С переходом инициативы на сторону Конфедерации, хартийское наступление окончательно застопорилось. С первыми ноябрьскими холодами линия фронта стала неподвижной. У Хартии начинались проблемы. В первую очередь в армии. Многие части понесли тяжёлые потери и были выведены на переукомплектованние. Особенно острые потери были на Краковском выступе, достигавшие до семидесяти процентов. На фронт отправлялись тыловые части, до этого поддерживающие порядок в Хартии. Партизанская и преступная активность возгорались с новой силой. Всё чаще подразделения пополнялись мобилизованными двенадцати-тринадцати летними детьми. Глядя на детские лица, опытные солдаты любили повторять: «Чем дольше длится война, тем моложе её бойцы».
Консул Гвин питал надежды на новое весенние наступление, не подозревая, что вместо него заканчивали подготавливать генералы и министры. Экономика Хартии в полной изоляции начинала стагнировать. Некогда процветающий Фудурдин урезал производство товаров первой необходимости в два-три раза, а в критической ситуации предприятия полностью переходили на военный сектор. В условиях дефицита продуктов в оборот пустили продуктовые карточки. Даже в столице, не говоря уже о окраинах, подданные Хартии ощутили на себе войну. И начали задавать вопросы. Между собой и шёпотом, но посмели усомниться в целесообразности похода их славного консула.
Ставка Конфедерации начала готовить операцию с целью полного освобождения своих территорий. Началось формирование ударных корпусов, накапливание резервов, боеприпасов и горючего, подготовка диверсантов, перевод проявивших себя командиров на более высокие должности. Осенние месяцы приготовлений стали началом конца триумфа Хартии.
Первый полк специального назначения. В сформированный первый полк вошли лучшие солдаты Конфедерации со всех всевозможных фронтов и родов войск. Стрелки, сапёры, радисты, снайперы, командиры, морские пехотинцы. Поляки, немцы, французы, добровольцы с Балкан и Африки, алжирцы, тунисцы, датчане, норвежцы, шведы, фины. Первый полк стал первым в новом мире формированием, сбрасываемым с воздуха. И без того опытных солдат нещадно гоняли на полигонах, сбрасывали с десантных вышек, учили выживать в глубоком тылу. Они должны были стать теми, кто сделает возможным будущее наступление.
В ночь на шестое ноября три десантных самолёта с десантом на борту пересекли линию фронта. Это была первая волна. Всего же в тылу Хартии высадится сорок групп. В каких-то насчитывалось три человека. Некоторые достигали до сорока. Каждой группе ставилась определённая задача. Пятнадцатой группе, летящей в первой волне, одной из основных задач предписывалось парализовать связь и коммуникации первой бригады. Группа насчитывала тридцать человек. Выбрасывались двумя волнами.
Красная лампочка придавала разукрашенным в камуфляж лицам жуткий вид. Диверсанты, сидя напротив друг друга, молча уткнулись в пол. Тишину нарушал лишь ревущий мотор самолёта.
Саманта вспоминала последние моменты приготовлений. Перед посадкой их хорошо покормили, отвели в тихие комнаты, зашторили все окна и приказали лечь спать. Сон всё не шёл. Даже на мягкой перине девушку не могло отпустить сосущие внутри волнение от предстоящей операции. Саманта не помнила как заснула. Но разбудили её не как обычных солдат, голосом орущего офицера, а тихим шёпотом и постукиванием по плечу.
— Просыпаетесь, мастер сержант.
— Пора, господин лейтенант.
— Время, господин подполковник.
После последнего взвешивания, им выдали снаряжение. Помимо прочего оборудования, Саманта обнаружила тёмную таблетку. Цианистый калий. Его предписывалось принять при угрозе попадания в плен. Это Саманта помнила, ещё когда подписывала согласие на вступление в первый полк. После, уже возле самолёта, прямо на полосе, под холодным ветром, в последний раз каждый укладывал свой парашют. Саманта уже не помнила сколько раз это делала, но её руки очень хорошо запомнили палку подполковника. Офицер бил ей каждого, кто оставлял на ткани хоть малейшую выпуклость, складку или изъян, а затем заставлял всё делать заново. Даже спустя столько лет, любой парашют мог не раскрыться из-за малейшей мелочи. Но на войне у любой мелочи одна цена — жизнь.
Закончив укладку парашюта, Саманта достала маркер и чёрными буквами написала: «Мастер сержант Саманта Смит. Этот парашют укладывала я».
