Знойный день, солнце пекло головы, словно пирожки в духовке. Волосы липли к коже от горького пота, картинка в глазах чуть плыла, а на дороге появлялись тоненькие блики, как мираж. Вместо асфальта, казалось, впереди были яркие лужи. Может, девочкам и было не очень хорошо, но вот мир радовался, расцветал, покорял новые уголки пряными и приторными запахами. Сорняковая мята и валерьяна росли целыми опушками, которые, однако, совершенно не привлекали Кишку. Видимо, он был убеждённым спортсменом. Брал первые места по длительности сна и совершенно не жалел прерывать его, резвясь в море дурманящей травы.
Не в силах терпеть безразличие к вскипающим мозгам, девчонки взяли ситуацию в собственные руки и направились, согласно карте, к ближайшему водоёму.
Небольшое озеро посреди леса. При въезде только заросшая поляна и тонкий песчаный берег, в стороны от которого уходили жидкие болотные щупальца, прибрежные рыхлые водоросли и надломленные ветром побеги рогоза. На другом берегу такой же пляж, а совсем недалеко от него и впадающий ручей. Вода была не грязной, да и озерцо вроде не цвело. Дно украшали плоские, чёрные и блестящие камушки. Оля подхватила один, размахнулась и пустила по водной глади, он оставил пять блинчиков и смиренно, будто ударился в стену из ваты, ушёл на дно. Может, тут даже осталась живая рыба, для неё такие укромные места — самое то!
— Оля, смотри! Да там же лодка есть.
— Где? А, и правда, зелёная, в кустах спряталась.
Монстр глядел на девчонок из зарослей крапивы, чёрные лапы его растопырились в стороны, выдавая укрытие, они были огромные и на деле очень нелепые. Он, оставшись в одиночестве, лакал живительную водицу, прильнув к нему губами, сидел в тени, отдыхал от пылающего солнца, что хотело всё испепелить. Кажется, заметил неторопливых наблюдателей, но продолжал сидеть на месте, надеясь всё же, что это не охотники, а какие-нибудь работники заповедника, что учтиво попросят его зайти в клетку или съесть кусок мяса со снотворным. Проверят, полечат, накормят, а потом отпустят здоровым и сильным, чтобы он больше не побирался в кустах, прося у природы милостыню.
Девочки, вооружившись хлёсткими ивовыми палками, размахивали ими, срубая толпами орды щиплющихся бойцов. Взмах! И вот с десяток пал к ногам Тони. Взмах! И вот уже два лежало подле Оли. Ещё и ещё! Два богатыря пробивались через зеленое иго к побеждённому временем и тяжёлой участью скакуну. Он смиренно ждал их, не смея даже шевелиться.
Оля, отдышавшись, облокотилась о борт лодки. Поглядела на неё и повернулась к Тоне, которая уже ради веселья продолжала терзать бедные заросли.
— Интересно, целая или нет?
— А ты проверь.
— Старая я, не вижу ничего. И устала.
Тоня приглушённо засмеялась, упёршись руками в колени. Хлыст затерялся где-то в траве.
— Давай посмотрим. Ну, дно целое, наверное, я дырок не вижу.
— И вёсла на месте, прочные.
— Ага, широченные. А ты грести умеешь?
— Да, на рыбалку ходила.
— А мы рыбачить собрались? — взгляд у Тони стал ярким и проникновенным, но чего-то в нём не хватало.
— Ты тут удочки видишь?
Тоня ещё немного потупила взгляд на лодку, выпрямилась, руки в боки и говорит: — Давай вытаскивать!
Упёршись в лодку, большую, метра три точно, девчонки стали мерно толкать её вперёд, в воду.
— Раз!
— Два!
— Раз!
— Два!
И вот, корма оказалась в воде. Последняя проблема: водоросли, что завивались в липкую паутину, окутали гладкое дно судёнышка, не давая ему выбраться из плена. Девчонки разулись, утопились носками в кусачую траву, потом ногами в воду, поднатужились и вызволили пленника из тюрьмы. Теперь его можно было хорошо осмотреть.
