Он хмуро смотрел на нее миг, а потом посмотрел на Мамору.
— Убери бардак, — сказал он. — Тренируйся сам, пока я не вернусь. Ты не покинешь додзе, не исправив неуклюжую технику.
— Нами, что тут случилось? — шепнула Сецуко Мисаки.
— Объясню позже, — тихо сказала Мисаки.
Она и Сецуко встали, пропустили Такеру, выходящего из додзе.
— Я пойду с вами в Кумоно. — сказала Сецуко Такеру. — Мой муж забыл обед, и я принесу ему еду. Только закутаю Аюми от холода…
— Иди, — сказал Такеру без интереса. — Собирай, что нужно. Я буду, когда ты будешь готова идти.
Сецуко поняла намек, поклонилась и ушла. Такеру холодно посмотрел на Мисаки.
— Ты это сделала? — тихо спросил он. — Или только тот городской мальчишка?
— Я… — Мисаки не знала, что сказать. Она была виновата, вложив опасные мысли в голову Мамору, и она не знала, как сильно повлиял на него Кван Чоль-хи, так что было сложно понять, кого винить в его сомнениях. Но он не мог от них набраться храбрости бросить вызов отцу. Гнев Мамору принадлежал лишь ему. — Простите. Я не знаю…
— Плевать, — Такеру отвернулся от нее. — Просто исправь это.
— О чем вы?
— Если это твоя вина… эта слабость в нем, исправь это. Понятно?
— Да, сэр, — робко сказала Мисаки.
Она напряженно стояла в коридоре, пока Такеру уходил, забирая с собой почти весь холод.
В додзе Мамору встал на колени, но не мог пока подняться. Мисаки хотела пройти к нему, поднять его, исцелить синяки. Но она только тихо спросила:
— Ты в порядке?
— Да, — Мамору с трудом встал, кровь капала на хакама изо рта и носа. Прижав ладони ко рту, он взглянул на дверь. — Прости, — сказал он в ладони. — Прости, что тебе пришлось это видеть.
Было не ясно, говорил он о своем поведении, слабом поединке или крови. Мисаки поняла с каплей странного изумления, что Мамору думал, что она не видела жестокости страшнее.
Она смогла выдавить то, что, как она надеялась, звучало утешающе:
— Я видела хуже.
Мамору стоял один посреди додзе, закрывая руками рот, пока не услышал, что шаги Такеру и Сецуко покинули дом, и дверь за ними хлопнула, задвинувшись.
А потом он пробудил движением ладоней джийю. Мисаки удивленно смотрела, как он вытянул кровь с лица и одежды, сделал корку на нижней губе. Он показал в детстве, что умел управлять кровью, но она не понимала, что он еще помнил те капли, которым она его научила годы назад. А еще он смог улучшить навык. Может, за годы, которые мальчик рос на ее глазах, она умудрилась это упустить.
Залатав губу, Мамору прошел по додзе, топил и испарял лед после боя. Он работал не так быстро и сильно, как обычно, но Мисаки была рада, что он ходил и дышал нормально. Убрав из татами остатки влаги, чтобы не появилась плесень, Мамору взял свою катану и занял начальную стойку. Медленно вдохнув, он стал повторять приемы.
Даже без противника Мамору двигался с яростью, которая оживляла движения. Мисаки ощущала каждый вдох в своих легких, движение своих мышц. Она представляла его шаги в голове, ударяла и отбивала клинок своими глазами. Она стала медленно отмечать слабые места, бреши… Форма была красивой, но не идеальной.
— Недостаточно.
Мисаки не поняла, что сказала это вслух, пока Мамору не посмотрел на нее.
— Что?
— Это… — ничего, хотела сказать Мисаки. Ничего. Все же что женщина знала о бое? — Ты так не отобьёшься от отца.
— Знаю, Каа-чан, — Мамору опустил руку с мечом. — Очевидно, что он намного лучше, — Мисаки не поняла бы по плавным красивым движениям, но раздражение в голосе выдало глубины его недовольства. — Я не знаю, как пересечь брешь. Я не могу биться как он.
— Можешь, — сказала Мисаки. — Ты бьешься, как он, но не так чисто. Это твоя проблема, ты пытаешься подражать мечнику, который намного сильнее тебя. Тебе нужно сыграть на своих преимуществах.
— Какие преимущества?
— Размах движений, например. Ты быстрее и легче на ногах, чем твой отец.
Мамору покачал головой.
— Приятно слышать, Каа-чан, но я не такой. Если ты знаешь о бое, ты видела, пока мы бились, что мне не хватает скорости, чтобы отбиваться от него.
— Ты быстрый, — Мисаки встала. — Ты реагируешь чуть быстрее него, но тратишь движение, когда держишь все напряжение в плечах. Так он пробивает твою защиту.
Мамору смотрел на нее, и она видела, как колесики крутились в его голове. Он понимал, что ее слова имели смысл, но не мог понять, откуда она знала.
— Если… так очевидно, что я делаю это… если даже ты это видишь… почему он не сказал мне?
— Он пытался, — Мисаки вздохнула. — Это он имеет в виду, повторяя «неуклюже».
— О… — Мамору смотрел мгновение в пустоту, думая, представляя. А потом сделал два взмаха так быстро, что Мисаки едва смогла проследить за клинком.
— Лучше, — сказала она. Не идеально. — Лучше…
Мамору попробовал снова, и Мисаки обнаружила, что сделала полшага вперед.
— Не взмахивай так сильно, — сказала она. — Если угол верный, размах пройдет сквозь без движения всего тела за ним.
— Юкино-сэнсей говорит, что непросто разбить кость и сухожилия, — Мамору все еще смотрел вперед. — Нужно много силы.
— Силы, — сказала Мисаки, — не мышц. Если доверяешь себе и своему клинку… ты удивишься, как легко рассечь тело человека.
Она поджала пальцы ног на пороге. Чуть склонилась. Замерла.
— Каа-чан, — Мамору встревожился. — О чем ты говоришь?
— Не могу сказать… — Мисаки пыталась отогнать себя от края. Это неправильно. Неправильно, глупая женщина. Знай свое место… — но я могу тебе показать, — и она миновала край, пошла по полу додзе, легкая от глупой радости.
Глаза Мамору расширились.