Десантирование происходит от самого тяжёлого солдата к самому лёгкому. Это делается из-за того, чтобы при прыжке никто не врезался в купол парашюта летящего перед ним. Самой лёгкой в группе оказалась Саманта и поэтому сидела прямо возле люка, напротив остальных. Задача у самого лёгкого одна из самых трудных: необходимо проследить правильно ли происходит выгрузка, если нет — прервать. Затем за пару секунд успеть прыгнуть за остальными, иначе выбросит в нескольких километрах от остальных.
Саманта ненавидела своё место. Она была у всех на виду, и каждый видел её страх. А она видела их страх. Он будто стал шестнадцатым пассажиром этого борта. Последний раз Саманта видела такой страх в глазах людей только когда человечество столкнулось с неизвестным. После «Момента Х». А теперь диверсантам предстояло прыгать в неизвестность, навстречу смерти, не зная, доживут ли они до конца операции или нет.
Первому предстояло прыгать Алексею. Нет, он не был самым тяжёлым, просто ему выдали ещё и большую рацию. Ей предстояло подавить всю связь противника. Принцип её работы, помимо Лёши, больше не знал никто. Даже командир. И Алексею предписывалось после операции навсегда забыть как с ней обращаться.
— Подполковник, — нарушил молчание Алексей, стараясь не показывать дрожь в голосе, — а что делать если у меня акрофобия?
— Чего? — не понял командир.
— Боязнь высоты.
— Ну тогда у тебя два варианта: либо во время прыжка можешь орать. Там всё равно так дует, что тебя никто не услышит. Либо прыгай без парашюта. Тогда через минуту твоя фобия навсегда излечиться.
— Я лучше выберу первый вариант.
Замигала красная лампочка, начала выть сирена, а за ними медленно открывался люк. Из тьмы, скрывавшийся за ним, вырвался холодный ветер и диверсанты едва удержались на ногах.
— Пошли! — заорал офицер.
— За Конфедерацию! — истерическим голосом крикнул Алексей и прыгнул в люк, где его крик оборвался.
Перекошенные ужасом лица диверсантов один за другим поглощала тьма и вскоре Саманта осталась одна. Глубоко вдохнув и закрыв глаза, она сделала шаг в пропасть.
Что чувствует человек, летящий на высоте пять тысяч метров? Первые секунды страха сменяются эйфорией. Свободный полёт, будто ты птица, и восторг от раскинувшихся под тобой бескрайних просторов. Саманта не видела куда летит. Под ней оставалось всё та же тьма. Лишь вдалеке, со стороны линии фронта, виднелось зарево от нескончаемых пожаров, а свистящий ветер дул с ещё большим рвением. Часто дыша сквозь кислородную маску, Саманта испугалась, что не успеет разглядеть землю и раскрыла парашют. В этот момент ветер стих и она осталась наедине с одной стихией — огнём. На который действительно можно смотреть вечно.
***
Вторая часть группы не высадилась. Самолёт, везущий её, перехватил хартийский истребитель. Все погибли. Не зная этого, их прождали почти до самого рассвета. Поняв, что дальнейшие ожидание бессмысленно, группа принялась выполнять задачу имеющимся силами. Подавлять связь должны были пять человек, но пришлось выделить только двух: Алексея и Саманту. После этого они должны присоединиться к остальным.
Через густые заросли, мимо вражеских позиций, колонн и патрулей. Нормальные дороги для пехоты и техники. Диверсанты обязаны о них забыть.
Между голых веток проскользнули первые снежинки и закружились в белоснежном хороводе. Пройдя крутую дугу, они осядут на землю, постепенно превращая её окрас в белый. Алексей ступал бесшумно, стараясь не оставлять следов. Правда для предосторожности носки подошв его ботинок смотрели в противоположную сторону. Ох и намучались они прежде чем привыкнуть к такой обуви.
Алексей не слышал Саманту, но чувствовал, что она шагает где-то рядом. Это нельзя было назвать солдатским чутьём. Это нечто большее.
Лёша сам до конца не мог понять, почему позволил ей согласиться пойти в диверсанты. Больше всего на войне гибнет пехоты, а среди пехоты больше всего погибает разведчиков и диверсантов. Его успокаивала только одна мысль — если они умрут, то вместе и быстро. В их положении это лучший расклад.
Алексей высматривал мины, растяжки и системы тревоги. Обычно их устанавливали халтурно и даже в темноте их можно разглядеть. Но в случае Лёши, ловушку поставили грамотно и профессионально. Ставили те, чей дом — лес.
Верёвка опутала ногу Алексея и потянула того вверх. Лёша ничего не успел понять, как уже беспомощно болтался вверх тормашками.
