Степан Васильевич терпел-терпел, но наконец сказал с брюзгливой лаской:
- Если уж лезешь на стол, так хоть служи. Отрабатывай свой хлеб.
И поднял кусочек хлеба с маргарином над Фениным носом.
Та подпрыгнула и на секунду задержалась на задних лапах - без опоры о край стола.
- Вот так, служи. И лови. Собаки и отличники схватывают на лету.
- Собаки хватают, а не схватывают, - тотчас уточнила Валя. Отредактировала. Она когда-то и в рукописи мужнины заглядывала: пыталась править стиль.
- И отличники тоже нынче хватают, - нашелся Степан Васильевич. Отличники по жизни, которые поймали судьбу за хвост.
- А ты, значит, стал двоечником по жизни на старости лет, - подвела итог Валя. - Вильнула судьба хвостом, а ты и не схватил.
Можно было и обидеться, но Степан Васильевич спорить не стал.
Он увлекся дрессировкой, а Феня показывала отличные успехи. Уже дня через два она стояла на задних лапах по несколько секунд. Потом стала делать шаги за уходящей приманкой. Два шага. Больше. Больше.
- Давай-давай. Скоро пойдем с тобой зарабатывать с шапкой в руке. Раз иначе теперь у меня не получается, - шутил он.
Ту же шутку Степан Васильевич повторил, когда зашел в гости старый приятель Иван Петрович Покатилов, детский писатель. Иван всегда писал о животных, отчего даже в новую эпоху у него издали книжку, однако издатели сбежали, не заплатив, что настроило Ивана вовсе уж саркастически:
- Кто у нас во главе? Главарь государства. Власти больше, чем у Чингисхана. А называют демократией.
Впрочем, Иван Петрович относился критически к людям вообще. Знание животных давало ему такое право.
- У обезьян в стае тоже иерархия, не хуже нашей. В Московском зоопарке целый клан горилл, маленькая республика, так сказать, так недавно там получился государственный переворот. У горилл интересные понятия: они больше уважают того самца, который громче всех стучит по дереву. Получилось по ихней эволюции, что кто стучит громче, тот и есть самый сильный. По-своему логично. Они вместо наших выборов просто берут палки и колотят по дереву: кто громче всех, тот и президент, вожак. И не надо никакой прямой драки: выбирают на слух. Ну? Так один, самый молодой, почти пацан еще, до чего догадался: чем брать палку, он схватил ведро, забытое служителем, и стал колотить ведром. Шуму навел! Так представляешь, старые сильные самцы покорились мальчишке, признали его вожаком и президентом! Подумали: ну силен, раз так громко гремит. Не понимают, что пустое ведро всегда громко грохочет. Вот и у нас сейчас то же самое - и вообще, и в литературе: такие же нахальные мальчишки поднимают шум, и все вокруг говорят: "О, какое новое слово! Постидиотизм!" А толку, что грохоту от пустого ведра... А не забудь служитель ведро в вольере, не было бы и никакого государственного переворота. Вот так и делается история. По крайней мере, у горилл, победоносно заключил Иван.
Степан Васильевич давно так не смеялся:
- Ну точно... все эти... в пустое ведро стучат! - утешился.
И Валентина Егоровна подхватила:
- Вот уж точно! Да за одну Степину книгу я эту всю выпендрежию нынешнюю отдам. Вот уж точно - постидиотизм!
Она всегда перечитывала и пересчитывала рецензии еще ревнивее мужа и ругала коварных критиков продажными невеждами, если они неправильно отзывались о его замечательных сочинениях, - как и подобает преданной писательской жене. Что-то сказать ему она могла наедине, а при людях всегда стояла горой!
Даже Степан Васильевич однажды смутился, заметил, что трудно же быть и невеждой и продажным сразу: покупают обычно как раз людей вполне сведущих, а невежды спросом не пользуются. Но Валентина Егоровна парировала:
- Ты не знаешь обыкновенной жизни, Степа, только книжки пишешь. Продажные твари всегда еще и дурные. Что бабы, что писаки. И невежды, и невежи, и мамкой в детстве уроненные.
Против такого бурного напора определений Степан Васильевич не сумел ничего возразить. А теперь и возражать не хотелось, он вполне был согласен - и по поводу выпендрежии, и про постидиотизм.
- Да ну их всех, постидиотов этих, надоели вокруг, чтобы еще и дома про них. Много чести! - Валя решительно переменила тему: - Ты лучше посмотри, Ванечка, какая у нас теперь Феня. То ли дело животины!
Феню Иван Петрович похвалил, как специалист по четвероногим:
- Артистка! Она ведь не просто на задних лапах прошлась. Она ведь вон как взглянула! Косым глазом. Понимает, что на нее смотрят. Этому не научишь. Талант.
Феня выслушала - и протянула лапу гостю.
- Вот как она тебе лапу-лапу подает! Благодарит за признание.
Иван пожал почтительно протянутую лапу и подтвердил:
- Да-а, артистка, талант.
- А Степа сказал, стервочка.
- Талант и стервозность обычно сочетаются, - необдуманно прокомментировал Степан Васильевич.
