— Такеру-сама! — с облегчением воскликнула она. Обычно на не была так рада, ощущая неприятный холод мужа в комнате. — Ты рано вернулся!
— Шиматта…! — выругалась тихо Сецуко, прикрыла грудь своим кимоно.
— Я не знал, что мы не одни, — сказал Такеру, не приветствуя женщин. — Кван у нас дома?
— Он заключил уговор с Мамору, — сказала Мисаки.
— Что?
— Мамору помогает ему с боевыми тренировками, а он взамен помогает Мамору с кайгенгуа.
Бедный Чоль-хи не выдерживал дольше ваати в додзе, потом слишком уставал, чтобы держать боккен, и они уходили в гостиную, чтобы развивать словарный запас кайгенгуа до того, как темнело. Так мальчики провели почти все каникулы посреди зимы.
— Хм, — фыркнул Такеру, холодно посмотрел на Хиори. — А ты… разве ты не должна готовить ужин дома?
— О… д-да, Мацуда-доно, — Хиори поспешила собрать вещи, поклонилась и ушла.
— Это было грубо, — буркнула Сецуко.
— Мисаки, — сказал Такеру, — проводи подругу и приходи в мой кабинет.
Его монотонный голос мешал понять, была Мисаки в беде или нет. Но лучше было выполнять его слова без вопросов.
Рёта заплакал, когда Хиори сказала ему, что пора идти.
— Йош, йош, — Мисаки успокоила малыша, погладив его по голове. — Нага-кун будет тут и завтра.
— Спасибо за время, как всегда, Мисаки-сан, — Хиори поклонилась. — О, и не переживай за кимоно Мамору, — она удивительно хитро улыбнулась.
— Что?
Хиори похлопала по своей сумке.
— Я верну его к следующей неделе.
— Хиори-чан, я не могу отдать тебе всю работу! — Мисаки потянулась к сумке Хиори, но женщина прижала сумку к груди.
— Нет! — сказала она. — Прошу, дай мне сделать это за тебя, Мисаки-сан. У Дая вся одежда в хорошем состоянии, так что мне нужно штопать не так и много.
— Ладно, — Мисаки вздохнула. — Я буду в долгу. Позволь потом помочь тебе со стиркой.
Хиори была из хорошей семьи, но ее джийя была слабой. Движение воды, которое легко давалось Мисаки, быстро ее утомляло.
Хиори тепло посмотрела на нее, Мисаки не понимала этого и не заслуживала.
— Ты всегда так добра, Мисаки-сан.
— Хорошей ночи, Хиори-чан, — Мисаки поклонилась и невольно похлопала нежно подругу по щеке. — Увидимся завтра.
— Спокойной ночи, милашка, — Сецуко помахала Хиори.
Улыбка увяла на лице, Мисаки прошла по гостиной к кабинету Такеру.
— Такеру-сама, — тихо сказала она у двери. — Ты хотел меня видеть?
Такеру не посмотрел на нее, только махнул заходить. Он был увлечен кайири на его столе, и Мисаки с поклоном вошла в комнату и тихо приблизилась. Она опустилась на колени перед Такеру — так она садилась раньше перед его отцом — пока он не решил заговорить с ней.
Он опустил перо и посмотрел на нее.
— Тебе еще одно письмо, — он вытащил свиток из кладок кимоно и вручил ей. Свернутый кайири был потрепан и в пятнах, словно прошел долгий путь.
— Это из Колунджары! — воскликнула Мисаки, увидев адрес отправителя.
Имени не было. Ее пальцы задели печать и замерли, обнаружив, что она была целой. Она посмотрела на Такеру с удивлением. Он не открывал письмо.
Мисаки казалось — нет, она была уверена — что первые годы брака Такеру перехватывал письма, приходящие ей. Только скучные поздравления со свадьбой доходили до нее, ничего важного. Ничего существенного.
Письма, которые должны были прийти, не попадали в ее руки. Она уже знала, что было во многих из них. Эллин выразила бы скованно меньше печали, чем ожидала, а потом сказала бы, что уважала решение Мисаки. Мастер Вангара сказал бы ей быть осторожной. Коли разразился бы тирадой о разуме и перешел бы в ворчание из-за амбиций людей и свободной воли. А Робин… она пыталась не представлять, что он написал бы. Это было слишком больно.
Она могла возразить, и если бы она хотела, она нашла бы способ получать письма раньше Такеру — но это было в чем-то добротой. Было проще забыть жизнь, которую она оставила… по крайней мере, прогнать из мыслей.
Может, она должна была радоваться, что десять лет спустя муж стал доверять ей достаточно, чтобы дать ей письмо, не проверив его. Но, когда она поискала в горьком сердце каплю благодарности, она ничего не нашла.
— Почему тебе пришло письмо из Колунджары? — спросил Такеру.
Мисаки не слышала подозрений в его голосе, но его присутствие показывало: он доверял ей так, чтобы дать письмо, но будет стоять над ней, пока она его читала.
— Не знаю, — честно сказала она.
— У тебя нет знакомых, которые могли это прислать?
Коли Курума, насколько знала Мисаки, все еще жил в столице Яммы, но почерк на свитке был слишком аккуратным для него. Она покачала головой.
— Я понятия не имею, от кого это.
Она с любопытством сломала печать и развернула письмо. Слова были на ямманинке… нет. Не совсем. Буквы были ямманинке, но сами слова были на линдийском языке. Который Мисаки не видела и не слышала со школьных дней.
На бумаге из знакомых символов была только подпись внизу. Мисаки охнула.
— Что это? — спросил Такеру. — От кого?
— Моей… старой соседки, — сказала Мисаки, не упомянув, что соседка была ранганийкой.
Дорогая Мисаки,
Давно не виделись. Знаю, ты сказала, что для тебя в браке будет лучше, если мы не будем связываться, прости, что нарушаю это. Я рискую больше, чем хочу говорить в послании тебе, но не смогу жить, если не отправлю его. Я верна своей стране, но ты — моя подруга, и я не хочу вреда тебе и тем, кого ты любишь.