«Соленые варвары, вовсе не варвары, в прямом смысле этого слова. Их культура сильна традициями, только и всего. Например, они традиционно топят всякого континентального человека, попавшего к ним в руки. К сожалению именно на этот факт многие обращают внимание в первую очередь».
Из научно-популярного труда «Эй, кто это там?» Эрволла Горгена, путешественника и хорошего бегуна.
В плотных ледяных глубинах, нежась под давлением многих атмосфер, прекрасный и богоподобный, плывет кит Марлей. Его первородное тело не знает усталости, ярко-голубым двухкилометровым рифом оно вечно движется вперед, подчиняя себе подводные степи, пустыни и джунгли. Когда этот кит бьет хвостом — Океан щериться многометровыми волнами. Стоит ему зевнуть — Океан мельчает. А когда он поднимается на поверхность, чтобы выбросить процеженную воду, фонтан смывает с небес облака. Да, Марлей — один из последних символов Истиной Древности, когда миром правили звери, а человек считался одним из уродливых последышей Первого, наряду с ехидной и утконосом.
Марлей бессмертен, и заслужил этот дар, когда Мировая Засуха постигла мир Алиота. Светозверь тогда был еще молод и не опытен, отчего смещал орбиту своего вращения, то подмораживая планету, то превращая ее в пар. В один из наиболее неблагоприятных моментов практики, Светозверь почти иссушил Белковый Океан. Эта ошибка стоила ему многих наземных видов, и могла бы стоить почти всех видов океанических. Но Марлей собрал в свои пазухи каждой водной твари по паре, и остался лежать на влажной соленой корке, которая осталась от волнующихся просторов. Сорок дней и сорок ночей Марлей, извиваясь, ползал по дну Океана, в поисках впадины, где еще могла оставаться вода. Время от времени, он выпускал на разведку маленького краба. Дважды краб возвращался с пустыми клешнями. На третий раз он принес веточку влажных водорослей. А на четвертый не вернулся вовсе.
Так Марлей понял, что не все еще потеряно.
С большим трудом он добрался до Чернодонной впадины, где укрывался Узергхот и еще несколько чудовищ. Там они, перебрасываясь мрачными шуточками, дождались начала Великого ливня, который восстановил водное равновесие.
За спасение океанских тварей Первый пожаловал Марлею бессмертие. Теперь этот кит один из самых значимых персонажей мира Алиота.
А кроме того…
Он тот, кому покланяются люди, называющие себя стотри, больше известные как Соленые варвары.
В мире осязаемых вещей нет истинного бессмертия. Существование в миллиарды нерестов может считаться бесконечным, но и ему приходит конец. Светозвери живут достаточно долго, чтобы на их мире успели зародиться и увянуть сотни цивилизаций. Но неотвратимо приходит время Угасания, когда светозверь перешагнувший порог глубокой старости, разросшийся в бордового гиганта, чувствует, что его орбита стала слишком тяжела. Из последних сил он покидает планету, чтобы умереть в Темном Безвременьи — долине Пустого Океана, где оканчивают свой путь все светозвери. В этом скорбном краю тускло догорают умирающие светила, а старые мощи сбиваются в серые острова промороженной плоти и торчащих костей.
А сама планета навсегда забывает свет и тепло.
Когда-то, очень давно, древняя раса, пережившая тысячи лет проб и ошибок, уже нашедшая венец своего развития, поняла, что их светозверь умирает. Этот народ давно миновал эпоху космических путешествий, посветив свое время сознательному единению в храме своего мира. Они не колонизировала одинокие миры, оставляя каждому свою судьбу, и когда Светозверь стал плыть так медленно, что дни тянулись неделями, люди оказались жертвами своей этики. Обреченные позволили себе всего одну попытку сохранить крохотную частичку популяции. Они, прозревшие смысл жизни, были готовы и к гибели. Перед надвигающейся зимой люди укомплектовали корабль-колыбель, в котором спали, еще не умея видеть снов, две сотни крохотных зародышей. Мальчики и девочки, — поровну. Трюмы были загружены культурным наследием.
Корабль поднялся вверх, когда начал падать снег. Он падал тяжело и уверено и был особенно холодным и колючим. Он уже был хозяином.
Десятки нерестов колыбель скиталась в бесконечности. Перед бортовым компьютером стояла непростая задача: найти подходящий мир для колыбели. Подходящим считался тот мир, на который позволит приземлиться его светозверь. У братии светил всегда было множество суеверий относительно их родных угодий. Всякий светозверь максимально трепетно относился к оригинальности своего мира. Это было сродни ревности на высшем, космологическом уровне. Кроме этих постыдных собственнических предубеждений, светозвери руководствовались и формальной логикой. Инородные организмы вполне могли занести какую-нибудь жуткую болезнь, вирус или нарушить природный баланс планеты. Еще не забылся тот трагический казус, который произошел с беднягой Проционом. Он прозевал метеор, кишащий бактериями чужого мира. Сейчас его планета полностью заросла какой-то лиловой гадостью, которая на вкус была как слегка поперченный лежалый носок. Процион ныне все время жаловался и хандрил. Его постоянно тошнило. От старого доброго весельчака и балагура остались только необычной формы плавники, которые в былое время веселили все Великое Гнездовье.
И это был всего лишь метеор!
Весть мгновенно разошлась по всей галактике. Встревоженные светозвери увеличили количество жнецов до миллионов особей. Они отлавливали все, каждую чуждую горошину.
Как назло, именно на этот период пришлось скитание колыбели. Строго говоря, она была обречена.
У бортового компьютера в программе были два противоречащих пункта. С одной стороны ему необходимо было сохранить груз колыбели, с другой — не потревожить светозверя, если тот не желает гостей. Отовсюду колыбель выталкивали взашей, а горючее медленно, но верно оседало на стенках бака тоненьким налетом. Микронных долей вероятности и случайных компонентов двух равных условий, хватило на то, чтобы искусственный интеллект признал задачу спасения груза более приоритетной, нежели хорошее настроение светила.
И когда будущее колыбели стало угрожающе очевидным, компьютер решился на дерзкое вторжение.
Нельзя сказать, что Алиот был добряком. Он был замкнут даже для светозверя. Во время нереста всегда держался сам по себе и редко присоединялся к форумам. Он умел держать себя в фокусе и, когда разнеслась весть о беде Проциона, с трудом поддался общей панике.
Однако появление в экзосфере чужого корабля, даже его выбило из равновесия.
В рукописях Древних королевств можно найти воспоминания о том дне, когда тысячи жнецов ринулись плотными стаями в небеса над Океаном. Атакованная колыбель не успела достичь земли. Она рухнула в соленые равнодушные волны и скрылась под водой. Жнецы еще долго кружились над желтоватой бурлящей пеной, но ушли, так не увидев, как из нее поднялось царство Соленых варваров. Их обетованная… твердая вода.
Древняя цивилизация была предусмотрительна.
Как только колыбель упала в воду, сработали системы компенсации среды. Из колыбели десятками щупалец выпорхнули многометровые шланги, которые принялись нагнетать в воду особый реактив, который превращал ее в аналог плотного плавучего геля. Этот гель огромным прозрачным массивом нарастал вокруг корабля. Он вытолкнул его на поверхность, продолжая расширяться в стороны, уходя вниз несущей колонной вместе с рукавами шлангов. Десятки мощных гарпунов возились в дно.
Колыбель, наполовину затертая в поднявшейся сопке, продолжала работать.
Полученные образцы Океанской воды были проанализированы. В эмбриональных садках начались точечные изменения генных структур: дети спящих подо льдами родителей учились пить соленую воду, и есть то, что в ней водится.
Искусственный интеллект бортового компьютера чувствовал свой аналог удовлетворения от хорошей работы. По поверхности новорожденного острова ползли автономные боты, которые должны были первые двадцать лет добывать для детей пищу. Они оставляли за собой борозды, высаживая в них семена плодоносящих растений.
Все шло согласно протоколам.
Искусственный интеллект обратился к последнему кластеру задач и… испытал сильнейший аналог головной боли и фрустрации. При атаке жнецов и ударе о воду, пострадали модули памяти… ИИ издал долгий пронзительный сигнал об ошибке, свидетельствующий о его полном помешательстве.
У него не было доступа к программам обучения детей.
От встречного ветра слезился правый выкаченный глаз. Дышать было трудно, а тело трепетало как прибитая гвоздем тряпка. Медуза шла на самостоятельном управлении, потроша носом волны. Лучи светозверя крохотными звездочками рикошетили от вздымающихся брызг. Я держался за поручни и пояс Рема, потому что меня постоянно сносило назад. Олечуч выглядывал из распахнутого люка. Проглот прижавшись, к металлу с удовольствием ловил потоки воздуха колыхающимися щеками.
Реверанс бесстрашно, кулаки в бока, стоял на самом носу машины, глядя на приближающиеся Твердые Воды. Мне показалось, что он стал выше и шире в плечах.
Когда он заговорил, вместо привычной ласковой снисходительности, я услышал величественную гордость, непоколебимую веру и необходимую суровость.
— Не бойтесь, друзья мои! — вещал он, пробивая шелест волн и рокот двигателя. — Призовите силу своего разума! Это место достойно только восхищения! Не позвольте невежеству исказить ваши первые впечатления! Это Твердые Воды! Самый правдивый миф в истории этого мира! Миф, который гораздо правдивее реальности Авторитета! Отсюда начнется освобождение Зрачкового Континента!
На меня очень подействовала эта коротенькая речь. Наверняка Реверанс искренне пытался передать нам часть своего воодушевления, но одного упоминания об «освобождении» нашего Континента, мне хватило бы на несколько помрачений рассудка. Сейчас я был в начале первого помрачения, но последние события научили меня одновременно оценивать ситуацию в ожидании еще больших проблем.
Все же Реверанс был прав: Твердые Воды действительно зачаровывали.
Остров казался призраком, сквозь него смутно глядел горизонт. Он был покатым, гладким, лишь небольшие холмы выступали вверх плохо заметными пузырями. Несмотря на застройки, было заметно что Воды пронизывают странные извивающиеся отростки. Начало они брали из пирамидальной цитадели на вершине острова. Я присмотрелся к ней внимательнее. Это было очень странное сооружение, единственное, быть может, на всем острове, возведенное из металла.
Верхняя половина острова была усажена идеально ровными кольцами деревьев. Они перемежались с жилыми постройками: хоромами из обтесанных костей, шкур и дефицитных каменных кораллов. Над ними, разбивая струйки дыма, реяли здоровенные хищные пеликаны с острыми изумрудными перьями.
Далее в шахматном порядке шли какие-то памятники или обелиски. Было что-то вроде городской площади, а может быть арены. И беспокоящая иллюзия стеклянной пустоты.
Все это пространство казалось необитаемым, вплоть до прозрачной стены, которая отрезала остров от «побережья». Так называемого. На самом деле Твердые Воды опоясывал сплошной гигантский порт, и вот там-то и бурлила настоящая жизнь. Все оставшееся пространство до последней прогалины было застроено костями. Пристани, уходящее довольно далеко от самого острова, лежали на согнанных вместе океанических пилигримах.