«Зараза!», — промелькнуло в голове, как Алексей увидел движение на одной из веток.
Спрыгнув с дерева, к Лёше в плотную подошёл мальчик и с интересом разглядывал того, кто попал в его ловушку. Глядя на нечёсаные кудри и большие зелёные глаза, Алексея вдруг осенило кто перед ним.
— Здравствуй, сын, — как можно более спокойно, насколько позволяла ситуация, поздоровался Алексей.
— Здравствуй, отец, — не растерялся мальчик, ехидно улыбнувшись.
***
Воссоединение отца и сына летавицы приняли за добрый знак. Гоблена окружили лесные жительницы, каждая воительница не скрывала, что рада его видеть. Алексей запомнил их почти без одежды. Теперь они облачились в меховые шубы, шапки и варежки. Но привычные перья и раскраска никуда не делись. Через много лет девушки оставались верны своим принципам. За переполохом никто не обратил вниманию на Саманту. Кроме Глифи. Почти сразу летавица отвела девушку в свою хижину.
— Замёрзла? — Глифи заметила что у Саманты дрожат ноги. — Как у них хватило совести отправить вас в такой тонкой одежде? — причитала летавица и укутала девушку шубой, а затем заварила травяной отвар.
— Ты осталась такой как я тебя запомнила, — Саманта сделала глоток отвара. По телу расплылось приятное тепло.
— А ты изменилась. Никогда бы не подумала, что ты возьмёшь в руки оружие. Расскажи же, девочка моя, как ты жила? Что видела?
Саманта рассказала всё с самого начала, от того момента как покинула лес, как стала свидетелем зарождения государств, как видела подготовку к войне. О том как прошла через поля сражений, попала в Атлантику и сбежала оттуда.
— Когда мне сказали, что он погиб, у меня всё рухнуло. Я потеряла волю к жизни. Всё что я хотела — отомстить. Поэтому когда он меня вытащил из тюрьмы, я расцениваю это как чудо. Я до сих не могу поверить, что он всё-таки жив. И понимаю, что второго шанса нам судьба не даст.
— Хорошо, что это была ошибка. Вы самая милая пара, что встречалась мне за всю жизнь, — летавица слегка пригубила горячую жидкость. — А про себя мне нечего рассказать. Один лес сменялся другим. Всё время бежим и прячемся. Когда началась война, им особо стало не до нас, но мы не теряем бдительности. После того как хартийцы сожгли наше родное место и мы разлучились с вашими друзьями, Дэви согласилась с Атали по поводу поведения с чужаками. Теперь никто не подходит к лагерю ближе ста метров. Первая стрела ложится рядом с ногами, а вторая уже между глаз. Так что вам повезло, что вы попали в ловушку Марэта. Мальчик, в силу своего возраста, очень любопытен.
Марэт успокоил летавиц и отправил их на посты. Мальчику только исполнилось десять лет, но было видно, что в нём наследовался повелительный тон и лидерство матери. Жестом приказав идти Алексею за ним, лидер летавиц привёл его к небольшому обелиску. У его основания лежал нож. Алексей очень хорошо помнил кому принадлежал этот нож. Пусть прах Эстер развеяли по ветру, летавицы каждый день приходили сюда и отдавали дань памяти
— Гоблен, — обратился к нему Марэт, с грустью глядя на обелиск, — какой была Эстер?
— Она была, — Алексей задумался, — мудрой девушкой. Она могла найти выход из любой ситуации. Только не смогла позаботиться о себе.
Мальчик продолжал грустно смотреть на обелиск, затем глубоко вздохнул и слегка улыбнулся.
— Мудрая... — задумчиво повторил он. — Не скажу, что я тоже мудрый. Но летавицы всегда помогут своим друзьям. Чем мы можем помочь тебе, Гоблен?
— Связь я смогу подавить сам. Но вы можете мне помочь взять языка.
— Кого? — искренне удивился мальчик.
— Пленного. Плохого дядю.
— А-а-а, — догадался мальчик. — Тебе нужен кто-то из чужаков. Сёстры с удовольствием приведут кого-нибудь из них. Они как раз осели неподалёку.
— Отец Марэт, — прибежала запыхавшаяся Атали, — к лагерю идёт патруль чужаков. Ваши указания?
— Вот и отлично, — широко улыбнулся Марэт. В этой улыбке Алексей узнал себя, только много-много лет назад.
***
— В штабе шептались, что конфи массово выпустили десант по нашим тылам, — сказал гвардеец командиру, стараясь унять дрожь в руках от холода. — Что-то происходит, а мы, как идиоты, шаримся по этим хащам.