Дно целое, ничего не просачивалась. Нос, что находился в воде, был облуплен цепкой флорой, отчего спереди походил на сома с зелёными усищами. Внутри две перекладины, на каждую человека два точно бы поместилось.
— Оля.
— М?
— Это всё весело, конечно, особенно крапиву рубить, но я тут подумала. Мы её зачем вытащили?
— Плавать умеешь?
— Ну, конечно, умею, а кто не умеет?
— Глубины не боишься?
— Конечно, не боюсь! Чего за вопросы такие?
— Я хочу посреди озера искупаться. И тебя одну на берегу не оставлю.
— А Кишка что?
— Да пусть спит, чего его мучать.
Раздевшись до нижнего белья, а вода уже была достаточно тёплой, что для Мая большая редкость, оставив сложенные вещи на песчаном берегу, девочки уселись в маленький крейсер. С озерца дул лёгкий ветер, даже бриз, вода игралась солнечными зайчиками, расходясь клином под носом четырёхместного лайнера. Оля мужественно крутила вёслами, широкими махами отдаляла себя и сестру от берега. Десять метров, уже двадцать, а вот и все пятьдесят прошли. Вдруг она в бессилии остановилась.
— Ой, тебе помочь?
— Не. Тут будем плавать! Только отдышусь.
— И зачем так торопилась?
— А вот захотелось. Ныряй, только осторожно, нам ещё нужно будет как-то забираться обратно.
— Нет уж, ты сначала придумай как. Не хочу потом лодочным мотором работать.
— Лентяйка, я вот только что работала, — Оля широко улыбнулась, щурясь на жёлтое блюдце, что постепенно скрывалось за белёсым молоком.
— А ты могла и помочь попросить.
— Вот пусть тебе теперь стыдно будет.
— Манипулятор!
— Ещё какой. Ладно, если по одному залазить, то лодка и перевернуться может, так что залазить надо с разных сторон и вместе. Такой план устроит?
— Да!
Тоня решительно встала, через секунду оказалась ногами на сиденье, а вот уже бомбочкой летела вниз. Полметра всего, но какой всплеск! Круги шли по воде, кажется, до самого берега, лодку так вообще повело носом в сторону от такой наглости. Вот уже и Оля не выдержала, грациозно нырнув в озерцо, как дельфин, используя всё то же сиденье в качестве своеобразного трамплина для спортсменов. Всё дно усеяно чёрными камушками, и, судя по их блеску, было оно не глубоким. Мелькали тёмные коряги, какие-то корни, во всяком случае так они выглядели, даже целый ботинок. А вот рыб не видно, хотя маленький бомбардир мог их всех просто распугать.
Наконец, Оля вынырнула в метрах пяти от сестры, помотала мокрой головой и улеглась на спину, раскинув руки и ноги в разные стороны. Тоня подплыла кролем, который по количеству шума и брызг походил на тайфун.
— Ну что, Оль, как водичка?
— Тепло-о.
— Вот и хорошо.
— Ты посмотри, какой простор! Сверху синева и тут всё голубое. Свобода!
— Да оно размером-то, как два футбольных поля.
— Ничего ты не понимаешь. Ложись, как я, и почувствуй!
Тоня попробовала, но всё безуспешно. Её тянуло на дно, как бы она не старалась.
— Так ты воздуха набери и лежи спокойно.
— Да не выходит! Тебя твои буйки спасают, а у меня таких нет.
— Чего, завидуешь? — Оля засмеялась и тут же подавилась водой, начав откашливаться.
— Вот, это тебя эта, как её. Карма настигла! Потому что вредина. И вообще, мне же удобнее.
От смеха и кашля Оля расплакалась, так смешно ей стало.
— Ты же сейчас опять поперхнёшься.
— Хи-хи-хи, кхе-кхе, как скажешь, — Оля вдруг нырнула.
— А?!
На поверхность поднялись пузыри.
— Оля?!