Пилигримы напоминали бесформенные пористые караваи. Соединяясь вместе, они довольно быстро срастались в одно целое. Большому массиву пилигримов нестрашен был даже топящий суда шторм.
Казалось бы, места для целой нации было маловато. Все дело в том, что соленые варвары в большинстве своем селились на капиллярных островах, добывая там древесину и сколачивая на месте свои идеально квадратные плоты для перевозки ресурсов. Сейчас вокруг Твердых Вод дрейфовало, по меньшей мере, сотня платформ, с которых фигурки Соленых варваров сгружали на пристань мешки, огромные ломти мяса и коралловые самородки. А так же большое количество обработанных пальмовых досок.
Пристань шевелилась как полуденный муравейник, меж пилигримами ходили корабли сайцев и пиратов. Присутствие пиратов меня не удивило. Большинство корсарских шаек укрывалось и спонсировалось именно Солеными варварами. Пираты привозили редкие товары и сведения с материка. Кроме того, они с переменным успехом пытались развивать на Твердых Водах коммерцию по образцу Авторитета.
Я замечал сотни строящихся кораблей, похожих на симметричные бочки. Их укрепляли панцирями морских чудовищ и украшали скелетами китовых акул. Над стапелями медленно поворачивались странные механические сооружения, похожие на огромные зонты со спицами-погрузчиками. Их подвижные части, рыча и поскрипывая, проворачивались прочными тросами. Повсюду торчали столбы, — вершины их сообщались канатами, по которым скользили большие плетеные люльки.
Реверанс поднял вверх сжатый кулак.
К нам приближались водные колесницы — обрезанные под острым углом морские пилигримы, запряженные дельфинами. Экипаж каждой колесницы был парным: возница и воин, вооруженный клешней краба-палача и странным оружием, собранным из системы линз и стеклянной призмы, заполненной водой. Это были их знаменитые радугаметы. Семь жестоких, убийственно ярких цветов, беспощадно горячих и испепеляющих любую поверхность. Сколько кораблей Авторитета шипя углями ушли на дно из-за этой Первым проклятой радуги. Именно из-за Соленых варваров и их страшного оружия появилась примета, по которой семицветная убийца, появляющаяся после дождя, сулит несчастье и горести.
Варвары были одеты в безошибочно выкроенные шорты из белужьих шкур. Скромно, если не считать украшений в виде кос сплетенных из усов платиновых мурен.
Рубиновую кожу покрывал слой влажной соли.
Они были выше наголову любого идеала о рослом и развитом мужчине. Таких парней обычно просят сходить до пещеры с пауком девственницеядом, украсть у богов что-нибудь вроде огня или заглянуть в Ящик Пандоры. А потом поделиться впечатлениями.
Варвары тоже подняли вверх правые кулаки и неистово закричали:
— Широкая грудь!
— Сильные руки и ноги! — отвечал им Реверанс так же неистово.
— Соль и волны!
— Щупальца из глубин!
— Острова черепов!
— Выверенные по трем точкам прямые! — заорал Рем, вскинув кулак вверх.
— Да-а-а! — в один голос взревели варвары.
Их голоса напоминали оркестровые трубы.
— Ты знаешь их язык? — спросил я с приятным удивлением.
— Так, парочку фраз запомнил, — горделиво бросил сухолюд.
Варвары тем временем поравнялись с Медузой и пошли эскортом.
— Наконец ты вернулся, Жрец, — радостно говорил один из них. — Приготовления идут полным ходом.
— Я тоже рад вернутся, — отвечал Реверанс. — Вижу, вы трудитесь самозабвенно. Во имя Основного Терминала!
— Во имя Его! — рявкнули варвары.
На пристани тем временем работа останавливалась. Соленые варвары толпились на подмостках, вздымая вверх кулаки. Глядя в нашу сторону, они гремели как шторм.
— ЖРЕЦ!!! ЖРЕЦ!!! ЖРЕЦ!!!
Реверанс надел рукавицы и резко взмахнул руками. Вода вокруг нас взбурлила, медузу подняла высокая волна. Наверху сверкнули огни, мелькнули линии, я узнал символ варваров: грибовидные очертания Твердых Вод.
Варвары бесновались от восторга.
Волна донесла лодку до широкой свободной гавани и мягко опустила прямо к мосткам.
Нас встречала огромная толпа. Это были могучие, все как на подбор, люди с прозрачными волосами. Покрытые соляной коростой краснокожие богатыри. Они одевались в небольшие композиции из шкур океанических животных, кораллов, зубов, костей и водорослей. Это были те самые Рифы, которые вдесятером могли взять на абордаж трехмачтовый корвет с экипажем в полсотни гвардейцев. Рифами их прозвали после того, как они научились, находясь в воде, пробивать корпус судна ручными таранами. Ими Авторитет пугал подрастающее поколение, на угрозе их вторжения держался весь военный потенциал.
Чтобы лучше видеть Реверанса варвары вскарабкивались на мачты кораблей, вставали друг другу на плечи, забирались на крыши доков и сторожевые вышки. Не совались только на краны, — видимо это было строжайше запрещено. Сооружали буквально на месте маленькие трибуны из досок и бочек.
Вода вновь взбурлила.
Я схватил Рема за плечо.
Из воды появлялись, словно сон океаноплавателя, прекрасные женские лица. Варварки всплывали, оставляя на время тучные стада ламантинов, дельфинов и кальмаров. Авторитет только начинал пахнуть государством, а они уже сотни нерестов пасли скот, в то время как мужчины строили корабли, выращивали злаки и нападали на судна и колонии континентальных людишек. Белых, рыхлых и хилых.
Увидев женщин Рем всхлипнул. Он только что получил сильную пощечину. В отличие от шортецов, которыми мужчины прикрывали свою принадлежность полу, женщины были полностью затянуты в туго обтягивающую дельфинью кожу. Превосходно подогнанная по фигурам рабочая одежда так плотно прилегала к изгибам и формам, что в какой-то момент я обжегся о плечо Рема и помянул Первого.
Женщины встречали нас совершенно безмолвно. Широко раскрытые глаза, не мигая, следили за каждым нашим движением. Их внешность была бы безупречна, если б не широкие жабры, похожие на перерезанное горло.
От Рема вверх поднимались дрожащие волны раскаленного воздуха.
— Прес…
— Что?
— Я ныр…
— Нет. Рем. Смотри на меня! Смотри на меня! Еще немного. Клянусь Первым. У них тут есть что-то вроде профессиональных наложниц. Они этому всю жизнь посвящают.
— Му-у-у?
— Да, точно тебе говорю. Я читал книгу Горгена о Соленых варварах.
Рем шумно выдохнул, понизив давление внутри себя.
Реверанс тем временем призвал пристань к спокойствию простым взмахом руки. В наступившей тишине, шепотком переговаривались волны да тянулись крики пеликанов и тонкие возгласы чаек. На Реверансе сошлись тысячи взглядов. На серьезных лицах не было благоговения или рабской преданности, только бескрайнее уважение и внимание. На меня и мою компанию никто не даже не взглянул, словно мы были мешками с надписью «шелуха».
— Здравствуй свободный народ, — заговорил Реверанс глубоким, многократно усилившимся голосом. Его наверняка было слышно даже за стеной. — Жрец Всепонимающего и Всеосознающего Основного Терминала вернулся к вам. И сегодня, когда светозверь нырнет за горизонт, я приглашаю всех верных слуг Терминала к его дворцу. Ваш жрец выступит с обращением и нижайше попросит всезнающего оценить наши старания. Пока же, чтобы не томить вас неизвестностью о результатах моего путешествия я скажу всего одно слово.
Реверанс обвел взглядом слушателей и сказал:
— Успех!
Я оглох. Мои уши резонировали. Кажется они, даже, начали опухать. На этот раз кричали даже женщины, напрочь разрушив налет таинственности и чарующей сказочности своего появления.
Реверанс вновь взмахнул рукой, прося тишины, и как только варвары смолкли, в образовавшуюся тишину ворвался отчаянный вопль:
— …стите! Пропустите, говорят же вам! Вот ты, бугай, потеснись! Да, ты! И ты тоже, ус китовый! Гызь-гызь-гызь! И ты тюленья морда! До-ро-гу па-ран-ки-ну! Подберите свои причиндары! Назапретали кос, уподобирись женщинам! Кто бросир мешок? Твой? В задницу его себе запихни, распрескай! Чей осьминог, уберите осьминога! Дайте же дорогу! Знаете, кто устар? Нет, не вы дети актинии! Жрец устар! Дайте дорогу паранкину!
Варвары послушно расступались перед высоким паланкином, собранным из досок красного дерева. Сверху его накрывала паутина из черных жемчужин величиной с голубиное яйцо.
Его несли два особенно мощных варвара, которых на шаг опережал удивительный человек, напоминающий гипсовую сувенирную статуэтку. Первым, что привлекало к себе неловкое любопытство, были его феноменальные мочки ушей. Человек был чуть выше меня, но его уши были с мостками в приятельских отношениях. У меня не находилось для них подходящего сравнения, это было сложнее, чем описать ломаную линию. При должной сноровке ими можно было бы линчевать ко-но-крадов или молотить пшено. Сколько на них было сережек, колец и заклепок, я даже считать не решился.
Это зрелище отвлекло меня до того момента, как крикливый незнакомец пробрался вместе с паланкином к месту действия. Я успел обратить внимание на его походку, — странно напряженную и порывистую, словно вместо ног у него был циркуль.
Вблизи я хорошо видел, что лицо иноземца напоминает бунтующие дрожжи. Нос сам по себе казался живым существом с собственной физиогномикой и нелегкой судьбой. Из-под набрякших век с трудом глядели бесцветные глаза. На длинные сомовые усики были нанизаны разноцветные бусы. Одет он был как манекен в лавке торговца диковинками. На голове сидело нечто вроде треснувшего снежного шара, в котором плавали бесформенные растягивающиеся кляксы. Тело скрывала мантия из чудного блестящего материала, похожего на сильно измятый лист серебра.
Насколько я мог судить, это был саец с их западных островов, притом довольно важный. Только у доминирующих западных мужей отрастали такие мочки. Его присутствие здесь кое о чем говорило мне, но я старался не пугать себя раньше времени. В конце концов, один саец это еще не армия. Быть может, это просто представитель небезызвестных Наемных жрецов, которые за деньги готовы обслуживать даже алтари бога Нужника.
— Реверанс-семпай! — саец поклонился, придерживая руками шар на голове. При этом полы его мятого одеяния приподнялись, и я увидел широкие стопы эбонитовых ходуль.
— Друзья, — сказал Реверанс, поворачиваясь к нам. — Знакомьтесь, это мой первый заместитель, жрец Дополнительного Терминала, Маширо Осаму.
У меня отлегло от сердца. Во всяком случае, хоть Империя не будет ввязываться в очищение Зрачкового Континента.
