— Можешь мне объяснить кое-что? — сказал Никас.
— Конечно. Я не привык отвечать на вопросы, но, по-моему, это не так уж и сложно.
— Почему мы можем дышать здесь? И откуда здесь гравитация?
Девел поглядел на Аркаса, собираясь с мыслями.
— Видишь ли, большинство людей понятия не имеют, что такое невесомость. Они никогда не ощущали ее, и поэтому не могут представить так, чтобы она могла появиться здесь повсеместно. Достаточно точно невесомость могут мысленно воспроизвести только космонавты. Их число ничтожно по сравнению с остальными людьми. А необязательные законы Многомирья определяет подавляющее большинство.
Недалеко от них пространство преломилось огромными сияющими разломами, и из них двинулись вперед циклопические черные существа, похожие на жуков. На них тут же набросился флот ярко окрашенных кораблей. Загремели орудия, засверкали взрывы. Жуки оглушительно верещали и отмахивались от нападающих лапами.
— Не нравится мне это, — объявил Девел. — Ускоримся.
Они быстрым шагом добралась до туманности, которая начала обволакивать дорогу и бегом миновала ее. Никас долго чихал и кашлял, надышавшись разноцветной пылью.
— Все в порядке? — спросил Девел. — Хорошо.
Никас хмуро глядел на планету, напротив которой они остановились. Планета была рыжая и ноздреватая, похожая на заржавевший подшипник. Можно было различить бешеные песчаные бури и крохотные города, закрытые прозрачными куполами. Она показалась Никасу странно знакомой, хотя он не взялся бы объяснить: почему.
— Это Земля, — тепло произнес Девел.
Никас изумленно взглянул на него.
— После апокалипсиса, — уточнил владыка неопределенности. — Я люблю бывать на ней, когда выдается свободная минута. Очень тихое место. Умиротворяющее. Если избегать сюжета, разумеется.
Из-за высохшей Земли показалась Луна. Точнее, ее половина. Спутник был словно обрезан ножом.
— Темная сторона Луны, — догадался Никас. — Никто ее никогда не видел.
— Нет, — возразил Девел. — Какое-то чудовищное оружие уничтожило часть спутника. Автор этой идеи решил, что ополовиненная Луна будет отличным компонентом атмосферы.
Аркас глазел.
— Так значит все, что может вообразить человек, появляется здесь? — спросил он.
— Да. Фантазии, образы, идеи, все они самоорганизуются, превращаясь в «миры». Каждый мир это мозаика из маленьких образов. А может и цельная картина, созданная сильным разумом. Допустим, хорошо прописанная книга. Мир может быть сколь угодно большим и сколь угодно маленьким. Его может населять кто и что угодно. Единственная граница в Многомирье, это условная пленка между мирами, которая и является вечным космосом. Отсюда, с Пути, можно попасть куда угодно. Но это под силу далеко не всем.
— Это обнадеживает, — сказал Никас.
— Что именно? — поинтересовался Девел.
— Я думаю, любому творцу приятно было бы узнать, что его замысел где-то процветает.
— Это справедливо. Люди часто недооценивают возможности своей веры. Она способна создавать жизнь там, где ее нет. Ты еще увидишь, Никас Аркас, как удивительно порой переплетаются причина и следствие. Боги, претендующие на сотворение человечества, сами были созданы им. Забавно, но они безоговорочно разделяют уверенность людей в своем первенстве. Возможно, ты будешь сильно разочарован, увидев, насколько они примитивны, и как сильно искажают их противоречия догматов. Мое неоднозначное обличие лишь слабое эхо тех мучений, которое испытывают человеческие боги первой величины.
— Постой, постой, — медленно сказал Никас. — Я что, встречусь с Богом?
— Все может быть. Но не советую ожидать многого, — девел потянулся, как кот. — Однако: готов ли ты идти дальше?
Никас посмотрел на одинокого астронавта, дрейфующего на фоне изорванного флага. Его сопровождало гало из разнообразного мусора, а кислородный шланг, словно разорванная пуповина, тащился следом. Он слабо извивался от слабого напора уходящего кислорода.
— Кто-то нас преследует, — вымолвил владыка Неопределенности. — Подозрительно.
Это оказалась Френ.
— Любимый! — воскликнула она, бросаясь Никасу на шею.
Аркаса повлекло назад, но он сохранил равновесие.
— Осторожнее, — сказал он, отстраняя ее от себя. — Давай больше не будем падать.
— Что ты тут делаешь? — брезгливо спросил Девел. — Я велел тебе убираться, ничтожество.
Френ спряталась за Никаса.
— Ты обещал, что разрешишь остаться, если помогу!
Аркас понял, что его перестала интересовать циклопическая черная дыра, из которой на них глядела хищная морда космического хомяка.
— Помогу? — переспросил он.
— Он сказал, что если я выманю тебя, то смогу остаться, — угодливо подтвердила Дели.
В наступившей тишине, было слышно, как потрескивают перегорающие звезды.
— Мелкий паразит, — процедил Девел, сквозь невидимые зубы. — Я уничтожу тебя. Не двигайся, Никас.
Он поднял руку.
— Нет! — гаркнул журналист. — Я знаю, что ты врешь мне. Наверное, во всем. Но раз уж у вас была сделка, она пойдет со мной.
— Никас, сколько раз тебе объяснять, что она — вредитель! Она с тобой только потому, что ты ее кормишь.
— Ее мотивы хотя бы ясны.
