Новый Мир ( № 6 2000) - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 4
Елена УшаковаЦветы не плачут
* * *
Какой несносный день! За что бы уцепиться,Не знаю; где тот обруч золотой?То лето душное, та утренняя птица?Жизнь заперта железною скобой.Кошмарный сон: звучащий в ре минореМотив, насильно, грубо в соль-диезПереведенный вдруг, в необъяснимой ссореС самим собой звучит себе вразрез.Я посетила дом, где я давно когда-тоСлужила, тосковала и былаБольна, замучена, любви своей не рада,На набережной… Наяву спала.Мне ближе, кажется, Петровская эпоха,О Меншикове больше я теперьМогу порассказать… Так что же мне так плохо?Как будто в местность ту открылась дверь?Какой пустынный день! Я ничего не вижу.По существу, ведь зренье — тоже слух,Тот тихий, внутренний, чьим голосом приближенКипящий тополь и летучий пух.Взять Анненского? Там звучит такая нота,Такой надтреснутый созвучий ряд…Тоску тоской накрыть — и сдвинулось бы что-то:Интерференция, как говорят.* * *
Вдруг увидев семейку фиалок, увивших крыльцоСреди сорной растительности незаметно-подробной,Я подумала, в людном собранье вот так же прельщает лицоС голубыми глазами и костью горячею лобной.Если втайне понятны поступки, мотивы обдуманных слов,Если переглянуться приятно с чужим человеком,Дорожим впечатленьем своим, как основой основ,Как подсказкой во тьме, новогодним подарком и снегом.Что ж так нравится он? Удивлюсь, второпях головойПомотаю, смеясь: не туда повернула оглобли.Просто вера в людей здесь опору, поддержку, покойОбретает; среда обитанья и дружеский облик.И рука сквозь бутылочный лес и бокалов кустыПробирается с рюмкой в застольном клубящемся зное,И срывается с губ простодушное, зряшное «ты»,Но и «вы» ни при чем, как на свадьбе лицо должностное.Третье что-нибудь нужно… Индивидуальный пошив…Но отрадно заметить, что общей этической нормойВиртуозно владеет он, самолюбиво-учтив,Как таинственно-дикая прелесть — фиалковой формой.* * *
Перечисляя жизни обольщеньяИ радости, в которых мы опоруНаходим, он сказал о сочиненьеСтихов, луч солнца, море, горуНазвал, и облако, и куст сирени,И в список обольстительный поставилУлыбку женщины… Смутясь, в колениУставилась я; нарушенье правилКаких-то непредъявленных, негласныхИ странно-смутных, непроизносимыхПочудилось, попранье прав неясных.Когда бы я в условиях счастливыхТаких же точно — микрофон, эстрада —В затихшем зале выставила чинноТот перечень вещей, которым рада, —Шиповник, синева небес, мужчиныУлыбка… — как бы выглядел он дико:Мужчина к розовым кустам в придачу!Мы не цветы, голубка Эвридика,Цветы — не мы: не лгут они, не плачут.* * *
«Ах, знаете, серьезным, сухопарымИ толстым, шустрым, всем, — она сказала, —Я нравилась, и молодым, и старым,Мне жаловаться вовсе не пристало,А вот подруги не было, с которойМладенческой беспечности приливыМогла бы разделить, и разговораНаивного, незрелого, как сливыВ июле… — Промелькнули иван-чаяПолянки. — С противоположным полом,Не правда ли, иначе?» ОщущаяВагонный столик тряский локтем голымИ глядя на летящие пейзажи,Я думала: ничем мне не ответитьНа это приглашение, и дажеКогда бы я одна была на свете,Оглохшая трава, соски сирениИ лепестки петуньи и гераниТеперь важнее выстраданных мненийИ женских непосредственных признаний;Подруга не заменит мне, пожалуй,Ветвей распластанной на небе ивыИли пионов, цвет их нежно-алыйО бедствиях напомнит мне, счастливой,И убедит в возможности возвратаВнезапно отодвинутого счастья,Но там, где вечная цветет рассадаИ нет нужды в сочувственном участье,Я не хотела бы, чтоб только корниИ муравьи мне были братья, сестры, —Твою бы тень искала я упорноС надсадой здешней, ожиданьем острым!* * *
