Он посмотрел на нее, его челюсть сжалась, бледные глаза стали ледяными.
— Да, это была месть. В этом нет ничего неожиданного. Мы готовы к подобному.
— Хорошо. Проследи, чтобы так все и оставалось. А если они вернутся с подкреплением?
— Не вернутся. Они обычные люди. Лавочники и офисные работники. Рядовые рабы. Немногие из них могли даже стрелять. Мы убили тех, кто мог. С ними покончено. У нас все в порядке. Все хорошо.
— Но?
Он широко раскинул руки.
— Какого черта мы тратим столько людей и ресурсов на этот чертов город? Фолл-Крик ничего не значит. Люди ничего не значат. Они расходный материал. Пришло время их уничтожить.
Розамонд выглянула в окно за своим столом. На редкость прекрасный день для февраля. Светило солнце. Над деревьями небо имело глубокий, насыщенный голубой цвет.
Снег покрывал землю, нетронутую и чистую, за исключением линии оленьих следов, ведущих вокруг дома к деревьям, названия которых она не знала.
Жители Фолл-Крика напоминали ей избалованных, недовольных детей. Она одновременно и презирала их, и любила. Они были ее, а она — их.
— В этом нет смысла, Розамонд. Это не логично. Почему ты так упорствуешь? Просто отпусти это.
Розамонд ничего не отпускала, как только это оказывалось в ее руках.
— Ты не поймешь.
Он не попросил ее рассказать подробнее.
Раздражение поднималось из самых глубин ее души. Маттиас не отличался критическим мышлением. Он не был политиком. Он не понимал сложности жизни.
Кузен годился только для одного — убивать тварей и следить за тем, чтобы твари не убили ее. Он требовался ей для этого.
Гэвин понимал. Гэвин всегда ее слушал. Острая тоска ударила в грудь. Она хотела, чтобы Саттер ушел.
— Я отвечаю за этот город и его благополучие. Это моя работа. Я как родитель. Я знаю, что для них лучше, даже если они сами этого не понимают. И как родитель, я забочусь о них.
Он повернулся к ней лицом.
— Кто? О ком ты заботишься?
— О городе. Не будь таким тупым, Маттиас.
Он покачал головой.
— Ты ведь знаешь, что большинство из них ненавидят тебя?
— Заткнись! — Вышло резче, чем она хотела. Ее руки сжались в кулаки, обломанные ногти впились в ладони. — Если бы ты правильно выполнял свою работу, они бы меня боготворили!
Маттиас не вздрогнул. Он не разрывал зрительного контакта.
Розамонд сделала несколько глубоких вдохов, успокаивая себя.
— Избавься от этих паразитов, создающих проблемы, и все и вся встанет на свои места. Они увидят, что я спасла их. Потребуется время, чтобы понять. Но они увидят. Я знаю, что они увидят.
— Я работаю над этим.
— Работай усерднее!
— Как ты и сказала, нужно время, Розамонд. Они вооружены. Горожане любят Бишопа. У Лиама тоже есть друзья. Он даже пользуется авторитетом среди моих людей. Он просто суперсолдат.
— Мне говорили, что ты тоже, — заметила Розамонд. — Я ошиблась?
— Ты не видишь улиц. Город находится на грани восстания и анархии. Все, что угодно, может привести их в действие. Ты не хочешь, чтобы я убил этих людей? Тогда ты не должна давать им повод для бунта. На такие вещи нужно время. Мы бросаем камни в пруд. Нам нужна рябь, а не приливная волна. Тебе, как никому другому, это известно. Не потеряй свое преимущество.
Розамонд отпрянула.
— Не обо мне тебе стоит беспокоиться.
— У меня все под контролем.
— У меня тоже! — прошипела она.
Ей хотелось ударить по его мясистому лицу. Она скучала по Гэвину до боли под ребрами. Иногда по ночам она думала, что это может ее убить.
Ей хотелось вырвать кому-нибудь глаза. Бить, пинать, причинять боль, чтобы им стало так же больно, как и ей.
Она заставила себя разжать кулаки и сделала длинный глоток вина. Бутылка почти опустела. Она чувствовала, как вино растекается по венам. Когда она поставила бутылку обратно на стол, та почти не издала ни звука.
Саттер не должен ее недооценивать. Он понятия не имел, на что она способна, что она сделала и что готова сделать.
— Не разочаровывай меня, — проговорила Розамонд. — Тебе не стоит меня разочаровывать.
Глава 9
Ханна
День сорок второй
Ханна Шеридан была дома.
Все оказалось не так, как она себе представляла. Этот дом — дом Ноа в «Винтер Хейвен» — не ощущался как ее дом. Нет. И она боялась, что уже никогда не станет.
Дом не имел значения. Главное — быть с Майло.
Она вернулась к нему. Все те часы, дни, месяцы и годы, что она провела в аду в том подвале — только ее сын поддерживал в ней жизнь.
Когда она сбежала в неизвестность, не имея ничего, кроме одежды с собой, именно Майло побуждал ее идти дальше. Майло не покидал ее мысли, пока она страдала, мучилась от боли и голода, холода и страха.