Френ с обожанием потерлась щекой о лопатку Никаса. Девел медленно приподнял плечи, и сказал, словно выдохнув:
— Когда-нибудь ты увидишь ее истинное лицо.
Он отвернулся.
— И мое.
Когда Никас порядком одурел от увиденного, троице преградила путь бригада безликих сущностей в оранжевых комбинезонах. Они взламывали дорогу отбойными молотками, и засыпали в пустоту новый асфальт. Он сыпался вниз, навсегда исчезая в световых столетиях.
— Вот так-так, — Девел остановился. — Это редкость. Несомненно, знамение. Путь не ремонтировался уже долгое время. Ничего, мы обойдем их по грязи.
Выломанный участок действительно огибала неровная тропинка из грязи и камней.
— Только не оскользнись, — предупредил Девел.
— Мог бы не предупреждать, — буркнул Никас, осторожно, как сапер, ступая. — А почему у них нет лиц?
— У кого?
— У рабочих.
— Их лиц никто не запоминает.
Никас помолчал. Когда они снова выбрались на твердую дорогу, он спросил:
— А не значит ли это, что здесь должны быть образы всех остальных людей? Каждого человека кто-то видел, знает и может представить.
— Я ведь уже говорил, что выживают только сильнейшие, — напомнил Девел. — В вечном космосе постоянно появляются новые планеты Земля. Они — обычное переложение восприятия людей. На них обитают призраки. И живут они призрачной жизнью. Некоторые из них мелькают, появившись на мгновенье. Остальные могут существовать чуть дольше. Но, в конце концов, все они сливаются с прима-образом Земли, на которой одновременно есть все, и нет ничего. Это происходит потому, что оригинальная Земля не может совмещать всю историю своего существования одномоментно. Она выглядит вовсе не так, как ты привык ее видеть. Это сложно объяснить. Знаешь, обычно жертвы… миссионеры, принимают все таким, как оно есть.
Никас хмыкнул и довольно несдержанно сморкнулся в космос.
— А у тебя не должно быть какой-нибудь… идеи для передвижения? Почему мы идем пешком?
Девел серьезно задумался.
— Знаешь, — сказал он сосредоточено, — а в этом есть смысл. Наверное, все дело в привычке. Все сложилось таким образом, что я вожу миссионеров пешком. В этом есть… символичность. Многомирье стоит на символичности.
Он еще помолчал.
— Так о чем мы говорили? Ах да, о выживаемости. Образы реальных людей, у нас, конечно, существуют. Но это люди, о которых знал весь мир. Ты можешь спросить: причем тут рабочие? Но на их стороне меметичность не меньшая, чем у Альберта Эйнштейна или Адольфа Гитлера. О них знают миллиарды. Миллиарды их видели. Людей в них верит гораздо больше, чем в меня. Но они, тем не менее, слабее. Потому что не обладают искрой творца.
— Кажется, я понимаю, что ты хочешь сказать.
— Не сомневаюсь. Искра творца — это заряд веры, любви и воодушевления, которое создатель вкладывает в свою идею. Все равно, что душа для образа-сущности. У некоторых она есть, у некоторых — нет. Возьмем мертвую планету, которую ты видел. Логично предположить, что автор не описывал ее в мельчайших деталях. Он не давал точных космологических данных, ее топографии. Но подарив часть своей творческой силы, он дал сущности возможность организовать саму себя, развиваться самостоятельно. Это называется законом концентрации.
Никас слушал с интересом. Это была, пожалуй, самая необычная лекция в его жизни. За исключением того случая на Амазонке, когда ему объясняли как надо вытаскивать из уретры рыбку кандиру. Но те увлекательные минуты меркли по сравнению с происходящим. Если б имелась возможность разнести эту информацию между людьми, возможно, они начали бы стараться куда лучше, думал Никас.
«Конец близок!».
Журналист уставился на подмокший кусок картона, а потом медленно перевел взгляд выше. Из-под драной шапки на него вызывающе пялился комок грязи, отдаленно напоминающий человеческое лицо. Это был образ бродяги во всей его отталкивающей конфигурации.
Пахло.
— Конец близок, — прочитал Девел.
Зашуршал мрамор.
— Это что-то значит? — спросил Аркас.
— От любой точки здесь можно найти тропинку к чему-то большему, — был ответ. — Что-то назревает, мой друг. Символы, что мы встречаем, удручающе определенны. Они указывают на беду.
Девел высоко поднял подбородок.
— О, как это кстати.
Он повлек Никаса за собой. Квинтэссенция бродяги медленно повернула осыпающееся лицо им вслед.
Аркас не сразу понял, что видит перед собой. Оказалось, справа от Пути притулился островок асфальта с двумя бензоколонками и забегаловкой. На стоянке коротал бесконечность могучий тягач. Его груз в синем прицепе перевалился через край и безнадежно качался над пустотой. Еще там была утлая легковушка и обуглившийся остов дорого спортивного автомобиля. В его выгоревшем чреве держался за остатки руля скелет с весело ухмыляющимся черепом. Перед забегаловкой бесцельно бродила идея заправщика. Она делала вид, что протирает невидимое стекло. Рядом валялся оборванный шланг, из которого бесконечным потоком хлестал бензин. Его маслянистые ручьи стекали с неровных краев полуострова.
— Зайдем сюда, мне нужно сделать звонок, — предупредил Девел.
— Интересно, здесь можно перекусить?