— Обычный патруль, — успокаивал его командир. — Держи ушки на макушке и всё будет замечательно.
— Очень замечательно, — передразнил его гвардеец.
— Ты за языком следи.
— Поздно уже следить за языком, капитан. Если в Гвардию начали брать детей, — он кивнул в сторону новобранца, — всё уже поздно. И чего мы тут ходим? Ради бредней седого головоре... — гвардеец охнул, дёрнулся и упал. В голове торчала длинная стрела.
— Летавицы! — взревел командир. — Все в круг!
Хлопок. Ещё один гвардеец упал замертво. Над головой просвистело несколько стрел. Из кустов выскочил конфедератский диверсант и повалил командира, приставив к горлу нож. Понимая бессмысленность сопротивления, он поднял руки.
Помимо командира в плен попал новобранец. Их вывели на заснеженную поляну. Алексей пригласил к себе офицера, а перепуганного новобранца оставил под прицелом Саманты. Развернув перед капитаном карту, Лёша начал допрос:
— Имя, фамилия, звание.
— Капитан Гвардии Константин Калунин.
— Знаешь кто мы такие?
— Те разукрашенные девы — летавицы. А ты со своей подружкой — Варшавские призраки. Её мы называем «Мелкой дрянью», а тебя «Кудрявым клоуном».
— Даже не знаю что обиднее. Но сейчас не в этом суть. Если ты, Костя, хочешь ещё покувыркаться с кем-нибудь в тёплой койке, то должен ответить на пару моих вопросов.
— Смотря какие. Вы же не ждёте, что гвардеец будет с вами сотрудничать.
— Как раз наоборот, я жду всецелое понимание и сотрудничество с представителем Конфедерации для сплочения двух враждующих сторон. И пока твои дружки не сожгли ещё один сарай с гражданским, а моя рука не дрогнула и не проделала в твоей наглой роже дырку, будь, пожалуйста, сговорчивым.
— Гвардейцы не одобряют, что творят другие солдаты и «Отряд сто тридцать семь».
— Плевать мне на твои оправдания, хартиец. Если вы безмолвно наблюдаете за тем, что творят ваши соотечественники, значит вы тоже соучастники. И должны понести наказание.
На секунду повисла тишина.
— В этом районе расположена ваша бригада, — продолжил Алексей. — Бронетехника, расквартировка солдат, склады, штабы, патрули, «сюрпризы». Покажи где это всё.
— Простите, лейтенант, я не предаю своих.
Не успел капитан договорить слова, как по поляне полилась волшебная музыка флейты. Собеседники заслушались, но через несколько мгновений музыка стихла.
— Слышал? — кивнул Алексей.
— Да.
— Это Асэди. И я много чего знаю о ней. Вы её называете «Воющей сукой». Ваши идиоты, очевидно, восприняли её музыку за вой. Так скажи мне, хартиец, что делает Воющая сука?
— Она уродует хартийских солдат.
— Она сдирает с них скальп. Живьём. Знаешь почему она так жестока с вами?
— Я участвовал в нескольких зачистках против них. В первый раз мы убили много летавиц. А в конце поймали блондинку и люди Отто сожгли её. Очевидно она воюет из-за ненависти.
— Я знаю, что это за блондинка. Это её лучшая подруга. А вы пришли и убили её. Просто так. Она имеет полное право вас презирать?
Хартиец кивнул.
— Покажи на карте где ваши позиции, — процедил Алексей.
— У нас в Гвардии есть принцип: посылать конфедератов и, особенно, Варшавских призраков. Поэтому мой ответ — пошёл нахер! Вместе со своей мелкой шлюхой!
— Что же, — вздохнул Алексей, — ты свой выбор сделал. Сэди!
— Что, Гоблен?! — отозвалось непонятно откуда.
— Тут истинный последователь дела Хартии хочет умереть за своего консула! Сделай ему одолжение!
Вновь заиграла музыка. Новобранец начал плакать, командир же невозмутимо глядел в чащу, слушая предсмертную мелодию. Асэди не спешила выходить, продолжая играть и давая хартийцу надышаться. Летавица понимала, что самое худшее не смерть, а её ожидание. Поэтому она продолжала перебирать пальцами, медленно и бесшумно ступая по направлению к своей жертве. Капитан заслушался и не заметил как музыка смолка. Сзади послышался тихий голос, словно шелест листьев:
— Что у тебя за медалька на груди, солдафон?
— Орден верности, дикарка, — отчеканил безэмоционально он.
— И за что же его тебе дали? За убийство мирного населения?
— За храбрость, — отрезал офицер.