Тоня нырнула следом, но сестры и след простыл! Справа, слева, снизу — нигде нет. Вдруг что-то схватило за ногу! Тоня судорожно повернулась, и ей предстало чудище! Глаза громадные, цепкие щупальца — десять штук! Два плавательных пузыря, и длиннющий язык, так и желающий обвиться вокруг шеи! Она хотела было закричать, но спасительного воздуха не хватит! Одним резким движением вынырнула и начала отбиваться от водяного ногами. И тут он поднялся из пучины.
— А говорила, что глубины не боишься.
— Ты дура! Дура! Напугала! Дура!
— Ну, извини… Я же пошутила просто.
— Дура!
— Прости…
— Не прощу, дура!
— Ну, чего дура да дура, я же смешную рожицу скорчила, а ты меня чуть ли не утопила.
— Дура! Я в лодку.
— Погоди, а то перевернёшь.
— Вот тогда брюхом кверху уплыву.
— Ты так перепугалась?
— За тебя испугалась, а ты шутишь так.
— Блин. Ну. Ну, даже не знаю. Хочешь с винтовки дам пострелять? Только не дуйся, я не хотела.
Тоня с прищуром: — Хочу.
Девочки подтянулись с двух сторон за борта и взволнованно смотрели друг на друга, Оля скомандовала:
— Вверх! Права нога! Левая!
— Я падаю!
— Нельзя!
— А-а!..
Тоня плюхнулась в воду.
Оля филигранно шлёпнулась за ней, кричала в небо: — Ты в порядке?!
— Только ногой ушиблась.
— Так, давай снова! Вверх. Правая. Левая!
Девчонки перевалились внутрь, тяжело выдохнули. Довольно тихо, только бултыхания судёнышка, как поплавка в тазике.
Тоня: — Как-то много всего для двадцати минут.
— Тебе не понравилось?
— Если бы ты меня не пугала!
— Я же уже извинилась.
— Вот пусть тебе теперь стыдно будет.
— Манипулятор!
— Ещё какой, — Тоня повернулась к сестре с хитрющей улыбкой.
— Понятно всё с тобой, и не любишь ты меня вовсе. Эх, нигде мне места нет!
— Ох, а я так вообще, как посреди пустыни, податься некуда, слоняюсь тут и там!
Они лежали так ещё минут пять молча. Вдруг над ними что-то прошмыгнуло! Больше жука, серое, на самолёт похоже, но жужжит.
— Оля, это что было?
— Стрекоза, скорее всего. Значит, тут где-то и комары водятся и мухи, только кусать нас не хотят.
— С чего так решила?
— Она же их ест, а без них с голоду помрёт.
— В смысле, нас почему не кусают?
— Противные мы и невкусные, химией напичканы человеческой, вот они и брезгуют.
— Интересные у тебя теории. А как думаешь, рыба тут есть?
— Если оставить на глубине кусок мяса, например, или хлеб покрошить, может кто и приплывёт.
— Мясом рыбу кормить, — скептически отметила Тоня.
— Вдруг тут щука обитает! Зубами щёлк, как за мягкое место укусит, так от тебя только визг на всё озеро услышу.
— Я что, писклявая такая?
— А знаешь, как щука кусает? А вот меня кусала. Там не до баса.
— Ты поэтому рожи на глубине корчишь?
— А я в душе Ихтиандр — воду люблю.
— Ой, поплыли обратно уже, а то простудимся на ветру.
— Грести я буду?
— А тебе помочь?
— Ага.
— Вот и лежи так дальше, а я за вёсла.
Обратно они плыли раза в два дольше. Тоня каждый раз останавливалась, разминала плечи и жаловалась, что неудобно ей. Вся покрасневшая. Кажется, пота на ней стало только больше, но от помощи отказывалась. Всё гребла и гребла. Неожиданно, мель.
— Фух! Мои руки…
— Чего же ты так торопилась? — Оля упёрлась локтями в колени, а подбородком уложилась на кулачки, — Ты в порядке?
— Нога правая болит, как-то не так забиралась, наверное.
Оля взволновалась: — Понести тебя?
— Не, сама дойду.