— По совместительству он является так же главным представителем миссии Империи Сай, которая поможет нам в славном освободительном походе.
— Как мило, — сказал я, глядя на него сквозь бордовые круги перед глазами.
— Это Вохрас — воплощение чистой маггии, — представил меня Реверанс.
— Дря меня борьшая честь, видеть вас, Вохрас-сан! — еще раз поклонился Маширо. Он точно был на ходулях. Это объясняло то, почему он при поклоне сгибался на уровне груди. — Давайте пройдем в Исток, господа. Вы наверняка устари и хотите кушать. Дря вас накрыты столы, согрета вода и отобраны рючшие ририи.
— Лилии? — переспросил я.
— Очень здоровые и гибкие! — с удовольствием подтвердил Маширо. — Сочные как томаты и такие же красные.
Я краем глаза взглянул на воду, где нам поощрительно улыбались красноликие русалки.
— Впрочем, — сказал вдруг Ревреранс. — Если желаешь, Вохрас, можешь до вечера побродить по Твердым Водам и пристани. Я дам тебе проводника.
— Это мне подойдет, — быстро согласился я.
— Не-е-ет! — потусторонним голосом возопил Рем. По-моему, это сказало его отдельно мыслящее либидо. — А как же лилии?
— Они никуда не денутся, раб! — ответил я резко.
— Это правда, — со смехом в голосе согласился Реверанс. — Прогуляйся, Рем. — Он осмотрелся по сторонам. — Кира! Кира, ты здесь, дитя мое?
— Я здесь, отец! — пискнуло из паланкина. — Я не могу выйти!
— Отойдите от паранкина, морские коровы! — опомнился Маширо.
Варвары потеснились. Из паланкина выбралась низкая фигурка, полностью закутанная в цветастую тогу и накидку с длинными свободными рукавами. Лицо девушки скрывала паранджа, сплетенная из золотых нитей. Она, неловко ступая, приблизилась к краю мостков. Реверанс спрыгнул к ней, и нежно обнял, встав на одно колено. Девчонка пискнула, смыкая на его шее болтающиеся рукава. Они о чем-то неразборчиво поговорили, и Реверанс погладил ее по хрупкой спине.
— Вохрас, — он встал и поглядел на меня сверху вниз, — эта красавица — второе из величайших моих сокровищ. Моя дочь Кира. Она будет вашим проводником, и лучшей рассказчицы вы не найдете. Она про яичную скорлупу может рассказать так, что вы будете вдохновлены на великие подвиги во имя скорлупы. Скорлупа станет вашей наградой. Иногда она дает мне уроки ораторского искусства.
Он кивнул нам и, положив руку на плечо Маширо, повел его меж расступающимися варварами в сторону прозрачной стены. За ней смешно бегали туда сюда маленькие фигурки. Очевидно — дети.
— …Реверанс-семпай, а как же паранкин?
— Сколько раз я тебе говорил, что мне это ненужно, Маширо. У нас есть моржи. Ты лучше скажи, отсеки готовы?
— Ваше прибытие разбудило даже Кафрая.
— Отлично. Надеюсь, ему еще и послушать меня удастся.
Варвары, оживленно переговариваясь и звонко контактируя, расходились по своим делам, распевая о великом Основном Терминале, его славном слуге Реверансе и островах из черепов Авторитета.
Через некоторое время перед нами осталась только Кира. Она переступала ногами на месте, похожая на цветок колокольчика.
Я хотел обратиться к ней и даже подготовил уже добродушно-чуткое выражение лица и отеческий тон, как что-то звучно лязгнуло позади меня. Олечуч, гремя и покряхтывая прошелся по лодке и перепрыгнул на мостки, проигнорировав трап. Он угрожающе надвинулся на Киру. Девушка посмотрела на него снизу вверх.
— Детеныш, ты слышишь меня? — прошипел Олечуч, склонившись над ней.
— Да, господин, — отетила Кира спокойным певучим голосом. — Как ваше имя, господин?
— Какое имя пугает тебя больше всего и вызывает отвращение и страх в потрошках, кхм, кхм? — осведомился Олечуч. — Оно должно порождать панику и обильное выделение жидкостей.
— Невежливо отвечать вопросом на вопрос, господин, особенно если вы гость, — кротко произнесла Кира. — А ведь, судя по вашим доспехам и оружию, вы способны на решительные ответы. Однако вы смотрите на мир глазами, оставленными краской, так что у вас, вероятно, другое виденье этикета. Я признаю это. У меня нет нелюбимых имен, а единственное, что меня пугает, это злоба…
— Как это кстати, — подхватил Олечуч. — Скажи, детеныш, у тебя есть кукла?
Кира посмотрела, на Кашу, которая сидела на плече Олечуча.
— Да, господин.
— Ты… Хорошо с ней обращаешься? — угрожающе выпытывал Олечуч.
— У нее есть собственный дом, господин. Я дважды в день расчесываю ей волосы.
— Собственный дом, — повторил Олечуч. — Добродетель. Ваши воины практикуют отработку ударов на манекенах?
— Матрас, да хватит тебе, — досадливо протянул Рем, вставая рядом с Кирой. — Отвали от нее.
— Пусть ответит, — ревниво сказал Олечуч.
— Наши воины для тренировок использую только спарринг, и лишь иногда на спор поднимают шкуры китовых акул, набитые песком.
— Вот видишь, — развел руками Рем. — Китовые акулы считаются?
Олечуч задумался.
— Воины их бьют?
— Нет, — кира покачала головой. — Только поднимают.
— Преступления нет, — благосклонно признал Олечуч. — На острове есть портные?
— Профессиональных нет. Пошив одежды у нас поставлен на поток. Я знаю лишь небольшой магазинчик в Кольцевом Порту, где хозяин торгует разным снаряжением, мундирами и одеждой, которую сам шьет.
— У него есть манекены? — тут же спросил Олечуч, распаляясь.
— Был один, — припомнила Кира. — Но его отняли посетители постоялого двора, который называется «То ли еще будет». Они метают в него ножи. Соревнуются…
Кира проводила взглядом стремительно удаляющуюся черную спину.
Я, кряхтя, переполз качающийся трап, стараясь не упасть под напором толкающегося Проглота. Он обогнал меня, змей его знает как, оценил обстановку и был таков.
— Началось, — сказал я безнадежно.
— Что началось? — с любопытством спросила Кира.
— Как мы назовем этот феномен? — спросил я у Рема.
— Может быть, двойное проникновение? — предложил сухолюд, поразмыслив в своем ключе.
— Или закон Проглота-Олечуча, — быстро переформулировал я, взглянув на Киру, которая смотрела на Рема пытливыми глазами с вертикальным зрачком.
— А что это за закон? — спросила она.
— Любой населенный пункт, где произошло вторжение Олечуча и Проглота, начинает со скоростью прямо пропорциональной его размеру, превращаться в ненаселенный, — кратко изложил я.
— А что насчет двойного проникновения? — просияла любознательная Кира.
— Да, что насчет него? — поддержал ее Рем. — Вохрас, я все еще надеюсь, что ты на пути к истерике.
— Какой истерике?
— От осознания того, что ты добровольно оставил нас в нескольких километрах от бесплатной жратвы, бесплатной бани и бесплатных шл…
— Лилий? — быстро вставил я.
— Шлюх, — не поддался Рем. — Шлюх! Тех самых! Которые всю жизнь этому посвящают!
— Разве вы не хотите побольше узнать о Твердых Водах? — дипломатично заговорила Кира. — Господин…
— Рем Тан’Тарен!
— Господин Тан’Тарен, вы находитесь в центре уникальной взрослеющей культуры, о которой в Авторитете известно лишь по любительским очеркам и субъективным воспоминаниям. За всю жизнь у вас вряд ли найдется впечатление более яркое, чем первое знакомство с этим непохожим ни на что миром…
— Эй, — Рем поднял вверх железный палец, — возьми себя в руки девчонка. Ты сейчас наговорила на целую брошюру, которая называется «Как смертельно надоесть Рему за десять секунд». Ни одно из твоих слов не пахнет весельем, ясно?
— Но…
— Леди Кира, вы извините нас… — я неуклюже вмешался в начинающуюся дискуссию и повлек Рема в сторону.
— Ну что? — скрипнул зубами сухолюд. — Ты одумался?
— Рем, — заговорил я, взволновано потрясая кривыми пальцами, — я просто хотел поговорить обо всем случившимся где-нибудь в тиши. Я не учел того, что Реверанс приставит к нам проводницу.
— О чем ты хотел поговорить? — утомленно прервал меня Рем, поглядывая на Киру. Кажется, он начал адаптироваться к предоставленному материалу. — Мелковата… — произнес он, словно балансируя.
Свежий океанский воздух сделал мои мысли необычно юркими и неуправляемыми. На фоне перекрикивающихся варваров, стука молотков и лязга металла, скрипящего дерева и кипящей работы, направленной на «очищение Зрачкового континента» размышления мои становились похожими на пузыри в шипящем масле.
— Как о чем?! — воскликнул я и тут же зашептал на грани слышимости. — Нужно что-то делать! Как ты можешь сейчас думать о бабах? Ты что, не видишь, что тут, змей подери, затевается?
Не увидеть это было сложно. Скелеты сотен кораблей обрастали обшивкой. То были странные корабли. Больше всего они напоминали вытянутые дыни. У них не было матч, днище, непривычно широкое, укреплялось особенно тщательно. Балками, похожими на полозья. Не особенно размышляя над этим, я решил, что они просто еще не закончены. Готовые корабли наверняка отправляли куда-то в тайное место, чтобы разведка Авторитета не могла судить о масштабах готовящейся атаки.
Цепочки варваров сгружали с пилигримов припасы, вели какие-то сомнительные переговоры с корсарами, вытаскивали из воды сети, нагруженные тушами забитых ламантинов. Повсюду царила напряженная сосредоточенная работа, которую от обычного трудолюбивого быта отличало явное боевое возбуждение: я видел десятки импровизированных арен, где варвары, сменяясь, устраивали групповые бои по двадцать, тридцать человек. На них переливались малахитом сайские доспехи. За их тренингом на почтительном расстоянии наблюдали люди в бесцветной одежде. Время от времени они с трудом останавливали процесс, и на адаптированном универсалике Авторитета объясняли варварам их ошибки. Те, кто не участвовал в драке, внимательно слушали, повторяя за инструктором выверенные движения.
— Вижу, — пренебрежительно вздрогнул Рем. — И что с того, fasa? Что ты намерен сделать прямо сейчас? Ты, магг, который не может управлять своими фокусами. Попробуй забраться куда-нибудь в центр, сильно пернуть и посмотреть, что из этого получится. Возможно, разнесешь весь этот стеклянный остров вдребезги. Думаешь у них только Твердые Воды сейчас готовиться к войне? Все их двести островов наверняка стоят в ружье и копят мочу, чтобы с удовольствием отлить потом на земле твоих предков. Я не хочу сказать, что мне все равно, но сейчас единственное, что мы можем сделать полезного, это, snaka dam, собрать побольше информации и всласть натрахаться и нажраться, перед тем как бросится в очередную авантюру по твоей воле. Есть возражения?
