Если бы только она могла наслаждаться ужином. Вместо этого она едва попробовала еду, едва услышала музыку.
Она не могла перестать думать о той ночи много лет назад. В тот вечер Розамонд наконец узнала, кто она, на что способна и на что готова пойти, чтобы получить желаемое.
Большинство людей не считали себя способными на убийство.
Она знала то, что люди не хотели признаваться себе — что каждый из них способен буквально на все. Но только если достаточно сильно этого захотеть.
Она помнила, как стояла на коленях на холодном кафеле, как в ее дрожащих руках блестел окровавленный нож, а на полу рядом с ней распростерлось тело. Как адреналин и страх захлестнули ее, от чего сильно закружилась голова.
Ее испугал шум. Повернувшись, она увидела сына, стоявшего в коридоре и наблюдавшего за ней, за всем происходящим.
Худые руки семилетнего Гэвина свисали по бокам, три пальца на левой руке были забинтованы. Кэлу нравилось причинять боль всем, кто оказывался слабее его.
Они не пошли к врачу. Они никогда не ходили к врачу.
Лицо Гэвина не выражало ничего, рот представлял собой тонкую красную линию. Он не проявлял никаких эмоций. Ни страха, ни печали. Ничего.
Розамонд не знала, как долго он стоял там. Наверное, он видел, как его отец повалил ее на пол и начал душить. Видел, как она сопротивлялась, вонзая кухонный нож между ребер Кэла Пайка и ввинчивая его в его легкие. Как тот хрипел, барахтаясь на полу кухни, словно умирающая рыба.
Они никогда не говорили об этом — ни в ту ночь, ни после.
Гэвин подошел и встал рядом с ней. Он взял нож из ее рук и завернул его в посудное полотенце. «Я закопаю его», — сказал он без слез и театральности. Вот так просто.
Тело они тоже похоронили, глубоко в лесу на своем участке в двадцать акров. Возможно, оно все еще там — груда пожелтевших костей, все, что осталось от монстра, который терроризировал ее восемь лет.
Розамонд отвернулась от окна и посмотрела на книжный шкаф, ее взгляд остановился на фотографии в рамке, рядом с которой лежал сверкающий револьвер.
С той ночи ее никто не запугивал. Даже жесткий, наводящий страх диктатор-отец. Она оставила его позади, как оставляла мужей и любовников, которые приходили после.
Отец Джулиана был слабым человеком. Угрюмый, симпатичный музыкант, который и пальцем не посмел бы прикоснуться к ней. Чтобы избавиться от него, не потребовалось насилия. Когда она устала от него и выгнала, он уехал на какой-то музыкальный фестиваль на западе и больше не вернулся.
Она так и не взяла фамилию музыканта, вернувшись к своей девичьей фамилии для себя и Джулиана. После этого она не нуждалась в мужчинах и не хотела их. У нее были сыновья.
Она решила стать хозяйкой своей жизни, стать лучше всех и каждого, кто попадался ей на пути. Ей это удалось.
Она воспитала своих сыновей в том же духе, внушив им, что мир принадлежит им по праву. Чтобы получить власть, богатство и влияние, нужно хотеть этого больше, чем все остальные.
Вы должны быть готовы сделать больше, чем кто-либо другой, чтобы получить желаемое.
Сила заключается в контроле. И Кэл, и ее отец научили Розамонд этому. Уроки дались ей нелегко, но она их усвоила.
В первую очередь, властвуй над другими. Никогда не сгибайся, никогда не ломайся. Будь лучше своих врагов и друзей — сильнее, умнее, хитрее и коварнее.
К сожалению, сыновья не унаследовали ни ее амбиций, ни неутомимого стремления.
Джулиана больше прельщали удовольствия, чем накопление власти. Он был вспыльчив, склонен к ревности и раздражительности, а не к действиям. Он хотел благ, не прилагая усилий, чтобы их заработать.
Она любила его, как любая мать любит своих детей, но не пыталась скрыть своего крайнего разочарования в нем.
Гэвин был по-своему целеустремленным. Опытный, упорный охотник, который делал все, что она от него требовала, и многое, чего она не просила.
Он был тем, кем был. И она любила его за это.
Со страшной болью Розамонд вспомнила цветы, которые он всегда приносил ей — букет белых лилий. В ней вспыхнули гнев и печаль. Его уход оставил в ее сердце дыру, которую никогда не заполнить.
Она загнала печаль куда-то вглубь и сосредоточилась на текущей задаче. Взглянула на громоздкий спутниковый телефон в своей руке.
Лайл Томлин все-таки справился. Он поклялся, что сохранил его в тайне от Саттера. Никто не знал, что телефон у нее. Никто не знал, с кем она связывается и зачем.
Тревога закрутилась внутри нее, порождая сомнения, как змея, пожирающая свой собственный хвост.
Как только она позвонит, пути назад уже не будет. Нельзя положить червей обратно в банку, а зубную пасту — в тюбик.
Саттер не смог выполнить работу. Ноа не справился. Ополчения больше недостаточно.
Проблема теперь не ограничивалась одним человеком. Силы Саттера сокращались. Восемь человек погибли в засаде. Один ранен в плечо, двое ранены во время бунта, но они еще держались на ногах. Остался сорок один человек.
Ей нужен кто-то сильный, чтобы защитить «Винтер Хейвен». Кто-то сильный и опасный. Гораздо опаснее, чем Маттиас Саттер и его отмороженная банда бойцов. Возможно, опаснее, чем она сама.
Если она потеряет «Винтер Хейвен», значит, ее сыновья погибли напрасно. Ради этого стоило пережить все, что будет дальше.
Розамонд подняла трубку и набрала номер, который давно запомнила. Один гудок, два гудка, три гудка.
Ее ладони скользили по корпусу. Она расправила плечи и подняла подбородок. Шесть гудков. Семь.
Может быть, это ошибка. Может, ей следует просто…
Телефон щелкнул.
— Алло?
Глава 36
Ханна
День пятьдесят четвертый
Ханна провела день в приюте вместе с Молли, Квинн, Бишопом и Призраком. У Бишопа нашлась последняя канистра бензина, которой хватило для заправки «Оранж Джулиуса» еще на несколько миль.
В приюте они дали Аннет Кинг передохнуть, пока кормили всех обедом из тушеного чили, жареного риса, консервированной зеленой фасоли и консервированных груш.
Верный своему слову, Бишоп принес пожертвованную еду в приют. Люди предположили, что это остатки пищи из кладовой Кроссвей. Бишоп решил не разубеждать их в этом.
Ханна понимала необходимость секретности. С трудом заработанная Молли заначка исчезла бы через несколько недель, если бы они использовали ее, чтобы накормить всех. Но сегодня вечером, появившиеся улыбки на изможденных лицах горожан стоили потраченных средств.
Закончив с обедом, они несколько часов играли с детьми. Квинн носил Шарлотту на руках, а Ханна устроила импровизированный урок музыки с несколькими скрипками, флейтами и укулеле, которые Аннет собрала в оркестровом зале.