Василий брал деньги, но мать еще долго не могла успокоиться.
С годами она стала больше пить, уже не скрываясь отВасилия. Иногда в одиночестве он шептал, как молитву:
- Я вырвусь из такой жизни. Я горы сворочу. Старость моей матери будет счастливой. Господи, помоги мне!
Сестру он видел редко, отдалился от нее; не сошелся близко с ее мужем мужчиной в годах, серьезным. После он понял, что Наташа вышла замуж по выгоде, а не по любви: муж имел хорошую работу, квартиру в городе, достаток. Однажды Василий прямо спросил у сестры:
- Ты счастливая?
- Что-что?! Да что такое счастье? Кто ответит? Нет такого человека на земле. Просто живи, просто живи, брат, и не забивай себе голову вопросами, на которые никто не может ответить.
- А мужа ты не любишь, - прикрыл один глаз Василий.
- Любишь, не любишь, а жить надо, - ответила сестра. - Мама всю жизнь любила отца, а что из этого получилось? Он убежал туда, где легче живется. Легче! Вот тебе, Вася, и вся философия жизни.
- Вся? Точно?
- Вся! Точно! Посмотрю, как ты устроишь свою жизнь.
- Устрою - не бойся.
- Дай Бог.
5
Самое радостное и нежное воспоминание Василия из той подростковой, юношеской поры - Александра, Саша.
Он помнит ее вечно бледное, худощавое лицо, большие серовато-зеленые глаза, тайком всматривавшиеся в него. Она почему-то стеснялась смотреть на него прямо, и всякий раз, нечаянно встречаясь с его взглядом, опускала глаза и даже краснела. Василий не знал тогда, любит ли ее, но тянуло его к этой скромной, тихой девушке. Не было у него друзей, кроме Саши, и, быть может, не было более близкого человека, чем она. Многие люди воспринимала Василия как-то холодно, настороженно. Учителя нередко ругали за упрямство, сверстники недолюбливали за угрюмый, молчаливый нрав, а Саша принимала и понимала его таким, каким он был. Он чувствовал, что она его по-настоящему любит.
Самые свои сокровенные мысли Василий доверял только Саше. В день, когда он получил свидетельство о восьмилетнем образовании и должен был решиться, чем дальше заниматься, как жить, состоялся разговор с Сашей, может быть, самый важный в его жизни.
Стояло лето; уже который день лил дождь. ВасилийиСаша сидели в беседке и какое-товремя молча наблюдали за вырывающейся из водосточной трубы дождевой водой, которая с шумом падала в лужу, разбрызгивалась и глинисто мутнела. Грязный поток устремлялся в овраг, который день ото дня ширился и подступал к дороге. Василий рассеянно рассуждал:
- Казалось бы, Саша, какой пустяк: льет дождь, то тихо, то припускает. Вода, просто вода, она щекочущими струйками ползет по моему лицу, но... вот-вот испортит дорогу. Реки могут выйти из берегов, и принесут много бедлюдям...
- Ты сегодня, Вася, какой-то странный.
- Так,пустяки,необращай внимания... Понимаешь, Саша, человека я встретил одного - хорошего мужика. Он на Севере бригадиром монтажников работает. Сын дяди Вити Дунаева, знаешь? Николай. Отцу своему купил мотоцикл, коня. Денег у него - куры не клюют. Если честно - завидую. Василий замолчал, прикусив губу.
- Разве деньги - главное? - робко произнесла Саша.
- Бывает так, что главное. Понимаешь, Саша, я хочу жить по-другому. Я не хочу всю жизнь, как мои родители, бороться за копейку. Деньги дают человеку свободу, высшую свободу.
- Высшую?
- Не маленькую. Хочу заработать много-много денег, привести матери, положить перед ней и сказать: "Теперь ты, мама, счастливая".
- Ты уезжаешь на Север?
- Уезжаю! Решился. Сначала я туда уеду, а потом тебя перетащу. Мы там будем жить - во как! А в Покровке... нет, здесь надо тянуться из года в год, а там - большие деньги. Сразу - много, много денег!
- Ты же хотел пойти в девятый класс. Сам вчера говорил, что после десятого поступишь в институт. Передумал?
- И институт закончу, а сейчас главное - деньги.
Саша заплакала, уткнула лицо в ладони.
- Саша, что с тобой?
Она молчала и всхлипывала.
- Все будет хорошо - вот увидишь!
- Мне страшно за тебя...
