позицию.
— Почему он так делает?
— Потому что всегда есть риск, что его позицию обнаружат и уничтожат.
— Почему ты решила начать убивать?
— Потому что Хартия несёт за собой зло и я хочу это остановить.
— Какова твоя самая основная задача?
— Оставаться в живых.
— Почему?
— Потому что от моей смерти не будет никакой пользы, а будучи живой, я всегда могу принести вред врагу. И… — Саманта замялась.
— И? — удивился Алексей. Больше ничего отвечать не требовалось.
— И моя смерть сделает вам очень больно, господин сержант.
Лёша поник.
— Да, Джульетта, — собравшись с мыслями, ответил Алексей. — По этому ты должна выжить.
— Леший.
— Что?
— Пошли наверх, а то так всю войну проболтаем.
— Ступай за мной и очень осторожно.
В крыше чердака и в полу зияло две огромных дыры, будто древний исполин по неосторожности наступил сюда своей могучей ногой. По деревянному полу валялся различный строительный мусор, осколки стекла и собиравшаяся здесь годами грязь. Здание пустовало уже десяток лет. Да и сами окраины города долгое время были нелюдимыми. Вся жизнь кипела в центре, а здесь встретить человека считалось событием. Теперь же Варшава полностью обезлюдила. Как тогда. Одинадцать лет назад. Но только сейчас её ухоженные улицы периодически сотрясались от коротких, но жарких боевых столкновений.
Алексей слегка выглянул в пустую оконную раму. Снайперской паре сопутствовала удача. Прямо напротив, между густых парковых деревьев, стал на отдых вражеский отряд. На фоне только выпущенного с завода БТР-а, с огромной белой буквой «G» нарисованной на башне, за накрытым чистой скатертью столом, проводил досуг пехотный взвод. Несмотря на высокое обеспечение в провианте и жалованье, высокой дисциплине, армия Хартии всё равно скатилась в мародёрство. На столе лежали далеко не армейские сухпайки, а отобранная у местных жителей еда и алкоголь. Во главе стола сидел офицер. Его лицо обильно намазали пеной для бритья и солдат тщательно выбривал острой бритвой скулы своего командира. Игнорируя деликатный процесс, хартиец громко смеялся и регулярно опустошал ёмкость с алкоголем. Второй офицер, заместитель командира, был в стороне от шумной компании. Рядом с ним стояла испуганная девушка, протягивая драгоценности, в надежде выменять хоть немного еды. Офицер надменно улыбался, уже представляя как золотые бусы украсят шею его любовницы.
— Отлично, — сказал Алексей, спрятавшись за стеной. — Они думают, что в тылу для них опасности нет. Сейчас мы их переубедим. У нас две цели. Один офицер за столом, другой чуть в стороне от БТР-а. Выбирай кто будет твой целью. Только быстро.
— Второй.
— Отлично. Ставь винтовку на сошки и целься.
Саманта выглянула из окна и закрыла один глаз. В снайперском прицеле лицо офицера занимало почти всю оптику. Девушка могла увидеть на его щеках родинки и несколько шрамов, полученных за много лет сражений. Сейчас верный последователь дела Хартии был полностью в её власти. Сейчас только Саманта решала: жить ему дальше или же умереть быстро и безболезненно. Палец девушки лёг на курок. Приговор вот-вот должен быть объявлен.
— Подожди, — прервал её Алексей. — Пусть отдаст ей еду.
Офицер вырвал у девушки бусы и бросил в густую траву несколько консерв. Та на карачках принялась их искать, под заливистый смех солдата Хартии.
Саманта задержала дыхание и медленно нажала на гашетку. Удар в плечо, тихий стук и одновременное попадание в голову. Смех офицера оборвался на самой высокой ноте и его тело принял зелёный ковёр парка. Найдя консервы, девушка звонко вскрикнула от омерзения и убежала. Почти сразу после выстрела Саманты выстрелил и Алексей. Пуля угодила прямо в кадык, офицер начал захлёбываться в собственной крови, алая масса попала на белую скатерть и на лицо подчинённого. Хартийцы побледнели, но уже через секунду повскакивали из-за стола и быстро занимали укрытия.
— Плохо, — скривился Алексей, — я целился в грудь. А ты молодец. С почином, так сказать.
— Спасибо, — отстранённо ответила девушка, разглядывая через прицел остывающий в траве труп. Из пробитого черепа вытекал мозг, окрашивая траву в розовый цвет. — Умер как тот мальчик, — сказала себе Саманта. — По крайней мере теперь мы за него отомстили.
— Уходим, — категорично заявил Алексей и повесил винтовку на плечо. — А то ещё подкрепление вызовут.
***
Спустя сутки форсированного марша, неся потери от авианалётов и стычек с передовыми группами врага, вторая и пятая дивизия пересекла реку Танев и собиралась войти в небольшой город с гордым названием Сталева-Воля. Но надежда хоть на несколько часов перевести дух оказалась напрасной. Разведка донесла, что хартийцы северо-западнее навели переправу и их авангард уже вошёл в город. Буткевич собрал офицеров, для обсуждения дальнейшего плана действий.
— Сегодня наконец-то у вас появится возможность показать мне, чего стоили ваши уговоры дать бой хартийцам, — эти слова заметно подбодрили командиров. — Будем выбивать их из города. А затем постараемся ликвидировать плацдарм. Первая и третья дивизия сообщили, что они отходят к городам Мелец, Дембица и Ясло, где постараются возвести новые оборонительные позиции. И чем дольше мы будем здесь сдерживать Хартию, тем легче нам будет на подготовленных к обороне рубежах. Есть ещё у кого-то вопросы по поводу оперативной обстановке?
— Да, господин полковник, — ответил Ян. — Что с центральным фронтом? Что с восьмой дивизией и Варшавой?
— По слухам там ещё идут бои. Но я бы им не доверял. Похоже восьмых застали врасплох и взятие Варшавы лишь вопрос времени.
— Но тогда они выйдут к Кракову и просто прижмут нас к горам.
— Значит в наших интересах, чтобы верховное командование прикрыло кем-то наши задницы, пока мы выходим из одного окружения в другое. Перейдем к тактике. Ян, твои люди должны выбить их из города. Разведка доложила, что их несколько сотен. Справитесь?
— Плюс, — кратко ответил Ян. Полк капитана валился с ног от усталости, но в том, что задачу они выполнят, он не сомневался.
— Остальным приказываю развернуть круговую оборону, артиллерийские позиции и оказывать посильную поддержку штурмующим город. На подготовку пол часа. Разойтись.
Конфедераты осторожно входили в город и вскоре в центре завязалась перестрелка. Солдаты Хартии быстро осознали, что численный перевес на стороне врага и понеся потери отступили в сторону переправы. Радость от быстрой победы быстро сменилось гнетущим молчанием, когда вдалеке послышался рёв двигателей десятков танков. И это были не союзные танки.
