И пытки наших палачей.
Дай крепость нам, о, Боже правый,
Злодейство ближнего прощать
И крест тяжелый и кровавый
С Твоею кротостью встречать.
Владыка Mиpa, Бог вселенной,
Благослови молитвой нас
И дай покой душе смиренной
В невыносимый, страшный час.
Существует мнение, что автором стихотворения является учительница русского языка Е. А. Шнейдер, разделявшая судьбу Царской Семьи до Екатеринбурга и принявшая мученическую кончину вслед за нею.
История в свое время расскажет сокровенные еще для нас подробности скорбей Царской Семьи и слезы умиления неоднократно прольются над подвигом новых великих {256} страстотерпцев, которых Господь "разжег, яко серебро искусил седмерицею", чтобы "обрести их достойными Себе" (Прем. Солом. III, 5-7) и увенчать боле славными диадемами чем венцы царские.
Добродетели их это- драгоценные камни, несказанной ценности, которые имеют различную оправу: и золото, и серебро, и другие меньшей ценности металлы или все те свойства светскости, или может быть человеческих естественных мелких ошибок и недостатков, о которых могут рассказать письма, или другие свидетельства. Эти драгоценные камни сверкают неизменным блеском везде, какова бы ни была их оправа.
Жестокие истязатели изобретали нравственный пытки для беззащитной Царской Семьи, и, однако, ни одного слова ропота на свой жребий не вышло из уст страдальцев. Они подражали Тому, о Ком сказано: "будучи злословим, Он не злословил взаимно; страдая, не угрожал" (1 Петр. II, 23). Только Богу они возвещали печаль свою и пред Ним одним изливали свое сердце.
Они оказались одинокими, отверженными и чужими миру, как носители святых идеалов России среди грешных и отпавших от этих идеалов людей. Блаженни эти избранники Божии потому, что к ним относятся слова Спасителя: "если бы вы были от Mиpа, то мир бы любил своеи но как вы не от Mиpa, но Я избрал вас от Mиpa, потому ненавидит вас мир" (Иоан. XV, 19). Они исполнили заповеди Христовы.
Блаженни они, как нишде духом плачущее, кроткие, алчущие и жаждущие правды, милостивые, чистые сердцем, миротворцы, изгнанные за правду, поносимые, гонимые, всячески неправедно злословимые за Христа и имени Его ради (Mф. V, 312). Радуются они ныне и веселятся, ибо велика их награда на небесах; они утешились, наследовали землю вечной жизни, насытились правдой, сами помилованы, Бога узрели своими очами, наречены сынами Божиими.
Ныне радуются и веселятся у Бога и почитают за ничто свои страдания земные, видя в преизбытке славу Божию, познав сами, что земные страдания ничто пред будущею славою.
Семнадцать долгих месяцев Царская Семья шла по тернистому пути к своей Голгофе, все выше становясь нравственно, озаряясь изнутри светом Небесного Града. Конец избранников Божиих венчал их начало. Государь вымолил себе у Бога супругу. Таким же даром Божиим явился им и их сын, выпрошенный у Бога. Все Богом данное Богу принадлежит. Им не дана до конца земного бытия полнота благоденствия. Государыня в первый день брака положила завет на вечный союз с мужем после смерти. Наследник российского престола, в своих детских {257} страданиях разрывал сердце родителей молитвою - "Господи, сжалься надо мною" - и услышан Богом и унаследовал лучшее царство. "Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил и сел со Отцем Моим на престол Его" (Откр. III, 21). Не роптавший, а молившийся, притесняемый и не жалующийся есть победитель.
Образ убиенного в Угличе Царевича Димитрия через столетия воплощается в Цесаревиче Алексее. Тогда насильственная смерть невинного восьмилетнего отрока дала основание Церкви причислить его к лику святых ...
Подвиг страдальчества в семье с больным ребенком явился там, где была полнота царской земной власти. И здесь навсегда было оставлено памятование, что не все человеку возможно, но все именно в руке Божией и прежде всего крест, самим Богом на земле воспринятый и Им возлагаемый на Его верных, избранных детей. И крест этот здесь понесен с глубочайшим смирением. Какое ободрение всем крестоносным семьям!