Асэди хищно ухмыльнулась, нежно взяла, словно цыплёнка, командира за голову и медленно провела тупой стороной лезвия по щеке капитана. Хартиец не дрогнул. Даже не моргнул. На кончик его носа упала снежинка и начала медленно таять. Это стало последним, что он увидел в жизни.
Закрыв ладонью рот офицера, летавица резким движением повалила хартийца на землю и принялась острыми клинками резать его голову. Зрачки капитана закатились, во все стороны брызнула кровь. Несколько капелек угодили на повязку Алексея, но он продолжал беспристрастно смотреть, будто просто режут свинью. Саманта не выдержала и отвернулась, а новобранец продолжал заливаться слезами, заполняя рыданием всю округу.
— На твоём месте я бы уже бежал, — прошептал пареньку на ухо Марэт.
Не в силах выдержать боли, сердце командира разорвалось. Сняв с офицера скальп, Асэди поднялась и, рассматривая новый трофей, скрылась за деревьями. Глядя ей в след и переводя взгляд на остывающий в холодном грунте труп, Алексей не сразу опомнился.
— Джульетта, веди этого. Только не прибей его.
Испуганного новобранца с трудом удалось успокоить. Не в силах оторвать взгляд с мёртвого командира, он, заикаясь, начал отвечать на вопросы.
— Сколько тебе лет, пацан?
— Тринадцать.
— Матерь божья, они там совсем сбрендили? Да я в твоём возрасте лепил куличики, а ты уже воюешь. Но, как ты понимаешь, война для тебя закончена. И если хочешь ещё пожить, порадуй дядю Лешего. Что ты можешь интересного рассказать?
— Я многого не знаю, — заплетающимся языком начал парень. — Здесь наши казармы, — он тыкнул тонким пальцем. — Здесь основное скопление бронетехники. Здесь штаб.
— А склады знаешь где? Патрули?
— Нет. Честно не знаю.
— Уверен? А то вместо меня начнёт говорить Асэди.
— Умоляю, нет! — взмолился пацан. Алексей заметил, что хартиец обмочился. — Я действительно больше ничего не знаю. Только слышал на уровне слухов, что завтра в штаб прибудет маршал Эрвин! — новобранец понял, что выболтал и закрыл рот, но было уже поздно.
— Да иди ты? Какие гости! Эй, сестрички! Слышали?! Сам маршал Эрвин! А давайте его навестим?
Со всех сторон послышался боевой клич.
— Навестим, — кивнул сам себе Алексей и ухмыльнулся. — Ещё как навестим.
***
По замершей земле, смешиваясь с цокотом копыт и скрипом колёс, катилось три телеги. Между ними, в зад-перёд, в вышитой крестиком рубашке и широких штанах, бегал кудрявый мальчик. Телеги забились поющими и смеющимися людьми. Музыка, песни, гигиканье. Одним словом свадьба. В головной телеге сидели молодожёны. Короткостриженый жених стыдливо прятал под шапкой глаза и не знал куда деть руки. Кудрявая невеста в свадебном платье широко улыбалась. Белая мантия спадала с головы и её приходилось поправлять, чтобы спрятать левый глаз.
Всю дорогу ведущую в штаб заполнили посты и секреты. Но процессию даже не останавливали, только желали здоровья молодым и пропускали дальше.
В округе действительно была свадьба. Только её отпраздновали неделю назад и местные жители с радостью одолжили свадебные костюмы.
Три поста преодолели без проблем. Последний же оставался перед самим штабом. Тут процессию уже никак не могли пропустить.
— Стоять! — крикнул часовой. — Это закрытая территория! Поворачивай назад!
— Солдатик, — подошла к нему рыжая подружка невесты, — отдохни от службы. Повеселись с нами.
— Ещё раз повторяю: пошли вон! — крикнул солдат и передёрнул затвор.
Глядя, что разговор не клеится, невеста потянулась на дно телеги, выжидая дальнейшие развитие событий. В какой-то момент она скривилась и сказала:
— Мне надоел этот маскарад. А тебе, дорогой?
— Тоже, — согласился он. После чего «жених», «невеста» и «процессия» достали оружие и открыли огонь.
Как только рассеялся дым от пороховых газов, «невеста» сняла мантию, надела на глаз повязку и приказала:
— Пусть связь у них и выбита, но выстрелы они слышали. Так что у нас минуты три, пока сюда не сбежалась вся первая бригада. Джульетта и Глифи — за мной. Остальные держим периметр.
Эрвина планировали взять живым. В случае сопротивления — уничтожить. А затем раствориться в окрестных лесах.