Рем мог быть необыкновенно рассудителен, когда мы стояли на развилке между делом и развлечениями. И он был безнадежно прав.
Я вздохнул и сказал:
— Никак нет, мастер Тан’Тарен. Каков план?
— Это девчонка нам пригодится, — Рем повернулся к Кире, которая помахала нам рукавом. — Иди сюда. — Позвал он, а потом быстро притянул меня за ворот и зашептал: — План будет называться «гудящий шпион». Мы будем гудеть и шпионить соответственно. Гудеть — в первую очередь. Критика?
— Никак нет, мастер Тан’Тарен. Значит ли это, что мы все же осмотримся на острове?
— Да, конечно, — великодушно махнул рукой Рем.
К нам подошла Кира.
— Вы…
— Вот что, — перебил ее Рем, — нам страсть как захотелось погулять по Твердым Водам. Я вижу тут у вас пиратов больше, чем на Банде Островов. Куда они здесь ходят вытрясти пену из штанов?
— Обычно они собираются на постоялом дворе «То ли еще будет», о котором спрашивал ваш друг Злоба.
— Это там где полыхает? — спросил я, наблюдая выныривающие из-за верфей языки пламени.
— Это в том направлении, — озадаченно согласилась Кира. — Это ваш друг натворил?
— Закон Проглота-Олечуча, — напомнил я.
— Где еще можно встретить пиратов? — облизав губы, спросил Рем. — И найти какое-нибудь средство от ясной головы.
— Они любят посещать Карантин, — нашлась Кира. — Там живут наемники. Сейчас мы находимся в районе Стапелей. Если желаете, Карантин может быть первым пунктом экскурсии.
— Идем, — решительно кивнул Рем.
Кира повела нас долгими переходами между коробками складских помещений. Все к чему здесь можно было прикоснуться, скрипело и осыпалось солью. Пахло пробкой — это сохли на жаре пилигримы, под ногами тянулись ползучие водоросли, варвары, громко переговариваясь, занимались своими делами. От этих дел бугрились каменные мускулы, соляная корка отслаивалась от квадратных торсов.
Пиратов можно было встретить и здесь, но они старались не задерживаться на виду. Кира обращала внимание на то, что их уродливые неухоженные корветы, напоминающие плавучие мусорные кучи, охранялись варварами, которые проверяли всех выходящих и входящих из них головорезов. Те, кто выходил, прятались под длинными плащами. Они старались не останавливаться, пока не покидали район Стапелей. Корсаров здесь терпели с трудом.
Тропинки между складами и стройками напоминали хищные переулки, только здесь, вместо вшивой беззубой шпаны, на неосторожных пиратов нападали пеликаны. Они окружали их безжалостной толпой, требуя рыбы. Если рыбы не было, пеликаны отнимали кожаные сапоги. Кира припомнила случай, когда пеликанья мафия дошла до того, что начала похищать пиратов с целью получения выкупа. Если приятели похищенного скупились, на палубы кораблей сыпались ракушки, помет и рыбьи косточки.
Рассказывая об этом, Кира завела нас в узкий «переулок», в который не вошел бы ни один инстинкт самосохранения. Есть такой тип переулков, как их не назови, в которые не залетают даже обрывки газет. Только мы дошли до его середины, как дорогу нам заступило несколько дюжих пеликанов с грязевыми татуировками на сальных перьях. Мешки под их клювами напоминали похоронные чехлы. В них что-то неявно шевелилось.
Один из пеликанов мрачно взревел и разверз пахучую бездну своего мешка.
— Это и есть те самые пеликаны-налетчики, — прокомментировала Кира. — Всего существует четыре пеликаньих банды, но все они подчиняются одному лидеру. Стотри называют его Ургуем. Это означает: крик из мешка.
— А что им от нас надо? — спросил я, глядя в темноту пеликаньего клюва.
— Они хотят плату за проход, — объяснила Кира, ничуть не беспокоясь. — Рыбу. Или сапоги.
Пеликаны утвердительно взревели.
— Пожалуй, будет гораздо интереснее вывернуть им зобы наизнанку и упрятать их туда, — предложил Рем.
— Не беспокойтесь, — остановила его девушка. — Слушайте, вы, — она обратилась к птицам. — Вы прекрасно знаете, что я под защитой стотри. А эти люди со мной. Так что уйдите с дороги, иначе Ургуй узнает о своем гузне много нового, а вас зажарят и скормят платиновым муренам. Все поняли?
Сердито взревывая, пеликаны покорно отступили во мрак.
Мы пошли дальше.
— А кто такие эти стотри, о которых ты упоминала? — вспомнил я.
— Так называют себя люди, чьи корни здесь пьют соленую влагу, — отозвалась Кира. — Это священное имя их племени, мало кто знает его и еще меньше тех, кто хочет называть их так, минуя оскорбительный термин «варвар». Континентальными народами считается, что местное общество не может даже нарисовать картинку, что бы она изображала милосердие. Континентальными народами считается, что ход нынешней взаимной политике «увидел-убил» задали именно стотри.
Я покивал с видом знатока. Горген писал о том же, хотя не упоминал, что варвары называют себя стотри.
Первый контакт с Солеными варварами имеет дату далекую от рождения Авторитета. В хрупких разрозненных рукописях, уцелевших после Войны Зверя есть панические записи, переполненные кровавыми описаниями народа, который с помощью радуги сжигает мирные корабли Западных королевств. Тогда же они были обозначены варварами. Они нападали на капиллярные колонии, отнимая их у исконных владельцев, и с каким-то бесчеловечным торжеством избавлялись от континентальных колонистов и океаноплавателей.
— Разумеется, это вопиющая клевета, — сердито продолжала Кира звонким голоском. — Вполне очевидно, что алчные и злобные Хубернаторы западных королевств поразили стотри своей вероломностью. В хрониках стотри очень подробно описана и первая встреча с континентальными людьми и то, как она обернулась ливнем лицемерия и штормом предательства. Стотри, тогда еще молодой народ, были очень дружелюбны, гостеприимны и рассудительны. Они пригласили встреченных людей на Твердые Воды, желая сотрудничества, обмена знаниями и опытом. Но завистливые пришельцы решили получить целый народ и все его земли как трофей в свои сокровищницы. Они пытались отравить стотри Пенной чумой и шантажировать лекарствами, но отупляющая жадность не дала им увидеть в этих людях интеллект.
Немногие гости Твердых Вод смогли тогда убежать. Пойманные за распространением чумных вещей, послы были утоплены так быстро, что не успели никого предупредить о своем провале. Подлым захватчикам было невдомек, как стотри вообще удалось понять, что вещи заражены. Этот народ полон загадок. И даже если бы хубернаторы смогли исполнить первую часть своего отвратительного замысла, они все равно были бы побеждены собственным невежеством. Пенная чума была неэффективна.
С тех пор, обманутые единожды, стотри находили лишь новые и новые свидетельства континентальной злонамеренности. Со временем их обнаружили южные и северные народы, они желали того же: легкой наживы. А когда родился Авторитет, сама религия Зверя и бесконтрольная власть Автора назвала стотри врагами Зрачкового континента. И…
— А что у тебя с лицом?
— А? — одновременно отреагировали мы с Кирой.
— Почему ты закрываешь лицо? — переспросил Рем. — Ты некрасива?
— Рем! — воскликнул я.
— Мне просто интересно, — пожал плечами сухолюд. — Ну, так что, Кира? Что под тряпкой?
— Я прошу простить… — безнадежно заговорил я, стараясь не глядеть на Киру. — Рем не хочет вас оскорбить, все вопросы подобного толка задает ребенок с огромной серой шевелюрой.
Кира даже не сбавила шаг.
— Там мое лицо, господин Тан’Тарен, — дочь первенца говорила без ожидаемой злобы. Кажется, она о чем-то серьезно задумалась.
— Покажешь? — спросил Рем с интересом.
— Во имя Первого, раб, да заткнись же ты! — взмолился я.
— Если хотите, — неожиданно согласилась Кира.
Она остановилась и, повернувшись к сухолюду, забросила пурпурный платок на макушку. Я стоял с другой стороны и не видел того, что открылось Рему. Тот стоял, глядя на Киру с карточным выражением. Его правое веко едва заметно дрогнуло.
Потом он сказал:
— Kasan near quasa ki tarsama.
Я никогда не умалял свое знание менадинского, но сейчас мне показалось, что Рем проговорил что-то вроде: «Дверь помидоры они грач компост». Скорее всего, это был какой-то специфический жаргон.
— Можно и… — малодушно возгорелся я, но Кира уже спустила паранджу. — Ну что ж. Еще раз, простите леди Кира.
— Это ничего, — добродушно ответила она. — Господин Тан’Тарен очень несдержан в сравнениях, но я польщена его оценкой моей внешности. Не думала, что могу показаться красивой кому-то вне Торкена.
— У меня широкое понятие о красоте, миледи, — речь сухолюда потекла как плавящийся сахарный петушок. — Если я вижу что-то, без чего этот мир станет пустой раковиной, я восхваляю эту искорку великолепия посреди золы обыденности…
Клянусь Первым, думал я с опасливым изумлением, неужели ты собираешься залезть под юбку первенцу?
— Господин Тан’Тарен, вы слишком добры…
— Истиную красоту может дать только старшая кровь, — продолжал Рем, начиная работать над дистанцией между ним и девчонкой. — В вас ум и гармония Первого нашли свое убежище. Кира, вы словно алтарь совершенства.
— Ой, — усмехнулась девушка.
Неизвестно сколько еще Рем мог бы лить ей под ноги сироп, но его самым непозволительным образом прервали. Нам на встречу выбежал пират в горящей шляпе, за которым тащилась, подпрыгивая, привязанная к ноге сковорода. На дымящейся груди была выжжена мишень.
Впереди, опережая его на несколько шагов, несся прокуренный визг:
— Помогите, умаляю вас помагги-И-И-ите! Оно гонится за мной!
Гремела сковорода.
Он пронесся мимо, обдав нас пахучим турбулентным потоком, похожий на бога паники.
Проводив его сочувственным взглядом, мы вышли на относительно чистое пространство. Здесь на больших огороженных участках разделывали туши забитых животных, стояли высокие тотемы с богатыми подношениями. Мужчины и женщины оперировали с горами внутренностей, кто-то нырял в огромные прорехи в животах касаток и китов. Стояли домики ремесленников, в огромном открытом бассейне плавали несколько десятков лодок, которые отлавливали дельфинов и ламантинов. Животных выгоняли наверх пастушки. Дельфины с веселым визгом выпрыгивали из воды и попадали в суровые руки мясников.
Что характерно, чаек в этом месте бесценных кишок и вкуснейших обрезок, почти не было. А те, что были, по размерам напоминали все тех же пеликанов. Они независимой епархией держались возле мрачного одинокого альбатроса, что терпеливо наблюдал за тем, как ослабевает внимание женщин стотри чистящих рыбу.
