- Везет. А мне еще возись с аспирантами, к ученому совету готовься... Как белка кручусь.
Но в этой жалобе Стахеева ясно слышалось, может, и не осознанное им самим превосходство. Ты вот, мол, неприметный кандидат-доцент, а я - фигура незаменимая.
Юрий Андреевич ответил неискренне сочувствующим вздохом:
- М-да-а...
- Хотя ладно, подождут аспиранты... - Стахеев вдруг изменил интонацию. - Дело у меня к тебе, старик, очень важное. Надо бы обмозговать.
Остановились у дверей аудитории, где Губин читал лекцию. И минуту назад он бы спокойно вошел туда, лишь кивнув на прощание коллеге...
- Что случилось? - спросил сейчас почти испуганно; дел у Дмитрия Павловича к нему за все тридцать лет случалось не густо.
- Да это, видишь ли, не в двух словах. Давай после занятий. А лучше на большой перемене. Посидим в "Короне", например, поговорим обстоятельно... Как, лады?
- Лады, - кивнул, конечно, Юрий Андреевич.
Войдя в аудиторию, по привычке пробежал глазами по рядам, поднимающимся амфитеатром, внятно, в полный голос объявил:
- Добрый день! Садитесь!
Сам же втиснулся в узкую фанерную трибунку, положил перед собой бумаги, хрестоматию Гудзия, отодвинув ребром ладони в угол шуршащую обертку от "Твикса". Еще раз, теперь уже пристальней, посмотрел на студентов, про себя отметил: "Едва ли треть собралась".
- Тема нашей сегодняшней лекции - "Сатирическая литература шестнадцатого тире семнадцатого веков".
Это была предпоследняя лекция курса. Последнюю, по традиции, Юрий Андреевич посвящал старообрядческой литературе. А затем начинались зачеты, экзамены. В июле - вступительная эпопея. Потом же, наконец, коротенький отпуск...
Двадцать четвертый раз он говорит в этой аудитории, стоя в этой же самой, напоминающей детский гроб, трибунке, одни и те же слова:
- Датировка "Повести о Ерше Ершовиче" вызывает споры. Принято считать, что написана она в середине, а то и ближе к концу семнадцатого столетия. Впрочем, в начале шестидесятых годов стали появляться аргументированные гипотезы, что "Повесть..." создавалась в конце шестнадцатого или в самом начале семнадцатого веков...
Двадцать три волны студентов, двадцать три курса филологов, в каждом из которых по шестьдесят человек. Без малого полторы тысячи набирается... Единицы остались здесь, в родном институте, некоторые уехали в Новосибирск, Питер, в Москву, из них, наверное, с десяток в науке; кое-кто, естественно, работает по специальности - учителями литературы и русского языка. Но большинство-то занимаются совсем не тем, ради чего учились, читали совсем не нужные в повседневной жизни книги, исписывали толстенные тетради конспектами, не спали перед экзаменами, до слез радовались дипломам...
Город не из крупных. Впрочем, считается студенческой столицей Западной Сибири. Да, вузов тут хоть отбавляй... На улицах Юрий Андреевич то и дело встречает знакомые лица тридцати-, двадцатипятилетних парней и девушек; и каждый раз как поленом по голове, когда узнает он в троллейбусной кондукторше бывшую бойкую девчушку, отлично прочитавшую доклад на тему "Областнические тенденции в литературе Древней Руси"; или вдруг продавец из палатки с видеокассетами оказывается тем юношей, что так бегло, голосом новгородского дьячка шпарил: "Коркодил зверь лют есть, на что се разгневает, а помочится на древо или на ино что, в тот час се огнем сгорит. Есть в моем земли петухы, на них же люди ездять". А теперь вот увлеченно рассказывает он потенциальному покупателю: "Ну, "Эволюция"! Просто шестисотый фильм! Такой синтез фантастики и стёба. Эффекты не слабее, чем в "Матрице". Дэвид Духовны в главной роли!.."