Деревня, где расположился штаб, пустовала. На их пути не встретился ни один солдат. Это волновало Алексея. Учитывая нагрузку, в штабах должно быть сотни человек.
Во дворе здания местного управления стояло десятки машин. Лёша смекнул, что хартийцы расположились там и все трое поспешили туда. Какого же было их удивление, когда они в нём никого не обнаружили. Только пустые столы, недописанные приказы и не выветрившейся запах сигарет.
— А где все? — задал терзающий его вопрос Алексей.
— Вы пришли слишком рано, лейтенант Леший, — послышался надменный голос из соседней комнаты. — Маршал Эрвин ещё не прибыл.
Алексей побежал в комнату и застыл. Напротив него сидел Отто Крюгер и перебирал в руках фотографии.
— Лейтенант, — оскалился он, — ваши секреты слишком большие, чтобы оставаться секретами, — сказав это, он бросил ему под ноги стопку фотографий.
Алексей поднял их и опешил. На них запечатлели мёртвых членов его диверсионной группы.
— Почти все успели принять цианистый калий, — продолжал Отто. — Но подполковник струсил. И перед смертью рассказал много чего интересного. Самое главное, он выболтал, что где-то тут ошивается два Варшавских призрака. Ах, — он закатил в экстазе глаза, — Шелестович будет не в себя от радости.
Отто щёлкнул пальцами и со всех сторон на Алексея накинулись солдаты «Отряда сто тридцать семь». Лицо Лёши окутала тряпка с хлороформом. Сначала Алексей сопротивлялся, но затем его мысли стали ватными и он больше не видел смысла брыкаться. А затем и вовсе заснул.
***
Саманту хлестали по щекам. Каждый удар был меткий и чёткий, словно били хлыстом.
— Вставай, леди снайпер, — послышался голос, напоминавший шипение змеи. — С тобой мы сделаем великие дела.
Открыв глаза, Саманта поняла, что её накрепко придавили к бетонному полу два здоровенных солдата. Точно так же, как Алексея и Глифи. Руки связали, в нос ударила сырость, а прямо возле лица, изучая двумя миндалинами, скалился Отто Крюгер. От его холодного взгляда, у девушки бешено забилось сердце.
— Я очень много о тебе знаю, злой ангелочек, — продолжал шипеть Отто. — И я бы с радостью с тобой порезвился. Но, к сожалению, я обещал отдать тебя Мстиславу. Тем не менее на моей улице тоже праздник, — Отто, приплясывая, подошёл к остальным пленникам. — Сегодня мне попался Варшавский призрак и лесная дикарка. Впервые за долгое время, — говоря это он всё время глубоко вдыхал их запах, будто пробуя будущую жертву. — Но я не могу выбрать кого мне обработать первым. Помоги же мне. Кого? Твоего ненаглядного дружка или любящую подружку? Тебе не нужно говорить. Достаточно кивнуть в сторону того, кого ты выбрала.
Алексей молча сверлил единственным глазом пол. По синякам и ссадинам усеявших его лицо стало ясно, что Лёшу крепко обработали, прежде чем Саманта очнулась. Глифи почти не дышала, изредка глядя на Саманту. По её щекам катилось несколько капелек слёз. Саманта не желала никого выбирать, сверля взглядом Отто.
— Ты упрямая, но я тоже. Мы можем сидеть так долго, но в итоге моё терпение лопнет и я заберу двоих. Неужели ты хочешь встретить свой конец в одиночестве?
Едкие слова Отто добрались до самых глубин сознания девушки. Саманта не выдержала и отвела взгляд. И стала думать, кому дать умереть раньше. В конце-концов какая разница, если они уже почти мертвы? Стиснув зубы, она кивнула в сторону Глифи.
— Какая прелесть, — ухмыльнулся Отто. — Тоже любишь сначала отведать сладкое? Плохая девочка. Шелестович обязательно поучит тебя правилам поведения. Но это потом. Поднимайте её!
Глифи не укоряла Саманту, только грустно смотрела до конца и прежде чем скрыться за дверью, напоследок бросила: «Прощай». Огромные солдаты покинули комнату. Последний выходил Отто.
— До встречи, кроха, — сказал Крюгер и послал воздушный поцелуй, после чего дверь грымнула и свет погас.
Даже привыкшие к темноте глаза ничего не смогли разглядеть. Сдавшись, Саманта закрыла глаза и пыталась не обращать внимания на терзающую в руках боль.
«Похоже им удалось поймать только нас. Что же, по крайней мере все остальные выживут».