Горячий песок. Зарываясь в него ступнями, можно было почувствовать, как живительное тепло растекалось по всему телу. Как это мягкое чувство затекало в каждую извилину, оставляя после себя лишь удовольствие. Вот садишься на него, начинают греться ладони. Ладони, что столько времени были вынуждены работать с ржавым железом, тёртой резиной, шумным полиэтиленом и трухлявыми дровами. И всё это было холодным, безжизненным. А эти песчинки обволакивают, прячутся под ногти, норовят попасть туда, куда не следует, но, кажется, совершенно не из злых намерений. Поднимаешь немного голову и вот солнце начинает греть лицо. Только недавно раздражало, мучало, а сейчас, когда сидишь и отдыхаешь, плавятся любые злоба и негодование. Хорошо. И с пруда дует прохладный ветерок. Вот пришёл Кишка, улёгся пузом на золотистый песок, чем-то в такой позе напоминая буханку хлеба, прикрыл глаза и снова задремал. А вокруг только лес.
— Оля, ты часто на море отдыхала?
— Пару раз. В Крыму и в Сочи.
— И где лучше? Тут или там?
— Как же это сравнишь? Совсем разные же вещи. Вот я в деревне у бабушки летом бывала. Мы вместе таскали такую же лодку, нам дедушка помогал, отплывали подальше от берега и просто болтали. Мне очень нравилось — спокойно, тихо, никто не тревожит. Она мне книжки читала или рассказывала истории, а я ей про школу, успехи свои. А море — это море. Там тюленем отдыхаешь, сама знаешь. Можно на экскурсию съездить, на замки посмотреть или на гору подняться. Я на Ай-Петри была. Кипарисы интересные там растут, не такие ухоженные и красивые, как в городе, а размашистые и большие. Лианы разные на них. Но всё равно дома привычнее.
— Угу, наверное, ты права. Кстати, мы, получается, купательный сезон открыли.
— Не купательный, а купальный.
— А я в русском никогда сильна не была. Обороты разные, наречия, числительные. Ты же меня понимаешь — значит всё в порядке. И вообще, я больше геометрию люблю. Доказательства разные, теоремы.
— Теоремы… Ты у нас и философ, и оратор, и математик. Ты ещё купаться будешь, а, Пифагор?
— Нога всё ещё болит. Видишь, грею. И вообще, ты мне обещала!
— Что?
Тоня взглянула на сестру неодобрительно.
— А, ты про это. Думай тогда, где и как. Тут же не стрельбище.
— Чего думать? Один раз в воздух пальнуть, так мы всех и распугаем!
— Какая ты простая. Хотя, тоже вариант.
— Давай по банкам стрелять, как в тире.
— У нас, думаешь, так много пустых с собой? Я их портить не хочу.
— А я что-нибудь придумаю, — Тоня подмигнула.
— Ага, изобретательности хоть отбавляй.
Одевшись и обувшись, вытянув лодку на сушу, девочки направились к 57-му. Из ящика с провиантом Тоня вытащила три целых консервы — сокровище по своей сути!
— И в чём же твой план?
— Опустошить их!
— А потолстеть не боишься?
— Ты обещание выполнять будешь или нет?
— Да, но мы не будем ради развлечения набивать животы тем, что нас может от голодной смерти спасти.
— И какой тогда план у тебя?
Оля осмотрелась, на краю опушки стояла мёртвая берёза. Толстая, ветвистая, чуть покосившаяся в сторону леса, вся в огромных трутовиках. Выше малиновки, а значит, в высоту минимум метров пятнадцать.
— Доставай пилу. Сейчас будем дружбой заниматься.
— Чего?
— Берёзу ту спиливать будем.
«Дружба» — она же — пила на двух человек. Вообще, ей нужно пилить вертикально. Стволы на брёвна, брёвна на доски, доски на рейки, но если ствол трухлявый, а сил не хватает, то вполне подойдёт. Тем более, если всегда висит на корме танка. А ствол и правда трухлявый — десятки грибов-паразитов высосали все соки. Гигант был сломлен ордой наглых бандитов, что разрастались, питались за его счёт, не давая ничего взамен.
