МАЯКОВСКИЙ, ЛИЛЯ БРИК И СОСНОРА
(Звучащие альманахи, чтения, аудиокниги. Часть 1)
Объединение на пространстве одного текста, пусть и разнесенного на два журнальных номера, сразу трех имен, заявленных в названии нашего обзора, — не случайно. С одной стороны, официально изданный компакт-диск с чтением Лилей Брик поэмы Маяковского “Про это” и аудиокнига Виктора Сосноры (2006) появились в моем собрании (и в столичных магазинах) примерно в одно и то же время. И в это же время у меня оказался неизвестный мне ранее компакт, посвященный Маяковскому (но выпущенный музеем поэта, оказывается, еще четыре года назад). А на наши обзоры, как, вероятно, помнит их постоянный читатель, имеют право все литературные CD, выходившие в новом веке.
С другой стороны, эти три (именно три!) человека биографическим, творческим и каким-то мистическим образом давным-давно соединены друг с другом. Этим воздушным путям-связям посвящены, между прочим, художественные, документальные и внежанровые литературные произведения. Например, как бы ни напоминали мне в энциклопедических словарях о стихотворной полемике Сосноры с Маяковским, я всегда помню и о его неравнодушных “маяковских” страницах, скажем, в “Доме дней” (СПб., 1997), и о его долгом семнадцатилетнем общении с Л. Ю. Брик — их встречах и переписке. И хотя Виктор Соснора не раз говорил, что его поэтика далека от маяковской, я иногда почему-то слышу гордый “маяковский” тон даже в его редких предисловиях к собственным публикациям. Так, в уже антикварном “совписовском” сборнике “То время — эти голоса. Ленинград. Поэты „оттепели”” (1990, составитель Майя Борисова) Соснора предварил свою подборку весьма энергичным заявлением: “Блистательное поколение шестидесятых годов разбилось об стену. Его уже нет. У стены каждый становится самим собой. Я автор тридцати одной книги стихотворений, восьми книг прозы, четырех романов (пятый в работе) и шести пьес — и все это не опубликовано. О том, что дождичек не тот и у нас на дворе четверг, пусть говорят прорабы духа, мне не до разговоров, я рабочий, я работаю”.
Сегодняшнюю стопку дисков и книг открывает CD с хорошо знакомой фотографией на обложке: сосредоточенное, почти злое лицо, согнутая в локте рука, сжатый кулак, отбивающий ритм и подчеркивающий посыл. Предваряя авторское чтение Владимира Маяковского на виниловой пластинке “Говорят писатели” (1959), Ираклий Андроников сказал: “<…> Он постоянно подчеркивал в своих выступлениях, что в каждом стихе имеются сотни тончайших ритмических, размеренных, действующих особенностей, никем, кроме мастера, и ничем, кроме голоса, не передаваемых. „Я требую, — заявлял он, — права на граммофонную пластинку… Я считаю правильным, чтобы к праздникам не только помещались стихи, но и вызывались читатели, чтецы для обучения их чтению с авторского голоса <…>””1.
Во весь голос. Владимир Маяковский. Записи голоса В. Маяковского и чтецов его произведений. [Комитет по культуре г. Москвы, Государственный музей В. В. Маяковского]. Российский диск, RDCD 00745. 2003. Москва.
© 2003, Russian Disc.
Общее время звучания 72.25. Составитель А. Аксёнкин. Все фотографии из фотофонда Государственного музея В. В. Маяковского.
Об аудиозаписях авторского чтения Маяковского, изданных современным способом, мы уже писали, рассказывая о компакт-дисках “Голоса, зазвучавшие вновь” (2002, 2003) и “Футуристы и о футуристах” (2004)2.
На представляемом в настоящем обзоре диске звучатвсе те жепять треков: “А вы могли бы?”, “Послушайте!”, “Гимн судье”, “Военно-морская любовь” и “Необычайное приключение…”. Редакция записей на всех трех дисках совершенно одинаковая: все повторяющиеся помехи на своих местах.
А ведь записей могло бы быть больше. И звучать они могли бы в иной, улучшенной редакции…
Размещенные на дисках треки — это работа Сергея Бернштейна, сделанная 7 декабря 1920 года в фонетической лаборатории Института живого слова через три дня после выступления Маяковского в Петроградском Доме искусств с чтением “150 000 000”. Лев Шилов вспоминал, как Бернштейн, слушавший Маяковского с середины 10-х годов, рассказывал ему о том вечере, о своей радостной возможности услышать новую вещь поэта, которая обогатила бы аналитическую работу, посвященную особенностям чтения Маяковского. Сразу после вечера Бернштейн договорился об аудиозаписи.