Надо бы привыкнуть к подобным столкновениям, но Губин никак не может да и не хочет привыкать. Он старается поскорее уйти, прячет глаза, словно увидев нечто постыдное. А бывшие ученики реагируют неодинаково - одни тоже отводят взгляд, другие делают вид, что не узнали; бывает, радуются, бурно здороваются, бывает, сочувствующе спрашивают: "А вы всё там же?" И когда он кивает, вздыхают. Явно жалеют его...
Он и на рынок с женой перестал ходить, чтоб не умножать подобные встречи. Тем более - на рынке (не на том, где Губины покупают по субботам продукты, но какая, в принципе, разница?) работает и дочь. Не торговкой, слава богу - одно пока утешает, - в лаборатории, проверяет на нитраты укроп с арбузами... А ведь закончила биохим университета, Мичуриным и Павловым зачитывалась, портрет Вавилова над кроватью держала...
* * *
Официально рабочий день начинался в восемь утра. К этому времени открывались тонары и киоски, старушки привозили на тележках овощи со своих огородов. Но Ирина, само собой, всегда немного опаздывала - приходить раньше начальства было глупо, да и путь от дома до рынка совсем неблизкий с одного края города в другой.
Вообще, умом, работа, хоть малоинтересная и малоденежная, Ирине нравилась. Рынок компактный, аккуратненький, нешумный; огорожен, точно надежным забором, контейнерами с товаром. Находится он на стыке двух микрорайонов, недалеко от автобусной остановки. Люди, возвращаясь домой, просто не могут сюда не зайти, чего-нибудь не купить...
В каморке-лаборатории Ирина просиживала часов до трех. После этого новые торговцы почти никогда не появлялись (ложная и неискоренимая истина, что торговать нужно с утра, хотя здесь вот основной наплыв покупателей бывал как раз в пять-шесть вечера); и, не спеша собравшись, она замыкала каморочку, уходила.
Три дня здесь, потом три дня отдыха. Такой график был для нее удобен, тем более что и мать работала по такому же в своем табачном ларьке, но в другие дни, и поэтому дом всегда был под присмотром... Раньше в выходные Ирина готовилась к аспирантуре. Поступала два раза, но неудачно, и постепенно аспирантура осталась в прошлом, почти забылась. Теперь три свободных дня она проводила с сыном, делала что-нибудь по хозяйству, валялась на кровати, встречалась с подругами. Иногда ей перепадал заказ написать курсовую или реферат для студентов за небольшую плату.
Честно говоря, она обижалась на папу, который вроде совсем равнодушно отнесся к ее неудачам с аспирантурой. Ведь мог бы как-то помочь, посодействовать - он человек в местных научных кругах не из последних, есть у него знакомства... Сама она не заводила с папой разговоров об этом, даже никогда не намекала, а тот то ли не задумывался, то ли просто ввязываться не хотел.
Иногда Ирина с грустью вспоминала себя маленькой и сожалела о том своем исчезнувшем навсегда отношении к папе, когда он казался ей самым сильным, всемогущим, настоящим волшебником. Теперь от этого не осталось следа, лишь сожаление; теперь, наоборот, она замечала, что родители хотят видеть сильной ее, ждут от нее помощи и поддержки, чего-то чуть не волшебного... Ирина боялась признаться себе в догадке: это они стареют, теряют силы, может, и подсознательно готовятся отдать ей руководство семьей...
Да, повзрослев, она узнала, как трудно в жизни дается каждый шаг вперед, любая, даже самая малая перемена к лучшему. Проще всего, конечно, плыть по течению. Хорошо, если плывешь, чаще же - начинаешь тонуть, и волей-неволей приходится барахтаться, стараться быть на плаву...
Вышла из автобуса, по узкой асфальтовой тропинке пересекла двор двух кирпичных пятиэтажек - и вот он, рыночек. Торгуют в основном продуктами. Лишь в трех тонарах - моющие средства и два киоска с цветами. Иногда еще с лотков продают то книги, то посуду, то косметику. Но это не особо расходится, и потому торговцы быстро исчезают, их место занимают другие и, тоже проведя впустую неделю-полторы, перебираются в какое-нибудь новое место. Пытаются подзаработать там.