— Тебе не нужно есть в Многомирье, — Девел тронул себя за лоб, словно сокрушаясь, что не объяснил этого раньше. — И пить тоже. Тебя будет кормить чистая созидательная энергия, наполняющая все.
— Это что-то воде праноедения? — скептически спросил Никас.
— Ну да, — согласился Девел, не принимая шутку. — Оно доступно и в Материи, между прочим, но требуется очень серьезная самоотверженность и концентрация.
Не говоря больше, Девел быстро пошел вперед, звонко щелкая каблуками. Никас никак не мог к этому привыкнуть, но пытался не реагировать. Неопределённо ухмыляясь, он подошел к сгоревшему автомобилю и поглазел на кости гонщика. Протянув руку, Аркас постучал по искорёженному крылу и отшатнулся. Над гробницей лихача вспорхнули маленькие злобные мыслишки.
— Давай-давай, мощщей много! — уязвленно верещала одна. — Позер! — завистливо шипела другая. — Догоняешься ты на своей жужжалке, — желчно предсказывала третья.
Полетала сажа. Френ испуганно вскрикнула. Никас поспешил отойти подальше и, едва не оскользнувшись в бензине, столкнулся с идеей заправщика.
— Полный ба-а-ак… — прогудел тот голосом, дрожащим от сотен интонаций.
Он поднял с земли обрывок шланга с извергающимся пистолетом и направил его на брюки Никаса. Спасаясь, несчастный журналист влетел в двери харчевни и принялся отряхиваться.
Ему помешал оглушительный хлопок.
Никас подскочил и поглядел перед собой. Образ антисоциального сорвиголовы прострелил голову какому-то богатырю с комплекцией стегозавра. Из-за загаженных столиков немедленно повыскакивали темные личности, одетые в винтажные полосатые тройки и камуфляжные защитные костюмы. Вспорхнули черные нарезные дула.
— О, господи, — прошептал Никас, беспомощно истекая бензином.
— Ложись! — крикнул сорвиголова.
— Ох, едрен-макарон…
— Да падай же! — взвизгнула Френ.
Она толкнула его в спину. Аркас повалился вперед, отбив локти.
Началась пальба, плотная как горизонтальный ливень. Метались обломки и щепки. То и дело взревывали белугами ни в чем не повинные сущности, падающие на нечистый кафель. Метался свет электрических ламп. Кто-то пронзительно верещал, с переменным успехом заглушая оружейный грохот. Дробно щелкали водопады гильз. Стремительно таяла мебель. Аркас уползал под столик, который закрывали красные мягкие сидения. Спинки их были выпотрошены.
Никас зарылся лицом в набивку, а потом сгруппировался вокруг ножки столика.
Похоже, я вляпался в какой-то штамп, — подумал Никас отчаянно.
Перед столиком, увлекая за собой визжащий образ официантки, рухнул сорвиголова. Он был одет в безвкусную композицию из черного плаща, под которым была черная же жилетка. За ней следовала майка, туго перетянутая ремнями и перевязями. Никас успел насчитать девять ремней до того как герой повернул к нему лицо. На нем не было ровным счетом ничего кроме ироничной ухмылки и солнцезащитных очков.
— Как дела? — спросил он, между делом доставая из кармана черных штанов пачку сигарет. — Огонька не найдется?
— Ради бога! — воскликнул Никас. — Займись делом!
— Не могу не сделать перерыв на два своих маленьких хобби! — лихой стрелок впился губами в серые губы официантки. Она перестала визжать и томно застонала.
Никас смотрел на это, испытывая странное чувство, взбирающееся по хребту. Ему словно ставили прививку. Прививку от болезни, которая вскоре начнет испытывать его постоянно.
— Так не найдется огонька? — с обаятельной хрипотцой переспросил сорвиголова, оторвавшись от своего первого хобби.
— Нет!
— Ну что ж, придется импровизировать!
Из смятой пачки была добыта единственная целая сигарета. Загрубевшие от курков пальцы подняли ее вверх. Назад она вернулась уже изрядно подпаленной, и слегка надломленной.
— Ну, — хмыкнул герой, сделав одну титаническую затяжку и сжевав окурок. — Пора браться за работу.
К этому времени что-то успело воспламениться, от желтого синтетического огня тянуло ядовитым дымом. Начиная кашлять, Никас с удивлением заметил, что слышит ритмичную музыку.
— Я ничего не вижу! — визгливо крикнул кто-то. — Где они?!
Музыка нарастала. Глухо били басы и повизгивала электроника. Выла сирена.
Сорвиголова вскочил, взмахнув полами плаща как крыльями летучей мыши. Дым свернулся вокруг него шелковым коконом.
— Он наслал проклятие вечной перезарядки! — взвизгнул один из нападающих. — Магазины пусты!
— Деритесь псы!
— Куда он делся?!
— Ничего не вижу!
Кто-то сдавлено вякнул.
— Стреляйте! Магазины полны!
Никас снова стиснул зубы от накатившего грохота. Он почти сразу прекратился, потому-то кто-то заорал:
— Готов! Я уложил его!
Послышались быстрые шаги. Кто-то отбросил в сторону столик Никаса. Огромная бесформенная лапа схватила журналиста за горло и подняла над полом.
Никас завопил от ужаса. Чудовище поглядело на него снизу вверх. Оно было камнем, бронзой и сталью. Грубо выкованным оружием и оружием тонким, словно нить жизни. Оно постоянно менялось, его шкура, серая от окалины, покрытая выбоинами примитивного кузнечного молота, становилось гладкой фантастической броней. Оно щетинилось стволами и лезвиями. Грузное тело раскалялось желтыми пятнами ярости.
