Новый мир. № 4, 2002 - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 1
Дмитрий БобышевДругой художник
Бобышев Дмитрий Васильевич родился в 1936 году. Окончил Ленинградский технологический институт. Принадлежал к плеяде молодых поэтов из ближайшего окружения Анны Ахматовой. С конца 70-х годов живет в США. Автор нескольких лирических книг, вышедших в Европе, США и России.
Читателю
Книга-то еще и не изданаи тем более — для гаданьяпальчиками не перелистана…А поэзия — это поющая истина.Не навеки, так — на года.Неужели это только с виршамиили может и другой художниквыразить произносимое свыше?Думаю, что да, тоже.Ежели сказал, не солгав его,в слове будет и смысл, и цвет, и вес,и конечно же вкус, а главное —верная и о главном весть.Вылепленное, оно — как пляска,а в цвете — еще и певчее, вещее…Сдобное, это же и есть пасхадля тебя, человече.Люди — всего лишь миры, не более…У любого мозг — полярный ледник.Сердце — солнце. Океаны болямии наслаждениями плавают в них.Вот им оно и надобно, бесполезное,но почему-то позарез и вдруг:это баловство со словом — поэзия,млекопитающая, как грудь.Июнь 2001.
Федосья Федоровна Федотова
(1920–1998)
Свет Федоровна, мне тебя забыть ли?Тырышкинская няня, ты быладля нас — душа домашнего событья:похода в лес, накрытия стола.Ты знала верный час для самовара,для пилки дров и для закупки впроккочней капустных — и меня, бывало,гоняла не один втащить мешок.Могла сослать на дедову могилу:ограду красить, помянуть, прибрать…Твои-то детки, не родясь, погибли.Война им не позволила. Мой братда мы с сестрою сделались твоимипри матери красивой, занятой,при отчиме, которому за имяя тоже благодарен. Но — не то…Какая избяная да печнаябыла ты, Феничка; твой — строг уют.А кто ко мне зашел, садись-ка с нами:— Ешь, парень! Девка, ешь, пока дают!И, разойдясь перед писакой, тожетуда же сочиняла (кто — о чем)получастушки и полуколлажи,складушки-нескладушки, калачом:«Ведягино да Семеновок лешему уведено,Шишкино да Тырышкиношишками запинано».То — все твои гулянки-посиделкина Кбенозере. Там я побывал:краса, но вся — на выдох, как и девки,что хороводом — на лесоповал.В семью пойти — кормежка даровая.Ночлег. Из окон — липы. В бочке — груздь.— Под кой и — выпить, вилкой поддевая!Да не за кого… Вот какая грусть!Свет Федоровна, где теперь ты? В весях,должно быть, трудноправедных, где — высь,где также — низ и погреб, корень вепскийи староверский нарост — все сошлись…Тырышкино, лесоповал, Таврига,стряпня да стирка, окуни-лещи,на даче — огород. И жизнь — как книгав 2–3 страницы, сколько ни лищи…Как ни ищи, не много выйдет смысла,кто грамотен. А если не сильна…А если был тот смысл, пятном размылся…Но есть душа. И ты для нас — она.Шампейн, Иллинойс.
8 августа 1998.
Счастливый человек
Счастливый человек поцеловал в устаВенецию, куда вернулся позже.Такая же! Касаниями ртако рту прильнула тепло-хладной кожей.Приметы на местах. Лев-книгочей;зелено-злат испод святого Марка,а мозаичный пол извилист и ничей:ни Прусту, никому отдать его не жалко.Ни даже щастному, счастливому себе.Или — тебе? Поедем «вапореттом»и вверим путь лагуне и судьбе,и дохлым крабиком дохнет она, и ветром.По борту — остров мертвых отдален:ряд белых мавзолеев. Кипарисы.Средь них знакомец наш. Да тот ли он,кто усмиряет гневы и капризыгниением и вечностью? Салют!Приспустим флаг и гюйс. И — скорчим рыла:где море — там какой приют-уют?Да там всегда ж рычало, рвало, выло!Но не сейчас. И — слева особнякна островке ремесленном, подтоплен…Отсюда Казанова (и синякему под глаз!) в тюрягу взят был во плен,в плен, под залог, в узилище, в жерло —он дожам недоплачивал с подвоховпо векселям, и это не прошло…И — через мост Пинков и Вздоховпрепровожден был, проще говоря…А мы, в парах от местного токая,глядели, как нешуточно зарясправляется в верхах с наброском Рая.Она хватала желтое, толклазеленое и делала все рдянолюбительским из кружев и стекла,а вышло, что воздушно-океанно,бесстыдно, артистически, дичась…Весь небосвод — в цветных узорах, в цацкахдля нас. Для только здесь и для сейчас.В секретах — на весь свет — венецианских.Шампейн, Иллинойс.
Май 2001.
На части
Разрывная рана, и — Нью-Йорк!Я бывал, где дырка от нее,раньше, хоть и не часто:там вишенка из коктейляскушаться мне хотела на счастье.Но лишь тут удача или чудо,что жив и вижу, как в экранвдруг Мухаммед влетает, ниоткуда,и — рвать на буквы город и Коран.Смерть собственную — об другие!Рай выкресать об Ад, о — страх…И мыслящие черепа перемолоть в погибель,в бетонную труху, в субстрат.В стеклянную крупу, в железные лохмотья…Откуда мне знаком руинный вид?А — в первый тот наезд в Манхэттен, в миг: — Ах, вот он! —с боков — некрополи стоячих плити вывернутый взгляд на град с наоборотом.Нас нет, а памятник уже стоит.Да гордый город был. В минуты сломан.На колени, словно слон,пал, которому вдруг ломомв лоб влепили наповал, на слом.Банк! И метит в мозг ему мечеть.Где ты, Супермен? В параличе…Вот бы и мне кончаться,где вишенка из коктейляскушаться захотела. Так — в одночасье!Здравствуй, тысячелетие и несчастье!Цвет времениНачинается тысячелетие желтымлучом за облаком полуседым.Гривны, стало быть, уступают злотым,а секунды серебряные — золотым.Наконец-то за ускользающим Завтрапогоня закончена. Оно — сейчас:желтое в этой застежке рюкзачной,козырьке, куртке, разрезе глаз.Манго-банановая Пальмира,зеленеющая в голубизне!Ее, раскинувшуюся на полмира,мыслимо ли разглядеть извнедо оранжевой сердцевины,откуда розово истекает родник…Видимо, кровушку, как они ни цивильны,будут пускать и при них.Уже и при этих вот, ярколицых.Кто она — афреянка? Он — америяп?Невероятные — что ни случится,выстоят, — каждый в костях не слаб.Наше дело — помахать им ладонью:— Вот вода и воздух — мол, садись, володей…— Здравствуй, незнакомое, молодоеплемя, похожее на людей.Шампейн, Иллинойс.