Голодные до работы зубчики вцепились в кору, преодолели её за долю секунд, вгрызлись в дерево, что ещё сопротивлялось, но скорее по привычке. Девочки пилили немного под углом, так, чтобы берёза упала не в лес или на опушку, а вдоль границы. И вот колосс затрещал, издал предсмертный вопль, сухие ветки безуспешно цеплялись за собратьев, но лишь ломались под весом материнской туши. Оля затаила дыхание, когда исполинский ствол повалился.
— Тоня, ты как там?
— Грандиозно, конечно. И чего теперь?
— Сейчас учить тебя буду. Трутовики видишь, грибы на стволе? Вот в них будешь целиться.
Ноги не ширине плеч, упор в плечо, левая рука на цевье, правая на рукояти. Мишень в двадцати метрах, чтобы интереснее было. Инструктор по правую сторону, дыхание глубже, взгляд горячее, а палец в тоскливом ожидании лежит на спуске.
— Хорошо всё видишь?
— Угу.
— Тогда жми. И стой уверенно, повернись немного, ага. У неё отдача гораздо сильнее.
Вдох. И медленный выдох, как с пистолетом. Выстрел! Попадание! Ствол вверх! Пуля пробила плотный гриб и застряла в трухлявой древесине. Наверное.
— Ю-ху! Оля, а откуда ты так научилась хорошо с оружием обращаться?
— Когда в деревне была, меня дедушка обучал. Строгий был. Потом в секцию спортивной стрельбы ходила год. Вот там дисциплине хорошо учат, а она в любом деле нужна.
— А ушла почему?
— Не помню. Разонравилось, наверное.
Второй выстрел улетел в молоко. Всё-таки даже без штыка «Света» весит все четыре килограмма и длиной полтора метра. Удержать такую — сложная задача, стрелять без тренировки тем более. И сама винтовка требует тщательного ухода, так как механизм у неё старый и сложный. Ударная часть любит забиваться грязью и песком.
Третий выстрел попал в берёзу, пуля вылетела насквозь, что видно было по разлетающимся щепкам.
— Промах, — спокойно сказала Оля.
— Почему? Я же попала.
— У тебя цель — грибы. Если не попала, значит промах. Нечего патроны на чушь тратить.
— Ну и ладно. Видишь тот, самый большой и кривой? Вот я его сейчас разнесу в клочья!
Оля ухмыльнулась, однако улыбку согнало точное попадание. В яблочко, можно сказать, хотя мишень и огромная. И ещё один, и третий в цель! Калибр — 7.62х54 — винтовочный. Очень мощный, что Оля давно понимала, но вот сестру такая сила опьяняла.
— У тебя талант.
— Я поняла самое главное. Нужно быть спокойным, уверенным и думать, что делаешь! Тогда пуля сама летит куда нужно.
— Так оно и есть. Слушай, может, не поедем уже никуда сегодня? Мне лень.
— Мне тоже.
— Мяу, — утвердительно констатировал и Кишка.
Оля взяла кота на ручки: — Чего, есть хочешь? И всё же не зря мы тебя взяли, котофей.
— Слушай, Оль, есть мазь у нас? Синяк всё больше.
— Есть, конечно. Сильно болит?
— Да, нет, наверное.
Не успели девочки опомниться, как свечерело. Солнце спряталось за горизонт, однако спать не хотелось, особенно Оле. И пускай, что было чем ещё заняться, через силу они уснули.
Новолуние. Полная тишина, к которой так сложно привыкнуть. Сознание заполняет её воображаемым свистом, трещоткой, а порой просто слышишь текущую в венах кровь или биение собственного сердца. Продолжаться это будет недолго, скоро утро, а там разыграется ветер, может, пара шишек упадёт, надломится сухая сосна, зашелестят кусты можжевельника. Но сейчас — ничего. А ничего способно быть очень громким, очень тяжёлым и очень волнительным.
Слишком тихо — подумала Тоня и присела. Оглядывается, а Оли нет. Хотела крикнуть, позвать, но прерывать ночь желания не хотела, пускай и страшно.