— Это Жертва! — злобно проскрежетало оно. — Этим они надеются защитить себя? Смешно.
Оно отбросило журналиста, потеряв к нему всякий интерес.
Никас бросился прочь, перелезая через разорванные кресла. Все вокруг было засыпано обломками и тлеющими клочьями. Стойка напоминала решето, витрины разбиты на мельчайшие осколки. Дым горящей мебели понемногу втягивался в дыры в потолке. Цементная пыль покрывала тела погибших образов. Журналиста никто не преследовал, никто, кроме чудовища, даже не обратил на него внимания.
Оставшиеся бандиты, штук пять или шесть, столпились в дыму над черной ветошью.
— Это его плащ! — рыкнул один из них. — Ты изрешетил его плащ, кретин!
Никас отчаянно соображал. В его голове один за другим, без остановок, проносились скоростные локомотивы. Самой приятной мыслью была та, в которой он ловко удирает отсюда на самое безопасное расстояние, что удастся покрыть. Если б этот паяц дал мне оружие, — думал Аркас свирепея. — Хоть что-нибудь! Хотя бы нож.
Головорезы, тем временем, затравленно озирались по сторонам. Один из них дико заорал и вдруг исчез, словно вспышка фотоаппарата.
— Сосредоточьтесь!
Второго со страшной силой швырнуло в сторону. Кувыркаясь, стрелок вылетел в двери и сшиб заправщика. Вместе они заскользили в бензине, слабо вскрикивая.
— Стреляйте во все стороны! — взревело чудовище. — Искалечьте его! Нарушьте его смысл!
Хотя бы ножку от стула! — мысленно воскликнул Никас.
Монстр пошатнулся, скорее от неожиданности. Никас, не давая себе времени засомневаться, ударил еще раз. Панцирь глухо отзывался под ударами. Кашляя от вонючего дыма, Никас нашел в себе силы ударить врага в третий раз. В район идеи о мужской уникальности. Вряд ли это могло сильно впечатлить существо, состоящее из ярчайших представлений о жестокости, но оно стало пятиться от Никаса как от прокаженного. Аркас страшно зарычал и погрозил ему своим леденящим кровь оружием. Оглушительно лязгая и взламывая плитку, монстр бежал. Пробил стену и исчез, засмеявшись стальным скрежетом.
— Вот так-то! — прохрипел Никас возбужденно. — Проваливай!
Тут его колени слегка подогнулись, и он оглянулся на оставшихся стрелков. Те, оцепенев, глядели на Девела. Бог Неопределенности медленно прикрыл изрешеченную дверь кухни, и пошел к ним, скрипя носочками каблуков по бетонной крошке. Сущности замерли, словно кролики.
— Уходите, — тихо шепнул Девел.
Что-то затрещало. Часть крыши вместе с пробитой стеной, обвалилась внутрь. Вместе с хлынувшей из здания пылью, на улицу выбежали головорезы. Они исчезали, пугливо оглядываясь. Вслед за ними, рыдая в три голоса, последовала выжившая официантка.
— Ну, слава богу, — выдохнул Никас, закрывая нос от пыли. — Где ты был?!
— Делал звонок, — нейтрально ответил Девел. — Я же предупреждал.
— А стрельба не мешала тебе болтать?
— Не очень. Мне не ответили. Все еще хуже, чем я предполагал, Никас.
— Меня могли убить! — взорвался тот. Он поглядел на свою лакированную дубинку и отбросил ее в сторону. — Примерно раз триста! Здесь палили как в последний день войны! Или в первый… А, не важно.
Девел молчал, о чем-то крепко задумавшись. Никас отчаянно отплевывался от пыли, и тер глаза. Потом вышел на улицу и там прочихался как следует. Помог подняться беспомощно извивающемуся заправщику.
Его словно мешком по хребту ударило.
— Френ!
Ее так засыпало бетонной пылью, что он не сразу отыскал тело. Оно лежало чуть левее от выхода. Пиявка была разорвана почти напополам. Обнаженные внутренности покрывала корка подмокшей грязи. Череп раскололся от нескольких попаданий.
— Надо же, — сказала обаятельная хрипотца. — Жизнь тебе спасла. А ведь дрянь-дрянью.
Аркас обернулся, бешено скрежеща зубами. Сорвиголова перестал ухмыляться. Его тонкие губы были перекошены.
— Ты ранен? — спросил Девел.
Плечо сущности в черном было разорвано до ключицы.
— Всего лишь царапина, — мрачно процедил сорвиголова. — Будь позитивен, Ди.
— Будь позитивен, Альфа. Выйдем на улицу.
Аркас задержался в здании, с тоской глядя на Френ.
— А ты не хотел ее брать! — крикнул он в спину Девела. — Кто из вас для меня опаснее, это большой вопрос!
Он сплюнул.
— Я буду ждать, — сказал он изуродованному трупу.
Снаружи Альфа и Девел о чем-то негромко переговаривались. Когда Никас приблизился, грозно сверкая глазами, Альфа спросил без обиняков:
— А ты, значит, новая жертва?
Никас присел на бампер тягача.
— Миссионер, — мрачно буркнул журналист. — А ты что такое? Какой-то стереотип?
