4
После того как Ниссо выбежала из дому и была схвачена басмачами, Мариам, ничего не знавшая об ее судьбе, бросилась в комнату Шо-Пира, вынула из его стола немногочисленные бумаги сельсовета, побежала с ними в сад, торопливо спрятала их под камнями и вернулась к Гюльриз. Обе они сначала хотели бежать в селение, чтоб присоединиться к Худододу и быть со всеми, но, услышав где-то около крепости частую стрельбу и крики бегущих факиров, Мариам поняла, что факиры уже покинули селение и, вероятно, пробились на тропу, ведущую к Верхнему Пастбищу. Гюльриз советовала Мариам бежать.
- Я старая, кто меня тронет? Если придут сюда, Ниссо здесь нет и никого нет. Они придут и уйдут. Что им здесь делать? А ты беги, спрячься среди камней - от камня к камню, тихонько, иди отсюда подальше...
Будь Мариам опытней, она, конечно, приняла бы этот разумный совет. Но она заявила, что в доме - зерно, она будет его охранять и что нельзя оставить Гюльриз одну. И сурово сказала еще, что будет стрелять, если басмачи придут сюда. Ведь они не знают, кто здесь стреляет: женщина, или мужчина, или, может быть, несколько человек, - вот, у нее больше сотни патронов: всходит луна, скоро можно будет увидеть каждого, кто попытается приблизиться к дому. До утра продержится, а утром басмачи уйдут...
Мариам помнила дерзкие и всегда короткие ночные налеты басмачей в тех краях, откуда приехала сюда, - налеты, происходившие несколько лет назад... Но Мариам забыла, что там басмачи всегда боялись быстрого приближения красноармейцев, а здесь опасаться было некого...
Оставив Гюльриз в доме, Мариам вбежала в пристройку, принялась ворочать мешки с зерном, наваливала их к двери и к единственному окну. Но она не успела кончить эту работу: в саду внезапно появилась орава всадников. Мариам притаилась за мешками, надеясь, что всадники проскачут дальше. Но они, вооруженные саблями и винтовками, подскочив к террасе, остановились, ругаясь.
- Э, презренные! - закричал один. - Выходите все, кто здесь есть!
Другие спрыгнули с коней, держа винтовки наперевес, кинулась в дом. Мариам услышала голос Гюльриз: "Никого, никого здесь нет, одна я, старуха!", затем какую-то возню, ругань, короткий пронзительный крик Гюльриз, треск ломаемой двери... Тогда, не вытерпев и уже не думая о себе, Мариам прицелилась из нагана и выстрелила в одного из сидевших на лошади басмачей. Вскрикнув, он схватился за левый бок, отчаянно выругался, склонился, сполз с лошади. Оставив его, вся орава мгновенно рассыпалась в разные стороны и исчезла. Мариам подумала, что басмачи не вернутся, но услышала крадущиеся по крыше дома шаги и тихие голоса, - там обсуждали: откуда мог произойти выстрел? Раненный в бок басмач, лежа перед террасой, стонал. Стараясь освободиться от повода, запутавшегося на его руке, лошадь мотала головой.
Пока басмачи обшаривали дом, Мариам лежала не двигаясь среди туго набитых зерном мешков. Ей было жарко, она утирала ладонью потный лоб. Тоскливое ощущение отчаяния и страха томило ее. Ей хотелось куда-нибудь уползти, стать невидимой. Но скрыться было некуда: если б она выбежала во двор, то, конечно, сразу была бы поймана. Преодолевая страх, закусив до боли губы, она решила защищаться до конца.
Обогнув пристройку, несколько басмачей подползли к дверям и к окну. Направив винтовку в щели между мешками и притолокой, басмачи дали несколько выстрелов. На Мариам с потолка посыпалась глина. Сунув руку с наганом в щель, Мариам ждала. На мешок легла чья-то рука. Мариам сразу же нажала спусковой крючок. С пробитой насквозь рукой, разразившись проклятиями, басмач откатился в сторону. Град ответных выстрелов оглушил Мариам. Выпущенные в упор басмаческие пули, взрезая мешки, застревали в зерне, другие с коротким свистом прошли под потолком, но ни одна из них не задела Мариам.
Уже не помня себя, она выпускала пулю за пулей туда, где, по ее предположению, стояли приникшие к стене басмачи, и вдруг почувствовала, что наган дал осечку. Покрутив барабан, убедилась, что все гильзы пусты. Дрожащими пальцами Мариам разорвала картонную коробочку с запасными патронами. Попробовала ногтями извлечь из барабана пустые гильзы, но они не поддавались. Стала выталкивать их маленьким шомполом...