Ян запрашивал поддержку артиллерии, но артиллеристы не успели развернуть позиции. Браня на чём свет стоит не расторопность командиров, капитан приказал готовить противотанковые средства. Город нужно было удержать.
Ян уже прикидывал какие тяжёлые потери понесёт его полк при этом штурме, как вдруг его рация опять зашипела. Оттуда звучал голос полковника:
— Капитан, как слышно?
— Отличная слышимость, полковник.
— Сейчас над вами пролетит дрон. Не сбейте его с перепугу. Плюс?
— Принял.
— Держись там, Ян. На тебе сейчас весь южный фронт стоит.
— Рано меня хоронишь, Йорис, — засмеялся Ян и выключил рацию.
Через несколько минут, разрезая четырьмя крошечными пропеллерами воздух, над крышами домов появился маленький управляемый дрон. Но вопреки ожиданиям Яна, он летел не с севера, а с юга. Сделав полукруг над позициями конфедератов, он полетел в сторону движущихся танков. Не успел он скрыться, как с того же юга загрохотали пушки и над городом пролетело несколько снарядов. Затем ещё несколько. А потом небо заполонили десятки ярких вспышек, соизмеримых свечению мифических звёзд. Словно раскат грома, снаряды в унисон разрывались на позициях противника, тем самым сорвав едва не начавшуюся танковую контратаку.
— Как тебе моя симфония, капитан? — спросил Яна насмешливым голосом непонятно откуда взявшийся невысокий солдат в тёмно-коричневой форме.
— Ты ещё кто такой? — рявкнул Ян, потянувшись за пистолетом.
— Вы, поляки, ко всем так не дружелюбны? — спросил его солдат, не переставая улыбаться. — Или только к боснийцам? Согласен, виолончелисты немного стратили, но мы же только учимся, прежде чем выступать в Большом театре.
— Балканский доброволец? — боясь ошибиться, спросил Ян.
— Бинго, капитан. Прости, когда я руковожу своими парнями, то совсем забываю устав. Я бригадирБригадный генерал. Нестор Водечка. Командир первого артиллерийского полка Балканского союза. Мы встретились с вашими друзьями у подножия Карпат, и они не двухсмысленно намекнули, что вам здесь не помешает помощь. Прибыли как только смогли.
— Вы очень вовремя. Слушай, бригадир, а можешь повторить концерт? Боюсь, хартийцам не дошёл посыл симфонии.
— Говно вопрос, капитан, — оскалился дьявольской улыбкой Нестор.
***
В начале жизненного пути мы на ощупь изучаем мир. Пытаемся понять его правила, что такое хорошо, а что плохо, ошибаемся, обжигаемся, разочаруемся, делаем выводы и так по кругу. Дальше мы пытаемся найти в нём смысл, делаем для себя цель, жизненное кредо и пытаемся жить теми идеалами, что кто-то или что-то в нас заложили. А затем из-за недостатка воли или поддержки мы ломаемся, предаём свою мечту, за что судьба непоколебимо нас наказывает.
Оскар был слабым и сломанным человеком. Судьба его наказала. Заставила быть сильным и неоднократно показывать сильные лидерские качества.
Несмотря на пасмурную погоду, день выдался тёплый. На набережной, почти в самом центре города, дул лёгкий ветерок и щекотал начинавшие образовываться у майора залысины. Шум широкой реки смешался с плачем и всхлипами. К самой реке хартийцы согнали несколько сотен гражданских. Только женщины и дети. Мужчин расстреливали во избежание сопротивления. И не только их.
У ног Оскара лежал трупик с простреленной спиной. Мальчику хватило глупости побежать на встречу Войцеховскому и солдаты Хартии не задумываясь изрешетили ему спину. Ребёнок вскрикнул и больше не издал ни звука. По ровным плиткам мостовой потекла густая кровь.
Майор не вздрогнул, лишь мимолётно взглянув на мальчика. Сейчас его не пугали ни выстрелы, ни десятки стволов направленных в его сторону, ни страх за свою жизнь, что могла оборваться в любой момент. Цепляться за жизнь он перестал ещё одиннадцать лет назад и был готов встретить свой конец в любой момент.
Позади майора снайперская группа и две роты незаметно занимали позиции и ждали приказа открыть огонь. Хартийцы понимали это и как можно лучше прятались за спинами гражданских. Боролись за дело Хартии любыми методами.
— Нашли над кем издеваться, — хмурясь, прошептала Саманта, выцеливая хартийца. Солдат сжимал огромной ладонью голову девочки, полностью закрыв ей рот. Второй рукой он подставил к её голове пистолет. Малышке только и оставалось, что безмолвно глядеть на Войцеховского и плакать.
К майору вышел офицер Хартии. За коротким диалогом стало ясно, что обороняющим Варшаву предлагали сдаться, в обмен на жизнь мирного населения. Все понимали, что это враньё. Информация о массовых расстрелах достигла даже изолированную восьмую дивизию. Оскар не мог спасти всех. Но по крайней мере этих людей он спасёт.
Выкрикнув кодовую фразу: «Кушать подано!», он выхватил нож и напрыгнул на офицера. Снайперы выстрелили одновременно, пехотинцы с ревущим криком побежали в рукопашную.
Прицел Саманты качнулся. Через несколько секунд она увидела как девочка сидела возле истекающего кровью трупа хартийца и уже не сдерживая себя во всю ревела.
Ещё одна спасённая жизнь.
Ещё один протест против произвола грёбанного мира.
Офицер Хартии был на редкость сильным соперником. Оскара едва не зарезали собственным ножом. К счастью, на помощь вовремя подоспел Бернард, забив хартийца прикладом, оставив от некогда благородного лица лишь кровавую массу.
— Спокойно, младший лейтенант, — сказал Войцеховский, подымаясь. —Давай без фанатизма. Мы же могли взять его в плен.
— Такие уроды не заслуживают права на жизнь, — прорычал Бернард, тяжело дыша.
Остальные Конфедераты тоже разделяли мнение командира. В хартийцев стреляли, кололи, душили, ломали кости и выдавливали глаза. Делали так, чтобы они как можно больше мучались перед смертью и резня продолжалась до тех пор, пока последний солдат Хартии не пал замертво.
Майор через слёзы и всхлипы женщин понял, что их трупами хотели отравить реку, тем самым отрезав защитников от единственного источника воды. Теперь гражданские были в безопасности. Но на долго ли? Взглянув в заплаканные глаза девочки, майор понял, что выбора у него особо и нет. В городе их ждала смерть либо от голода, либо от расстрельных команд хартийцев. Поэтому Оскар принял решение разместить гражданских в подвалах крепости. Ведь солдаты Конфедерации клялись защищать мирное население. Пора было исполнять своё воинское призвание.