- Прекрати! Довольно слез. Я решился.
В груди Василия горело. Ему было шестнадцать лет, и потому казалось, что он все сможет, всего достигнет, стоит лишь только захотеть.
"Ненавижу бедность, - нелегко думается Василию Окладникову, вспоминающему свое отрочество, порураннейюности. - Неужели бедность толкнула меня на то страшное, чем вскоре обернулась моя жизнь? Да, да, вся моя беда в том, что я слишком горячо, фанатично чего-то желаю! А ведь начиналось все так просто и безобидно!"
6
"Что там впереди? - думал Василий в самолете. - Счастье? Смех? Слезы? Боль?" Но ему казалось, что в его жизни будет только счастье, доброта людей, радость. Он, конечно, понимал, не мог не понимать в свои годы, что в жизни будет не только приятное, но все же не верилось в плохое, как не верится ребенку, что его красивый песочный замок, над которым он столько времени трудился, рассыплется.
Маленький аэропорт поселка Полярный Круг встретил Василия тугими холодным ветром, голубым чистым небом и свежим воздухом с запахом оттаивающей тайги. Вдалеке виднелась высокая, сверкавшая алюминиевым панцирем перерабатывающая фабрика. Из карьера тянулись БелАЗы, загруженные глыбами голубовато-серой кимберлитовой руды, изкоторой добывают алмазы. Иногда ветер начинал дуть сильнее; у Василия мерзли руки, - он поеживался и вздрагивал. Пошел в поселок разыскивать Николая Дунаева.
Неожиданно с северо-востока ударила резкая мощная волна воздуха. Василий оглянулся - на него стремительно надвигалась густая, расплывшаяся на полнеба туча. Ярко-желтое солнце провалилось в бездну - на землю упала плотная серая тень. Ветерхватал тонкие ветви пыльных лиственниц и трепал их в разные стороны. В воздухе нарастал гул. Повалил сырой снег, крупные хлопья которого забивали глаза Василия. Он бежал по скользкой узкой тропе, рискуя упасть. Ему было весело, он подпрыгивал и шептал:
- Хорошо, хорошо, черт побери! Сильнее, сильнее!
Василию хотелось, чтобы в его жизни всегда была буря, в которой он чувствовал бы себя так же бодро, свежо, счастливо.
Ветер ослаб, снег пошел редко. Темно-серая туча уползала к югу, и вскоре все затихло. Ярко светило желтое северное солнце, быстро таял снег, блестели лужи. Над посветлевшей, сверкающей тайгой курилась синеватая дымка. Пушистый, ослепительно белый снег набухал влагой, оседал. Потеплело. С лиственниц, берез падала вода, капли радужно вспыхивали. Пахло сырой прелью тайги, свежей карьерной глиной, снегом. Рядом гулко работали моторы тяжело нагруженных БелАЗов, слышался шум на строительстве жилого дома, заходил на посадку самолет.
Нашел в одном малосемейном общежитии Николая Дунаева. Уже был вечер, его жена и ребенок спали. Он уложил Василия на раскладушку, но тому отчего-то не спалось, было тоскливо и как-то боязно. Он ясно, остро почувствовал, что вошел в новую, большую и какую-то неуютную жизнь.
Уснуть ночью и утром Василию так и не удалось - было одиноко в сердце, как никогда еще.
7
Дунаев помог Василию устроиться в бригаду монтажников-верхолазов подсобным рабочим; бригада монтировала вторую очередь уже действующего ремонтно-технического центра.
Было раннее утро; за металлическим столом в бытовке сидели звеньевой Левчук, мужчина лет пятидесяти, и бригадир Дунаев. Они спорили, указывая пальцами в мятый чертеж. Рядом переодевались монтажники, гремели цепями и карабинами предохранительных поясов, скрипели грязными, в голубовато-серой глине, сапогами, шуршали грубой брезентовой робой. Четверо играли в домино, подшучивая друг над другом, с размаху припечатывали костяшки на стол. Пахло потом. Плавал над головами сизоватый папиросный дым. Дунаев горячился, нервничал, говорил громко, водил толстыми мозолистыми пальцами по густой рыжеватой бороде. Левчук был спокоен, отвечал своим мягким южным голосом:
- Слушай, Микола, к какому бису, кажи, сейчас монтировать кровельные панели? Ведь потом сто потов с себя и людей сгонишь, чтобы гусеничным краном смонтировать кресты и усе другое. Подождем панели из Киренска, они скоро будут на месте.