Надо было, чтобы нам явился образец "домашней церкви" (и Кор. XVI, 19) апостольских времен, пример христианской семьи, назидание любви супругов и их детей к Богу и между собою. И откуда же? от Царской Семьи, от дома, стоящего на верху горы, от светильника светящего с подсвечника. Правда, идеал нам показан оттуда, где он должен быть но кто когда так выполнял свое назначение? И в какие времена? Во времена семейного развала, неверности, взаимного непонимания "отцов и детей", потери религиозного быта и самой любви к Богу.
Семейное счастье ничем никогда неомрачаемой любви в течение всех 24-х лет брака (1894-1918) и любовь детей к родителям и их почитание в Царственной седмерице - памятный знак для всех мужей, жен и детей. Там, где были даны условия облегчить труды родительского попечения о детях и сложить их на плечи других, не нерадели и не тяготились ими, и получили достойные плоды этих трудов воспитания. Какой пример!
Устроившие себе семейное счастье, указывают путь женихам и невестам, дабы они с молитвою к Богу о помощи искали себе спутников жизни.
Семейство мучеников, пришедшее к Богу, ничего не потеряло из своих достоинств, но желают пред Богом всем того спасения и той семейной радости, которыми сами обладали. Любовь к семье у Царственной Четы не побеждала их любви к родине и ради родины они готовы были жертвовать собою и семьею, что они доказали на деле. Однако, и любовь к родине и {258} семье не побуждала их любви к Богу. Бог, родина, семья - вот три служения Императора, где сосредоточивалась его жизнь и вся любовь, но каждая ценность заняла подобающее ей место в его сердце.
В служении Богу последний Император - славный деятель Церкви. Во главе всех мучеников российских из числа мирян стоит первый мирянин Церкви Государь, попечитель нужд ее, помощник архипастырям и пастырям в устроении дел церковных, строитель храмов Божиих, ревнитель церковного воспитания детей, благоговейный паломник святых мест, благочестивый молитвенник, прославитель памяти святых российских, за что одно уже достоин быть сопричтенным к их лику. Доблестный сын Церкви, он - достойный образец мирянам, рядовым членам Церкви, в служении ей. Говорят, что его сердцу была любезна мысль о восстановлении патриаршества и будто он предполагал, что в свое время, отдав царство сыну и расставшись с супругой, он бы сам воспринял патриаршее служение. Это так походит на Государя. Образы Патриарха Филарета и царя Алексее Михайловича, память о котором он восстановил в имени своего сына, были ему так близки, что навряд ли бы окончил свое царствование иначе, будь оно мирным.
Таков был среди нас представитель святой Руси, который за исповедание веры в эту святыню и был предан и убит.
Он нес на себе самоотверженно огромное бремя правления один, памятуя постоянно в своем одиночеств, что он даст ответ за все Царю царей там, на небе. И он знал, для кого он это делает. Не для себя: "Я берег не самодержавную власть, a Poccииo", сказал он в дни отречения, полагая, что только таким способом он охранял ее от торжества неправды и анархии. Верный своей священной клятве, данной им в день коронования, он должен был или страдать, или изменить своему призванию и очень легко добиться популярности среди кругов, искавших власти, но бывших к ней не только не способными, но и вообще неверными Русской истории, ее Церкви и христианской совести.
Исповедниками называются христиане, которые мужественно претерпели страдания и узы, темницы и ссылки за открытое исповедание своей веры.
И Государь был умучен от маловерного, неверного и отступнического общества русских людей, ставших чуждыми принципам святой Руси, умучен как хранитель этих принципов. Он умучен, как слуга Божий, ограниченный в своей воле и власти только законом Божиим, законом правды {259} и любви, которому и служил до смерти. За верность своей присяге, клятвенному обещанию, данному при восшествии на престол. За веру в святость своего миропомазания на царство и в свою ответственность пред Богом. За благочестие или за свидетельство Христовой истины своей жизнью, благодаря чему он стал чужд окружавшему его развращенному обществу. За правду русской жизни и культуры, дух которой в Православии.