В 1936 году Сергей Игнатьевич писал в журнале “Говорит СССР” о Маяковском: “В противоположность статичности читки символистов, в его читке мы находим динамическое построение звучащих фраз, отражающее,комментирующее(курсив мой. —П. К.) и конкретизирующее смысловую структуру поэтического текста. <…> Создатель нового поэтического стиля, облекая свои стихи в материальное звучание, неизбежно становится создателем нового стиля декламации. Читка Маяковского <…> поражала такой же новизной, как его поэзия вне материального звучания, но в то же время эта читка отличалась такой близостью к интонациям естественной, разговорной речи, что, несмотря на свою новизну и непривычность, она воспринималась легко и словно ключом открывала замкнутый ларец его поэзии”.
Вот этот самый ораторский пафос в сочетании с разговорным стилем замечательнопрослушиваетсяво всех пяти треках, особенно улавливаем он, когда параллельно с прослушиванием мы смотрим в канонические тексты, пусть и слегка отличающиеся от первых, начитанных на фонограф редакций. Тем интереснее. Кстати, излюбленная мысль Бернштейна о том, что “закон исполнения” не заложен поэтом в стихотворение, в случае с Маяковским подтверждалась на все сто: поэт далеко не всегда (что слышно и по этим пяти записям) следовал своей печатной графике, декламационное творчество было и тоньше, и дробнее, нежели начертанная знаменитая “лесенка”.
Итак, Бернштейн записал Маяковского зимой 1920 года. Как и Блок и Гумилев, Владимир Владимирович явился на запись не один, а с женщиной. Кроме упомянутых стихотворений он прочитал трехлетней давности “Наш марш” (из четвертой строфы которого выросла, как мне всегда кажется, половина официального и неофициального поэтического авангарда 60-х3) и, очевидно, недавно написанное гениально “огнеопасное” “Отношение к барышне”. Текста последнего он, в отличие от своей спутницы, не помнил, и Лиля Брик тут же записала его на листке бумаги, заглядывая в который поэт и читал.
Записи двух этих стихотворений были найдены не так давно (“Наш марш” — в фонотеке Кабинета А. В. Луначарского, одного из филиалов Гослитмузея) и в винилы, насколько я могу судить, ни разу не попадали. Не существует их и в оцифрованном виде. Между тем и в книге “Я слышал по радио голос Толстого…” (1989), и в “Голосах, зазвучавших вновь” (2004) Шилов пишет о них как о входящих в оборот.
Но почему они не вошли ни в один компакт — ума не приложу, особенно учитывая слова Льва Алексеевича о том, что “голосовые трактовки собственной поэзии у Маяковского так богаты и неожиданны, что многие смысловые оттенки становятся ясны только в исполнении автора”4.
Ни в представляемом компакт-диске, ни в двух вышеупомянутых нет еще одной записи Маяковского, сделанной Бернштейном шесть лет спустя, в Институте истории искусств на Исаакиевской площади. Маяковский приехал тогда из Америки, прочитал на более совершенную разновидность фонографа “Атлантический океан”, затем начал читать “Блек энд уайт”, и тут аппарат заклинило. Запись отложили. Потом были новые договоренности, последняя — за неделю до гибели поэта. Но больше Маяковского не записывали.
“Атлантический океан” (очень “шумная” запись) однажды воспроизводился на винил-гиганте “Голоса, зазвучавшие вновь” (1977), который был выпущен к столетию звукозаписи. Но Музею Маяковского и А. Аксёнкину он отчего-то не пригодился. А ведь это был бы иной Маяковский, повзрослевший/постаревший на шесть лет, его последний звук!
И тем не менее в оцифрованном виде “Атлантический океан” все же вышел — на годовой давности CD “Живые голоса поэтов начала века. Из коллекции А. И. Лукьянова”5.