От запаха у меня кровь стыла в жилах.
Время от времени работники бойни собирали особенно большие кучи потрохов в сети из водорослей и сооружали большой, смердящий шар. Этот шар откатывался к большой стационарной катпульте, настолько здоровенной и мощной, что снаряды из кишок улетали далеко за горизонт. На остров Мусора — объяснила Кира. Оказывается, было у стотри такое место, целый остров, довольной большой, который полностью покрывали отбросы. На него свозили все отходы, которые производили Твердые Воды. Это был скалистый вулканический прыщ, с вечно голодным жерлом, в котором одинаково хорошо сгорали и кишки, и нечистоты.
Стотри вообще оказались горазды на технические выдумки. Вокруг постоянно что-то шевелилось, поскрипывало и шуршало. Куски мяса скользили по широкой ленте в закрытый цех обработки. Ленту приводили в движение те же стотри, бегущие внутри деревянных колес. Их лица были спокойны и сосредоточены. Ловцы скота крутили на своих лодках педали — бурлили маленькие гребные винты.
Кира говорила, что варвары — заложники противоречивой натуры. Стремление к точности и безошибочным расчетам, врожденное чувство порядка (так называемый «математический» инстинкт), с трудом уживалось в них с дикарской удалью.
Мы завернули за высокий частокол, прошли мимо него до жилого района.
Стотри живущие в Кольцевом Порту возвели для себя странные сооружения, напоминающие чрезвычайно широкие бараки, каждый из которых означал отдельный квартал. Эти древесно-коралловые муравейники при необходимости надстраивались и достраивались. Ровно через каждые сорок метров их пересекали разрезы улиц. Кира объяснила, что крупным сооружениям гораздо легче выдержать штормовые ветра, которые нередко налетают на открытый Кольцевой порт, не защищенный стеной острова.
Полыхающий постоялый двор с обгоревшей вывеской, на которой корчилось еще выложенное пустыми бутылками «удет», погибал. Двухэтажное горбатое здание, похожее на платяной сундук, плавало на отдельном пилигриме, окруженное десятиметровой зоной воды. Вокруг него держалось нехорошее оживление: Соленые варвары собирались обрубить мост, который соединял «То ли еще будет» с основной пристанью. Из постоялого двора на этот мост выбегали тлеющие посетители.
Из окна верхнего этажа просило о помощи почерневшее рыло хозяина. Судя по воплям, он желал расстаться со всеми своими богатствами, спрятанными в надежном месте, в обмен на помощь в тушении пожара.
Пираты, которые подошли позже требовали информацию вперед, и хохотали над несчастными жертвами. Те падали в воду и там, шумно отдуваясь и коптя, проклинали это приключение.
Я почувствовал укол совести. Не знаю, стоило ли мне считать себя ответственным за Олечуча, и мог ли я позволить себе такую власть, но как завсегдатай подобных «То ли еще будет» заведений, я чувствовал почти сыновью скорбь и желание помочь.
Я поковылял к публике, потрясая посохом и пытаясь привлечь к себе внимание стотри. Один из них взмахнул топором, брызнули щепки. Понимая, что не успеваю, я позвал:
— Цыпленок!
— Циф? — откликнулся недовольный Цыпленок, появляясь у меня на плече.
— Граа-х, — вымолвил я, показывая на стотри.
— Циф, — посоветовал воспоминаний, не раздумывая.
— Спасибо!
Я осмотрел посох и постучал по навершию пальцем. Громоподобный стук пронесся над вздрогнувшими людьми.
— Стойте! — прохрипел я в навершие, заставляя пиратов пригнуться, а Соленых варваров остановиться от расправы с мостом. — Не трогайте мост! Пожалуйста! Я смогу потушить огонь. Ну… Наверное смогу, да! Э-э-э, я колдун!
Варвары не двигались, глядя на меня со снисходительным интересом. Кто-то из пиратов стал принимать ставки на исход этого в высшей степени занимательного происшествия. Я проталкивался между зевак и стотри, приговаривая:
— Да, все в порядке, колдун здесь. Дайте места, я колдун. Я колдун, дайте, пожалуйста, пройти. Посторонитесь, здесь нужен колдун.
Цыпленок на моем плече подавленно спрятал клюв под крылышко. Добравшись до моста, я остановился, понимая, что план как раз сейчас должен закончиться шумным триумфом.
— Циф! — быстро сказал Цыпленок, оценивая ситуацию.
— Это трудно! — заметил я.
— Циф!
Он был прав.
Я сорвал с тугого пояса близ стоящего стотри прямоугольную флягу из необычного легкого материала и облил себя соленой водой. С трудом выпил остатки. Потом, перекосив лицо, напряг все свои мышечные лоскуты. Грудь сильно сдавило энергией сопротивляющейся стихии, но я терпел даже тогда, когда из ушей и носа у меня брызнули тоненькие соленые струйки. Рядом с постоялым двором начала подниматься моя сильно искаженная водяная фигура, она пошатывалась вместе со мной и чесала отекающее бедро. Когда фигура поднялась над крышей здания, Цыпленок скомандовал:
— Циф!
Я подался вперед и одновременно расслабил мышцы, упав на корточки. Мой водяной двойник тяжело обрушился на здание, окатив поднявшейся волной всех, кто был достаточно любопытен, чтобы не убежать еще с начала пожара. Огонь мгновенно захлебнулся и порхнул вверх белым облаком.
Некоторое время было слышно только, как со шляп стекает вода и фырканье наполненных сапог. Злобно шипели угли.
И тут я увидел Олечуча: он вышел из покосившихся дверей постоялого двора, удерживая в руках дымящийся деревянный манекен. Пока он шел ноги его подгибались, словно он был обессилен какой-то невероятной трагедией. На середине моста он упал со своей ношей на колени и просипел:
— Не-е-е-е-е-ет!
Потом столкнул манекен в воду и зарыдал ему вслед:
— Плыви! Уплывай отсюда! Умоляю, уходи, со мной все будет хорошо! Доплыви до какого-нибудь острова, где нет людей. Я найду тебя, я найду тебя, клянусь.
Манекен покачивался на волнах лицом вниз.
— Давай же, — всхлипывал Олечуч, глядя на него сверху. — Дава-а-ай! Я всегда буду любить тебя…
Он медленно сполз по перилам и снял шлем.
Пираты стали быстро расходиться, брызгаясь и оскальзываясь на мокрых подошвах. Кто-то из варваров двумя пальцами поставил меня на ноги, и на мою грудь вдруг бросилась Кира.
— Это было великолепно, господин Вохрас! — жарко шептала она, глядя на меня расширившимися вертикальными зрачками. — За несколько минут и такое могучее заклинание!
— Ты ведь гость Жреца? — спросил меня низкий приятный голос.
— Да, — кивнул я, отирая лицо и пытаясь выскользнуть из сомкнувшихся на мне рукавов Киры. Меня словно атаковал пододеяльник.
— Хорошая работа, — похвалил варвар. — Жрец выбирает только сильнейших. Слава Основному Терминалу.
— Именем Его, — откликнулся я машинально.
Стотри сразу начали обсуждать восстановление постоялого двора, разбились на рабочие группы. Кто-то отправился за инструментами, остальные за материалами. Их аккуратность и трудолюбие подавляли даже известную неприязнь к пиратам. И слава Первому, что они не стали обращать внимание на то, кто именно устроил пожар. Видимо Олечуч прочно ассоциировался у них со мной и Жрецом.
— Кира, — опомнился я, — а не могла бы ты…
— Все что угодно, господин Вохрас! — воскликнула она трепетно.
— Циф, — появился на секунду Цыпленок, скабрезно шевельнув крылышками.
Этого я от него не ожидал. Это, пожалуй, было даже хуже, чем комментарии Рема к каталогам в хотельных домах.
— Не могла бы ты меня отпустить, девочка?
— Извините, — она сорвалась с меня как покрывало. — Извините. Я никогда еще не видела магга равного по силе моему отцу. Столь же гордого и могущественного. Вы украли мое дыхание, господин Вохрас.
«Украли мое дыхание»?
Где там Рем?
— Рем!
— Что?
— Пойдем, посмотрим, что с Олечучом. Леди Кира, останетесь здесь, этот тип крайне опасен.
— Как скажете!
Мы двинулись вперед по мосту, я справа, сухолюд — слева.
— Какого змея, Сливочный? — спросил Рем с вызовом.
— А?
— Это нечестно!
— А?
— Я хочу сказать, если бы у меня была сила вроде этой, разве я стал бы уводить с помощью нее твоих расчесок?
— Мне не хочется обижать тебя ответом.
— Я серьезно, Сливочный, это же первенец! Ну, ты только представь, поиграть с ней, это все равно, что побывать на том конце радуги! Я внукам буду рассказывать, как я с ней…
— Чего ты от меня хочешь? Я спасал постоялый двор, а не посвящал ей сто галлонов соленой воды.
— Но она бросилась на тебя как лихорадка.
— Ты преувеличиваешь. Ей понравилось представление только и всего. Никто не пытается отнять у тебя истории для внуков.
Подобравшись к Олечучу, я убедился, что он рыдает в сведенные ладони. Он вздрагивал и издавал скорбное карканье. Шлем валялся рядом. Я понятия не имел, что это должно значить. Я взглянул на Рема: тот пожал плечами и осторожно, как мангуст к кобре, потянулся к Олечучу рукой.
— Э-э-э, ну что ты, друг, — похлопал он его по наплечнику. — Матрас… Как ты?
— Дайте ему шанс! — заорал он вскакивая. — Простой дайте ему шанс! Он сможет! Он сильный, я знаю это! Он уплывет в места, где вас нет! Где нет никого из вас, нерукотворные чудовища!
Я выглянул за перила. Манекен, качаясь на волнах, бился головой о сваю.
— Олечуч… — начал я медленно.
— Я знаю, — отмахнулся тот в отчаянии. — Я знаю, — упал грудью на перила. — Когда я выдергивал из него ножи, он уже не дышал. Не дышал, не мог говорить, ничего не слышал и не понимал.
Он шатнулся и схватил меня за плечо.
— Он не смог. А мне так хотелось, чтобы у меня был друг.
— Мне очень жаль, Олечуч, — проговорил я.
— Нет, — сказал тот, принимая протянутый сухолюдом шлем. — Жаль тем, кто измывался над ним. Они заплатили. Справедливость.
Он надел шлем.
— И они не последние.
— На сегодня последние! — сурово возразил я. — Дальше пойдешь с нами, понял?
— Но как же справедливость?! — вскричал Олечуч взволновано.
— Нет!
— Еще немного справедливости!
— Хватит! Ты обязан мне освобождением и должен повиноваться!
— Сочащийся ошметок плоти, я обязан тебе, но над Кашей ты не имеешь власти! — прорычал Олечуч. — Ее тебе не остановить!
Я посмотрел на Кашу. Ее золотистая головка выглядывала из горловины нагрудника.
— Ладно, она может продолжать, — согласился я.
— Ха! — гаркнул Олечуч.