— Альфа один из собирательных образов, — укоризненно проговорил Девел. — Или же прима-образов. Он из тех, кто всегда силен, стабилен и востребован. Не счесть интерпретаций, которые он уже поглотил.
— Хм, — скептически отреагировал Аркас. — То-то его почти сразу подстрелили.
— Никас…
— Ничего, он прав, — Альфа качнулся в сторону, но успел опереться рукой о фонарный столб. — Я облажался. Я, стрелять, запорол дело. Меня послали вас встретить, а я опять забухал, понимаешь, и нарвался на банду негатива.
Девел покачал головой.
— С ними была Жестокость.
— Я видел ее, — кивнул Альфа.
— Думаешь, их Максиме прислала с той же целью? Встретить нас?
— Если и так, — прима-образ снова курил невесть откуда взявшуюся сигариллу, делая короткие затяжки, — то лишь в качестве разведки. Жестокость — труслива. Стоило ей тебя увидеть, м? Агентов с ней было мало. Мне кажется, Максиме хотела убедиться, что ты кого-то привел.
Космический ветер легонько перебирал игральные кости на рогах Девела.
— Значит, ты не смог связаться с Интеллектуальным? — спросил Альфа. — Когда я уходил, там, стрелять, было военное положение. Очень много негативных сущностей. Нам сейчас как никогда нужна жер… Миссионер, стрелять, нам позарез нужен.
Девел поднялся.
— Да, — произнес он подавлено. — Я слышу голос Одиночества. Оно сильно как никогда.
Альфа мгновенно оказался на ногах. Он отошел назад, целясь в Девела из громадного серебристого пистолета.
— Что происходит? — взволновался Никас.
— Успокойтесь.
Мраморное лицо приняло мирные черты.
— Я владею собой. Пока.
Альфа кивнул и, ловко прокрутив оружие на сгибе указательного пальца, сунул его в кобуру. Одну из десятка.
— Когда я почувствую, что становлюсь опасен, то немедленно покину вас, — продолжал Девел. — Путь наш становиться все труднее. Вряд ли мы теперь доберемся до Интеллектуального скоро. Максиме запутает нас. Попытается задержать, если не остановить. Раз она пошла на такие подлые приемы, мы должны ожидать худшего. Альфа?
— Хм?
— Сопровождай нас. Если мне придется уйти, ты поведешь Никаса дальше. Ты обязан доставить его в город, понял?
— Стрелять, рога свои поучи…
Никас выдохнул в сцепленные ладони.
— Среди вас есть человек, — любезно напомнил он, — который, стрелять, немного, совсем немного, нуждается в информации. В объяснениях. Не в намеках. И не в подсказках. В объяснениях.
— Это прекрасно, — рассеяно ответил Альфа. — Между прочим, кое-чего в этой сцене не хватило.
Он внимательно глядел на ручей бензина. В нескольких сантиметрах от горючей жидкости тлела ветошь.
— Вот что значит, потерять концентрацию, — прорычал образ. — Придется сделать это самому.
— Что?
— Она должна была упасть в бензин.
— Что?!
Девел без лишних слов повлек Аркаса за собой.
Взрыв был такой, что островок буквально смело, оторвав от Пути. Раздробленные плиты, треснувшие стены, растерзанный металл, — все это разлетелось в разные стороны, с разным ускорением.
— Ничего не осталось от милого сердцу приюта, — довольно резюмировал Альфа. — Только шрам на краю дороги и шрам в душе.
Для неуязвимого героя, раненого прямехонько в самодовольство, Альфа вел себя довольно бодро. Конечно, он часто касался своего плеча, и был очень насторожен, но, в целом, Никас был приятно удивлен (как выяснилось позже: преждевременно). Альфа совмещал в себе черты многих киногероев и книжных протагонистов. Он, вероятно, успел поглотить персонажей не только сильных, но и сообразительных. Во всяком случае, он часто срывался на ироничный, просвещающий тон.
Альфа избавился от своего продырявленного плаща и куртки и щеголял теперь в белой майке. Его в руки были синими от многозначительных татуировок. Иногда лицо образа неуловимо изменялось. Пробивались новые черты, вроде носа, усов или безобразных шрамов.
Альфа объяснял это тем, что некоторые меньшие образы в нем конфликтуют и постоянно находятся в состоянии борьбы. С этого простого ответа началась их беседа.
— Все прима-образы страдают этим, — говорил Альфа, глядя в спину идущему впереди Девелу. — Но мне гораздо проще. Мои интерпретации похожи, а вот старине Ди, стрелять, приходиться очень туго. Его оригинальная идея — шутника и интригана давно не получает подкрепления. Осталось столько-то людей, которые еще помнят о его настоящей природе. Ничтожно мало. Интерпретация вселенского зла тянет на себя одеяло. Рано или поздно наступит понедельник очень тяжелой недельки для нас всех. Девел — хороший друг, но врагом будет ужасным.
— Поэтому ты наставил на него пистолет? — спросил Никас, тоже наблюдая за проводником.
— Да, — досадливо подтвердил Альфа. — Иначе нельзя. Никогда не знаешь, когда его потянет. Во мне пытаются ужиться сотни низших идей. А в нем борются две чрезвычайно сильные. Но одна — просто реликт. Анахронизм. Сидит в глухой защите. А вторая постоянно крепнет и наступает. Понимаешь?
Никас кивнул.
— Расскажи мне об Одиночестве.
Прима-образ поморщился. Медленно и неохотно он заговорил, делая паузы между фразами.