***
Начинался четвёртый день войны. Ещё один из бесконечных дней не менее насыщенный событиями чем предыдущие и последующие. Вторая и пятая дивизии закрепились в Сталевой-Воле и сдерживали яростные атаки противника, рвущегося дальше на юг. Потери с обеих сторон были огромны. Но всё же конфедераты потеряли бы намного больше людей, если бы не помощь артиллерийского полка балканских добровольцев.
Бригадир Нестор Водечка с напыщенным артистизмом командовал полутора тысячью солдатами, пятьюдесятью орудиями и разведсредствами, включая несколько дронов и беспилотников. Говорили, что до войны он был одним из самых известных дирижёров. Это оставило свой след во время несения службы. Когда начинался координированный обстрел, Нестор доставал дирижёрскую палочку и руководил расчётами орудий. Его подчинённые уже ничему не удивлялись и на автоматизме выполняли приказы. Беглый огонь, поражение стационарной позиции, подавление, разрушение переправ, контрбатарейная стрельба, смена позиций. Такова она нелёгкая профессия артиллериста.
Полковник Буткевич планировал контратаку с целью уничтожения плацдарма на реке Танев. Но потрёпанные войска не могли себе позволить полномасштабную атаку. Поэтому было сформировано несколько десятков мобильных групп. В их задачи входило обнаружение позиций врага, внезапные атаки и такой же неожиданный разрыв контакта с противником. Одну из таких групп возглавил капитан Ян, дабы самому убедиться в эффективности инициативы полковника.
Солнце пряталось за тонкой линией деревьев, периодически поглаживая лучами правую щеку Яна. Пехотинец, идущий впереди капитана, медленно ступал по влажной от росы траве, внимательно высматривая всевозможные ловушки, места для засад, позиции противника и прислушиваясь к каждому подозрительному звуку и шороху. Идущие за ним солдаты с напряжённым молчанием вели наблюдение за своим сектором. Гранатомётчику вечно приходилось пригибаться, иначе его массивная труба зацепалась за стволы веток. Замыкающим шёл задом наперед пулемётчик, предотвращая внезапную атаку в тыл.
Пехотинец резко остановился, будто поражённый разрядом тока. Затем поднял правую руку и вытянул, будто лесной хищник, голову. После чего резким прыжком спрятался за деревом. Его примеру последовали остальные члены группы.
О причинах странного поведения солдата долго догадываться не пришлось. Вскоре по всей округе послышалось рычание танкового двигателя и через некоторое время на дорогу выкатился хартийский танк.
Дополнительная система защиты, длинная пушка и качавшийся на тёмно-зелёной башне тяжёлый пулемёт. На пыльной броне всевозможные знаки отличия, от красных полос, до белой большой буквы и патриотической надписи восславлявшей консула.
Ян заметил в поведении танка странности. Машину бросало из стороны в сторону, иногда она слишком резко газовала, а несколько раз и вовсе заглохла. Но думать о причинах времени не было. Гранатометчик уже достал потрёпанный временем Javelin и высматривал в прицеле цель. Внезапно стрелок недовольно простонал и сплюнул. Из соседней лесополосы вышел отряд хартийцев в несколько раз превышавший группу капитана. Вступать в бой не было никакого смысла. Их просто бы задавили числом.
Ян уже собирался отдавать приказ на отход, как тут произошло что-то странное: хартийский танк начал стрелять по своим. Снаряд попал в самую гущу их боевого построения, а пулемёты косили опешившую пехоту. Теперь танк ещё больше заинтересовал капитана и чтобы разобраться что происходит, нужно было добраться до экипажа раньше хартийцев, что пока не отошли от первого шока.
Солдаты Хартии пытались обойти танк, открыть люк и забросить туда пару гранат, но их сразили пули конфедератов. Оказавшись между двух огней, враг методично уничтожался.
— Прекратить огонь! — крикнул Ян.
Капитан окинул взглядом поле. Между дымящихся воронок лежали одни трупы, бесславно принявших здесь свой последний бой. Никто и не вспомнит, что здесь кто-то погиб. Танк тихо тарахтел двигателем, ожидая дальнейшее развитие событий. Солдаты Конфедерации с нескрываемым опасением смотрели на него в ответ.
— А в нас он стрелять не будет? — спросил Яна один из солдат.
— Сейчас узнаем, — ответил капитан и вышел из укрытия.
Стальной монстр, монотонно урча, выжидающе смотрел на Яна. У самого капитана слегка сосало под ложечкой от непредсказуемой машины. Ещё никогда он не видел хартийский танк так близко. Не дойдя пары метров, люк танка со скрипом отворился и оттуда высунулась чернявая голова с длинными тёмными косами. Пока Ян пытался понять что происходит, девушка хитро улыбнулась и выпрыгнула на крышу танка. Вместо устоявшейся для капитана формы на ней было широкое разноцветное платье, что своими воланами доставало до дула.
«Цыганка. Цыгане украли у хартийцев танк!»
Эта мысль настолько рассмешила Яна, что он во весь голос залился хохотом. Пока капитан смеялся, из башни выпрыгнуло ещё два цыгана. Их глаза горели непреодолимым желанием встрять в очередную авантюру.
Через несколько минут отряд Яна и ромы разговорились. Выяснилось, что танк по неосторожности заехал прямо в цыганский табор, едва не раздавив барона и баронессу. Такой наглости жители табора стерпеть не могли. Толпа накинулась на танк, закрыла смотровую щель, взломала задраенный люк и связала до смерти перепуганный экипаж. После цыгане стали думать, что делать с танком и решили, что лучше отдать его конфедератам.
— Может вы нас и не любите, — продолжала цыганка. — Но, по крайней мере, не трогаете. А что эти будут с нами делать, мы знаем. Уже всех изгнали со своих земель. Так что держите. Бейте этих шайтанов с их новым порядком!
— Спасибо вам. От всей армии. Вот только что вы сделали с танкистами?
— А мы их перевоспитываем. Когда поймём, что пакостить не будут — отпустим.
Ян нервно взглотнул, представляя, что делают с теми бедолагами, но ничего не ответил. Раз уж против Хартии стали цыгане, значит она точно обречена.
На прощание цыганка обняла капитана и махнув рукой, скрылась в густой зелени. Ян махал в ответ, пока не понял, что цыганка стащила у него пистолет. Но капитан особо не расстроился. Обмен пистолета на танк казался выгодным, не так ли?
***
Рацион защитников Варшавы, в условиях полного окружения и осады, сильно урезали. Доходило до того, что на день выдавали пачку безвкусных галет и флягу воды. Воду очищали дезинфицирующими таблетками. Говорили, что они способны сделать её пригодной для питья даже после загрязнения нефтью. Правда вкус у воды становился настолько ужасным, что некоторых начинало тошнить.
За скудным завтраком Алексей и Бернард разговорились на так мучавших сейчас всех вопросы, о которых в мирной жизни никто бы не задумался.