Снова шутить вздумала? И фонарик неясно где. Я же не вижу ничего, блин.
— Мяу, — в темноте блеснуло что-то искоркой.
Ты-то чего проснулся?
— Мяу-у, — послышалось уже с корпуса танка.
Куда? Показать чего хочешь?
Тоня аккуратно шла, ориентируясь на мяуканье и блеск в темноте. Вдруг Кишка остановился и уселся. Под ногами песок. Холодный и противный.
— И чего ты меня сюда привёл?
Кот лениво зевнул, повалился на бок. Вдалеке загорелся тёплый огонёк. Долгое время он был единственным, кто нарушал ночь, но до берега стала доноситься скромная мелодия. Разливалась над водной гладью, пробегала мурашками по спине и врезалась в память. Нет. Нет, она не врезалась, она занимала своё законное, давно утраченное местечко. Вот она остановилась. Нервный всхлип, глубокий вдох и очень тихие слова.
Засыпай, моя тихоня,
И не бойся мир, засоня.
Отдыхай, увидь все сны,
Будут рученьки полны –
Счастья, доброты, любви.
Все друг с другом сплетены.
Мы проснёмся утром рано,
Для любимых столь нежданно.
Но пока нам нужно спать,
Чтобы завтра всем играть.
И вновь тишина. Перед глазами у Тони замаячили два светлячка. Они выписывали в полёте овалы, потом бесконечность, а потом и вовсе хаотично закружились вокруг неё и улетели куда-то далеко. Кишка боднул лбом в коленку.
— Мяу.
Место тишины занял обыкновенный плач навзрыд. Прерывающееся дыхание, всхлипы, а Оля там совсем одна. Тоня заметалась, на неё укоризненно глядел кот, как бы говоря: — Чего ждёшь? Иди, успокаивай!
Никогда ночью не плавала. Страшно.
Тоня набрала полную грудь воздуха, — Оля! Оля, я же приплыву!
Досадно поглядев на дорожку света, исходящую от лампы, Тоня шагнула в неизвестность. Пупок, шея и вот погрузилась полностью. В беспроглядной пучине можно было раствориться, если бы не холодное течение. Бодрит! Тоня яро шлёпала ногами по воде, пускай что голеностоп продолжал болеть. Мало что могло её сейчас остановить. Тут её заметила Оля.
— А? Ты? Как?
— Я же. Говорила. Что. Приплыву! Ух…
Оля ошарашено глядела на неё, не в силах подобрать слов.
— Ну, ты мне поможешь? — Тоня зацепилась за борт, но подняться была не в силах.
Оля отсела на край, протянула сестре руку, та её схватила и перевалилась внутрь. Тоня глубоко дышала, наблюдая на лице горе-лодочницы чехарду эмоций.
— Ну и чего ты под ночь устроила? Взяла, сбежала от меня.
Оля вновь взвыла и закрыла лицо руками: — Я идиотка!
— Ничего не идиотка.
— Нет, идиотка! Обещала тебе не убегать и убежала! Обещала защищать, а мы обе чуть не померли! Бабушке обещала, что хорошей буду, доброй, а в итоге сумасшедшая, маньяк! Обещала счастливой быть, а в итоге сижу тут, дура, с лампой этой, посреди озера. И ты мёрзнешь! Прости меня, прости…
Беря ситуацию в руки, Тоня встала и твёрдо сказала: — Я тебя нашла. Ты нас спасла. Никакая ты не маньячка! А если я мёрзну, так может ты сделаешь что-то?
Оля стала раздеваться.
— Так, иди-ка сюда, — лодка покачнулась, нос судёнышка задрался вверх, — Вот так намного теплее.
Оля молчала, только обняла сестру в ответ.
— Нечасто мы так делаем, правда?
Да.
— Ты очень красиво поёшь.
— Я знаю, — стеснённо сказала Оля.
— А выступала когда-нибудь?
Нет.
— Эх, тогда для меня будет честью быть твоим главным поклонником.
— Не смущай меня.