— Оно очень древнее. Как Девел. А старик тут почти с самого начала. И эта гадина была первым, что тот увидел, как только глаза свои мраморные протер. То есть, она еще постарше его. Оно не такое как мы или вы. Не материальное, но и не порождение страсти. Что-то среднее. Чуждое. Неизвестное. Главная опасность Одиночества в том, что оно делает человека более восприимчивым, беззащитным перед негативом. Большинство страстей в нем становятся болезненными, угнетающими. Негатив растет в десятки раз быстрее.
Никас представил необозримые поляны черной плесени, которая ползет как стая кочевых муравьев, пучится, вздыбливается, захлестывает все на своем пути. И тысячи загнутых челюстей впиваются в чувства, вызывая уныние или гнев.
— И еще, — Альфа посмотрел на журналиста, словно сомневаясь, нужно ли говорить. — Сами наши темные собратья не виноваты в том, что они таковы. За них выбрали, понимаешь? Большинство из них даже не образы, не сущности, а просто жестокая страсть испытанная человеком. Безликая, бесформенная, но очень опасная. Я их, стрелять, не оправдываю, просто говорю, как есть. Их легко понять. А вот Одиночество… Непонятно разумно оно или нет. Намеренно оно поступает так, как поступает или нет. Все, что нам известно: рядом с ним даже самый светлый образ, самая добрая страсть, превращаются в кошмар. Короче, жопа, понял, да?
— Понял. Жопа. И что, его никак нельзя одолеть? Только сдерживать?
— А сам как думаешь? — хмыкнул Альфа. — Часто люди на твоей памяти говорили, что они одолели Одиночество?
Нет, подумал Никас. Где уж там. Оно действительно всегда рядом. Бывает, что все хорошо, ты на волне, деньги за статью уже пришли на счет. Люкс в пятизвездночном отеле твой еще на три дня. Девушка, которая в нем спит, твоя, пока ты не слинял. Ты доволен выполненной работой, стоишь на балконе, смотришь на океан, слушаешь прибой. Ш-ш-ш-р. Ш-ш-ш-р. У тебя все есть. Возможность самовыражаться, возможность любить, возможность прямо сейчас, полупьяным, безудержным, добежать до этого океана и задать ему, сукину сыну, трепку. Блавать брасом, назло его дерзким волнам, взбаламутить его сильными руками, вспенить могучими ногами. Всех крабов со дна поднять, чтобы они плавали как маленькие блюдца, растопырив в ужасе клешни.
Что б все тебя знали!
Что-то бесшумно, но весомо подходит сзади. Как большая кошка. Только это не кошка. А беспокойство. Кто тебя знает, Никас Аркас? Как человека, а не профессионала. Оля? Так ты ведь ей постоянно врал. Насчет всего. Где был. С кем был. Что при этом чувствовал. Постоянно скрывал свои мысли, страхи, травмы. Сочинял какие-то подробности из жизни, просто радуя внутреннего фантазера. Она знает какого-то другого Никаса Аркаса. С ним у тебя общего не больше, чем с той цацей, которая дрыхнет позади, в номере, на скомканных простынях, распластавшись как чудная жар-птица.
И горят красными пятнами засосы на прекрасной попке.
А у тебя в голове горит, как жало паяльника, одна простая мысль. Ты один. Один. Настоящих друзей у тебя никогда не было, на всех ты смотрел как на третий сорт, потому что сам всего добился. Сам поступил в университет, сам искал темы для статей, сам оттачивал слог, ночами напролет. Потом бродяжничал по белому свету с драным рюкзаком, писал обзоры на хостелы, ночлежки, картонные коробки. Где подешевле выспаться, да так еще, чтоб не сняли во сне последние драные кеды. Мелочи, секреты, хитрости. Одновременно с этим советы для домохозяек, просто для того, чтобы было веселее и задорнее бомжевать. Сколько кабачков положить в овощные котлеты? Как сказать мужу, что ты хочешь второго ребенка? Сорок лет — приговор или начало? Чистое творчество. Мастерское перевоплощение в женщину двадцати девяти и девяти лет, осчастливившую трех мужей, ведущую несколько личностных тренингов для золушек, потерявших в себе принцессу, а потому опытную, проницательную и, как мать четверых детей, добрую и терпеливую.
И подписываешься каждый раз: «ваша с головой, Марианна Ашбель».
Так-то, сукины дети.
Κύριε.
И ведь читали. Хвалили котлеты, благодарили за советы, мчались обновлять гардеробы на юбилей.
А потом тебя, наконец-то замечает ежемесячный журнал. Не из-за кабачков, конечно. Им нравится любовь к деталям, которую они видят в твоих обзорах. И стиль ничего такой, задорный, веселый…
И вот ты наверху. Спустя годы. Спустя тысячи неудобств, лишений и жертв. Ты буквально презираешь тех, кто вздыхает ступенями ниже, потому что только это сейчас и приносит удовольствие. После нищенского существования с матерью, которая не могла отпустить смерть отца. Насмешек преподавателей и одногруппников (куда лезешь выскочка?). Ограблений во время путешествий по злачным районам. А как еще привлечь внимание к материалу? Только самое мерзкое, опасное и правдивое. Но, конечно, не без преувеличений. Все любят специи.