— Как ты думаешь, Медведь, почему хартийцы так жестоки с нами? Особенно с мирным населением?
— Я думал над этим, Леший, — ответил Бернард, кривясь от горькой воды. — Сначала я объяснял себе, что они таким образом хотят показать своё превосходство. Но тут всё намного глубже. До войны простые хартийцы ничего о нас не знали. Они же начали войну, наивно веря, что несут нам цивилизацию. Но когда заняли первые города, увидели, что живём мы не хуже. Дома такие же красивые, улицы такие же ухоженные, дороги такие же ровные, канализация так же бесперебойно работает, а простые люди жили так же беззаботно. Жили… — вздохнул Бернард.
— Так пускай тогда разворачиваются и сваливают, — бросил Лёша.
— Наивный ты, Леший. Ты же знаешь их лучше, чем все мы. Некоторые из них служат Гвину уже одиннадцатый год. Каждое убийство они прощают себе, во имя лучшего мира. И теперь, когда они здесь, им очень сложно уместить всё это в голове. Они действительно не понимают, что здесь делают. Но признать, что их обманывают? Обманывают одиннадцать лет? Тогда какой в их существовании был смысл? Любой человек будет глушить эти вопросы и делать всё, чтобы их больше не возникало. Поэтому они разрушают города, убивают и насилуют. Потому что по-другому их ценностям придёт конец.
— Они такие мудаки, пока в наступление. Когда хорошенько получат в морду, в голову сразу вернуться неудобные вопросы. И тогда окончание войны лишь вопрос времени.
— Ещё одна причина уничтожать их как можно больше?
— А ты как думал? — ухмыльнулся Алексей.
— Особенность нашей войны заключается ещё в том, что она ведётся не за какую-нибудь газовую скважину или клочок суши. У нас война мировоззрений. Они хотят чтобы вся Европа обслуживала узкий круг людей по их мнению достойных этого. Мы хотим, чтобы каждый нашёл своё место в мире. Их взгляды на жизнь искажены многолетним обманом. Нам же всегда говорили правду, какой бы горькой она не была.
— Как ты думаешь, в тылу знают как у нас дела? Думают как нас спасти?
— Не знаю. Майор как обычно ходит хмурым, а это ни о чём хорошем не говорит.
— Пусть уж пошевелят своими задницами. Я пока ещё хочу с Джульеттой пожить. И твоей светлой голове никак нельзя позволить пропасть. Ты кем был до войны, командир?
— Два года учился в военной академии. Но наука войны мне давалось тяжело, поэтому в высший офицерский состав попасть не удалось. До этого жил скучной жизнью в Реймсе.
— Как это? — удивился Алексей. — Неужели за одиннадцать лет ничего интересного с тобой не произошло?
— Ничего интересного, что бы тебя заинтересовало. Обычная рутина. Особенно глядя что сейчас происходит, я понял как скучно жил. Меня ведь даже дома некому ждать. Некому написать тёплое письмо, никто крепко не обнимет, если я вдруг выживу и вернусь.
— Медведь.
— Да, Леший?
— Если мы выберемся из этой задницы, пообещай, что найдёшь себе пару. Понял?
— Да, Леший, — вздохнул Бернард. — Торжественно клянусь.
***
Ян закурил, наблюдая за багровым закатом. На его фоне догорала техника из разгромленной колоны хартийцев. Противник хотел обойти войска Конфедерации с фланга, но к его несчастью в этом секторе работало два беспилотника. Через три минуты остатки колоны панически отступали под защиту воздушной обороны. Группу капитана отправили оценить потери противника.
Из люка БТР-а свисал полуобугленный труп. Его нога зацепилась за стальной выдолб и он так и остался парить на землёй. Штаны стянулись, оголяя белые-белые ягодицы, особенно на фоне сгоревшего туловища и головы. Мозолистые ладони сжались в кулаки, рот так и остался широко открытым во время последнего мучительного вопля. Тело ещё тлело, а ветер усиливал удушливую трупную вонь.
— И зачем ты сюда ехал? — спросил Ян у трупа, туша об него сигарету. — Освобождать нас? Спасать от нищеты? Ну что, спас? Выполнил дело Хартии? А мог бы сидеть дома. Хотя нет, у таких как ты нет выбора. Такова значит твоя судьба. И не узнает молодая каков идиотов был конец, — напевал под нос капитан и пошёл к своим подчинённым. Они как раз возились возле двух бронемашин.
Выяснилось, что у техники повреждена только ходовая часть и после ремонта их можно было вернуть в строй. Оставалось только решить как их доставить в ремонтную бригаду.
— Полковник, — связался с Йозефом Ян, — у нас тут два трофейных БТР-а. Можете там прислать два тягача для реквизиции?
— Прости, капитан. Буквально две минуты назад отправил последние для второго полка.
— Буткевич, — вздохнул Ян, — ты меня огорчаешь.
— Подожди меня списывать со счетов, — засмеялся полковник. — Сейчас что-то для вас придумаем. Ждите.
Уставшие солдаты сели у бронетехники. Несмотря на мрачный вид горящих машин и сожжённых тел, настроение у всех было приподнятым. После многокилометрового отступления они дали бой Хартии, выдержали удар и умудрялись наносить ей ощутимые потери. Каждая маленькая победа доказывала, что они могут сопротивляться, а значит появлялся шанс на завершение войны в пользу Конфедерации. Шанс призрачный, едва уловимый в масштабах кровавой бойни, но он был и за него стоило бороться.
На пустующем поле появилось два силуэта. По мере их увеличения глаза солдат увеличивались, а в голову лезли вопросы об адекватности командования. Что же касается Яна, то он ещё раз убедился в гениальности своего друга.
— Это что? — не веря своим глазам, спросил солдат.
— Если не ошибаюсь, New Holland, — как ни в чём не бывало ответил Ян. — Хорошая модель.
Тёмно-голубой трактор на натянутом тросе тащил подбитый БТР. На его броне сидели солдаты, крепко держась за поручни, чтобы не слететь из-за случайно попавшейся под колёса кочки. Чумазые и пропахшие копотью бойцы молчаливо наблюдали за багровым солнцем. Кто-то думал как несколько часов позволит себе поспать, чтобы с новыми силами бороться с Хартией. Кто-то вспоминал погибших боевых друзей. Кто-то размышлял о грядущих битвах. Подпрыгивая на броне они не знали, что их импровизированные тягачи уже стали одним из символов этой войны. Символом победы жизни и созидания, над смертью и разрушением. А над ними кружил другой символ — беспилотник, что нёс своё дежурство и умело избегал Соколов Левандовского.
