— Мисаки… — Хиори прижимала ладонь к животу.
Ощутив, что Хиори хотела ее ближе, Мисаки спустилась с обломков и подошла к ней.
— Что такое?
— Я… — Хиори сжала кимоно, дрожа. — Мисаки… Я беременна.
— Что?
— Я не знала, кому сказать. Я…
— Уверена? — спросила Мисаки. Прошло всего четыре недели, но женщины-джиджаки могли понять почти сразу.
— Постой. Ты беременна? — воскликнула Сецуко, поспешив к ним.
— Д-да, — прошептала Хиори, сжавшись.
— Чудесная новость! — просияла Сецуко. — Значит, у Дая еще есть ребёнок! У тебя ещё будет его часть. Какой хороший день!
Но на лице Хиори не было счастья, а в глазах, посмотревших на Мисаки, был лишь ужас.
Сецуко побежала сказать соседям, и Мисаки пришлось спросить, хоть выражение лица Хиори заставило ее бояться худшего:
— Это ребенок Дая?
— Не знаю, — прошептала подавленно Хиори. — Время… Нет возможности узнать.
— О, Хиори-чан, — она потянулась к рукам подруги, но Хиори отпрянула. Мисаки в ужасе смотрела, как надежда, которая скопилась в Хиори за последние недели, испарилась.
— Я должна была умереть, — сказала она.
— Не говори так! — воскликнула Мисаки. — Ты сказала, что понять нельзя. Это может быть ребенок Дая…
— И что тогда? — осведомилась Хиори. — Что? Даже если это его ребенок, как мне заботиться о ребенке? Я опозорена, у меня ничего нет, нет мужа…
— Мы позаботимся о тебе, — пообещала Мисаки. — Я и Сецуко.
— Как?
Хиори была права. Кроме пары стен и замкнутого мужчины, дом Мацуда имел не больше ресурсов, чем она.
— Я это сделаю, — упрямо сказала Мисаки. — Я прослежу, чтобы о тебе и этом ребенке позаботились. Клянусь.
Хиори мотала головой.
— Я должна была умереть.
— Хватит так говорить! — взмолилась Мисаки. — Хиори, прошу!
Но мысль укоренилась в Хиори, и слова Мисаки и других не могли ее прогнать.
— Было бы лучше, если бы я умерла, — говорила она пустым голосом. — Думаю, когда тот солдат пришел в наш дом, он должен был убить нас обоих. Я должна была умереть.
— Не говорите так, Юкино-сан! — говорили соседи и волонтеры. — Вы должны жить. Вы носите ребенка мужа.
Эта попытка утешения обычно вызывала стоны, и Хиори хваталась за волосы, и все решали оставить ее в покое. Они не понимали, что вонзали ножи глубже.
Через четыре недели после атаки было достаточно хижин, чтобы люди стали перебраться из дома Мацуда. Мисаки должна была радоваться, что жители деревни стали строить новые дома. И она всегда любила свое пространство, было приятно видеть, что раненые нуму, рыдающие женщины и кричащие дети покидали ее дом.
— Теперь немного одиноко, да? — сказала Сецуко, когда Мисаки помогла Котецу собраться и попрощалась с ними.
— Да, — шепнула Мисаки. Это было нужное слово. Одиноко.
— Какое-то время было как дома — в доме моих родителей, — сказала Сецуко. — Двенадцать человек в двух комнатах. Хуже всего, когда я переехала сюда… было тихое пустое пространство. Я не могла понять, зачем так много места для небольшого количества членов семьи.
— Точно, — Мисаки помнила первые дни, когда Сецуко переехала. Сецуко прилипла к ней, как клей, настаивая, чтобы она говорила и улыбалась. Она не понимала, что Сецуко тоже тянулась к кому-то. — Зато хорошей части дома теперь нет.
Хорошей части семьи тоже.
Когда залы наполнились временно бездомными жителями Такаюби, баюкающими раны, утешающими друг друга и спящими на сложенных одеялах, не было времени для воспоминаний. Пустота оставила дом открытым для множества воспоминаний, где Рёта всегда любил бегать с Нагасой, где Такаши любил отдыхать после вечерней выпивки, где Мамору готовился к школе, учился с Чоль-хи, играл с его братьями…
Кошмары стали хуже.
Мисаки была испугана, когда однажды пришла в дом и увидела, что спальня, которую она делила с Такеру до атаки, была пустой. На полу додзе среди горюющих людей было не страшно говорить во сне или просыпаться с криком. Она не хотела, чтобы Такеру слышал это. Она не хотела спать рядом с ним.
Она все еще стояла на пороге спальни, сжимая дверную раму, когда ощутила шеей ньяму Такеру.
— Мисаки, — сказал он, и тон намекал, что он уже повторил имя несколько раз.
— Прости… — она отвернулась от спальни и посмотрела на мужа. — Что такое?
— Я нашел кое-что в обломках.
— О?
Такеру шагнул вперед, Мисаки подавила желание отпрянуть. Когда Мамору родился, она ненавидела то, как его ньяма напоминала его отца. Теперь она ненавидела то, что ньяма Такеру напоминала о Мамору. Она не хотела смотреть на него. Она не хотела его рядом с собой.
— Что это? — спросил он, поднимая Сираденью.
— Это… — Мисаки смотрела на оружие. — Мое.
Она и не думала врать. Когда-то она боялась неодобрения мужа, порой думала, что он мог ей навредить, но после того, как он послушался мужчины, который украл и сжег тело его сына, она не могла воспринимать его серьезно. Зачем бояться труса без души и позвоночника?
— Мой друг сделал это для меня в академии Рассвет, — объяснила она, нарушив правило мужа не говорить о ее прошлом. — Я спрятала меч под половицами кухни после нашего брака. Забавно, я думала, что он мне не понадобится. Я думала, что Мацуда Такеру, лучший мечник Широджимы, будет достаточно сильным, чтобы защитить свою семью так, чтобы его жене не нужно было брать оружие. Думаю, я ошиблась.
Такеру решил проигнорировать наглое оскорбление. Он без слов протянул руку и бросил Сираденью. Мисаки поймала оружие, не дав ему упасть на пол, автоматически сжала ее любимым хватом, идеальным для удара по противнику, стоящему близко, в тесном коридоре.