Я огляделся в поисках Рема. Несколько раз позвал его, и он появился из дверей постоялого двора. Из рук его тянулись вниз наполненные бурдюки. Еще пять болталось на поясе.
— Там уцелела бочка, — сказал он, бросая мне хлюпающий мешочек. — Не знаю, что это за пойло, но пахнет оно как роза.
— О! — одобрительно выдохнул я, хватаясь деснами за пробку.
— Как роза, которую один раз уже съел хтанг, — закончил Рем.
— А на вкус как аквариумный налет! — добавил я сдавленно.
— Зато некрепкое, — вздохнул Рем. — Как раз то, что нам нужно. Эх, никогда не думал, что скажу это. Что за времена настигли нас?
— Ты заплатил хозяину? — спросил я отдуваясь.
— Нет.
— Что ж.
— Я потребовал от него информацию, — Рем поморщился и выбросил высосанный бурдюк, взял с пояса второй. — Он что-то кричал насчет сокровищ, спрятанных в надежном месте. Оказалось — брешет. Но я выяснил кое-что по поводу сайцев. Они здесь уже несколько циклов. Привозят варварам свое оружие и доспехи.
— Это все?
— От него никакого толку, — говорил Рем между глотками. — Пытается найти свои усы. У меня, говорит, были усы, куда они делись? Везде их ищет. У-ф-ф-ф, ну и моча.
Мимо нас прошли две варварки с кожаными сумками и несколько мужчин с носилками.
— Он внутри, да, — произнес Рем, провожая цепким взглядом женщин. — Не забудьте найти его усы!
— Пойдем, — сказал я, глядя на Олечуча. — Теряем время.
Кира послушно ждала нас там, где ее оставили. Однако, пока мы участвовали в личной жизни чучела, она успела сделать что-то такое, отчего все ее тело начало испускать мягкое приятно пахнущее тепло. От него, по-видимому, должна была вскипать кровь любых существ с яйцами. Даже мое высушенное ломкое либидо, шевельнулось в своей яме, не говоря уж о раздувшихся ноздрях Рема.
А еще она притащила откуда-то огромную мертвую чайку.
— Что это? — спросил я, в ужасе глядя на птицу.
— Это чайка, — смущенно ответила Кира, удерживая ее на руках как ребенка. — Свежая. Понюхайте, как пахнет. Я ее берегла, еще птенчиком нашла и растила. Она для вас, господин Вохрас.
— Спасибо, — вымолвил я неуверенно. Уважительные жесты первенцев мне были в новинку. Что требовалось от меня в ответ, я не знал. — Это очень ценный дар, леди Кира, — осторожно заговорил я. — Но скажите, что я должен с ним делать?
— Я не знаю, — растеряно покачала головой Кира. — Ох, простите, я должна объясниться. У нашего народа сам факт передачи чего-то очень ценного и созданного личными усилиями, имеет большое значение. Особенно если уничтожить что-то очень дорогое тебе. И чем больше сил было вложено, чем тяжелее жертва, тем ценнее дар. Вам, наверное, это может показаться странным, но, поверьте, это лучший способ продемонстрировать свою искренность. Я очень любила эту чайку. Ее звали Крикуша. Я плакала, когда душила ее.
Мне показалось, что мутный глаз Крикуши глянул на меня с загробной ненавистью.
Меня выручил Олечуч.
— Отдай ее мне, — сказал он алчно, схватив меня за руку. — Отдай ее мне. Отдай.
— Это допускается? — спросил я у Киры.
— Да, — она, помедлив, передала чайку манекену. Тот, злорадно бормоча, запихал ее под нагрудник к Каше. — Мне лишь нужно знать… Вы впечатлены моей жертвой ради вас, господин Вохрас? Это пока все, что я смогла придумать. Но я не остановлюсь на этом, клянусь тебе… Вам!
Перед стекленеющим взором Престона Имара от’Крипп пронеслись картины жутких самоистязаний, посвященных его рассеянному вниманию.
— Клянусь Первым, леди Кира я поражен вашим поступком до кончиков ногтей! — вскричал я торопливо. — Этой немыслимой жертвы мне хватит на несколько жизней! Прошу вас, не надо больше никого душить! И плакать.
— Господин Вохрас, вы… — срывающимся шепотом сообщила Кира и склонила голову на мою грудь.
Рем показал мне оттопыренный средний палец, что на универсальном языке жестов Гильдии Воров, означало крайнюю степень неодобрения. Невдомек ему было, что я готов был сейчас показать себе тот же самый палец, умноженный на сотню.
Океан — это нередко сцена для таинственных событий. Событий великих и грандиозных. Найдется место и для разных мелких шалостей. Бездна хранит еще много нерассказанных шуток, в отличие от истоптанной, порядком выдохшейся Суши, которая запуталась в бороде человеческой цивилизации.
Океан приходится тверди мрачным коллегой по цеху, который всегда держит ключ от своего стола и шкафчика при себе. Его самые интересные проекты, планы и черновики надежно упрятаны под изменчивыми волнами. В отличие от Суши, Океан понимает, что человеку нельзя дать осмелеть.
Твердь уверена, что Океану просто повезло со средой, в которой невозможно добыть огонь, а на мозги постоянно давит несколько центнеров воды.
Как бы то ни было, вернемся к шуточкам Океана. У него есть несколько избранных формул, которые безотказно работают на одном чистом человеческом страхе. Страх горит гораздо быстрее бензина и выделяет тепло во много раз активнее угля.
Помимо стандартных щупалец, заползающих ночью в незапертые пушечные раструбы на бортах; штормах, превращающих корабль в зубочистки; и русалок, пользующихся стесненными обстоятельствами чисто мужского экипажа, у Океана есть корабли-призраки.
Эти зловещие безлюдные посудины крадутся по извилистым тропкам течений, мрачно шелестят лохмотьями паруса в потоках случайных ветров. Созданные человеком и для человека, без команды они превращаются в уродливые острова гниющего дерева, в которых обязательно таиться что-нибудь плохое. Корабль, не сумевший помочь своей команде, словно становиться сообщником произошедшего зла. Проклятым корытом он прыгает на волнах, вызывая ужас у встретивших его бедолаг.
Если хотите напугать до икоты матерого океаноплавателя, который смеется над вашей походкой сухопутной крысы, просто скажите: «какая замечательная нынче погода для кораблей-призраков, вы не находите?». Обидные шуточки исчезнут вместе с хозяином.
Один из представителей кораблей-призраков как раз сейчас дрейфовал недалеко от слепого пятна, которое на картах Авторитета обозначено как «Твердые Воды». Вместо экипажа по палубе гуляли чайки, а на штурвале дремал альбатрос.
Любопытный факт: вся палуба судна была испещрена корявыми надписями, сделанными краской, углем, и вообще всем, что могло оставлять следы.
«мы больше никагда нибудим смияца над людьми, каторые атличаюца от нас!», — гласила каждая из нескольких тысяч надписей.
Любопытный факт № 2: корабли-призраки подвида «мы больше никагда нибудим…» вышли целой серией в достаточно непродолжительное время по меркам такой солидной штуки как океаноплаванье. Они появлялись в течение цикла с интервалом примерно в одну неделю. Места их появления образовывали редкий пунктир, который вел к Твердым Водам.
Любопытный факт № 3: все они таинственным образом были связаны с торговым грузовозом Империи Сай, который сейчас входил в Кольцевой Порт Твердых Вод.
Туша грузовоза причалила к мосткам, глухо врезавшись в тормозящие буфера из пилигримов. Грохнул резной трап. Над кораблем нависли гидравлические подъемники стотри, подоспели рабочие порта. На судне зашевелились собственные грузчики.
Через некоторое время работа закипела.
Когда все закончилось, грузовоз на время обезлюдел: команда разошлась или уснула, а стотри переключились на сотню других важных дел. Тогда часть подпиленных досок на носу корабля вздыбилась изнутри.
Шкряк!
Образовавшаяся рваная дыра находилась на уровне полости, в которой лежал балласт. В основном камни. Сайцы могли не заглядывать туда годами. Именно это спасло грузовоз от участи стать еще одним кораблем-призраком.
В дыру заползали волны. Было очень тихо, словно балластная камера прислушивалась к тому, что сейчас творилось снаружи. Все было спокойно. Тогда из дыры высунулся еще один трап, гораздо меньше грузового. Собственно это была обычная дверь, сорванная где-то с петель. Она бесшумно уперлась в причал.
Скиу-скиу-скиу.
Проглот никогда не следил за своей репутацией. Наверное, поэтому о нем сложилось весьма предвзятое мнение: якобы он глотает все подряд. Вне всякого сомнения, психология его была элементарна, она сводилась к поиску предметов, которые должны быть проглочены. Однако в этом примитивном, на первом взгляд, алгоритме, жила своя сложнейшая система ценностей, зависимостей и переплетений контекста, которые недоступны пониманию человеческого разума, ровно как и воля Первого.
Проглот нес в своем чреве непереваренные зерна Судьбы. Он сам был Рок. Уродливый Фатум. Ему неведомы были сострадание, жалость, злоба или агрессия, эти слова не имели под собой материальной основы, так что их нельзя было проглотить. Поэтому он представлял собой бесстрастную силу, которую вели случайные сочетания чисел. Иногда он чувствовал интерес. И эти моменты выражали высшее проявление обреченности в Проглоте. Если что-то было ему интересно, он должен был это проглотить. Мало физических и природных законов работает с той же четкостью и безотказностью, как этот.
Понадобились бы сотни нерестов наблюдений и тягчайшего анализа, чтобы выявить в трапезах Проглота некую осмысленную закономерность. И, возможно, даже обнаруженная, она не смогла бы быть правильно объяснена ограниченными умами людей.
Вот почему всем казалось, что Проглот бессмысленный обжора.
Как бы то ни было, иногда судьбоносные процессы его пищеварения можно было наблюдать невооруженным взглядом, набравшись лишь мужества и силы воли.
— … - жалобно взвыл Проглот.
Он лежал недалеко от прозрачной стены, под днищем поставленного на распорки плота и дрожал. Его сильно пучило и тошнило.
— … - он перевернулся на спину и замер.
Некотрое время под бревнами было тихо. Потом что-то забулькало, раздались сдавленные выдохи, будто большой мот пытался разделаться с комком шерсти, застрявшим в горле.
Это продолжалось довольно долго, пока, наконец…
— Аа-а-ау!
— …
— Какая гадость, какая гадость, какая гадость!
— …
— Ты?!
-..?
— Это ты меня съел! Я разорву тебя в клочья!
Проглот торопливо выбрался из-под плота, развернулся и почесал передней лапой слюнявый уголок пасти.
— Не уйдешь! — кричал Вилл, выбираясь следом на локтях и коленках. — Я умножу тебя на ноль, скотина!
Ну, то есть, это ему казалось, что он кричит. В действительности, будь он в библиотеке, никто даже не поднял бы голову над книгой. Вилл поднялся оперевшись на плот, и нащупал ручку зонтика.