***
— Нам нужно наладить связь с внешним миром, — без предисловий обратился Войцеховский к командирам. — Нужное оборудование, каналы связи, шифровки у нас есть. Значит причина остаётся одна — нас глушат. Глушилку должны разместить недалеко от центра Варшавы, иначе она не смогла бы покрыть весь город и крепость. Нужно проверить районы…
— Это не нужно! — перебил майора ворвавшийся в зал офицер. Под грязной фуражкой блестели недобрым огоньком глаза, а на губах уже давно поселилась надменная ухмылка. В форме зияло множество рваных дырок, но солдат выглядел на удивление бодро и подтянуто. Подойдя к Оскару, офицер повторил: — Уже не нужно, майор! Ты хорошо держался. Теперь позволь мне взять командование на себя.
— Ты ещё кто такой? — недоверчиво фыркнул Оскар, переводя взгляд с лица офицера на погоны подполковника.
— Вижу майор давно не появлялся в штабе и забыл о том, что бывает за неповиновение старшим по званию. Я подполковник Михаэль Вагнер. Отвечающий за связь восьмой дивизии, — услышав это, сидящие за столом радисты переглянулись. — Назначили перед самым вторжением, но, к несчастью, меня завалило обломками вместе с вашим руководством. Хорошо, что один из ваших отрядов откопал меня.
Майор молча слушал, медленно изучая глазами собеседника.
— Севернее от Варшавы, — продолжал подполковник, —расположена четвёртая дивизия. Если хотим выжить и дальше сопротивляться, нужно сегодня же ночью идти на прорыв.
— Может я не так смышлён в тактике, как Михаэль, — вставил свою реплику Алексей, — но держа здесь оборону, мы сковываем на себя достаточно много сил противника. А если мы покинем выгодные позиции, то просто оставим центральный фронт без прикрытия.
— С каких это пор какой-то сержант начал встревать в разговор старших по званию? — прошипел офицер.
— С таких, что пока кто-то отлёживался, мы делали всё, чтобы стабилизировать фронт.
— Спокойно, Леший, — прервал его Оскар. — Господин подполковник, солдаты действительно вас не знают. Не могли бы вы как-то подтвердить свою личность?
— Ах, конечно, — офицер достал из кармана удостоверение и протянул майору. — Хвалю за бдительность.
— Как у генерала прошёл день рождения? — спросил Оскар, изучая тоненькую книжку. — Персики ему понравились?
— Конечно. Их было столько, что остальные блюда едва уместились на столе. Очень жаль, что всё это осталось под завалами.
— Понимаешь, Михаэль, — не поднимая глаза, из далека начал Оскар. — Вроде же всё предусмотрел. И форма наша, и звёзды подполковника, и человек с фамилией Вагнер действительно должен был к нам прибыть, и удостоверение очень профессионально сделано, и четвёртая дивизия действительно стоит на севере. По крайней мере стояла. Одно ты не учёл, горе подполковник, — Войцеховский посмотрел на Михаэля хитрыми глазами, — все в восьмой дивизии знают, что генерал страдал аллергией на персики. Вот никак он не мог их позволить себе на застолье.
Глаза у Вагнера округлились, лицо побледнело, а улыбку сковало нервной судорогой. Секунда — и он уже бежал прочь из комнаты. Предвидев это, Войцеховский выхватил пистолет и метким выстрелом повалил хартийского диверсанта.
— Вот же сволочи, — причитал майор. — Не могут взять в честном бою, так пытаются хитростью. Ещё одна причина наладить связь. Мы слепые как котята и нужно понять, что происходит на соседних участках. Может Конфедерация уже капитулировала, а мы тут зря грызёмся с хартийцами, — майор грустно улыбнулся. — Юрмала и Финка, берите из прибалтов и заключённых лучших людей и хоть сровняйте город с землёй, но чтобы к полночи связь у меня была. Плюс? — командиры отрядов прибалтийских добровольцев и арестантов молча кивнули. — И уберите этот кусок говна отсюда, — кивнул майор в сторону истекающего кровью трупа.
— Майор, — спросил Бернард, беря тело за ноги, — а что бы вы делали, если бы он правильно ответил на счёт персиков?
— Разуй глаза, Медведь. Я бы просто спросил почему он расхаживает в хартийских сапогах.
***
Расчёт Войцеховского оказался верным. Ближе к вечеру глушилку нашли в одном из дворов старой части города, под усиленной охраной. Под покровом темноты конфедераты начали атаку. Потеряв практически всех солдат, включая командиров отрядов, солдаты Конфедерации всё же смогли уничтожить причину радиолокационной тишины и выполнить поставленную задачу.
Сеть ожила и радисты принялись со всех сил налаживать связь со ставкой верховного командования.
— Господин генерал, — обратился к Фридриху взмыленный адъютант, — на связь вышла восьмая дивизия.
Ничего не говоря генерал со всех ног побежал в комнату связи и вырвал у радиста гарнитуру.
— Восьмая дивизия? — не скрывая волнения, спросил Фридрих. — С кем я говорю?
— Майор Оскар Войцеховский, — уставшим тоном ответили на том конце. — В сложившейся ситуации принял командование над остатками восьмой дивизии. С кем имею честь говорить?
— Главнокомандующий вооруженными силами Вольной Европейской Конфедерации. Докладывайте, майор. Что у вас происходит?
— Ничего хорошего, генерал. Дивизия несёт тяжёлые потери. Под моим руководством отсталость две тысячи человек. Ещё мы взяли под свою защиту несколько сотен гражданских. У нас много тяжело раненных. Медикаментов, еды, воды, боеприпасов совсем нет. Мы сможем удерживать крепость и её окрестности три, в лучшем случае четыре дня. Дальше нам банально не будет чем отстреливаться. Генерал, пойми, я прошу не за себя. Но парней нужно спасти. Будь уверен, они неоднократно доказали свою верность. Сделайте что угодно, но вытащите их отсюда. Как меня слышно, приём?
— Хорошо слышно, майор. Я вас понял. Будем думать как вас спасти. Только держитесь. Конец связи.
— Конец связи.
Генерал несколько секунд молча смотрел в одну точку, а затем ни к кому конкретно не обращаясь, сказал:
— Будите канцлера. Срочно!
За всё время Уинстон ни разу не покинул ставку. Установив в собственном кабинете раскладушку, он спал максимум четыре часа, но учитывая тяжёлую ситуацию на фронте, сейчас почти не смыкал глаз. Спустя десять минут на экстренно созванном заседании канцлер уже слушал доклад Фридриха.
— В центральной Польше Хартия прорвалась на сто-двести километров. Варшава для них глубокий тыл. Ближайшие к восьмой дивизии подразделения скованы тяжёлыми боями и не в состоянии как-то помочь окружённым. Деблокировать их не представляется возможным.
— Есть ещё варианты? Например, по воздуху?
— Первые пилоты закончат подготовку через несколько месяцев. Учитывая, что у Хартии полное превосходство в воздухе, а в районе Варшавы все аэродромы под контролем врага, эвакуация воздухом невозможна.
