- Теперь важный! - покровительственно говорит Рыбья Кость. - А там, как щенок, вертелся!
- Где? - спрашивает Шо-Пир.
- А ты разве не видел?
- Нет. Что делал он?
Бахтиор прижимает ладонью струны:
- Когда я с Кендыри и Караширом из Кривой долины ослов привел...
- Ну? Что было?
- Я тоже не видела, - выходит из своей задумчивости Ниссо.
- Ты, Ниссо, - говорит Бахтиор, - с Худододом мешки из лавки вытаскивала, а Шо-Пир и Мариам на площадке перед дверьми товары считали. Когда мы ослов привели, помнишь, все ущельцы из лавки бросились...
- Ну, - говорит Шо-Пир, - я сидеть остался.
- Ты остался, а мы смотрели... Ущельцы все бросились, даже спорить забыли, кому что дать; прибежали, каждый своего осла обнимает, щупает, Карашир верхом на осле сидит...
- Я расскажу! - перебивает Рыбья Кость. - Он сидит. Я подбежала: мой осел! Здоров ли, смотрю...
- Смотришь, - усмехается Карашир. - Шею его обнимает, уши его гладит, сама плачет, все смеются кругом!
- Не плакала я!
- Плакала! Лицо сморщилось, слезы текут!
- Что ж, текут! - Рыбья Кость прикрывает рукой рот мужа. - Не слушай его, Шо-Пир! Ведь уже думала, не увижу осла моего. Исоф тоже плакал. А потом вскочил на своего, как бешеный скачет кругом. Муж мой, дурак, тоже скакать захотел, а осел под ним не идет. Исоф сам подскакал к нему, начали они бороться, друг друга за плечи стаскивать. Люди хохочут. Я думаю: всем забава мой муж, дурак! А сейчас, смотри, сидит важный.
- Пусть поважничает! - говорит Шо-Пир. - Теперь время для него другое пришло.
- Почему другое?
- А как же? Халат новый, у жены его платье новое, зерно есть - сами ущельцы долю ему отделили, мешок проса тоже достался ему, опиума больше курить не будет.
- Почему не будет? - спрашивает Бахтиор.
- Потому что, когда ты, Бахтиор, с ним и с Кендыри ушли за ослами, а Худодод и Ниссо из лавки все выносили, опиум у купца нашелся. Где ты нашла его, Ниссо?
- В углу, под тряпьем. Две ковровые сумы, зашитые! Пусть помнит меня! Продать меня Азиз-хону хотел!.. Шо-Пир, а как теперь с чулками быть, которые я связала ему? Отдать?
- Очень хочется?
- Он шерсть дал мне... Его чулки... честно будет!
- Что ж, отдай! А только, как думаешь, откуда у него шерсть?
Зуайда коснулась колена Шо-Пира:
- Мы ему шерсть давали. Я сама давала, стригла моих овец.
- Даром? - спрашивает рыбья Кость, ладонью прикрыв от жары ребенка.
- Не даром. Обещал краски мне дать.
- Дал?
- Дал шерсть обратно, сказал: халат сделай, сделаешь - краски дам. Я халат сделала, ему отдала, до сих пор ни красок, ни шерсти не получила.
- Когда это было? - спрашивает Шо-Пир.
- Прошлой зимой.
- Так что, выходит, этот халат ты просто обратно получила сегодня?
- Не этот, другой... Тот, который я сделала, знаешь, кому сегодня пошел? Вот он, Худодод, на тебе, когда Шо-Пир тебе дал его, я сразу узнала...
- А мой, - выпятив грудь, произносит Карашир, - кто сделал?
- Этот? - Зуайда пощупала двумя пальцами полу халата. - Не знаю... Наши женщины тоже.
- Так как же ты, Шо-Пир, поступил с опиумом? - спросил Бахтиор.
- А тебя, Бахтиор, вспомнил! Взвалил сумы на плечи, люди расступились, смотрят на меня. По твоему примеру - в реку выбросил.
За стенами, захлебнувшись свистом, пронесся ветер. Дым, спокойно выходивший в отверстие, заметался, обдал сидящих у очага, снова рванулся вверх, - все взглянули туда, - звезд в темном небе не было видно.
- А небо в облаках! - заметил Шо-Пир.
- Холодно стало. Мороз, - вымолвила Гюльриз, и Ниссо, подумав о чем-то, сказала:
- Шо-Пир, а где ты спать будешь?
- Как где? В комнате у себя.
- Все-таки... Ты говоришь, русские дома хорошие, а по-моему, плохие.
- Почему это?
- Вот в твоей половине... Очага посередине нет, а в стене две дыры.
- Окна-то?
- Зачем такие большие?