— Я — Вилл! Я… Вилл! Сейчас я нанесу тебе удар и, скорее всего, убью! Хотя существует вероятность обратного исхода! Процентов восемьдесят! Но остаются двадцать процентов наполненные тьмой смерти и забвения! Как они тебе, а?!
Он выдернул Кричащий меч из ножен и погнался за Проглотом. Некоторое время Проглот, стоя на месте, наблюдал за погоней, а потом, неторопясь, пошел к корзинам с крабами.
Он проглотил несколько корзин и посмотрел, как там Вилл. Отсутствие глаз Проглот компенсировал шестым, совершенно особым чувством, которое навскидку можно было бы назвать «ощущением ультравкуса» или «инфраглоточным зрением». Все что имело вкус, — а даже первичные атомы можно было распробовать, — Проглот видел, как человек видит стальной шар в ярко освещенной комнате.
Кабинетный варвар имел вкус, напоминающий о затхлых рыбьих головах, которые довольно долго лежали на подоконнике, завернутые в бумагу. Он приближался, но медленно. Проглот успел свалить небольшой тотем похожий на моржа с крыльями. Крылья он оторвал и заглотил тотем целиком. Потом он немного полежал, давая моржу время улежаться. Когда он уже собирался вставать, рядом с ним остановилось трое варваров. Они поглядели на останки тотема, на разрушенную пирамиду корзин, и одновременно сложили руки на груди, застыв в позе универсальной для множества миров. Это поза предвещала скорое возмездие и стотри она давалась чудо как хорошо.
— Это зверь, который приехал со Жрецом? — осведомился один из них.
— Да, — ответил второй.
— Он сожрал памятник Свалуму Дробному Создателю Клинышка Для Того Чтобы Дверь В Покои Не Закрывалась Когда Стоит Духота, — заметил третий.
— Это ничего, — миролюбиво сказал первый. — Все равно он больше походил на моржа с крыльями.
— А крабы? — напомнил третий.
— По-моему они в порядке, — пожал плечами первый. — Жрец знает, что делает. Это существо должно быть здесь. Ничего ужасного оно не сделало. Можем просто отнести его тому колдуну. Его зовут Вохрас. Видели, как он потушил пиратский сарай?
Варвары оживленно обсудили это зрелище. Вилл тем временем вышел на финишную прямую.
— Ладно, — согласился третий. — Берем его и несем к Вохрасу. Может он покажет еще что-нибудь.
— Он мой! — заорал Вилл. — Не трогать! Мой!
Третий варвар, взваливший Проглота на плечо, замер с согнутой в колене ногой.
— Вы ничего не слышали? — спросил он.
— Нет.
— А что?
— Он мо-о-о-ой!!!
— Вот опять!
— Точно, теперь, кажется, и я слышал. Как будто из каракатицы воздух выходит.
— Я думал это чей-то желудок.
— Это мой монстр!!! Найдите себе другого, переростки!
— По-моему это откуда-то из-за плотов. Может посмотрим?
— Да брось, наверняка пилигримы сохнут. Жара стоит.
— Да. Перед Тьмой всегда так.
Варвары ушли, унося с собой Проглота.
Вилл, ковыляя из последних сил, тяжело оперся на ближайший плот. Переведя дух, он вышел к корзинам. Измученные жаждой крабы вяло ползали под ногами. Вилл с досадой плашмя ударил одного мечом. Краб предосудительно поглядел на обидчика вытянутыми глазками и отодвинул клинок.
Парень тяжко вздохнул.
И вдруг!
Веки его задрожали, глаза вылезли из орбит.
Вилл вдохнул еще раз, глубоко, стараясь набить себя доверху этим потрясающим воздухом.
Воздухом первой родины!
Он вскинулся и огляделся. Далеко за крышами складов и бараков, находился горб Твердых Вод, точно такой, как в самом старом его воспоминании, затершимся почти полностью.
Брызнули слезы. Вилл подковылял к лестнице ведущей на вершину кораллового маяка, указывающему путь заблудшим в ночи плотам. Лестница винтом шла вокруг бледно-голубого конусообразного строения. Запнувшись о первую же ступеньку, парень принялся карабкаться наверх.
Эти переростки… Это были его братья! Его братья!
Он захлебывался от возбуждения.
Достигнув цели, он обнаружил небольшую комнату под дощатой крышей маяка. Она напоминала пехотный дот, по амбразуре которого в темное время скользил мощный фонарь, поставленный на подвижное основание. Этот фонарь, как и несколько его копий, остался еще со времен рождения отсеков и то, как он работал, знал лишь Основной Терминал.
Обстановка была скромной. В нее входили: удобный гамак, мощный, точно сколоченный стол, кресло, обитое кожей. На полках стояли десятки крохотных костяных фигурок, декораций и моделей. Еще в комнате находилась несколько бочек, и висели гирлянды разнообразной солонины и копченостей.
Вилл, стараясь не заплакать от счастья, смотрел на молодого варвара, который, удобно расположив живот под столешницей, сидел в кресле и вырезал бритвой какую-то фигурку. Судя по отличительным фрагментам, женскую.
— Угу, угу, угу, — произнес парень, поднимая свою работу на свет и разглядывая безупречно симметричные груди.
Парень был удивительно лохмат. Грива прозрачных волос была скручена в тонкие хвостики. Это делало его похожим на добродушного дикобраза.
— Брат, — обмирая от волнения, позвал Вилл.
Варвар, оскалившись, вырезал у фигурки лицо.
— Брат, — позвал Вилл громче.
Нет ответа.
— Брат!
Холка дикобраза дрогнула. Парень медленно обернулся и посмотрел на Вилла выкаченными глазами. Кабинетный варвар замер, не чуя под собой ног. С минуту они молча глядели друг на друга. Не моргая и не двигаясь.
Парень вдруг приподнялся и сорвал с гирлянды кусок вяленого мяса. Деревянный протез стукнул по полу.
— Десять, — сказал одноногий варвар. И с размаху ударил куском мяса об стол. Принялся рвать его на полоски и отправлять в рот. — Девять. Вошем… Шемь. Шесть…
Вилл не мог понять, что это значит.
— Пять. Четыре… — продолжал смотритель.
За этим отсчетом чудилась неотвратимо надвигающаяся опасность. На столе Вилл заметил метательный нож. «Он дает мне время назвать себя, — понял Вилл, — а если я не успею…».
Кадык Вилла панически дернулся. Он вспомнил, как он одет и как, Марлей побери, истощал.
— Три…
— Меня зовут Вилл, я — свой, я — стотри! Я сбежал из кабалы Авторитета!
— Два…
— Не надо, брат, позволь мне объясниться!
— Один!
Вилл зажмурился. Какой нелепый конец! Вернуться, чтобы в неразберихе пасть от рук своих же!
В этот же момент остров издал громовое «фзиу-у-уд».
Парень довольно поскреб живот.
— Маяк номер четыре, рапорт, — раздался тихий бесплотный голос.
— Горизонт чист, — сообщил смотритель. Он помедлил, разглядывая приоткрывшего глаза Вилла. — Все в порядке.
После этого он снова принялся за мясо.
— Здорово, да?
— Что? — слабо откликнулся Вилл.
— Убегать было здорово? — осведомился одноногий.
— Сначала, может быть, — успокаиваясь, сказал Вилл. — А потом все пошло наперекосяк.
— Проблемы с транспортом, да?
— Да, — покивал кабинетный варвар. — Меня зовут Вилл.
— Садись, — предложил дикобраз.
Вилл, не найдя другой мебели, взобрался на бочку.
— Рассказывай.
Самым трудным для Вилла было описать свое путешествие в Проглоте. Чтобы заменить одну Черепаху, он выдумал один пиратский корабль, один самодельный плот, несколько дельфинов и паруса из штанов. Дикобраз слушал так, словно где-то в рассказе Вилла он потерял несколько ящиков солонины. Весь рассказ занял ровно половину гирлянды.
— Я смотритель этого маяка, зовут — Иргуш, — сказал дикобраз, когда Вилл молчанием поставил точку в повествовании.
— Ты веришь мне, смотритель маяка Иргуш? — с надеждой спросил Вилл.
— Недавно у нас поймали шпиона, — неопределенно сообщил Иргуш. — С самой Гиганы говорят, шпионище. Лютый как акулий мозг.
Вилл внутренне напрягся.
— Это я к чему, — продолжал смотритель, — это я к тому, что сейчас у Жреца и отсеков плохое настроение. Я вижу брат, что ты из наших. Но остальные могут подумать, что ты выдрессированный лазутчик. Бывали уже случаи. Его бьют, морят. А ты взгляни на себя: все это с тобой явно происходило. Не важно, что о тебе подумаю я. В первую очередь покажись Жрецу и вождям.
— Что же мне делать сейчас? — мрачно спросил Вилл.
— Хм, — парень улыбнулся. — Подумаем. Вон в том, значит, ящике возьми себе мою старую боевую броню. Она тоже будет великовата, но в этом тряпье тебя не пустят дальше причалов.
Вилл не спорил. Он угрюмо рылся в ящике, распутывая сложную систему остро пахнущих ремней. Еще пол гирлянды солонины ушло, пока он одевался. Когда вилл поднялся в полном облачении воина стотри, Иргуш захватил нижней губой верхнюю, и что-то сказал себе в щеки.
— Ну и креветка, — не выдержал он. — Без обид.
— Без, — согласился Вилл со вздохом.
Он подошел к выходу и взглянул на открывшийся вид. Твердые Воды ждали от него поступка. Он должен был добиться права быть здесь.
— Почему так? — спросил он. — Почему я, воин нашего племени, гордо прошедший через истязания континентальных свиней, должен доказывать, что не лгу. Это оскорбление!
Его ноздри дрогнули, думая, что раздуваются от гнева.
— Сейчас обстановка та еще, дружище, — сказал позади него Иргуш. — Близиться война с теми самыми континентальными свиньями.
— Что? — обернулся Вилл. — Война?
— Точно, — с готовностью подтвердил смотритель. — Такая война, что все чашки побьются, клянусь делением на два. Основной Терминал, да будет бесконечна его оперативная память, требует свержения Авторитета! На этот раз вожди не хотят опростоволоситься. Это будет третья попытка, жрец говорит, что Основной Терминал не потерпит еще одного поражения. Все пять отсеков объединятся, чтобы… Клянусь сложением дробей… Вилл, что это у тебя на спине?
— Это шрамы, — нехотя сказал Вилл. — Я ведь говорил, что детство провел на арене.
— Глупец! — всхлипнул смотритель. — Это тройка! Тройка! Это номер отсека!
— Ах, это, — Вилл потер переносицу. — Я не помню. Что-то было связано с этим. Что-то важное. Но я не помню. На континенте все считали, что это клеймо одного из моих хозяев.
— Это значит, что ты чистокровный стотри, слизняк! — воскликнул Иргуш. — Твои предки десять поколений сношались только с представителями собственного блока! Великий Марлей, вот это удача! Жрец искал такого как ты последние пятнадцать нерестов! У него есть все номера кроме тройки.