Не слыша стрельбы, басмачи тоже перестали стрелять. В нетерпеливом волнении Мариам выталкивала из барабана гильзу за гильзой, ни на что больше не обращая внимания. Если бы она взглянула наверх, она увидела бы голову басмача, который по крыше подполз к дымовому отверстию; он соскользнул на мешки, легким прыжком кинулся на Мариам. Схваченная сзади за шею, Мариам беспомощно забилась, стараясь освободиться, изо всей силы сжимая теперь уже бесполезный наган. Но басмач так сдавил ее горло, что она захрипела, руки ее бессильно упали, и, выронив наган, она потеряла сознание.
- Э! Не стреляй сюда! Я схватил ее! Больше никого нет! - прокричал басмач, отваливая мешки.
...Если бы эти басмачи не приняли Мариам за Ниссо, которая могла быть в этом доме, они, конечно, тут же убили бы ее. Но радуясь, что нашли и забрали беглую жену Азиз-хона, рассчитывая на хорошую награду, они ограничились проклятиями да несколькими ударами плетей по телу лежащей перед ними женщины.
Убедившись, что в доме никого больше нет, оставив лежать на террасе сшибленную ударом кулака в грудь Гюльриз, басмачи положили Мариам поперек седла, привязали ее, подошли к лежащему под террасой, давно умолкшему басмачу, перевернули его, ощупали. Он был мертв. Коротко переговариваясь, взяли труп на другое седло, вскочили на лошадей и шагом тронулись вниз, в селение. Раненый басмач, обмотав руку сорванной с головы чалмой, ехал позади, издавая короткие стоны и вполголоса бормоча проклятия.
Мариам очнулась в башне Бобо-Калона, не понимая, ни где она, ни что с ней. Руки и ноги ее были связаны, тело жгла нестерпимая боль. Мариам застонала. В затуманенное сознание проник повторяющий ее имя голос Ниссо. Все громче, все настойчивей Ниссо твердила:
- Мариам... Мариам...
- Я тут, Ниссо, - через силу произнесла Мариам. - Где мы?
- В башне, Мариам... В крепости... Ты уже давно здесь. Без памяти была?
- Наверно.
- А кости у тебя целы?
- Кажется, да. Я стреляла. Убила одного или двух.
- Ты тоже связана?
- Да... Тебя избили?
- Нет, мешок на голову, - сразу как выбежала... Держали в камнях, потом сюда... А нана жива?
- Не знаю. Закричала, упала... Ты можешь ко мне подползти?
- Попробую.
Ниссо сделала усилие, перекатилась, легла рядом с Мариам.
- Давай я веревки твои перегрызу. Хорошо?
- Хорошо.
Ниссо, изворачиваясь, коснулась лицом руки Мариам.
- Повернись на бок, можешь?
Мариам тяжело повернулась, застонала.
- Больно тебе?
- Очень...
- Ты мокрая... Ты в крови?
- Может быть... Так удобно тебе? Грызи!
Ниссо нашла зубами веревку, связывающую руки Мариам. Отплевываясь, тяжело дыша, отдыхая, она, наконец, перегрызла узел, и Мариам со стоном развела занемевшие руки.
- Тут змеи, - сказала Ниссо. - Когда ты лежала, как мертвая, одна по лицу моему проползла. Но не укусила меня. Теперь попробуй ты развязать мои руки. Вот они, на!.. Тебе больно опять?
- Ничего... повернись так, чтоб я достала. Вот так!
Мариам довольно легко развязала узел шерстяной веревки. Освободив руки, Ниссо нащупала пальцами тело и лицо Мариам.
- Длинные ссадины. Вздулись. Плетьми тебя, да?
- Наверно. Не помню я... Слышишь? Барабаны тут рядом теперь... Что мы сделаем, если сюда войдут?
- Не знаю. Как ты думаешь, они нас убьют? Наверно, убьют.
- Меня убьют, я стреляла... Тебя Азиз-хон, наверно, к себе возьмет. Ты его видела?
- Не видела... Я не дамся. Пусть меня тоже убьют!
- А если они нас будут сначала мучить?..
Развязывая узлы на ногах Мариам, Ниссо долго молчала. Веревки с ног Мариам спали. Ниссо занялась развязыванием своих. Мариам попробовала сесть, но, застонав, откинулась на спину.
- Я не хочу, чтоб они меня трогали, - сказала Ниссо.