— Как на счёт по воде через Вислу?
— Все водные подходы к городу заминированы, — прямолинейный тон генерала звучал как приговор.
— Неужели их никак нельзя спасти? — с отчаянием в голосе спросил Уинстон Фридриха.
— Боюсь, что так.
Канцлер тарабанил пальцами, рассматривая карту Варшавы. Глядя на крепость, он представлял как тысячи людей, терпя невзгоды, ждут, что им протянут спасительную соломинку. Но её не было. Или так думал Уинстон.
— Фридрих, — задумчиво сказал Уинстон, — на территории крепости может что-то приземлиться?
— Разве что только вертолёты.
— Сколько их у нас?
— Несколько десятков, но все на складах. Без квалифицированных специалистов — это просто груда металлолома.
— Но мы всё же рискнём, — прошептал канцлер.
— Простите? — удивился генерал.
— Слушай мой приказ. Поднимай курсантов, инструкторов, пилотов-любителей. Всех, кто хоть как-то умеет летать. Но сделай так, чтобы завтра у нас была эскадлирия, способная лететь в самое пекло.
— Господин канцлер, — опешил Фридрих, — это невозможно. За столь короткое время не сформировать даже батальон.
— А ты всё же постарайся. Не зря же ты занимаешь эту должность. Переверни вверх дном Конфедерацию, но вытащи наших ребят.
— Слушаюсь, — без энтузиазма ответил генерал.
В комнату прибежала секретарша Уинстона.
— Господин канцлер, к вам прибыли представители вольных городов.
— Как, уже? — удивился Уинстон. — Чёрт. Пожалуйста, — он крепко взял её за плечи, чем напугал девушку, — тяни время. Скажи, что я уехал и вернусь поздно ночью. Придумай что-нибудь. Сейчас судьба Конфедерации висит на волоске. Спаси же её.
— Знала бы, чем мне придётся заниматься, — вздохнула секретарша, — ни за что бы не согласилась работать у вас.
— Я того же мнения, — улыбнулся Уинстон. — Но сейчас каждый на своём месте. А такое бывает очень редко.
***
Войска Хартии начинали финальную зачистку Варшавы. Теснимые превосходящими силами конфедераты подорвали всё, что не подлежало эвакуации и отступили в Цитадель. На верхних этажах крепости расположились расчёты минометов, уже который день подавляющих своим огнём врага. На средних создали пулемётные точки, стрелковые и снайперские позиции. В подвалах стонали сотни раненных и медики в ужасных условиях всеми силами пытались облегчить их боль. Приходилось разрываться между солдатами и перепуганными детьми. Война оставила в их маленьких глазах неизгладимый след ужаса и страха.
Как только настал новый день, начался обстрел крепости. Сотни снарядов и авиабомб обрушились на многовековые стены крепости. Но бастионы выдерживали, держались и защитники. Заряжая обоймы и пулемётные ленты, чистя оружие, ведя наблюдение из амбразур, перевязывая раненных и успокаивая плачущих от вездесущего грохота детей, они ждали хороших вестей. Солдаты верили в своего канцлера и верили, что их спасут.
***
— Двадцать транспортных вертолётов в сопровождении четырёх ударных ждут приказа о начале операции. Каждого из пилотов мы посвятили в детали миссии и какие с ней сопряжены риски. А риски такие, что с огромной вероятностью они не вернуться обратно. И даже несмотря на это никто не отказался.
— Страшно представить, чего тебе это стоило, Фридрих, — довольно сказал Уинстон.
— И не представляйте. Пришлось напоминать старым друзьям об их долгах и переругаться со всеми офицерами. Но общими усилиями первое авиакрыло мы всё же создали.
— Какое название операции?
— Кодовое название: «Полёт валькирий».
— Кто-то из офицеров ценитель классики? — ехидно спросил канцлер генерала.
— Да, — кратко ответил Фридрих. — И этот ценитель — я.
— Тогда начинайте и спасите столько сколько сможете. И ещё, Фридрих. Личная просьба. Организуй мне встречу с защитниками как только будет такая возможность.
— Будет исполнено, господин канцлер.
***
Ближе к ночи обстрел крепости неожиданно прекратился и город погрузился в молчаливую тьму. Стало настолько тихо, что слышались взрывы от идущих за много километров отсюда боёв. Город вымер, оставив после себя лишь блеклую тень былого благополучия.
Алексей выключил очки ночного видения и насыщенное зелёными оттенками небо сменилось тёмными, с яркими белыми звёздами. Он вспомнил, что десять лет назад уже смотрел на ночное небо. Тогда с Вильгельмом они не знали, что больше никогда не смогут вместе взглянуть на звёзды и поговорить по душам.
Лёша почувствовал плечо Саманты. Она уселась рядом с ним и через небольшое окно тоже смотрела на звёзды. Сейчас они не были на охоте, напротив, в их задачу входило ни в коем случае себя не обнаружить и ждать сигнала. Так что сейчас, сидя в покрытой темнотой комнате, будто в тёмной исповедальне, каждый думал о своём и невольно наслаждался теплом идущим от тела боевого товарища.
— Вселенная, — тихо прошептала девушка, — какая же она огромная.
— Многие считают, что она бесконечна.
— Неужели она не может поделиться крупицей своей силы, чтобы помочь нам? Помочь прекратить страдания?
— Страдания всегда были и будут. Без них мы бы не понимали что такое счастье.
— Благодаря тебе я по настоящему узнала что такое счастье.
— Что за спонтанные комплименты во время миссии? — нахмурился Лёша. — Если уж на чистоту, то благодаря мне ты сейчас в самом опасном месте во всём мире. И то, что мы ещё живы, само по себе уже чудо.
— Можешь считать меня сумасшедшей, но я рада, что могу сражаться вместе с тобой. Я бы рехнулась, сидя в тылу и ожидая от тебя вестей.
— А так есть все шансы рехнуться здесь.
— Пока ты рядом, я стерплю многое, — она потёрлась щекой об его. — Лёш… То есть Леший.
— Я слушаю.
— А мы ведь даже не обручились. За всё время не выделили дня.
— Нам было и так комфортно. А с юридической волокитой приходят новые обязанности.
— Но сейчас ты бы хотел, чтобы я стала твоей женой?
— Сейчас? — Алексей растерялся. — Когда в любой момент нас могут убить?
— Да.
— А ты бы согласилась?
— Никогда не лишним будет проверить.
— Но у меня даже кольца нет.
— Так придумай что-нибудь, — улыбнулась Саманта.
