— Мы с тобой будем в этом доме вместе, пока не станем старухами без зубов. Я не знаю, как ты, но я не хочу провести сорок лет с женщиной, которая не умеет улыбаться.
— Я знаю, как улыбаться, — было время, когда Мисаки ругали за то, что она улыбалась слишком много, но за годы Такаюби сказалась на ней, превратила ее в хрупкую и дрожащую, боящуюся своего голоса, ведь могла разбиться на кусочки, говоря слишком громко.
— Я не видела твою улыбку ни разу, — недоверчиво сказала Сецуко. — Что с тобой? Уголки твоего рта не шевелятся?
Нет. Мисаки была сломлена внутри.
— У меня был выкидыш, — прямо сказала она, — дважды.
— О, — Сецуко застыла, ее шутливое поведение испарилось. — О, милая… Мне так жаль. Я не знала.
Мисаки думала, что рассыплется от тревоги в глазах Сецуко. Годы ожесточили ее из-за жестокости отца мужа и безразличия мужа, но она не могла защититься от честного взгляда.
— Ты хотела тех детей? — спросила Сецуко, и мягкость ее голоса лишила Мисаки защиты.
— Не знаю, — сказала она, поражаясь и немного боясь своей честности. Она ждала, плечи напряглись, когда Сецуко отругает ее за эгоизм, обвинит ее в потере детей, скажет ей, что ей повезло с терпеливым мужем, как все.
Сецуко только сказала:
— О. Тогда почему ты так печальна?
— Я… — когда ее голос стал таким слабым? Когда она стала бояться выразить мысли словами? — Я тут, чтобы дарить мужу сыновей. Я не хочу быть разочарованием.
— Ты — не разочарование.
— Что?
— Ты — не разочарование. Ты не могла бы стать такой, даже если бы пыталась, — давно никто не говорил с Мисаки с такой простой уверенностью, когда она верила в то, что было правильным и хорошим. Она глядела миг на Сецуко и поняла, что забыла, как отвечать на такую доброту. Она думала, что оставила это позади девять лет назад.
— Посмотри на себя, — продолжила Сецуко. — На что может жаловаться мужчина? Ты милая, красивая, и я заметила, что ты умная. Ты уже родила идеального сына, и мой муж говорит, что ты чудесно готовишь.
— Приятно, что он так говорит. Я стараюсь.
— Тебе нравится готовить?
Мисаки кивнула.
— Это хорошо, потому что я готовлю плохо.
— Уверена, это не так, — вежливо сказала Мисаки.
— О, это так. Спроси любого, кто ел мои блюда. Почему бы тебе не заняться чем-то полезным? Ты могла бы научить меня готовить что-то для моего благородного мужа и требовательного желудка Мацуда.
— Желудки Мацуда не такие требовательные, — сказала Мисаки. — Твой муж любит ту же еду, что и все.
— Когда я это сделаю, он перестанет это любить. Иначе почему я таскала рыбу на рынок, а не оставалась дома, чтобы помогать на кухне? Моя семья попробовала раз, как я готовлю, и решила, что хочет выжить.
Мисаки ощутила, как на лице появилась улыбка. Впервые за долгое время она захихикала.
— Вот так улыбка! — обрадовалась Сецуко. — И посмотри! — она ткнула пальцем в щеку Мисаки.
— Что? — Мисаки подняла ладонь к лицу, думая, что там остался кусочек риса.
— У тебя ямочки!
У Мисаки не было сестер, но с того дня она решила, что была рада звать Сецуко своей сестрой. Их мужья носили с собой все напряжение, которое сопровождало узы братьев, первый и второй сын боролись за одобрение отца, но они не давали ничему плохому влезать между ними.
Марси уже прожила в доме Мацуда почти десять лет, но Сецуко сделала эти холодные коридоры домом. Когда Мисаки было больно, Сецуко шла в западную деревню за лекарством. Когда она терялась в печальных мыслях, Сецуко возвращала ее шуткой. Через пару месяцев после рождения Хироши Сецуко сказала:
— Та милая малышка, которая живет в доме Юкино. Кто она?
— Ты про Хиори? — сказала Мисаки. — Она — жена Юкино Дая.
— Какой Юкино?
— Юкино Дай, — сказала Мисаки, — глава дома, Мечник-молния.
— Я думала, главой Юкино был Юкино Рёске.
— Был. Он умер незадолго до твоего переезда сюда, пока ты готовилась к свадьбе. Ты не знала?
— Нет! — воскликнула Сецуко. — Я не была на рынке сплетен! Там я всегда получала новости. Боги, я не знаю, как вы, аристократки, живете взаперти!
— Ты теперь тоже аристократка, — напомнила ей Мисаки.
Сецуко фыркнула и отмахнулась.
— Похороны Юкино Рёске были как раз перед твоей свадьбой. Кто-то должен был управлять поместьем, и старший сын Юкино не хотел перевозить семью из Джунгсана. Дай-сан — второй сын, и он переехал туда со своей женой.
— Его жена тоже взаперти как аристократка? — спросила Сецуко. — Почему мы ее никогда не видели?
— Думаю, она почти все время заботится матери Дая-сана. Она стара и больна, так что это занимает почти все ее время.
— Это явно одиноко, — сказала Сецуко. — Мы должны навестить ее завтра.
Так они встретились с Хиори. Теперь, пять лет спустя, три женщины были неразлучны.
Хиори и Сецуко дразнили друг друга насчет талий, когда за руку Мисаки потянули. Она опустила взгляд, увидела своего третьего сына, двухлетнего Нагасу. Он сжимал цветочный рукав ее кимоно.
— Видеть? — спросил он тонким голоском. — Видеть малыша? — это был его любимый вопрос с рождения Изумо.
— Конечно, — сказала Мисаки, села на татами и опустила Изумо на свои колени перед Нагасой. — Будь нежным, Нага-кун. Он еще очень маленький.
— Подержать ребенка? — Нагаса с надеждой протянул руки.
— О, как это мило! — запищала Хиори.