Самый акт отречения от престола явился выражением его самопожертвования ради отечества, проявлением наибольшей любви, полагающей жизнь свою за други своя. В дни отречения он говорил: "Я не хотел бы уехать из России, ее слишком я люблю; заграницей мне было бы слишком тяжело". И когда выезд из России хотя бы на время войны представлялся необходимым для пользы той же России, он потребовал от временного правительства гарантии на "беспрепятственный приезд по окончании войны в Poccию для постоянного житья".
Оставшись в России и находясь в заключении, Государь не допускал ни того, чтобы семья была разлучена, ни того, чтобы покинуть территорию Российской Империи. Государыня говорила:
"Я ни за что на свете не хочу покидать России, так как мне кажется, что, если бы нам пришлось ухать за границу, - это значило бы порвать последнюю нить, связывающую нас с прошлым; мне кажется, что это прошлое погибло бы безвозвратно" В Тобольске она говорила: "Я лучше буду поломойкой, но я буду в России". "Предпочитаю умереть в России, нежели быть спасенной немцами". Вне России Царская Семья не представляла смысла своего существования.
"Ты знаешь, как я люблю твою страну, которая стала моей", - писала она Государю в свое время. "Чувствую себя матерью этой страны, - писала она из Тобольска, - и страдаю, как за своего ребенка и люблю мою родину, несмотря на все ужасы теперь и все согрешения. Нельзя вырвать любовь из моего сердца и Poccию тоже, несмотря на черную неблагодарность к Государю, которая разрывает мое сердце, - но ведь это не вся страна. Болезнь, после которой она окрепнет. Господь! смилуйся и спаси Poccю!" "Будем непрестанно за родину молиться. Христос, помилуй мя, грешную, и спаси Poccию".
Когда старшей дочери была возможность выйти замуж за иностранного принца и будущего короля, она заявила: "я не хочу покидать Poccииo, я русская и хочу остаться русской навсегда". И осталась, чтобы взойти на Голгофу вместе со всеми другими своими сестрами.
{260} Единственным человеком, у которого не помутилось в дни революции национальное сознание, был Государь. Его духовное здоровье не было задето моментом. Он продолжал смотреть на вещи просто и трезво. Он отрекся после того, как все ему изменили. Он остался в России и мученически невинно за нее погиб, его преемники у власти - сами изменили всем и дезертировали, сами бежали, спасая свою жизнь. Они нарушили присягу и предали своего Царя и с ним свою родину, хотя должны были сделать все, не жалея живота, победить или умереть, как это делают простые солдаты на полях сражения. Но среди своих высших военачальников-сотрудников только один Император положил жизнь свою за Poccию. Сотрудники же его, восстав на него и подрубив ветвь, на которой сидели, или погибли от рук бунтарей, с которыми вошли в союз, получив должное, или постыдно бежали со своих постов.
Для спасения же Царя не нашлось больше Ивана Сусанина.
Русский народ отрекся от своего Царя. Убийство его - не частный грех дворцового переворота, а грех всеобщей, всенародный, от дурмана революции, которым народ позволил себя одурманить. Мы все не убили этих святых людей, но позволили их убить, мы не защитили их, мы их бросили. А если не защитили, то и соучастники убийства. Где наше единство, где наша вера и самоотвержение, где защита правды? Испугались, разложились, пали тяжким падением.
Мы имели высоко поставленного Царя, над которым повторено было таинство миропомазания. Он был помазанником Божиим. Благодать Святого Духа на нем - подлинная реальность, а не условный знак или обряд или символ. И потому, покидая Царя, мы кощунствовали над таинством, попрали благодать Божию, поступили как богопротивники. Не имеешь царя, помазанника Божия - не имеешь и греха против него, а если имеешь его, то берегись погрешить против Бога. "Кто подняв руку на Помазанника Господня, останется ненаказанным" (и Цар. ХХVI, 9). И изменивши ему, мы лишились благодати Божией в нашем управлении и подпали не под какую-нибудь власть человеческую, а по истине под власть бесовскую, которая замучила наш народ. И в этом единственном царе в мире - помазаннике Божием от благодати святого таинства, - не лишился ли и весь мир силы, которая "удерживала" (2 вес. II, 7) силы бесовские от современного властвования и влияния. Если мы этого еще не поняли, то может быть поймем потом.