Включив очки, Алексей нащупал на полу кусок проволоки. В кухонном столе нашлось немного фольги. Намотав фольгу на проволоку, вышло с виду кольцо отдалённо напоминающее обручальное. Лёша остался недовольный работой, но выбирать ему было не из чего. Встав перед смущённой Самантой на колено, он, с трудом выговаривая слова, начал:
— Рядовой Смит, по прозвищу Джульетта. Саманта. Мы вместе одиннадцать долгих лет. По злому умыслу судьба свела нас вместе. Для друг друга мы были лучшими друзьями, надёжной опорой и самыми страстными любовниками. Теперь так случилось, что я твой командир, а ты мой подчинённый. Но… Любые звания и чины ни что, по сравнению с тем чувством, что мы дарим друг другу. И я хочу до конца своих дней быть рядом с тобой. Милая, я прошу у тебя руки и сердца. Ты готова разделить со мной жизненный путь? Ты готова стать моей женой?
Саманта серьёзно взглянула на Алексея прямо через оптику ПНВ. Уже набрав воздуха и собираясь ответить, как её прервал голос из рации:
— Отряд восемь. Леший! Приём.
От неожиданности Алексей выронил кольцо и то закатилось под половицы.
— Леший слушает, — взяв себя в руки ответил Алексей, отведя взгляд от Саманты.
— «Пчёлки» уже близко. Давайте свет и пулей к нам. Кто не успеет, остаётся здесь.
— Плюс. Конец связи.
Алексей про себя выругался, осознавая какую глупость они сейчас допустили. Их могли убить или взять в плен без малейшего сопротивления. По глазам Саманты он понял, что она была того же мнения. Взяв протянутый от неё мощный фонарь, он включил его и осветил всю улицу. Из окна Лёша увидел как другие отряды сделали то же самое, создав для вертолётов ориентир из освещённой линии. Не сговариваясь, снайперская группа поспешила обратно в Цитадель.
Напыщенная гордость и самоуверенность Хартии чуть ли не впервые сыграли против неё. Хартийцы были уверены, что кроме беспилотных аппаратов у Конфедерации больше нет авиации, а значит необходимости устанавливать системы противоздушной обороны в глубоком тылу нет. Вчера они были правы, но хартийцы забыли, что на войне всё очень быстро меняется. И вот монотонно шелестя лопастями, чуть ли не в плотную у разрушенных крыш, воздух рассекали двадцать четыре вертолёта. Летя по свету фонарей, словно сбившиеся корабли плывущие на свет маяка, они летели прямо к Цитадели. Ангелы летели спасать праведников из ада.
Через несколько минут первый вертолёт уже садился во внутреннем дворе крепости, под безмолвное ликование солдат и гражданских. Собирая остатки самообладания, они терпеливо ждали когда стальная птица сядет и пустит их в своё чрево.
— Десять минут, — перекрикивая шум лопастей, обратился пилот к майору. — У нас десять минут, пока краснопузые и Болотный Лис не смекнули что произошло и не начали полевать всё огнём. В вертолёт без снаряжения поместится в среднем сто человек.
— Позволь бойцам забрать хоть своё оружие, — торговался Оскар.
— Ладно, — махнул рукой лётчик.
— Тогда делаем всё в темпе, девчонки!
Сначала грузили гражданских. Многих приходилось уговаривать, из-за того, что они боялись полётов и высоты. Алексей заметил маленькую девочку, с перевязанным обрубком вместо руки. Она испуганно смотрела по сторонам, не в силах сдвинуться с места.
— Малышка, — Лёша склонился над ней, — почему ты одна? Где твои родители?
— Дядя Леший, — девочка грустно посмотрела на него. — Почему консул Гвин забрал у меня маму, папу, дом и руку? Разве я где-то провинилась, что нужно было меня так наказывать?
Алексей не смог ничего ответить, лишь взял её на руки и отдал пилоту. Вертолёт уже улетал, а Лёша так и продолжал с горьким привкусом смотреть ему в след.
— В чём дело, Леший? — спросил его Оскар, заметив поникший взгляд Алексея.
— У неё забрали родителей, Шкипер. Прям как у нас. Вот только в её случае виноват не каприз вселенной, а мы и только мы. Какие же сволочи, — прошипел Лёша.
— Спокойно, Леший. Война только начинается. Пусть твоя ярость послужит тебе в бою.
— С удовольствием. Каждая тварь получит по заслугам.
Гражданских эвакуировали и началась погрузка раненных. Некоторые занимали места за троих, так что, чтобы забрать всех, потребовалось четыре вертолёта. Теперь очередь была для остальных. Стрелков, пулемётчиков и снайперов без патронов, медиков без медикаментов, артиллеристов без артиллерии, танкистов без бронетехники. Чудом уцелевшие некогда самой боеспособной восьмой дивизии.
Солдаты отдавали честь и жали руку майору. Некоторые плакали. Все понимали, что теперь в неоплатном долгу перед тем, кого раньше считали жуликом незаслуженно получившем должность. Вертолёты улетали одним за другим и двор постепенно становился пустынным. Осталась рота Бернарда, вместе с майором погрузившиеся на последний спасительный шатл.
Пилот начал набирать высоту, но, вопреки ожиданиям, машина осталась на земле.
— Зараза, — выругался пилот, — перегруз.
Все испуганно переглянулись. Майор вздохнул и поднялся.
— Так и знал, что этот город меня не отпустит.
— Шкипер, — удивился Алексей, — ты куда?
— Туда, куда мне самое место, — ответил он, зажигая сигарету. — На большой земле меня всё равно ждёт трибунал. Так что свою задачу я выполнил. Я лишь об одном попрошу вас: вернитесь сюда и дайте им хорошую взбучку.
— Обязательно, майор, — ответил Бернард.
— Спасибо вам всем. Вы были лучшими людьми, что мне довелось повстречать.
После эти слов он выпрыгнул из кабины и усталыми глазами провожал своих людей. Солдаты с неподдельным восхищением и уважением смотрели на него в ответ. На измождённого офицера, с недельной небритостью, отвратительным запахом и эгоистичным подходом к жизни.
Вертолёт начал набирать высоту. От Оскара осталась лишь красная точка от сигареты, тлевшей на чёрном покрывале. Но и она скоро погасла из-за начавшегося артобстрела.
Майор Оскар Войцеховский попал в плен тяжело раненым на двенадцатый день войны. В последствии многие пытались переложить на него ответственность за разгром восьмой дивизии. Его личность долгое время приводили в пример как одну из причин провалов первых месяцев войны. И только двадцать лет спустя ему присвоят Героя Вольной Европейской Конфедерации. Посмертно.
***
У эвакуированных солдат был настолько измождённый вид, что всех отправили на медицинское обследование. Усиленное питание, здоровый сон, чистая одежда. Многие уже и забыли какова жизнь обычного человека, живущего мирной жизнью.
Пятьдесят человек отобрали для встречи с канцлером. Среди счастливчиков были Алексей и Саманта. Пройдя через все возможные водные процедуры и получив новую чистую форму они не заметили как оказались в кабинете канцлера. Он принимал солдат по очереди парами.
