Новый мир. № 7, 2000 - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 8
Юрий КублановскийС выходом на Волхонку
* * *
Отчаянный холод в мертвом заводе, пустые стены и бушующий ветер, врывающийся в разбитые стекла окон. Жизнь замерла. Доносятся тревожные крики чаек. И всем существом ощущаю ничтожество человека, его дел, его усилий.
Из последнего письма отца Павла Флоренского с Соловков (4.VI.1937).
Волны падают — стена за стенойпод полярной раскаленной луной.За вскипающею зыбью вдалиблизок край не ставшей отчей земли:соловецкий островной карантин,где Флоренский добывал желатинв сальном ватнике на рыбьем мехув продуваемом ветрами цеху.Там на визг срываться чайкам легко,ибо, каркая, берут высокоиз-за пайки по-над массой морской,искушающие крестной тоской.Все ничтожество усилий и делчеловеческих, включая расстрели отчаянные холод и мрак,пронизавшие завод и барак,хоть окрест, кажись, эон и иной,остаются посегодня со мной.Грех роптать, когда вдвойне повезло:ни застенка, ни войны. Только зло,причиненное в избытке отцу,больно хлещет и теперь по лицу.Преклонение, смятение, больпродолжая перемалывать в соль,в неуступчивой груди колотьбагонит в рай на дармовые хлеба.Распахну окно, за рамы держась,крикну: «Отче!» — и замру, торопясьсосчитать, как много минет в ответсветовых непродолжительных лет.Кишмиш
За соснами в алых лианахосенняя волглая тишь.Туда с пустотою в карманахприедешь, верней, прилетишь.В присутствии бунинской тениего героине опятьначнешь, задыхаясь, коленисквозь толстую ткань целовать.И шепчешь, попреков не слыша,одними губами: «Прости,подвяленной кистью кишмишапотом в темноте угости.Пусть таинство нашего бракас моей неизбывной винойсчастливцу поможет, однако,в окопах войны мировой.И в смуту, когда изменилинам хляби родимой земли,прости, что в поту отступили,живыми за море ушли.В сивашском предательском иле,в степи под сожженной травойи в сент-женевьевской могилея больше, чем кажется, — твой».17. X.1999.
Памяти Роми Шнайдер
Мне, презиравшему осторожность,подозреваемому в измене,не просто было пройти таможню.Прыжок — и я в добронравной Вене.Иду по ней, будто Лазарь в коме,еще ни в чем не поднаторевший,и вижу всюду портреты Роми,незбадолго перед тем умершей.То темно-русая молодаяс неугасающими зрачками,то подурневшая испитаяс глазами, скрытыми под очками.С тех пор на прежние дивидендыживя и чувствуя, что тупею,я в синема небогатых лентывсегда отслеживал — если с нею.Узнал изгибы ее, изъяны.Но два часа проходило, час ли,и небольшие киноэкраныс дождем помех неизменно гасли.…Но будет, будет болтать об этом.Потом за столиком ли, за стойкой —тут сообщение под секретом —кончалось все под шумок попойкой.Мы с Роми были единоверцы —с чем соглашалась ее улыбка.И хоть в груди еще ходит сердце,ему там зябко вдвойне и зыбко.Декабрь 89
Вот говорят, что менты — злодеи,что избивают в своих застенкахвсех честных мучеников идеидо дрожи в голосе и коленках.Не знаю, я разменял полтинник,был поддавальщиком и скитальцем,давал понять, что остряк и циник, —никто не тронул меня и пальцем.Наоборот, по указке стремнойя фараоновой рукавицылегко нашел переулок темный.А до того мы с тобой, как птицы,общались только по телефону.Из эмиграции-заграницыя видел родину как иконунерукотворную из темницы.Разлука делает фетишистом,блазнит заданием сдвинуть горы.Открыла мне в кимоно пятнистомты заедающие запоры.…В ту зиму происходило с намисо всеми что-то, о чем не знали.Под слишком тусклыми фонарямилетел снежок по диагонали.Стараюсь вспомнить, что дальше было,как уживались блокада с нэпом.Должно быть, ты меня не любила,впотьмах шептавшего о нелепом.Поезд дальнего следования
На древних на рельсовых стыкахпотряхивает наш Ноев…В повадках, одежде, ликахзаметны следы запоев.Помятые непоседы,ограбленные на старте,горячечные беседызаводят, теснясь в плацкарте.Хорошие логопедыдолжны языки нам вправить,чтоб стало, зашив торпеды,чем русского Бога славить.Родная земля не рбодит,как ветвь, не дает побегов.По новой на ней проходитротация человеков.Застиранные тряпицыраздвинутых занавесок,и сажи жирны крупицы.А дальше — один подлесокда воронв темнеющей сини над дюнами вьюжной пустынии держат удар непогодывсе долгие, долгие годы.27. III.2000.
Спутница
Где над коммерческим мельтешеньемвысотка высвечена закатом,я принял правильное решеньеи мельком сверился с циферблатом,предпочитая трястись в вагоне.В халупах ближнего Подмосковья,неуязвимый, как вор в законе,имею хазу, верней, зимовье.Ну а напротив — не просто лица:а по рабочей, видать, привычкесветловолосая ангелицауснула запросто в электричке.Оставь входящий сюда надежду,но вновь и вновь мы глазами ищемколено в черном капроне междуполой дубленки и голенищем.Что снится загнанной топ-модели,по совести представляю слабо,как, впрочем, под простыней метелии всей России времен разграба.…Непримиримы в своем азарте,уж год тупеем с подругой розно.Отзимовал я в своей мансардесмиренно разом и монструозно.Когда же в фортку в свету неяркомповеет ветром живоначальным,вернутся птицы с югов с подаркомна лапке тоненьким обручальным?С выходом на Волхонку
В дни баснословных семестров, сессий,перемежающихся гульбой,когда в диковину было вместемне просыпаться еще с тобой,щенок с запутанной родословной,кичился, помню, копной до плечи освоением жизни, словнотого, что следует жечь и сжечь,нося ремесленные опорки.А у тебя-то тогда как разчего-то было из нерпы, норкии голубиные тени глаз.Покрытой свежим снежком Волхонкивдруг заблестевшие огонькив стране нетленки и оборонкинедосягаемо далеки.Нас развело по своим окопам.Грозя грядущему кулаком,я стал не то чтобы мизантропом,но маргиналом и бирюком.Хотя, как в консульство Парадиза,порой наведываюсь в музей:гляжу на красных мальков Матиссаи вспоминаю былых друзей.Кублановский Юрий Михайлович родился в Рыбинске в 1947 году. Окончил искусствоведческое отделение МГУ. С 1982 по 1990 год — в эмиграции. Автор десяти лирических сборников. Живет в Переделкине.