Но вот ты напрезирался вдоволь. Ощутил себя всемогущим. Нужным. Талантливым. Есть планы на вечер? Ты постоянно был настолько напряжен, подозрителен, недоверчив, что никому не дал узнать себя настоящего. Даже мать уже давно не знает тебя, ты слишком изменился, и не сказал ей об этом. Помогаешь ей деньгами, но приезжаешь раз в год. Вы молчаливо стоите у могилы отца, а потом, так же молчаливо едите ее фирменное клефтико. Точнее ешь ты, а мать сидит напротив, глядит на тебя, и все повторяет: ты так на него похож. Так похож. Вылитый Алексис.
Потом она начинает плакать.
Быть может, она никогда тебя и не знала. Ты просто был странным подарком от мужа, который она сохранила с благодарностью и обожанием. Но о котором никогда не просила.
Есть… Был еще Валентин. Но там было взаимоуважение. Никас знал, что тому тоже несладко пришлось на пути к признанию. Они ценили друг в друге упорство и профессионализм. И, как это ни странно, скрытность. Как два хитрых лиса, оценившие хитрость друг друга.
И это только его восприятие Одиночества.
— Пулей его не взять, — продолжал Альфа. — Даже серебряной. Можно соврать, что победил его. Завел щенка. Или напился до беспамятства. Только и у щенка и пьяного упоения есть срок годности.
Никас согласился про себя.
— А как Девел догадался, что нужно приносить в жертву материальных людей? — спросил он.
— Он через сны советовался с вашими магами. Шаманами. В общем, с одаренными людьми. И ты знаешь, семь бед — один ответ. Люди обожают вырезать друг другу сердца. Это понижает артериальное давление. И у палача и у жертвы.
Заметив выражение на лице Никаса, Альфа хохотнул:
— Да ладно, я просто тебя подкалываю. На самом деле, раз Одиночество что-то среднее между материей и страстью, его решено было бить одновременно силами двух сильнейших представителей наших реальностей. То есть Девелом, и каким-то великим воином из материальных. Бить договорились на нашем поле, потому что в материи пришлось бы для этого уничтожить всех людей до единого. Вариант был так себе, согласись. Поэтому, Девел и одаренные представители материи смогли, при помощи невероятного усилия воли и страсти, открыть проход между реальностями. Девел решился взять только самого сильного, так как не хотел, чтобы у нас тут носились орды материальных. Это могло непредсказуемо повлиять на Многомирье, разозлить многие сильные сущности, а так же подвергнуть смельчаков опасности стать одержимыми злой страстью.
Альфа перевел дух. Скурил сигаретку. Отпил немного из фляжки. Сделал сальто с места. С невероятной быстротой отжался на кулаках около сотни раз.
— Итак, — он глубоко вздохнул. — Будучи вдвоем, мстители настигли Одиночество. Начался долгий, изнуряющий бой. В конце концов, Девел ослаб и рассредоточился. Совсем ненадолго. А когда возродился, то увидел своего материального соратника и сразу все понял, хоть и не вспомнил. Тот приковал к себе извечного врага. По какой-то причине Одиночество не могло оставить человека и следовало за ним по пятам. Тогда решено было закрыть их в глубочайших катакомбах Интеллектуального, чтобы присутствие извечного врага ощущалось как можно меньше.
Прима-образ помолчал, собираясь с мыслями.
— Опытным путем выяснилось, что человек может терпеть такое соседство тридцать три года. В среднем. У нас тут время течет по-другому, и более свободолюбиво, но Девел смог настроить внутренний будильник так, чтобы всегда забирать новую жертву вовремя. Иногда, конечно, случались накладки. Одиночество вырывалось раньше. Из-за этого в вашем мире безумие страстей доводило нации до вооруженных столкновений, геноцида, полного озверения. А потом все это появлялось здесь.
Никас остановился и схватился за голову.
— Что? — спросил Альфа.
— Ты что хочешь мне сказать? — спосил журналист еле сдерживаясь. — А? Что мне действительно придется умереть? Я не хочу, понимаешь?! Даже ради того, чтобы не было новой мировой войны!
— Понимаю, — кивнул образ. — Мне ведь тоже, знаешь ли, до звезды, будет она или нет. Проблема в том, что ты уже здесь и никак обратно не выберешься, если Девел этого не захочет. Так что пошли, прогуляемся. Стоять тут бесполезно.
Бесполезно, — повторил Никас про себя. Бесполезно. Что ж, мачо прав. Если все это наваждение, то, рано или поздно, я приду в себя. Нужно следить за тем, что происходит вокруг. Возможно, мое больное сознание пытается что-то сказать мне. Кроме того, профессионал я, или нет? Пешие путешествия по незнакомым местам: разве не это моя жизнь? Разве не этого я хотел совсем недавно?
Он снова последовал за сущностями. Что-то еще не давало ему покоя. Ухваченная ранее реплика.
— Вы упоминали какую-то Максиме. Кто это?
— И зря упоминали! — крякнул прим. — Не бери в голову. Со временем узнаешь, но не от меня. Я не хочу об этом говорить.
Никас поворчал, но решил, что у него и так уже голова кружится. Нужно откусывать от этого пирога с неприятностями кусочки поменьше.
— Ты не думай, Девел не просто так тебя оставил, — сказал вдруг Альфа. — Он, стрелять, ударил, когда смог. А за себя не бойся. Тебя они даже тронуть не смогут, потому что ты из Материи, понимаешь? Выдуманные пули тебе не страшны.
— Ты в этом уверен? А почему ты крикнул мне лечь на пол?