Вилл смотрел на смотрителя, морща лоб.
— И что, я теперь, возможно, окажусь сыном вождя? — спросил он, наполняясь несмелым воодушевлением. — Стану командиром дружины, получу лучших наложниц и нескольких капиллярных островов?
Иргуш посмотрел на него с сожалением.
— Э-э-э, ну нет, конечно, с чего бы это… — проговорил он, трогая живот. — Нет, дело не в этом. Видишь ли, из-за межблоковых связей чистокровных стотри с номерами почти не осталось. Единицы. У Красных Касаток так их вовсе не было. Жрец уже отчаялся. И вот выпрыгиваешь ты как жемчужина из селедки.
— А зачем Жрецу такие как мы? — спокойно осведомился Вилл, привыкший к обломам как собака к хвосту.
— Подробностей я не знаю, — заулыбался Иргуш, — но говорят, Жрец пытается открыть подвалы в Истоке. Там хитрые замки, которые можно отпереть только руками чистокровных стотри. Представляешь, что там может быть?
— Немного удачи для меня не помешало бы, — флегматично ответил Вилл. — Если ее и там не окажется, то я даже и не знаю где ее искать. Так что же мне теперь делать?
— Ступай в Исток, конечно! — настойчиво посоветовал смотритель. — И не бойся, если тебя остановят. Тебе достаточно просто спиной повернуться и тебя на кончиках пальцев туда донесут. Если хочешь, оставайся здесь. На следующем сеансе связи, я про тебя расскажу…
— И меня тут же поднимут на кончики пальцев?
— Ну да.
— Нет уж, — покачал головой Вилл. — Я лучше пройдусь.
— Как хочешь, — сказал смотритель сквозь солонину. — Главное держись подальше от середины улицы. Жмись к строениям. Может тебя примут за трещину в стене.
— Спасибо тебе, братишка.
— И вот еще что: когда будешь проходить через ворота на Твердые Воды, могут привязаться околотники. Скажи им, что ты прибыл из далекой колонии, которая живет на плоту и питается занозами. А ты еще родился через нос ко всему прочему. Через левую ноздрю. И болеешь червями. А еще…
— Я что-нибудь придумаю, смотритель маяка Иргуш, — процедил кабинетный варвар.
— А, ну да, — иглы дикобраза поникли. — Ты братишка откровенно не без ума, верно? Заставил ведь как-то дельфинов сплести для тебя гамак из водорослей и кормить печенью трески. А как ты ловко подорвал пиратский корабль бутылкой рома! Этому в бухгалтерии-то не научат.
— Да-хрм, — прокомментировал Вилл, который понятья не имел о таком судовом помещении, как хлопыш-камера, а дельфины с детства вызывали в нем смешанное чувство боли в укушенном бедре и желания осушить Океан.
— Я пойду, — добавил он быстро.
— Ну что ж, ступай, — торжественно проговорил Иргуш. — Я научил тебя всему, что знал, мой сын. Теперь твоя дорога лежит в заоблачные чертоги манахов-замерзаев. Там ты должен будешь отбить у Летучего камня Луковицу Стенаний и с ее помощью вызвать слезы у Демона Равнодушия, чтобы…
Вилл смотрел на парня с опаской.
— Монахи-замерзаи? — переспросил он, надеясь, что просто давно не чистил уши.
Марлей побери, а когда он в последний раз чистил уши?
— Ну, это просто моя маленькая фантазия, — проговорил Иргуш голосом придавленного дверью попрошайки. — Тут, знаешь ли, довольно скучно. Вот я и придумываю разные небылицы, чтобы развлечь свой обрубок, — он пошевелил протезом. — Эх, если бы не это пушечное ядро, которое перебило ту мачту, которая упала на шкиперскую рубку, сбив статую золотого орла, зацепившую…
— Хватит! — тонко намекнул Вилл.
— Ладно, извини, — поник Иргуш. — А можно я вырежу твою фигурку и отправлю ее в путешествие?
— Тогда пусть оно будет удачным, — устало согласился Вилл.
— О, его ковшами будут выкапывать из-под девственницо-сокровищного салата, — яро пообещал Иргуш. — И еще одно, Вилл…
— Да?
— Ты не мог бы подойти и облобызать руку тому, кто научил тебя всему, что знал? Монахи-замерзаи — опасные ребята, без моих советов они бы тебя на сосульке вертели…
Вилл торопливо спускался по лестнице.
Стараясь держаться непринужденно, он отошел от маяка на несколько десятков шагов и остановился. Впереди шумела улица, ведущая к воротам на Твердые Воды. Кабинетный варвар видел других стотри и его воображаемый хвост воображаемо вилял из стороны в сторону. Пахло жареными кальмарами. Вкуснейшими жареными кальмарами с хрустящими щупальцами.
А еще там были женщины.
Женщины стотри.
Воображаемый хвост вилла замер. Вывалился настоящий язык и прошелся по губам. Некий запретный до этого периметр его организма вдруг сказал: «эй, погодите-ка секунду, я, наконец, понял, для чего я нужен!»
Вилл ощущал внутри гигантскую многонерестовую полость, которая должна была быть наполнена лихими драками, большими кусками полусырого мяса, выпивкой и гладкими рубиновыми бедрами. Каждую секунду эта полость увеличивалась.
— Эй, парень!
Вилл не отреагировал.
— Парень! Я к тебе обращаюсь!
— Гы-ы-ы, — неопределенно высказалась та часть разума кабинетного варвара, которая случайно выскользнула наружу из хаоса битв и совокуплений.
— Да что с тобой? — допытывался хриплый голос. — Ты что, идиот? Дурачок, да?
— Гы-ы?
Скиу-скиу-скиу.
— Что с тобой такое?
— Я — Вилл!
— Ух ты!
— Я должен побеждать врагов и владеть женщинами!
— Похвальная инициатива!
— Я беру, что захочу!
— Ну, это вряд ли. Ничего… вычисляется… тяжелее кружки ты не поднимешь.
— Аррргх!
— По-моему мы теряем время, Ики. Что это вообще за чудо? Он одет как варвар, но похож на козий рахит.
— Вилл должен крушить!
— Его убогость верный признак того, что физической работой он почти не занимается. Значит, он живет за стенами, возможно в самом Истоке.
— Четырежды четыре — ше-е-е-естна-а-а-адца-а-ать!
— Это вовсе не стотри, — мрачно произнес Накат. — Может умалишенный пират?
Вилл окаменел.
Потом начал поворачиваться, не двигая ногами.
Никогда еще Накат не видел такого взгляда. Взгляда быстро увеличивающихся шансов оказаться одновременно врагом, большим куском полусырого мяса и женщиной с рубиновыми бедрами.
— Это стотри, — возразил Ики. — Просто очень худой. Остальные расовые признаки присутствуют.
Взгляд исчез.
— Ладно, — молвил Накат. — Вилл, да? Вот какое дело, Вилл. Я шпион! Ты понимаешь меня, убогий? Агент Авторитета. Меня нужно схватить и отвести в Исток. Туда.
Вилл проигнорировал жест. В нем что-то едва слышно свистело, словно из крохотной протечки в котле вырывалась игла раскаленного пара.
— Я очень опасный саботажник!
Вилл не ответил. Он превращался в потустороннее существо, которое могло слышать только голоса демонов.
— У меня есть бомба и карта Твердых Вод, — продолжал Накат.
Внутри Вилла что-то щелкнуло.
— Позови стражу!
Вилл пошел.
— Отлично, следуем за ним, — сказал Ики.
Кабинетный варвар двигался как человек, который когда-то давно разминулся со смыслом жизни, а теперь увидел его в объятьях другого человека. Его походку можно было бы сравнить с чередой очень тихих, почти незаметных, бомбовых разрывов.
Вилл прошел между домов и оказался на улице. На одной из самых оживленных улиц Кольцевого Порта. Улице, на которую приходили сотни варваров одновременно. Никто кроме Вилла не знал сейчас, что улица — это река. Он ощущал ее силу. Впитывал информацию всем, что могло считаться частями его тела.
Учуяв запах силы, испаряющейся с огромных бицепсов, Вилл хищно заклекотал. Он повел затвердевшим взглядом, как дулом артиллерийского орудия.
— Куда это он уставился? — проворчал Накат.
— Вычисляется… Стотри на десять часов. Тяжелые доспехи. Двуручный радугомет. Сидит на императорском морже. Смотрит направо.
— Та гора арбузов? С кулаком вместо головы?
— Думаю, мы говорим об одном и том же стотри.
Вилл пошел вперед. Он двигался поперек улицы, цепляясь плечами за прохожих и ударяясь о телеги. Он подошел к гигантскому, даже по местным меркам, варвару-всаднику и произнес тоненьким басом:
— Мне нужны твои доспехи, обувь и морж.
Варвар исследовал мизинцем ухо, продолжая смотреть вперед. Туда, где стоял воз, загруженный огромными головами сыра из тюленьего молока. Лицо, сложенное из прямоугольных мышц и желваков, таинственным образом излучало любовь.
Вилл повторил запрос. В ответ к нему повернулась голова моржа. Могучее животное, напоминающее серую двухтонную цистерну, шевельнуло усами и лизнуло Вилла в лицо.
Всадник, тем временем, искал что-то у себя носу. Это было тяжелое зрелище. На Вилла он даже не посмотрел.
Взбешенный кабинетный варвар вскарабкался на моржа, и вытянулся прямо напротив всадника, встав на загривке животного. Лицо богатыря оказалось на одном уровне с желтым оскалом Вилла. Стотри вздрогнул.
Вилл не говоря ни слова, врезал ему ногой между глаз.
Всадник даже не моргнул. Он смотрел на Вилла, ожидая, когда в голове вырастет достаточно большая мысль, чтобы ее можно было исследовать не особенно напрягаясь.
— Какого змея он творит? — изумился Накат. — Я же тебе говорил, что он сумасшедший.
— Очевидно, ты был прав, — признал Ики. — Но, план остается в силе. Держись этого парня, и мы привлечем много внимания. Я надеюсь, ты уверен, что Жрец лично допрашивает каждого пойманного шпиона?
— Нет, — хладнокровно ответил Накат. — Но выбирать не из чего. Иначе нам в Исток не пройти.
Вилл долбил по лицу всадника ногой как выдохшийся отбойный молоток. Варвар глядел на него, силясь понять, что происходит. Наконец, мышцы правой руки, уставшие ждать команды, взяли дело под свой контроль и отвели кулак назад.
Этот удар, наверное, мог бы превратить быка в падающие сверху готовые стейки с кровью.
Хрясь!
Всадник сполз с моржа как мешок с булыжниками. Морж облегченно размял лопатки. Вилл изумленно посмотрел на свою ногу.
К моржу подъехал Накат. Он массировал плечо после броска. Остановившись возле бездыханного тела, инквизитор подобрал стальной шар и спрятал его в сумку Ики.
На него и на Вилла теперь смотрела вся улица.
— Я! — крикнул Накат. — Шпион! Позовите! Стражу!