— Они — не мои враги, — сказал Робин. — И это не связано с твоими способностями.
— Тогда почему? — спросила Мисаки.
— Я выбрал тебя из-за этого… ты споришь со мной из-за такого. Ты видишь мир не так, как я, и это… — он отвел взгляд от ее любопытных глаз, не хотел смотреть ей в глаза. — Это важно для меня.
— Да? — Мисаки склонила голову. — А мне казалось, ты хотел бы работать с людьми, видящими мир как ты, — разве не этого все хотели? Общество единомышленников?
— Думаю, это было бы ошибкой, — сказал Робин. — Кто сказал бы мне тогда, что я вел себя глупо?
— Эллин, — сказала Мисаки. — Она любит говорить, что ты ошибаешься, и ее личность отличается от твоей.
— Да, но мы из одного места. Мы как брат с сестрой в этом. Мы о многом не думаем, что стоило бы рассмотреть. Мы не можем позволить себе такую слепоту.
— Вряд ли было бы сложно найти кого-то, готового задавать вопросы, — сказала Мисаки с изумлением.
— Да, но… не такого, как ты. Многие спорили бы со мной, чтобы ощущать себя лучше, умнее, благороднее. Ты так не делаешь. Ты хорошая.
Удивление заткнуло Мисаки. Это удивление быстро сменилось неприятным уколом стыда, и она вздохнула.
— Слушай… прости, что я атаковала Техку в спину, ладно? — буркнула она. — Ты прав. Это было не благородно, — ее отец стыдился бы. Нужно было смотреть воину в глаза, убивая его, все это знали.
— Мисаки, мне все равно, если ты нападаешь на людей сзади, сверху или из люка, — Робин снова ее удивил. — Уличные бои всегда грязные и полные обмана.
— Тогда, — сказала Мисаки, растерявшись, — в чем проблема?
Робин возмущенно вздохнул.
— Ты не могла бы бить по коленям?
— Спина — более крупная цель, — возразила она. — Ледяные копья трудно направлять на расстоянии. Я понимаю, что ты не хотел бы никого убивать, но если выбор между убийством опасного преступника и его побегом…
— Пусть убегает, — твердо сказал Робин.
— Так тебе нужно, чтобы все жили, но плевать, честный ли бой? — Мисаки растерялась.
— У меня всегда был детский взгляд на чистый бой, — Робин скрестил руки. — Для меня «чистый бой» — тот, от которого мир становится чище, а не кровавее.
Мисаки не хотела смеяться — Робин говорил честно — но она не сдержалась.
— Это не просто по-детски, идиот. Это безумие, — но это было так мило. В стиле Робина. — В этом даже нет смысла.
— О чем ты?
— А если ты отпустишь кого-то, и это будет не мрачный бандит, как Яотл Техка? А если это будет серийный убийца или безумец, решивший отомстить? А если люди будут в опасности из-за того, что они убежали?
— Тогда я приму ответственность за это, — решительно сказал Робин. — Я не буду пасть, пока их не поймают.
— И ты думаешь, что это сработает?
— Должно.
Мисаки мгновение разглядывала друга.
— Робин… Жар-птица… люди умирают, — сказала она. — Сколько я слышала об этом месте, люди тут все время умирают. Почему тебе так важны эти жизни?
— Потому что никто за ними не приглядывает.
— Ты не думал, что дело в том, что они того не стоят?
Робин резко повернулся к ней, темные глаза сверкнули.
— Посмотри вниз, — он указал на пятна крови на асфальте, где Мисаки одолела стражей Техки. — Ты знаешь, как эти люди ушли из переулка?
— Ты послал сигнал. Я знаю, что полиция не вызвала скорую, но решила, что кто-то это сделал, — хотя, если подумать, она не слышала сирен.
Робин покачал головой.
— Тут неподалеку вейсис адинов.
— Вейсис? — Мисаки слышала раньше каритианский термин, но не знала, что он означал.
— Нейтральная земля, — сказал Робин, — убежище, признанное всеми главными бандами. Ты не нападаешь на человека, укрывающегося в вейсисе, это против кодекса улиц.
— Я не знала, что тут есть кодекс чести, — признала Мисаки.
— Его не признает правительство. Все в этой части города были подавлены или брошены силами теонитов, на которые полагается остальной мир, но они не сдаются. Они создали тут свою жизнь и культуру. Не идеальные, но стоящие защиты, даже если правящие теониты, политики и полиция решили иначе.
— Если люди тут честно пытаются, то почему тут такой бардак? — спросила Мисаки. — Почему тут все еще есть бедные и необразованные?
— Почти половина Северного Конца населена коренными баксарианцами. Они хорошо жили, пока колонизаторы Яммы не явились и убили их треть, поработили еще треть и заставили последнюю треть заключить браки Фаллеи.
— Точно, — джасели в Ишихаме всегда рассказывал Мисаки, что жители Абирии и Кариты были благодарны бракам с сильными ямманками. Она быстро поняла по коренным баксарианцам в Карите, что это было далеко от правды. Похоже, не все в мире считали сильный род стоящим обмена на автономность.
— Адины тут без преимущества, — продолжил Робин. — Их привели сюда как рабов, чтобы создать фермы на землях, которые Ямма украла у коренных, но когда их эмансипировали, им не дали своих владений. Некоторые коренные баксарианцы могут хотя бы соперничать с келендугука физически, но у адинов нет даже этого. Просто судить, когда у тебя есть наследие, важное имя, поразительные силы от родителей, — голос Робина стал пылким. — Как просто, по-твоему, построить жизнь из ничего?
— Ты говоришь не только об адинах и коренных баксарианцах, — тихо сказала Мисаки. — Ты говоришь о себе, — он попал в Кариту как беженец, у него не было ничего, потому он ощущал близость с этими людьми.
— Что? — Робин удивился. — Нет. Я… мне повезло больше, чем им. Да, мы с Эллин были беженцами в этих трущобах, но редкие сироты Ливингстона обладают силами, которые могут провести их в академию теонитов.
— Не твои силы делают тебя особенным, — сказала Мисаки, — вас обоих.
Ее отец всегда говорил, что не всему бойца можно было научить — духу, смелости и способности быть больше себя. Робин отличался от сотен коро, которые звали себя смелыми и бескорыстными. Он умер бы честно, чтобы защитить самого грязного нищего в этих трущобах. Это было глупо, красиво, и это вызвало жуткую тревогу у Мисаки.
Как и говорил Робин, уличные бои были грязными и полными обмана. Он мог говорить, что у банд в Северном Конце был кодекс чести, но Мисаки была уверена, что никакой кодекс не защитит честного парня, как он. Ей было не по себе, пока она думала, какие монстры в переулках могли использовать доброту Робина, и что они могли с ним сделать… Вопрос бы не в том, умрет ли он. Вопрос был в том, умрет ли он быстро, с целым духом, или медленно, когда все зло мира порвет в нем оптимизм на кусочки.
Робин был сильным бойцом, но она знала, что хватит меткой иглы, чтобы повалить великана. Были сражения, где можно было победить беспощадностью. Один миг колебаний или мягкости против опасного противника мог стоить Робину жизни. Тот свет погас бы. Мысль создала безумную панику в Мисаки.