— Потому что у меня, стрелять, не было времени объяснить тебе, как все работает. А работает оно так: если ты будешь думать, что идея пули может тебя ранить, то она действительно проделает в тебе дырку. Понимаешь? В Многомирье, ты — существо привилегированное.
— А как это происходит у вас? — спросил Никас. — Вы можете умереть?
— Рассредоточиться, — поправил Альфа. — Это как смерть, но на время. Неопределенное. Зависит от того, насколько часто о нас вспоминают. Сильные сущности возрождаются, но уже… Немного другими. Мы можем вообще ничего не помнить из того, что было раньше. Но нас необъяснимо тянет к знакомым местам или сущностям, с которыми мы водили дружбу. Слабые — медленно разлагаются, пока не станут нейтральными страстями.
— Колесо Сансары, — произнес Никас.
— Да, между прочим, вы это у нас подсмотрели, стрелять, — заулыбался Альфа. — А в целом, страшнее для нас даже не забвение, если вдруг все люди и образы забудут о нас, а разделение сущности…
После этих слов, будто только того и ожидая, из Альфы вдруг вырвался какой-то мрачный тип в ковбойской шляпе и рубашке навыпуск. От слабости он упал на асфальт, но тут же вздрогнул всем телом и принялся вырывать застрявшую в Альфе ногу.
— Клейтон! — воскликнул тот. — А ну назад, сучий сын! Дохловат ты для самостоятельного существования!
— Ты оступился, Альфа! — дерзко рявкнул Клйтон. — Теперь я сам по себе! Отпусти меня!
Он принялся вырываться с утроенной силой, загребая пальцами снег. Никас в это время предусмотрительно принял позу человека, увидевшего, как его кошка потрошит пойманного щегла.
Между двумя образами, тем временем, началась потасовка. Они мутузили друг друга с потрясающей зрелищностью. Если бы их не связывала своеобразная пуповина, роль которой играла правая нога Клейтона, бой можно было бы назвать красивым.
— Альфа, тебе помочь? — осведомился Никас, осторожно перемещаясь по периметру битвы.
Девел не остановившись, даже не обернувшись, брел дальше.
— Не лезь, — пропыхтел Альфа. — Это только между мной и…
В этот момент Клейтон удачно извернулся и ударил прима локтем по зубам. Потом ловко заломил ему руку и смог вырываться окончательно. Тяжело дыша, он оттолкнул Альфу и поднялся на ноги, пробежав на карачках.
— Нет! — взвыл Альфа. — Я не дам тебе уйти! Не заставляй меня, Клейтон!
Тот бежал по дороге вперед, то ли пытаясь исчезнуть, то ли просто искажаясь от слабости. Альфа выхватил пистолет.
— Эй, ты чего это удумал? — возмутился Никас. — Не доставайся же ты никому, так что ли?
— Не вмешивайся, материальная сволочь! — мушка замерла.
Материальная сволочь вмешалась. Никас пнул по руке Альфы, но промахнулся: тот убрал руку и выстрелил в воздух. Потом еще раз. Злобно зашвырнул оружие в космос и грязно выругался.
— Да что ты понимаешь? — прохрипел он злобно. — Ты жертва! Какого черта ты задаешь вопросы, да еще и вмешиваешься в наши дела? В мире страстей царит закон джунглей. Сильный поглощает слабого. Страсти питают сущностей, сущности — корм для прима-образов. В этой священной пирамиде нет места ложному гуманизму. Он неуместен и вреден! Ты хоть понимаешь, что теперь начнется? Они все, стрелять, начнут ломиться наружу. Я дал сбежать одному, а все остальные решат, что я расклеился!
— А разве нет? — спросил Никас. — Пока все, кого я здесь встречаю, сами напоминают жертв.
— Ты слишком много, стрелять, себе позволяешь, — рассвирепел Альфа.
Он оказался вплотную к Никасу. Тот вдруг понял, что обидел дистиллят крутости и эссенцию непобедимости, но виду не подал. Лишь позволил нескольким мурашкам выступить за ушами.
— По сравнению с теми молчаливыми агнцами, к которым вы привыкли, возможно, — он невозмутимо глядел в зеркальные стекляшки, под которыми, наверняка, желтели глаза убийцы. — Но я — необычная жертва. И не буду безропотно наблюдать за тем, что происходит вокруг меня.
Альфа долго сверлил его невидимым взглядом. Никас стиснул зубы, ожидая если не удара, то, по меньшей мере, тычок. Но альфа вдруг нагло осклабился и похлопал по плечу.
— Мне нравиться твоя позиция, — сказал он, с ноткой одобрения в голосе. — Но ты не понимаешь, как устроены прима-образы. Мы — большая колония с коллективным разумом. Что бывает с большой человеческой колонией, когда в ней слабеет власть? Революция, восстание, переворот. Я не раз уже оказывался в подобной ситуации. Но сейчас не время, парень. Понимаешь? Примам нельзя сдавать позиции, когда негатив что-то затевает.
— Ладно, я признаю, что полез не в свое дело, — ответил Никас, внутренне поражаясь своему вызывающему хладнокровию. — Я буду осторожнее.
Альфа ткнул его кулаком в плечо, и неповторимо, словно тысяча одинаковых персонажей, посмеялся.
— Ты ничего, Никас — сказал он. — В тебе есть грамм двести чего-то такого. Может, ты еще натворишь дел. Пойдем. Девел опасно отдалился. Нагоним его.