Известный политик, стихотворец и коллекционер голосов приложил к своему массовому CD-изданию (диск вложен в типовой DVD-футляр) специальную книжечку, в которой “Атлантический океан” напечатан не целиком, но только звучащим на CD фрагментом. Между прочим, в своей последней книге бывший многолетний сотрудник Музея Маяковского Лев Шилов подробно и любовно “расписал” всю запись “Океана”, комментируя интонационную сторону чтения Маяковского; написал даже, что ее многочисленные дефекты “как бы сливаются в воображении слушателя с шумом и грохотом морских волн”. И добавил: “В последней части записи (по чистой случайности) этот посторонний шум несколько уменьшается (как раз по сюжету стихотворения наступает штилевая погода) и особенно отчетливо, ясно, приветливо, ласково звучит голос поэта, его обращение к океанским жителям:
Смотрю за перила.
Старайтесь, приятели!..”
Заметим, что эта “последняя часть” и есть тот самый фрагмент, который звучит на лукьяновском диске и которого так не хватает представляемому альманаху!
Завершая мемуарную главу о записях Маяковского, Шилов упомянул, что “недавно, уже в 2003”, звукорежиссер Гослитмузея Сергей Филиппов улучшил звучание этой записи. “Попытка эта, на мой слух, оказалась достаточно удачной”.
Может, когда-нибудь мы услышим ее?
И еще одна неловкость. На всех трех компактах, содержащих записи Маяковского (и у Лукьянова тоже), старинное “А вы могли бы?” звучит без первой строки, которая на самом делесуществуетблагодаря Василию Каменскому, спасшему бракованную пластинку с пробной переписью записей Маяковского с валиков, предпринятой еще в 1930 году6. Однажды драматург Валериус рассказал Шилову о том, как это было: как Каменский, купив пуд конфет, уговорил прессовщиц найти в сарае, среди груды брака, одну из пластинок Маяковского, не прошедшую ОТК…
Значит, это стихотворение может звучать полностью. И даже, судяпо очеркам звучащей литературыЛьва Шилова, оно так однажды и публиковалось — в журнале “Кругозор” (1973, № 7), на пластинке, посвященной чтецкой манере Маяковского, рядом с мемуарами Чуковского, Шкловского и других современников поэта7.
Как-то очень уж все это обидно.
Что же до актерского чтения, то стихотворения Маяковского на диске “Во весь голос” читают Владимир Яхонтов, Василий Качалов, Яков Смоленский и Евгений Евтушенко. В этой последовательности они и располагаются.
Больше всего читает Яхонтов, у него тут восемь треков, а меньше всех — Евтушенко, у него лишь вступление к поэме “Облако в штанах”.
Я не вполне представляю себе, как рассказывать об актерском чтении стихов, тем более что к самому этому искусству отношусь сдержанно, разделяя отношение Л. К. Чуковской, которая в книге “Памяти детства” так и написала: “<…> все-таки чтение поэтов, самое разное, чем-то неуловимо родственно одно другому и противоположно актерскому; поэты не своевольничают со своими стихами, хотя, казалось бы, им, хозяевам, все можно; они читают, повинуясь невидимым нотам, заложенным в каждой строке, движению ритма, которое, совпадая с движением мыслей и чувств, совпадая с дыханием, и создает властность, всемогущество стиха. Актеры же вольничают, стремясь один — создать „настроение”, другой — „образ героя”, третий — „образ автора”, — вообще проиллюстрировать стих, обогатить его кто жестом, кто голосом, не доверяя власти его самого”.
Все записи здесь — исторические. Публикацию на этом компакте чтения Яхонтова я считаю особенно важным событием (боковая мысль: два добровольно остановивших свою жизнь человека следуют на этой пластинке друг за другом).
Известно, что сам Маяковский не особенно жаловал исполнителей своих произведений, хотя какое-то время всерьез думал, что сможет научить актеров “маяковскому” чтению с собственного голоса. Закончились его надежды хрестоматийным и симптоматичным высказыванием: “В. И. Качалов читает лучше меня, но он не может прочесть так, как я”.
Тем не менее удивительно, что именно к Яхонтову, уходившему в интонационных трактовках уже совсем далеко от авторской манеры, поэт благоволил. Шилов писал, что “после смерти поэтатолько у посетителей яхонтовских концертов(курсив мой. —П. К.) возникало ощущение, что к ним „опять приехал Владимир Маяковский””. В чем дело?
