— И чаще всего ты права, — сказала Хиори.
Мисаки покачала головой.
— Мой муж и другие люди будут делать все в своих силах, чтобы узнать. А мы пока можем приглядывать друг за другом.
Исчезновение Юкими сблизило жителей деревни. В другом месте пропавшую сироту не заметили бы, но это была Такаюби, и потеря задела каждого родителя, каждый дом. Котецу Каташи и его дети сделали стоящие факелы, которые коро размесили в деревне, чтобы место было освещено ночью, надеясь прогнать нарушителей. Мизумаки Фуюко и два волонтера переехали к сиротам, чтобы приглядывать за детьми, пара мужчин Амено забрались к храму Кумоно и защищали монахов, поселившихся там, и они спали по очереди, чтобы хотя бы три человека были на страже в разных местах в деревне все время. Кроме нескольких мужчин, которых Такеру послал в ближайшие рыбацкие деревни спросить о Юкими, все — жители и волонтеры — оставались у деревни или внутри нее.
Мисаки не знала Гинкаву Юкими или ее родителей, но она ощущала боль за девочку, пока укладывала детей спать. Все в деревне ощущали это, как поражение, принадлежащее им всем.
Когда Мисаки открыла дверь спальни, она нашла Такеру на коленях на татами спиной к ней.
— Прости, — прошептала она, узнав покой медитации. — Я не хотела побеспокоить.
— Все хорошо, — сказал он. — Ее нет, — он покачал головой и повернулся к Мисаки, его лицо было уставшим в свете лампы. — Смысла нет.
— Ты пытался найти ее все это время?
— Я обещал тебе, что буду оберегать всех нас.
— Ты сделал все, что мог, — мягко сказала Мисаки. — Никто не мог это предсказать.
Мисаки опустилась на колени перед доской, которая служила столом, вытащила шпильки из волос, и они рассыпались по ее плечам.
— Так у тебя нет идей о том, что могло произойти? — спросил Такеру, пока она водила пальцами сквозь волосы, прогоняя напряжение из скальпа.
Она покачала головой.
— Прости, Такеру-сама.
— Кто такой Каллейсо?
Вопрос заставил Мисаки замереть, пальцы все еще были в ее волосах.
— Что, прости?
— Ты спрашивала у литтиги о некоем Каллейсо, — сказал Такеру. — Имя звучит знакомо.
— Ты мог его слышать по телевизору. Он — главарь преступников Ливингстона. Он был известен в Карите, когда я была подростком. У его последователей были серые плащи, но у них не было татуировок на лицах… или бомб, активирующихся голосом.
— Но ты решила почти сразу спросить о нем, — сказал Такеру. — Какое отношение преступник из другого конца мира может иметь к Такаюби?
— Может, у него дело не с Такаюби, — Мисаки скользнула пальцами к кончикам волос и стала распутывать пряди там. — А со мной.
— Почему? — спросил Такеру. — Какие у тебя отношения с этим преступником?
Мисаки вдохнула, отвернулась от стола и посмотрела на мужа.
— Я последний год в академии Рассвет боролась с ним.
— Что?
— Ну… не прямо, — исправилась она, теребя спутанные волосы. — Думаю, у нас было только одно физическое столкновение. Мои друзья из школы и я бились с его последователями и пытались помешать ему покорить другие банды Ливингстона.
Такеру моргнул ей с пустым взглядом мужчины, который был переполнен новым опытом для одного дня. Его ударило его подсознание, на него напала жена, иллюзионист и бомба за день, а еще он много говорил, что утомляло человека, который предпочитал тишину своего кабинета или додзе. Он вряд ли мог впитать еще больше странностей.
— Наверное, это не важно, — Мисаки вздохнула. — Каллейсо был первым, кто пришел в голову, когда я увидела серый плащ, но остальное не сходится. Сехмет Каллейсо — не должен даже знать мою личность. Единственный раз, когда мы бились, мы оба были в масках.
— Ты билась с ним?
— Не очень успешно. Он сбросил меня со здания.
— Ты… боролась с преступностью? — сказал Такеру.
— Помогала, — сказала Мисаки. — Почти всю работу выполняли мои друзья.
— Твои друзья.
— Да. Эм… ты встречал одного из них, — Мисаки смотрела на свои колени, а не в глаза Такеру.
— Юноша, пришедший за тобой, — сказал Такеру. — Робин Тундиил.
Мисаки скривилась.
— Да, — ее плечи напрялись, но Такеру не комментировал Робина дальше.
— Я думал, ты только училась с мечом с твоим отцом, — сказал он. — Я не понимал, что твой опыт тянулся так глубоко.
— Ясное дело, — сказала Мисаки, усталость мешала скрыть раздражение, но и была слишком уставшей, чтобы злиться. — Ты сказал мне не говорить о моем времени в академии Рассвет.
— Ах, да. Думаю… учитывая обстоятельства, стоит отменить тот приказ.
— Почему ты это сделал? — спросила она, не сдержавшись. Она не знала, перегибала ли. Она не знала этого нового Такеру, и насколько сильным было его терпение с ней, но было больно, и она должна была спросить. — Почему ты не давал мне говорить о прошлом?
— Не знаю, — сказал он, строго разглядывая ее в свете лампы. — Может, я боялся.
— Чего боялся?
— Не знаю.
— Моя мать… когда она говорила о жизни до нас, она печалилась… или злилась.
Мисаки вряд ли слышала хоть раз, чтобы Такеру говорил о своей матери. Он был обеспокоен.
— Ты в порядке, Такеру-сама?
— Просто устал.