— Тебе не обязательно было выбирать её, — послышался из темноты голос Алексея. — Они бы не успели начать меня пытать. В подошве таблетка. Я бы разорвал сапог и проглотить яд.
— Я хочу побыть ещё немного с тобой. Пусть нам осталось жить несколько часов.
— Эгоистично. Но мне приятно.
— Как же они крепко связали руки. Не пошевелиться.
— Что ты хочешь сделать?
— Моя таблетка в прокладке штанов. Мы бы могли сбежать отсюда вместе.
— Самоубийц в рай не пускают, — горько ухмыльнулся Алексей. — Только мучеников.
— Не хочу мучаться. Не хочу перед смертью страдать.
— Мы причинили многим людям страдание. Теперь наш черёд. Всё по справедливости.
Связанными, они не могли даже пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы подняться и последний раз почувствовать идущее от них тепло, среди сковывающего холода. Им оставалось лишь представлять друг друга в темноте и покориться судьбе. Выход отсюда был лишь один — через пыточные машины Отто Крюгера. Это они знали ещё когда им проводили инструктаж. И чётко понимали, что никто их спасать не будет.
Во тьме подвала они потеряли счёт времени. Может прошло всего несколько минут, а может и целые сутки. Осталась лишь растекающаяся по всему телу боль, жажда и едва уловимое дыхание.
За дверью послышались нарастающие шаги.
— Вот и всё, — констатировал Алексей и в этот момент включился свет, ослепив обоих.
В комнату зашли два гвардейца и, не церемонясь, надели им на головы мешки, затем подняли и, грубо толкнув в спину, приказали идти вперёд. Алексей тихо бурчал под нос гимн Конфедерации. Он был на латинице и мало кто смог его выучить, не говоря уже о том, чтобы понять смысл. Но Лёша всё же смог осилить два куплета, и напевал строчки где свет свободы испепелит гниль тирании.
— Стоп, — прорычал гвардеец. Послышался звук открывающийся двери. — Вперёд.
Войдя, их усадили на стулья. Саманта почувствовала обволакивающие со всех сторон тепло. Подумав, что она сидит на электрическом стуле, как с неё сняли мешок и у девушки перехватило дыхание. Напротив них, держа между пальцев сигарету, сидел Эрвин Кнут и перебирал бумаги на столе.
— Оставьте нас, — сказал он гвардейцам, не отрываясь от стола. Как только дверь закрылась, он всё же уделил внимание Алексею и Саманте. — Вы хотели меня убить, — начал он, без тени укора. — Верно?
— Смотря как бы сложилась ситуация, — буркнул Алексей, глядя из под лоба.
— Да, мне говорили, что вы, лейтенант, за словом в карман не полезете. Тем не менее я хотел бы с вами поговорить.
— А мы нет, — категорично заявил Алексей. Саманта была того же мнения. — Снайперы говорят с хартийцами только через снайперский прицел.
— Я знал, что вы не захотите со мной иметь дел. Но с ним вы обязаны найти общий язык, — Эрвин кивнул в тёмный угол.
Оттуда поднялся человек и выйдя на свет, диверсанты признали в нём Вильгельма.
— Вилли! — одновременно выпалили они, а их глаза засверкали.
— Лёха, Саманта, — без предисловий начал он, — слушайте внимательно. Этот человек знает как остановить войну. Просто выслушайте его.
— Так ты его адъютант? — заметила Саманта.
— Неужели для кого-то это новость? Ещё какие-нибудь вопросы есть?
Все молчали. Вильгельм кивнул маршалу.
— У нас мало времени, — нарушил тишину Эрвин. — А рассказать предстоит много о чём. Прежде всего я хочу вас спросить: вы хотите отсюда выйти живыми?
Алексей и Саманта несмело кивнули.
— Отлично. Значит мы договоримся.
— Чего вы хотите, маршал? — нетерпеливо спросил Лёша.
— Я хочу попросить у вас помощи, лейтенант. В обмен я сохраню вам жизнь.
— Что вам нужно?
— Скажите вашему командованию остановить готовящиеся наступление.
— Откуда?... — удивился Алексей.
— Откуда я знаю? Никто просто так не будет выбрасывать несколько сотен диверсантов в тыл. Очевидно, что вы готовитесь нас погнать обратно.
— И почему мы должны его остановить?
— Потому что оно не нужно. Мы готовы подписать с вами мирный договор, где возвращаем все захваченные земли обратно, вплоть до Прибалтийского союза.
— И консул Гвин не против?
— А консула никто не спрашивал, — вклинился Вильгельм.
— Вы что заговор готовите?
