- А-а, черт вас всех побрал бы!
Лоскутов вышел из-за стола и хлопнул за собой дверью.
- Мам, почему папка у нас такой дурак? - спросил Петр.
- Молчи, - вздохнула мать.
Лоскутов с трудом забрался в трамвай, - отовсюду напирали люди, протискиваясь, прорываясь к выходу.
- Полегче, уважаемый! - сердито сказал Лоскутов пробиравшемуся в середину вагона пожилому мужчине.
- Не шипите, - добродушно улыбнулся мужчина. - В тесноте, да не в обиде.
Но незлобивый ответ почему-то не понравился Лоскутову, и ему хотелось сказать что-нибудь колкое и дерзкое; однако мужчина оказался довольно проворным и уже продвинулся далеко вперед.
На работе Лоскутов одной своей сотруднице заметил, что у нее не совсем удачный цвет лица, хотя этого можно было не говорить. Другой нечаянно напомнил о ее годах, и женщина ушла плакать в другую комнату. Даже нагрубил начальнику, который в столовой пристроился в очередь не в конец, а к своему стоявшему впереди товарищу.
- Вы не хотите ли, Анатолий Иванович, встать за мной? - умышлено громко сказал ему Лоскутов. Но начальник, покраснев, притворился, что не расслышал. - Почему мы должны подолгу стоять, а он лезет вперед? - обратился Лоскутов к соседу по очереди, - но человек промолчал, поведя плечом.
Когда Лоскутов возвращался домой, ему показалось, что он находится в машине, сорвавшаяся с тормозов и несущаяся под гору. Водителя нет в кабине, и авария неминуема. Но как сладостно лететь вниз! Дух сжимался и немел.
- Долго собиралось во мне нечто, а теперь, вижу, бьется в стенку: ищет, как слепой, выход., - ворчливо сказал он, ощущая внутри нарастающую тяжесть.
И с каждой минутой все напористее пыталось вырваться из Лоскутова то, чему он никак не мог найти точное, подходящее слово, - раздражение, злоба, отвращение, ненависть, все это вместе или все же что-то другое, но представлявшееся ему мерзким.
По пути Лоскутов зашел в магазин и какое-то время ему пришлось постоять в очереди. Он сжимал зубы и шевелил в карманах кулаками, - казалось, что ему хотелось с кем-нибудь подраться. Он поморщился и тряхнул головой, сбрасывая навязчивое желание.
Когда уставшая пожилая продавщица подала Лоскутову сверток с колбасой, он вдруг усмехнулся ей в глаза. Ему хотелось обидеть ее.
На улице в лицо Лоскутова ударил секущий, как осколки, дождь, в грудь напирал холодный ветер, и в порывах он был так силен и упрям, что подгонял, подталкивал людей. Лоскутов, закрыв глаза, пошел против ветра, хотя нужно было совсем в другую сторону. Ему было радостно сопротивляться, и он крикнул ветру:
- Посмотрим, кто кого!
Лоскутов размахивал руками, и прохожие сторонились.
- Да, да, я рехнулся! - крикнул он в лицо какой-то женщине и дико засмеялся.
3
Домой Лоскутов пришел поздно. Татьяна открыла дверь, отступила на шаг и замерла.
- Боже, Коля... какой ты! - прошептала она. - Мокрый, бледный. Что с тобой?
- Ничего. - Лоскутов всунул в ее руки колбасу, нервно, быстро разделся и ушел в спальню. Оттуда крикнул: - Я хочу полежать. Один! Что-то знобит.
- Я тебе приготовлю...
- Ничего не надо! Позволь мне спокойно полежать! - И захлопнул за собой дверь.
Лоскутов зарылся в одеяло, но озноб не унимался. Он мучился буквально физически и стонал.Присел на кровать. Почему-то внимательно посмотрел на свою тень.
- Лежишь?
- Лежу, - вдруг услышал он тихий, слабый голос, словно пришедший издалека.
Лоскутов вздрогнул, хотел побежать к двери, но не смог сдвинуться с места - ноги, казалось, намертво прилипли к полу.
- Сядь, сядь, дружок. Я тебя крепко держу. Давай поболтаем.
Лоскутов чувствовал, как его тело наэлектризовывалось страхом, ощущал, как распухали и выкатывались его глаза.
- Т-тень... г-говорит?! - прошептал он, задыхаясь.
- Да, да, я говорю. Успокойся и присядь. Ты все равно не сдвинешься, пока я не захочу. Я стала тяжелее и сильнее тебя. В твоей груди скопилось столько гадости, что уже не вмещается и не удерживается. А я, голубчик, готова принять. Так и быть, пожалею тебя: всю твою дрянь перетяну в себя. Смотри, я толстею. О, как приятно - растягиваются мои сплющенные мышцы!
Действительно - тень полнела, наливались и округлялись ее формы. Она изогнулась и поднялась, и перед Лоскутовым предстал он сам. Точная копия. "Господи! Спаси и сохрани!"
- Да брось, дружище, ты же никогда не верил в Бога.
Тень села на противоположное кресло и развалилась:
- Отдохнем, дружок, перед тяжкими делами. Нам нужно сегодня совершить их все. У тебя много замыслов? Что ж, они в эту ночь сбудутся. - Тень безобразно скривила губы и засмеялась.
Лоскутов сидел в забытьи и прислушивался к своей душе, в которой что-то происходило: она, казалось, плавала в невесомости или в воде и с каждой секундой становилась все легче, а тень - раздувалась и крепла.
Неожиданно Лоскутову представилась совершенно ложной, обманчивой и глупой вся его прежняя жизнь, в которой он то ненавидел, то нервничал, то хитрил, то пригибался в учтивом поклоне, то еще что-то совершал такое, чему противилась душа.
Лоскутов услышал за дверью голос жены:
- Миша, не балуйся: папа заболел, спит.
Удивительно: голос Татьяны, всегда раздражавшийЛоскутова, неожиданно стал желанен ему и мил. Хотелось слушать его. И муж притягивался слухом, чтобы услышать мельчайшие нотки голоса, но Татьяна, кажется, ушла в дальнюю комнату. Лоскутову вспомнились все девушки из его молодости, и он поразился тому, что мог когда-то просить их о любви, о сострадании. Как прекрасна его Татьяна! Ему захотелось скорее обнять жену, опуститься на колени и попросить у нее прощения. В нем распустилась захватывающая, но мучительная нежность.
Лоскутов вспомнил сыновей, которых так часто обижал, и теперь ему хотелось только судить себя, не оправдываться.
Ему стало смешно, что он мог злиться на людей только потому, что они оказывались удачливее его, и стало невыносимо стыдно, что мог презирать, ненавидеть Анатолия Ивановича лишь потому, что тот являлся его начальником.
Он понял, что жил в бреду и ложно.
- Гх! - услышал он и вздрогнул:
- Кто здесь?!
Он совсем забыл о сидевшей напротив тени.
- Итак, мой друг, я готова! Вся твоя дрянь - во мне. Ты чист, ты, можно сказать, - ангел. Однако не получил то, о чем мечтал столько лет.