— О мой бог, — воскликнул Уинстон, когда увидел знакомые лица, — а ведь я вас знаю!
— Кафе в Берлине, — улыбаясь, ответила Саманта. — Вы опаздывали на инаугурацию.
— Точно-точно. Как много времени прошло.
— Вас государственная служба явно не пощадила, — рассмеялся Алексей.
— Это да, — засмеялся канцлер в ответ. — Но как вы, фройляйн, попали в армию? Это же запрещено законом.
— В нашей ситуации действовал единственный закон войны — убей или быть убитым, — серьёзно ответила Саманта.
— И как такой милый человек как вы смог найти в себе силы убивать?
— Мне не нравится убивать, господин канцлер. Мне очень противно. Но если так будет страдать меньше людей, значит я буду продолжать это делать.
— И вы говорите это после всего пережитого.
— Мы видели слишком много, чтобы теперь оставить всё на самотёк.
— Сколько же вы убили?
— Это государственная тайна.
— Но ведь мне можно знать все государственные тайны, — ухмыльнулся Уинстон.
— Очень мало, чтобы мы могли одержать победу, — немного подумав, ответила Саманта.
— Прекрасный ответ прекрасной фройляйн.
— Господин канцлер, я хочу вас кое о чём попросить, — смущённо сказала Саманта, поправляя локон.
— Если это в моих силах, я постараюсь что-то сделать.
— Реформируйте закон о призыве. Разрешите женщинам служить в рядах Конфедерации. Я уверена, что много кто хотел бы, как я, взять в руки оружие.
— Меня не только вы об этом просят, — задумчиво протянул Уинстон. — Хорошо, я постараюсь выполнить вашу просьбу.
В ответ Саманта ласково улыбнулась.
— Как же вы ей позволили стать снайпером? — спросил Уинстон у Алексея.
— А я и не позволял, — горько улыбнулся Алексей. — Она сама всё решила.
— Так уж сама, — передразнила его девушка.
— Да, ещё был Войцеховский. Но он по дальновидному решил с нами не лететь.
— Вы о майоре? — спросил канцлер. — Очень жаль, что он остался. У Фридриха накопилось много для него вопросов. Но у войны свои планы. Войны… — задумчиво повторил Уинстон. — Я очень рад, что даже после пережитого вы не утратили былой воли к жизни.
— Они просто не знали с кем связались. Господин канцлер, — Алексей поправил воротник кителя, — можно прямолинейно вам выговориться?
— Диалог с избирателями? Конечно, не стесняйтесь.
— Я не знаю, есть ли у вас здесь враги. Хотя они есть у всех. Поэтому заявляю во всеуслышание: такого лидера, как вы, никогда не было и не будет. Когда все разбежались и мы уже мысленно себя похоронили, вы молча взяли и спасли нас. Честно говоря, вы мне раньше не нравились, но сейчас я без раздумий готов за вас отдать жизнь. Уинстон, гасите этих тварей! А мы вам будем помогать.
Канцлер моргнул. Алексей и Саманта начали меркнуть и искажаться. На миг свет погас, а затем Уинстон уже сидел в окружении представителей вольных городов. На столе лежал акт о капитуляции, требовавший лишь одного — подписи канцлера.
Уинстон взглянул на окруживших его чиновников. Они с хищными взглядами ожидали его действий.
«Уинстон, гасите этих тварей!», — не вылетала из головы фраза Алексея.
Канцлер улыбнулся, а затем поступил как лидер, от которого требовались в сложные времена смелые решения: сложил акт по полам и разорвал на мелкие кусочки, после чего бросил клочки прямо на опешивших представителей.
— Вы же понимаете, чем вам это грозит? — спросил его сдерживая ярость длинноносый брюнет.
— Отставкой кабинета министров? Вотум недоверия парламента? Действуйте. Подкупайте министров, созывайте парламент. Делайте то, что умеете лучше всего — заниматься вредительством.
Уинстон стал, толпа расступилась и канцлер с гордо поднятой головой вышел из кабинета, оставляя своих коллег в полной растерянности.
Через несколько часов, впервые за последние дни, Уинстон покинул Ставку верховного главнокомандования и уже стоял за трибуной в просторном зале парламента, по причине объявления недоверия канцлеру. Стены с красивой плиткой, огромная люстра, ярко освещавшая помещение, стройные ряды мест для парламентариев, построенных на манер амфитеатра. На балконе журналисты направили объективы камер и нетерпеливо ждали начало речи. Уинстон ещё не знал, что видит здание в таком виде последний раз. Через месяц сюда угодит бомба, убив двадцать три человека.
— Канцлер Свободной Европейской Конфедерации! — торжественно объявил спикер.
— Спасибо, — сказал Уинстон и набрал по больше воздуха. — Сегодня, на шестой день войны, я снова возвращаюсь к вопросу о нашем выживании. Для меня не секрет, что народ Конфедерации полюбил меня за правду. А правда наша такова: несмотря на героическое сопротивление наших солдат, враг продвигается в глубь страны и мы вынуждены встречать их бескрайние орды в одиночку. Любой человек в здравом уме пошёл бы с консулом Гвином на мир, даже если в условиях была полная утрата суверенитета. Многие бы пошли на такое. Если бы не знали, что за собой несёт Хартия, — глаза Уинстона сузились. — Сегодня ночью наши храбрые лётчики спасли из окружения несколько тысяч солдат. То что они рассказали, повергло меня в шок. Массовые убийства гражданских. Изнасилования. Масштабные разрушения и мародёрство. Вот что несут на своих штыках солдаты Хартии. Главная опора власти консула. А значит это несёт и Хартия. Неужели этого хочет правительство для своих народов?
— Нет! — ответили парламентарии.
— Может они хотят, чтобы свободные народы были обращены в рабство и в изнурительном труде обслуживали привилегированный класс, засевший в столице?
— Нет!
— А может вы хотите страшной и мучительной смерти для своих жён и детей?
— Нет!
— Тогда выбор очевиден. Мы будем сражаться, — глаза Уинстона загорелись. — Сражаться столько, сколько потребуется и какова бы не была цена. Будем добиваться преимущества на земле, в воздухе и море. И если консул Гвин думает, что кучка трусливых чиновников, это вся Конфедерация, то он ошибается. Потому что многие лучше умрут, чем будут жить под властью Хартии!
— Да!
— И если уж случиться, что наше государство падёт под натиском тирании, я верю, что остальные светочи свободы, где бы они не были, возьмутся за оружие и освободят порабощённые народы! Ведь свобода всегда одерживала вверх на рабством!
Парламентарии заглушили последние слова Уинстона бурными аплодисментами и провалили голосование за отставку канцлера. Через несколько дней консул Гвин объявит Уинстона Смита своим личным врагом, на что канцлер ответит:
— Я вам не враг. Я ваш приговор.