{261}
VII
Святыня и подвиг Государя и его Семьи глубоко были осознаны в широких кругах русской эмиграции сразу же после изгнания, но вопрос о причислении их к лику святых без всяких колебаний и сомнений был практически поднят прежде всего в Югославии. Сербский народ возлюбил русского Царя всем сердцем.
30-го марта 1930 года была опубликована в сербских газетах телеграмма, что православные жители города Лесковац в Сербии обратились к Синоду Православной Сербской Церкви с просьбою поднять вопрос о причислении к лику святых покойного Русского Государя Императора Николая II-го, бывшего не только самым гуманным и чистым сердцем Правителем Русского народа, но и погибшего славною мученическою смертью.
В сербской печати, еще в 1925 году, появились описания того, как одной пожилой сербке, потерявшей на войне двух сыновей убитыми и одного - без вести пропавшим, считая последнего тоже убитым. Однажды, после горячей молитвы за всех погибших в минувшую войну, бедная мать заснула и увидела во сне Императора Николая II, сказавшего ей, что сын ее жив и находится в России, где он вместе с двумя убитыми своими братьями боролся за славянское дело. "Ты не умрешь, -сказал Русский Царь, - пока не увидишь своего сына. Вскоре после этого вещего сна, старушка получила известие, что сын ее жив, и через несколько месяцев после того, она счастливая обнимала его живым и здоровым, прибывшим из Poccии на родину.
Этот случай чудесного явления во сне покойного и горячо любимого сербами Русского Императора Николая II разошелся до всей Сербии и передавался из уст в уста. В Сербский Синод начали поступать со всех сторон сведения о том, как горячо сербский народ, особенно простой, любит покойного Русского Императора и почитает его святым.
11-го августа 1927 года в газетах в Белграде появилось извещение под заглавием "Лик Императора Николая II в Сербском монастыре св. Наума, что на Охридском озере".
Это сообщение гласило: "Русский художник и академик живописи С. Ф. Колесников был приглашен для росписи нового храма в древнем Сербском монастыре св. Наума, причем ему была предоставлена полная свобода творческой работы в украшении внутреннего купола и стен. Исполняя эту работу, художник задумал написать на стенах храма лик 15-ти святых, размещенных в пятнадцати овалах.
Четырнадцать ликов были {262} написаны сразу же, а место для пятнадцатого долго оставалось пустым, так как какое то необъяснимое чувство заставляло С. Ф. Колесникова повременить. Однажды в сумерки С. Ф. Колесников вошел в храм. Внизу было темно и только купол прорезывался лучами заходящего солнца. Как потом рассказывал сам С. Ф. Колесников, в этот момент в храме была чарующая игра света и теней все кругом казалось неземным и особенным. В этот момент художник увидел, что оставленный им незаполненным чистый овал, ожил и из него, как из рамы, глядел скорбный лик Императора Николая II. Пораженный чудесным явлением мученически убиенного Русского Государя, художник некоторое время стоял, как вкопанный, охваченный каким-то оцепенением. Далее, как описывает сам С. Ф., под влиянием молитвенного порыва, он приставил к овалу лестницу, и, не нанося углем контуры чудного лика, одними кистями начал прокладку. С. Ф. Колесников не мог спать всю ночь и, едва забрезжил свет, он пошел в храм и при первых утренних лучах солнца уже сидел наверху лестницы, работая с таким жаром, как никогда. Как пишет сам С. Ф. Колесников: - "я писал без фотографии. В свое время я несколько раз близко видел покойного Государя, давая ему объяснения на выставках. Образ его запечатлелся в моей памяти. Я закончил свою работу и этот портрет-икону снабдил надписью:
- "Bcepoccийcкий Император Николай II, приявший мученический венец за благоденствие и счастье славянства".
Вскоре в монастырь приехал Командующий войсками Битольского военного округа генерал Ристич. Посетив храм, он долго смотрел на написанный С. Ф. Колесниковым лик покойного Государя и по щекам его текли слезы. Затем, обратившись к художнику, он тихо промолвил:
- "Для нас, сербов это есть и будет самый великий, самый почитаемый из всех святых".