Нет слов, прослушивание старых фонозаписей требует некоторой тренировки, подготовки, искусной адаптации и терпения. Актер или чтец может взять на себя необходимую подготовительно-терапевтическую функцию. Однако объединение фонозаписей выдающегося человека с записями актеров на одном носителе рискованно возможным несоответствием, как справедливо писал тот же Шилов, между личностью автора и личностями актеров. Это я к тому, что в личности Яхонтовапрослушиваетсяи всегда, возможно,прослушивалосьнечто такое, что позволяло ему свободно находиться на одном пространстве с Маяковским. И после смерти обоих — тоже.
…Все сказанное нисколько не умаляет чтения Качалова, Смоленского и Евтушенко, пусть мне и мешают немного качаловское “мхатство” и эстрадный евтушенковский артистизм.
Среди записей Владимира Яхонтова тут опубликована и одна весьма редкая (чтение фрагмента поэмы “Владимир Ильич Ленин”), ее не учли даже в вышедшем в конце 70-х наиболее полном собрании яхонтовских пластинок, а впервые представили все в том же “Кругозоре” (1980, № 4).
Еще одна запись Владимира Яхонтова, уверен, поразит любого, никогда не слышавшего ее раньше: это стихотворение “Разговор на Одесском рейде десантных судов: „Советский Дагестан” и „Красная Абхазия””. Корабли в этом стихотворении “переговариваются”, и Яхонтов натурально… гудит, продлевая тем или иным “гудком” слова и фразы из диалога. На письме этого не передашь: этот “Театр одного актера” (основателем которого Владимир Яхонтов, кстати, и был) надо слышать. Он тянет гласные в соответствии с “половой принадлежностью” кораблей, и делает это не только не пошло, но тонко, изящно и бережно.
В своей второй мемуарной книге, в главе “Звукоархивист Ираклий Андроников”, Шилов подробно рассказал, как знаменитый литературовед и собиратель доказал “правомочность некоторых смелых трактовок чтецом строк поэта”, которые нуждались, представьте себе, в защите от тех или иных охранителей Маяковского8. В радиопередаче “Неизвестные записи Владимира Яхонтова” (1958) и на одноименной пластинке 1960 года Андроников создал замечательный “портрет” яхонтовского чтения: “В чтении Яхонтова покоряли и медленное звучание стиха, и строгий ритм, и особое музыкальное постижение слова, и логическая выразительность фразы с ниспадающими, укороченными окончаниями, и невозмутимый покой в сочетании с благородным пафосом…” А еще у Яхонтова было особенное чувство юмора, и он искусно умел им пользоваться, добавлю я от себя.
Сообщу, пожалуй, и об одной интриге, которая спрятана в чтении Яхонтовым хрестоматийных “Стихов о советском паспорте”. Оказывается, при записи знаменитый чтец допустил какую-то грубую ошибку, которая, судя по всему, поначалу не была замечена. Владимир Николаевич то ли оговорился, то ли “недопроизнес” какое-то слово. Когда в середине 50-х готовилась самая первая виниловая пластинка Яхонтова с чтением стихотворений Маяковского, Ираклий Андроников исправил фонограммусвоимголосом: “накладка” оказалась неотличимой по силе звука, тембру и интонации. Приемочная комиссия эту ювелирную операцию приняла, и с тех пор яхонтовская фонограмма живет с неразличимой “заплаткой”. Шилов, кстати, предлагал своим читателям догадаться, какое именно слово “исправлено” Андрониковым. Я — не смог. Прослушал и раз, и два, и три. Нет, ничего такого не слышу. А спросить теперь, кажется, и не у кого.
Конечно, я мог бы пофантазировать на тему “составления” подобного диска. Мог бы сообразить, что стихи Маяковского интересно читал не только Евтушенко, но и Николай Асеев, и чуть “окающий” Семен Кирсанов, и другие поэты. Среди актеров мне вспомнились бы Игорь Ильинский, Антон Шварц или Дмитрий Журавлев. Записи-то сохранились и издавались.
Но вот почти наверняка угадаю, что если бы подобный диск составлял Лев Шилов, он включил бы туда чтение Давидом Бурлюком на своем московском вечере в 1956 году фрагмента поэмы “Владимир Маяковский”. Старый футурист явственно считывал интонацию с голоса самого Маяковского так, как он ее запомнил. В конце концов, и Асеев, и Кирсанов невольно делали то же, но у Бурлюка вышло уж совсем неожиданно: “<…> читая строчку: „тоненьким голосочком крикнул: ‘м-а-а-мочку‘”, Бурлюк произносил слово „м-а-а-мочку” намеренно занижая голос, почти басом, что создавало определенный комический эффект”9.