— Лейтенант, очень жаль, что мы по разные стороны линии фронта. Вместе мы бы много чего добились. Но в одном вы ошиблись. План заговора готов уже как два месяца. Единственная причина, почему этого не произошло — во время переворота Хартия будет уязвима. Этого я допустить не могу. Поэтому прошу вас отложить наступление.
— А вы сами не в состоянии связаться с нашим командованием?
— И через несколько секунд оказаться в подвале «Отряда сто тридцать семь» по статье госизмены? Спасибо, мне хватает того, что я там бываю в качестве посетителя.
— Вижу выбора у нас нет.
— Почему же? Вы можете вернуться обратно в подвал. Через час придут Малыш Отто и Мстислав и вы погибните смертью настоящих героев. Но я думаю вы предпочитаете оставаться живыми.
— Хорошо, — помолчав, ответил Алексей, — мы согласны.
— Отлично, — расцвёл в улыбке Эрвин. — Теперь перейдём к небольшим мелочам, — он положил на стол чёрную флешку.
— Что это? — не понимал Алексей.
— Коды ядерного арсенала, — сказал Эрвин, будто это сущий пустяк.
— У вас есть ядерное оружие? — не верил своим ушам Лёша, а его глаза максимально расширились. — Но почему вы его не используете? Вы бы тогда победили в войне.
— В войнах нет победителей, лейтенант. А в ядерных — подавно. Единственная причина, почему ядерный хлам остался в шахтах — об этой флешке знает всего несколько человек и бо́льшая их часть в этой комнате. Алексей, на войне бывает всякое. Наш переворот может потерпеть неудачу. А тогда коды попадут в руки консула и «Отряду сто тридцать семь». И миру конец.
— Вы хотите, чтобы я сохранил эту флешку?
— В догадливости вам не отказать.
— Почему вы её просто не уничтожите? — спросила Саманта.
— Потому что там к тому же хранится информация об утилизации. После войны я собираюсь провести полное разоружение всего мирового ядерного запаса.
— Что мне делать с флешкой, если вы погибните?
— Поступайте как считаете правильным. Я вижу вы человек, которому стоит доверять. К тому же Вильгельм весьма лестно о вас отзывался. А я привык доверять своей правой руке. И, между прочим, только благодаря ему вы сейчас сидите здесь.
Вильгельм лишь молча кивнул Алексею в ответ.
— Развяжи их, — приказал Эрвин Вилли.
Алексей и Саманта почувствовали желанное облегчение и свободу в руках.
— Берите, лейтенант, — кивнул Эрвин на флешку. — Она не кусается. Пока что.
Алексей покрутил в руках кусок пластика и положил во внутренний карман.
— Теперь, похоже, всё, — он взглянул на часы. — Через минуту смена караула. Вы успеете проскочить. А дальше уже дело техники.
— Спасибо, маршал. Я много каким представлял Болотного Лиса, но точно не таким.
— Болотный Лис послал тысячи мальчиков на пулемёты и должен сгореть в аду. Но почему-то пока ещё жив. Ах да, — он почесал затылок, — чуть не забыл. Ударьте меня.
— Маршал, — покачал головой Вильгельм, — это не обязательно.
— Обязательно. Никто не поверит, что они сбежали и при этом даже не попытались меня покалечить. Давайте, лейтенант. Время.
Алексей и Эрвин поднялись, встав возле окна. Глядя на маршала, у Лёши сверкнула в глазах ненависть и он щедро зарядил Эрвину в глаз. Маршал рухнул у основания стены, держась за ушибленное место.
— Отличный... Отличный удар, — засмеялся маршал. — Теперь бегите. Чую кто-то будет скоро в ярости.
— Подождите, — сказала Саманта. — Глифи. Вы можете её спасти?
— Ваша подруга летавица?
Саманта кивнула.
— Она мертва. Малыш Отто, как всегда, перестарался.
Саманта несколько мгновений безэмоционально глядела на маршала и, больше ничего не сказав, открыла окно и перепрыгнула через подоконник.
— Слава Конфедерации, — отсалютовал Алексей, стоя в проёме окна.
— Ave Hartia, — ответили ему Эрвин и Вильгельм.
***
— Переворот? — не верил своим ушам Уинстон. — Они действительно решились выступить против консула?
— Лично маршал Эрвин, — уточнил Фридрих.
— Что им от нас нужно? Отложить наступление?
— Да, господин канцлер.
— А это не повредит нам в случае их провала?
— Ещё не все группы выполнили задание. Мы можем задержать наступление на несколько дней.
— Хорошо. Тогда откладывайте. Посмотрим во что выльется их авантюра.