Это «а» — окончание в имени вашем мужском,Саша, Миша, Сережа, Алеша и Митя,Видно, воспринимается лишней висюлькой, росткомМягким, лиственным, гибким, смешным — посмотрите,На березах такой, на акациях и тополях,И смущает значением формы слависта,Разобравшегося в наших флексиях и падежах,Изучившего Щербу старательно и Бенвениста,И наводит на мысль о характере женском души,Что-то нежное в имени есть незнакомом,Что-то снежное, мягко залегшее в милой глуши,Притягательной чудным отличьем от дома.Будто вы в самом деле участливы так и чутки,Что относитесь к женщине, словно к ребенку.На морском берегу наблюдаю я из-под рукиЗа семейством: ее в простыню, как в пеленку,Он заботливо кутает и растирает живот,Спину мокрую и натирает их мазьюОт палящего солнца: расслабишься здесь — и сожжет,Мы в далеком Египте — не чувствуешь разве?И, песок отряхнув, деловито глядит ей в глаза.Как зовут тебя — Ваня? А лучше бы — Петя.Седоватый блондин. Кто-то сзади его отозвал:«Вальтер, Вальтер!» — донес мне услужливо ветер.* * *
Я полюбила жизнь в конце концов.Какой понадобился долгий путь!И странно: ни деревьев и цветовЯвление, ни моря шум, вздохнутьСчастливо заставлявшие не раз,Не привели к устойчивой любви.Тоски и страха, кажется, запас,Как в море волн, куда ни поплыви,Неисчерпаем был. Так что ж теперьМне нравится на скользкой колееУже наклонной и ввиду потерь,Пригнувших и приблизивших к земле?Смешно признаться: душ, дезодорант,Стиральная машина, телефонМобильный, принтер и официантС салфетками, его приличный тон…Я чувствую улыбку, например,Невольную на собственных устах,Когда включают кондиционер:Метафизический он гонит страх,А счастье — шестикрылый серафим —Его наращивает и живетВ сотрудничестве деятельном с ним,Дуэт знакомый — скрипка и фагот.И пусть невытравима эта смесьБоязни и надежды, но кольцоИз меди на дубовой двери здесьЗаметь, пожалуйста, приблизь лицо.И, всматриваясь с мышью под рукойВ осмысленно мигающий экран,Ты разминешься с вяжущей тоской,Бессмертной — Эдварда, смертельной — Глан.* * *
Алексею Герману.
Над разрытым асфальтом, над грудойРазвороченой грязной земли,Старым скарбом и битой посудой,Кирпичами — сюда завезлиДля строительства вместе с цементом, —Над бетонными трубами, надПроводами, палаточным тентом,Над столбами, стоящими в ряд,Из другого какого-то мира,Сада, неба, вольера, страны,Из Парижа или из Каира —Мест, которые здесь не слышны,Но с их блеском, и плеском, и летом,И сияньем витражным чужим,Одаряя, как сказано Фетом,Эту местность миганьем живым,В невесомости, в самозабвенье,Боже мой, как душа, как мечтаЭтих брошенных, бедных строений,Яркокрылая их маета.И когда я следила неровныйИ ныряющий этот полет,Спотыкаясь о камни и бревна,Я внезапно подумала: вотПочему так не радует все жеЭтот фильм, защищаемый мной,Сильный, дерзкий, на правду похожий,Отвратительный, страшный, смешной.Темнота и жестокость суровыхИ уродливых лиц объяснятНашу злую нужду в катастрофах,Их позорно-назойливый ряд,Нищету и убогость пространства,Котлован, на котором ничтоНе возводится, драки и пьянство,Вечно поднятый ворот пальто.Так и есть. Но зачем в эпизодеНе мелькнуло нигде ни в одномЧто-то дальнее, высшее, вродеМимолетности с пестрым крылом?А без этой крупицы — простогоИ ничтожного, что ли, штриха —Не простят нам разумного, злогоПониманья, прозренья, греха.Ушакова Елена Всеволодовна — автор книг стихов «Ночное солнце» (СПб., 1991) и «Метель» (СПб., 2000). Живет в Петербурге.