Около девяти, рыночек еще почти пуст. Лишь несколько старух раскладывают на прилавках овощи, вяжут пучки ранней редиски, батуна. Азербайджанец Яшар перебирает возле своего киоска прошлогоднюю картошку... На ветке большого тополя, что растет между контейнерами, не по-городскому красиво распевает крошечная серокрылая пташка.
Дворник, улыбчивый юркий человечек полутораметрового роста, кем-то когда-то в самую точку прозванный Шурупом, гонит к мусоросборнику окурки и фантики. Увидев Ирину, взял метлу, как ружье на параде, приветливо гаркнул:
- Здравия желаю, Ирин Юрьна!
- Здравствуйте! - обрадовалась и она, только сейчас сознавая, что настроение у нее сегодня, несмотря на невеселые размышления, на редкость умиротворенное, светлое.
И дело не только в солнечном майском утре - ей в последнее время по душе были дни пасмурные, с ленивым, мелким дождиком: такая погода, казалось, уравнивает людей, создает впечатление, что всем не очень-то весело, у всех проблемы, нескончаемые, досадные неприятности. А в ясные дни, когда лица людей менялись, превращались в улыбающиеся, по-детски жмурящиеся от солнца, сильней давили тоска, неудовлетворенность и остро, до желания закричать, понималось, что жизнь идет мимо, впустую, не так.
Сегодня же и солнце, и красивое пение пташки, и еще не совсем прогревшийся после ночи, но тем более приятный и вкусный воздух, и улыбающийся Шуруп, и приятельский кивок Яшара, воркотня старушек радовали, прибавляли сил. Бодрили. И предстоящие часы работы (да на самом деле и не работы, а, скорее, дежурства в тесной будке под названием "лаборатория", разнообразившегося монологами администраторши) не вызывали тоски. Что ж, промелькнут эти часы, и впереди целый вечер, а с послезавтра - три свободных дня. Может, сегодняшний вечер или завтрашний или выходные подарят какое-нибудь событие и как-нибудь по-настоящему изменится жизнь. Хм, как во французском кино...
Отперла дверь, включила свет, обогреватель (отопления в будке нет, только краны с холодной и горячей водой), не снимая пока плаща, села за стол. С минуты на минуту, знает, коротко, для проформы постучавшись, заглянет поздороваться ее начальница, администраторша рынка Дарья Валерьевна. Они работают в паре уже больше двух лет, и обычно у Дарьи Валерьевны происходит столько событий, что их совместных дежурств не хватает, чтоб рассказать обо всем. Но разговор начинается не сразу, не с утра, а ближе к обеду, когда они будут пить кофе.
Обогреватель мерно выдувал из решетчатой пасти горячий воздух, в будке становилось уютней... Ирина поднялась, стала медленно стаскивать плащ...
Дверь еле слышно задели костяшками пальцев, и прежде чем Ирина успела произнести: "Да!" - открыли. На пороге полная, крепкая женщина лет пятидесяти - Дарья Валерьевна.
- Привет, Ириночка! Уже пришла? Ты что-то раньше обычного, - сыпанула она горсть ежеутренних фраз; сама еще в пальто, с сумкой. - Как у тебя?
- Да ничего, нормально, - так же обыкновенно отозвалась Ирина. - Без катастроф.
- Ну и хорошо, и хорошо! Это самое главное... А у меня, представляешь!.. - Но, опомнившись, администраторша тут же остановила себя, удержалась пока от подробностей. - Ох, пойду... - Она выглянула на улицу. Уже очередь за весами стоит. И, кстати, Рагим новый завоз сделал, арбузы, виноград... так что посмотри там всё как надо. Не дай бог, какая проверка...
- Да, конечно, - кивнула Ирина, - конечно...