— Долго ты так?
Что?
— Терпела ты долго?
Да.
— С самой Москвы?
— Угу, — Оля склонила сестре голову на плечо.
— И для чего? Думала я тебя не пойму?
— Не могла я так. Я же старше, примером должна быть, и стала бы тебе жаловаться?
— А вот так истерику закатывать посреди ничего — это пример хороший?
Нет.
— Ну-ну, не надо. Знаешь, чего я поняла?
— Чего?
— Я правда мало что умею, но пока жива, всегда готова тебя поддержать. Мы же с тобой в одной лодке.
Оля тихонько засмеялась.
— Вот! Если смеёшься, значит, хорошо всё.
— Это нервное.
— А ты момент не порти!
— Ну, ладно.
— Я маленькая, мало чего знаю, но понимаю-то много. Нельзя столько всего взваливать на себя! Ты так хуже делаешь не только себе, но и тем, кому ты дорога. Мне! Как же ты не понимаешь? Мы должны помогать друг другу, а не рыдать в одиночестве.
— Прости.
— Я не обижаюсь, — Тоня ослабила хватку, — Красиво. Звёздочки. Каждый раз смотрю и не могу нарадоваться.
— Да, всегда там.
— Хорошая всё-таки эта мечта — космос! Столько всего неизведанного, но и там останутся простые любовь и дружба. Ты бы хотела туда? На большом шаттле, колонизировать всякое.
— Да, всё лучше, чем тут за едой лазить по подвалам.
— Смотри, там мерцает что-то!
— Спутник, наверное. Падает. А может, точку перигея проходит, которая самая близкая к Земле.
— Ха-ха, значит, если я математик, то ты у нас астрофизик?
— Нет, запомнила из того, что ты мне из книжки прочитала.
— А что ещё помнишь?
— Что длинна светового года — примерно девять с половиной триллионов километров. А до ближайшей звезды расстояние в четыре раза больше. В общем, далеко нам до покорения галактики.
— Ну и ладно, зато есть о чём тут подумать.
— О чём?
— Да хоть эта лодка. Представь, столько лет без дела лежать! А она ещё на плаву. Какого бы было человеку? Вот так просто остаться на месте, потерять любой смысл. Ходить на нелюбимую работу, где твой труд оценивается бумажками. Идти спать и восемь часов ощущать апатию или агонию. Всю жизнь не для себя жить. Так же прятаться в траве, существовать для виду. Мы не должны были скрываться по углам! Каждый момент должен был быть ценным для нас, наших убеждений, наших целей, наших желаний. Нас, я имею в виду всех! Никто же не сможет жить один, может существовать, есть и спать, но не жить. А люди треть жизни спали, треть работали, треть выживали. И лодка эта медленно гнила там в траве, чудом осталась существующей! Чтобы мы хотя бы на денёк дали ей смысл, а значит подарили жизнь! Потому что мы друг другу даём смысл жизни, а всё остальное это глупости какие-то, самообман. Какой смысл вкусно есть, сладко спать, путешествовать, если делаешь это только для себя? Любой же был создан кем-то, воспитан, вскормлен, а потом вот так просто и эгоистично относиться к миру? Будто он тебе должен? Нельзя же так. Ты же спрашивала всех, мне рассказывала, почему всё это произошло! А выходит так, что если кто-то это и знал, то не понимал вовсе. И значит спасти все вот эти крохи: тебя, меня, Мишу, тот городок в Москве — можно лишь начав жить друг для друга, а не для себя!
— А я жила для себя.
— Ну и ладно! Никто не идеален! Каждый совершает ошибки! Главное иметь силы и желание их исправить, попросить о помощи в конце концов. Это же не сложно, нужно будет просто помочь в ответ. Всем был нужен девиз: «Все за всех!» А не так глупо взваливать на себя всё, не в силах утащить.
— Тоня.
— Чего?!
— Ты поможешь мне?
— … Обязательно… Оля.
— Да?
— А тебе мальчик какой-нибудь в школе нравился?
— Нет, не до того было.
— Ну, ладно.