Ну а о чтении стихов Маяковского Лилей Юрьевной Брик мы поговорим в следующий раз, сообщу лишь, что в 1968 году, все в том же “Кругозоре”, она комментировала авторское чтение стихотворения “А вы могли бы?” и вспоминала тот самый сеанс звукозаписи 1920 года, на котором присутствовала, чуть-чуть помогая Маяковскому.
Ее общение с поэзией и поэтами — через аудиозапись — началось и продолжилось в 50-е, когда ее последний муж, Василий Абгарович Катанян, приобрел хороший катушечный магнитофон. Лиля Юрьевна и сама записывалась на него, и слушала на нем других. В 1960 году она написала одному — молодому тогда — ленинградскому поэту: “Жаль, что нельзя послушать Вас. Только иногда магнитофонную запись. Я убеждена, что Вы сейчас № 1”.
…Через четыре года этот поэт скажет о себе в стихотворении “Парус”: “Не дай мне бог сиять везде / до дней последних донца. / Дай мне сиять на высоте, / не превращаясь в солнце…” Его виниловая пластинка с авторским чтением стихотворений из книги “Кристалл” выйдет через три года после самоубийства той, которая назвала его, рабочего человека, первым номером. До затворничества, до смены времен, до премий и до пятидесятистраничной книжки с двумя вложенными в нее, как в барабан нагана, бесшумными — для него, оглохшего, — компакт-дисками оставалось еще четыре десятилетия.
1 Отдел звукозаписи ГЛМ оцифровал, оказывается, и эту, и последующую виниловые пластинки с идентичным названием (1970):Говорят писатели. [Государственный Литературный музей]. Уникальные литературные звукозаписи авторского чтения русских писателей XX века. Записи комментирует Ираклий Андроников. 2 CD.Методическое пособие для работы в филиалах ГЛМ.©Государственный Литературный музей. Тираж 20 экз.В 1959 году Андроников представлял только фрагмент (!) “Необычайного приключения…” и — целиком — “Послушайте!”, на всякий случай напомнив, что последнее стихотворение очень нравилось Горькому.
2 См. соответственно наши новомирские обзоры в № 6 за 2005 и в № 8 за 2006 год.
3 “Зеленью ляг, луг, / выстели дно дням. / Радуга, дай дуг / лет быстролётным коням”. Сразу Губанов, например, вспоминается.
4 Шилов Лев. “Я слышал по радио голос Толстого…”. М., 1989, стр. 87.
5Живые голоса поэтов начала XX века. Из коллекции А. И. Лукьянова. Стихи И. Бунина, А. Блока, С. Есенина, В. Брюсова, В. Маяковского, О. Мандельштама, А. Ахматовой, Н. Гумилева, Б. Пастернака и др.©Софт-Издат. На диске использованы имеющиеся в коллекции А. И. Лукьянова записи Государственного архива фонодокументов, Государственного Литературного музея, Всесоюзного радио, Гарвардского университета, фирмы Т. Эдисона.(Год издания не указан. —П. К.)
6 Это был самый первый перевод фонограммы с валика на пластинку, переписьв целомполучилась неудачной. Следующая попытка была только в 1940 году, впоследствии звукорежиссеры и архивисты работали именно с ней, но первой строки стихотворения там уже не было. А во время войны навсегда пропали и фоновалики. В обзоре, посвященном диску “Голоса, зазвучавшие вновь” (“Новый мир”, 2005, № 6), я ошибочно написал, что запись стихотворения “А вы могли бы?” звучит целиком.Могла бызвучать.
7 См.: Шилов Лев. “Я слышал по радио голос Толстого...”, стр. 81.
8 См.: Шилов Лев. “Я слышал по радио голос Толстого...”, стр. 20 — 22.
9 См. Шилов Лев. Голоса, зазвучавшие вновь. М., 2004.
Эту запись Шилов включил в многотиражную аудиокассету “Футуристы и о футуристах” (2004), выпущенную к семидесятилетию Государственного Литературного музея (составитель Л. Шилов, редактор Е. Михайлова, звукорежиссер С. Филиппов, дизайн В. Лазутин). На абсолютно идентичной (по названию и составу) “методической” кассете, выпущенной тремя годами ранее, записи не было.