Сейчас у администраторши самый напряженный отрезок дежурства. Нужно выдать весы, собрать арендную плату за торговое место, проверить, как убрался Шуруп, сдать выручку приезжающему обычно часов в двенадцать доверенному человеку от хозяина (у хозяина, говорят, таких рыночков штук десять по городу)... И Ирине тоже придется немного пошевелиться. Хоть сделать видимость, что работает. Без этого, за просто сидение в будочке, и на десять рублей, ясное дело, рассчитывать нечего.
Поверх кофточки надела белый длиннополый халат. На секунду почувствовала себя прежней студенткой, готовящейся к практическим занятиям... Осторожно, как приучили, вынула из сейфа пробирки, реактивы, прибор для измерения нитратов... Хм, да, пародия на лабораторные опыты. Но что, в принципе, она потеряла? Имела бы сейчас, при лучшем раскладе, звание кандидата, может, дали бы место в каком-нибудь колледже или в медучилище. Только еще вопрос - смогла бы учить?.. А к научной работе и вовсе Ирина давным-давно интерес потеряла, еще курсе на третьем погасло в ней что-то, что заставляло школьницей бегать вечерами в кружок ботаников, дежурить в библиотеке, ожидая, когда принесут с почты новый номер "Науки и жизни"; упрашивать родителей купить микроскоп, дорогущий альбом для гербария... Н-да, нашла себе увлечение двенадцатилетняя девочка... Но тем не менее это увлечение дало ей возможность получить образование, профессию, работу, которая, худо ли бедно, кормит ее и ее сына... И где такие, кто не растерял прелести детской увлеченности, превратив увлечение в средство зарабатывать на жизнь?
Мама закончила Красноярский художественный институт по специальности "промграфика", несколько лет, как сама рассказывала, пыталась сотрудничать с архитекторами, модельерами, но все заканчивалось в лучшем случае макетами, проектами, эскизами. А потом она вернулась туда, где работала три года по распределению после института, - на обойную фабрику и отсидела в производственном отделе полтора десятка лет, пока фабрику не закрыли. Теперь продает сигареты в ларьке...
Папа, как говорят, крупный специалист по древнерусской литературе. Тоже с детства у него началось... Вместо Жюль Верна читал былины и "Путешествие за три моря"... Ну а что в итоге? Преподает в пединституте, рассказывая из года в год все одно и то же, а потом, на экзаменах, слушает сбивчивые пересказы собственных лекций... Ничего он вроде теперь не исследует, не пишет, не публикует.
У Ирины много знакомых, почти все закончили вузы, и никого, кто бы, добравшись лет до двадцати пяти, искренне был доволен своей работой, профессией. Одни явно к ней равнодушны и предпочитают говорить о детях, о квартирных проблемах, жалуются на нехватку денег, круглый год мечтают об отпуске; другие (эти, кажется, еще не совсем сдались) изображают снобов. Физики называют Эйнштейна спятившим сифилитиком, а его теорию относительности - бредом, которого никто никогда не понимал и не поймет, потому что просто нечего понимать, сами же ни на шаг ни в чем не отступают от тех постулатов, что вдолбили им в головы во время учебы. Историки любят порассуждать о книгах Носовского и Фоменко, которые перекраивают хронологию, до слез смеются над их утверждениями, что осада Трои и захват крестоносцами Константинополя - одно событие, а сами остановились на том, что навсегда зазубрили сотню-другую исторически значимых дат, годы правления крупнейших монархов...
Да, что-то и позавидовать некому. Все превратили свои увлечения в золотой запас юности (слышала где-то такое сравнение) - в специальность, в ремесло. И радуются, что повезло не вагоны всю жизнь разгружать, а заниматься делом более или менее для себя близким. Но дальше, к открытиям, к настоящей погруженности в дело двигаться никто не желает. Диплом есть - и хорошо, кандидатскую по давно истоптанной проблеме защитил - прекрасно... Вот, может, только муж... бывший муж, Павел, и исключение. Хотя у него как раз наоборот...
Вместе со средней он закончил художественную школу в маленьком северном городке Колпашеве, потом с двух попыток - между которыми была армия - поступил в училище на театрального оформителя. Проучился, кажется, года полтора и бросил. И все-таки его взяли в областной драмтеатр декоратором.