И тут же запоздало понял, что сказал не то: себя-то он уверенно числил в крепких талантах, а достаточно ли в нем стервозности для столь возвышающего звания? Вокруг признанных талантов всегда вихрь каких-то скандалов, сплетен, слухов, а его слишком размеренная добропорядочная жизнь замутнена была только однажды, когда его сын Сашка причислен был к "золотой молодежи", - да быстро кончились разом и блистание Сашки, и пересуды о Степане Радине, сидящем на куче денег и раздаривающем машины детям и любовницам. Любовниц даже и не было, что тоже не укрепляет литературную репутацию, но хоть разговоры пошли! Разбился бы он сам вместо Сашки! И остался бы в памяти беспутный талант - что очень украшает. А так - сына нет, славы настоящей тоже нет...
Вот тут-то, заминая окончательно обоюдоострую тему, Степан Васильевич и пошутил поспешно:
- В случае чего, смогу теперь с Феней выступать, на хлеб зарабатывать. С Гайдаром в голове и шапкой в руке, - он любит переиначивать школьные цитаты.
- И отлично! - поддержал Иван. - Я со своей книжкой ходил, торговал, когда у нас эта главная свобода объявилась: свобода всё продать до последней нитки. Ходил с торбой книжек, как офеня какой.
- Ты как офеня, а у нас просто Феня!
Хорошо посидели. Душевно.
Феня с каждым днем удлиняла дистанцию и уже проходила из кухни весь коротенький коридорчик до входной двери. Служила она и за кусочки хлеба, и за кусочки сахара. Но за сахар охотнее. Дик снисходительно смотрел на упражнения своей маленькой подопечной. Иногда шел за ней и, когда Феня наконец опускалась на все четыре лапы, пару раз лизал ее сзади. Не ревновал к ее артистическим успехам. И в самом деле, это же не занятие для большой серьезной собаки. Кто видел гуляющего на двух ногах дога или ньюфа? Даже в цирке такого не делают. Служить на задних лапах - удел маленьких собачек. Или у больших задние ноги слабые?
Первоначальная шутка, будто Степан Васильевич пойдет с Феней зарабатывать с шапкой в руке, забылась не совсем. И когда в очередной раз кончились деньги, а до пенсии оставалось еще восемь дней, он подумал об этом снова.
Как это так - известный писатель Степан Радин пойдет просить милостыню?! Но ведь не просить милостыню - работать пойдет, и в этом принципиальная разница.
Первый вопрос - куда идти? Где-нибудь на Сенной площади развлекать публику? Степан Васильевич вообразил себя среди базарного люда - и почувствовал страх и отвращение. Пьяные будут приставать с панибратством как к своему. Не пойдет он в вертеп на Сенную.
В метро! Лучше всего выступать в метро! Не стоять где-нибудь на станции - на станциях и в переходах, он слышал, все места продаются: все, кто играет на скрипке или на баяне, платят каким-то бандитам, подземной мафии. Не на станциях, а в поезде. По поездам ходят только нищие и торговцы, а с маленькими представлениями еще никто не догадался там появиться. Так что Степан Васильевич проявил бы свой неиссякаемый творческий дух! А появляться он будет внезапно, вдруг, так что никакие бандиты его не засекут и не обложат данью.
Следующий вопрос: почему в метро, а не в электричках? Ответ очень простой: в метро диваны продольные, и когда он войдет в конец вагона, все сидящие могут повернуть головы и видеть их с Феней. А в электричках поперечные скамьи, там каждый пассажир увидит маленькую артистку только в тот момент, когда она поровняется с его отсеком. Фене гулять на задних лапах - это не то, что бродягам петь про батальонного разведчика, - совсем другой жанр, и режиссура требуется совсем особенная. А кстати, давно уже и не поют, вывелись почему-то вагонные певцы-сказители.
Степан Васильевич тщательно обдумывал свой план и привыкал к мысли, что вот он выйдет с Феней - и даст первое представление! Трудно привыкал, но привыкал.
Провести Феню в метро - элементарно, она же не Дик: посадить в большую сумку и пронести. А в вагоне сумка нежданно распахивается, Феня выпрыгивает - и представление начинается!
Но трудно было начать, переступить через себя. Если правду сказать, куда труднее переступить, чем Раскольникову в слишком уж разрекламированном романе. Потому что Раскольников шел доказывать что-то себе, пусть даже убивать - один на один, приватно; один на один действовать легко, шито-крыто что угодно сделать легко, а вот выйти на люди - действительно нужно что-то очень главное переломить в себе.
Степан Радин написал много книг, в которых описывал то, чего сам не делал никогда: не гонялся он за нарушителями границы, не замерзал в арктических льдах - успел он сочинить и очень занимательную повесть про полярников. Для него воображение было работой: присел, придумал, записал. Всё наедине с бумагой. Так же он фантазировал и свои будущие выступления в метро, пока еще не веря, что фантазию можно осуществить не на бумаге, а в натуре.
Вагон должен быть полупустым, без стоячих пассажиров, чтобы Фене открывался свободный проход и все сидящие ее бы видели. Значит, нужно выходить с нею в середине дня или совсем на ночь. Может быть, на ночь лучше: вечером люди расслабленнее и добрее. Но все равно в самом центре между "Александро-Невской" и "Гостиным двором" полно даже вечером. Значит, нужно заходить в вагоны поближе к конечным станциям.