«Политическое устройство Соленых Варваров очень примитивно. Ни одного чиновника, не считая вождей отсеков. Удивительно, как с такой бедной «государственной» номенклатурой их общество столь слаженно и эффективно функционирует. Иногда мне кажется, прости Первый, что именно отсутствие всякого рода бюрократических наростов на теле племен, идет на пользу всему народу»
Из научно-популярного труда «Эй, кто это там?» Эрволла Горгена, путешественника и хорошего бегуна.
Ох, — вздыхает сердце древнего корабля.
Ох…
Оно бьется, но колоссальное, причудливо тело не замечает этого. Слишком тихо. Слишком…
Ох.
Это крохотная струйка тепла в центре замершего потока.
Ох.
Раз, два, три, четыре, пять…
Ох.
Раз, два, три, четыре, пять…
Ох.
Нужно быстрее!
Реверанс отнял ухо от теплого неметалла стены. Биение искусственного сердца все еще проходило сквозь него через кончики пальцев. Оно было совершенно чуждым, как мысли существ, живущих в иных измерениях. Первенец чувствовал инородность в каждой крупинке окружающего пространства. Здесь все было сделано руками неизвестного разума. Все, что было на виду и все что пряталось, все в этом непростом дворце было вылеплено из неизвестности и облицовано прочным слоем загадок.
Реверанс отошел от стены. Взглянул, не щурясь, на свет, который излучали квадратные вставки в голубоватом потолке. Даже этот свет был чужим. За девятьсот нерестов своей жизни Реверанс никогда не видел такого света. Он был неправильным. Его словно и не было, какая-то неуловимая сила просто разгоняла тьму, и на ее месте оставалось мягкое, янтарное нечто. Эта нетьма, казалось, проникала в любую полость, сквозь все преграды и ширмы. Реверанс смотрел на плотно закрытые створки своего гардероба и представлял, что нетьма даже там сейчас спокойно исследует каждую ниточку его одеяния.
— Интересно, в желудке у меня сейчас тоже светло? — спросил он у самого себя.
Он нажал клавишу под створками, и они разошлись полками с одеждой. На верхней должны были лежать мантии, тоги и тапперты, на второй плащи, на третьей штаны или чулки, на последней обувь.
У Реверанса был всего один пыльный ларь, который стоял за пустыми полками, в нише гардероба.
Первенец поглядел на свои пальцы. Потом самостоятельно, без помощи маггии, вытащил ларь и перенес его к зеркалу.
Зеркало следило за Реверансом. Шелестящие соты серебристой поверхности, постоянно настраивались так, чтобы первенец мог видеть себя в полный рост. Это было хорошим знаком. По словам Маширо нетьма работала уже несколько нерестов без перебоев. Зеркала следили. В каждом маяке раскрылись Бесплотные Уши. Малый Глаз Основного терминала показывал все судна, которые курсировали в опасной близости с Твердыми Водами. Младшие жрецы сообщали, что Сердце Истока можно разогреть еще, если перекрыть все периферийные артерии. Возможно, это могло бы дать возможность испытать Зев Истока. Приподнять его. Заставить шевельнуться.
— Шевельнуться… — говорил сам с собой Реверанс, открывая ларь. — Нет. Мы не будем унижать его бессильными судорогами. Только не сейчас, когда все уже почти готово.
Он чувствовал, что Вохрас все еще на острове. И останется на нем. Ему некуда деться. Пусть гуляет. Скоро он попадет в плен. Снова.
— Это необходимо, — говорил Реверанс, облачаясь в наряды Верховного Жреца. — Необходимо.
Эта тюрьма будет ничуть не лучше первой. А то и хуже. Гораздо хуже. Выживет ли этот несчастный колдун?
— Я сделаю все, что возможно, чтобы облегчить его участь. Клянусь.
Зеркало, шевельнувшееся в такт его движениям, отразило первого слугу Основного Терминала. Оно было единственным его свидетелем. От внезапно свалившейся ответственности и торжественных слов, в нем что-то забарахлило. Вместо того, чтобы отражать Реверанса, зеркало показало темно-синий экран, на котором белыми буквами было написано: «Сбой алгоритма избирательной проекции. Основной Терминал приносит вам свои извинения. Хотите отправить сообщение об ошибке?».
Реверанс подошел к зеркалу и прямо на поверхности нажал квадратик «Нет, не хочу».
«Вы уверены?»
«Да».
«Вы подтверждаете, что вы уверены?»
«Да».
«Благодарим за терпение» — обрадовалось зеркало. — «У вас два новых письма».
В верхнем углу зеркала загорелся, мигая, желтый квадратик.
«Открыть входящие».
«Здравствуй друг! Тебе надоело то, что девушки (незнакомое слово) над размерами твоего …[текст отсутствует]… не отчаивайся! Мы поможем тебе с твоим маленьким подбородком! Отправь простое сообщение на короткий…»
Реверанс на пределе слышимости выдавил из себя слово, употребляемое обычно пиратами, когда кракен уже ободрал все паруса и только что взялся за главную мачту. Он не дочитал сообщение и удалил его, сопя от пьянящего ощущения вселенской справедливости.
Подобные письма были еще одной загадкой Истока. Зловещей загадкой. Их, несомненно, присылали змееподобные, мерзкие силы, ждущие скорого конца света. Эти письма вызывали ярость и отчаянье. Темные силы. И страшные. Реверанс склонен был думать, что они родом из Пустого Океана.
Второе письмо пришло от младших жрецов. Они предоставили подробный отчет по средним показателям мощности Сердца и графики изменения напряжения духа механизмов. Основной Терминал хорошо потрудился за прошедший месяц. Путем мелкой калибровки он смог повысить выход энергии на три процента. Мелочь, но приятно. Главное, это подготовить Исток к подключению нового, сильного источника питания.
Реверанс возложил на голову Признак Жреца. Признак напоминал песочные часы с матовым верхом и стеклянным низом. Он был довольно рискованным атрибутом. Стоило потерять бдительность, как эта штуковина, сидя прямо на голове, начинала с оглушающим шумом втягивать в себя воздух через отверстие в боку. Зачем Признак это делал и для чего изначально был предназначен, Реверанс узнавать не хотел. Стеклянное дно постоянно приходилось чистить от пыли и мелкого мусора. Реверанса это тяготило. Он прекрасно обошелся бы без Признака, но тот выглядел довольно претенциозно и величественно. Именно такой головной убор должен был венчать голову Жреца соприкасающегося с наследием, которое оставалось для стотри чужим, хотя было с ними с самого начала.
Признак паршиво держался и был довольно тяжелым. Даже после того, как младшие жрецы, владеющие Калеными Иглами, приварили его к удобному шлему, первенец чувствовал себя неуклюжим идиотом.
— Отсеки ждут вас, Жрец.
Маширо стоял у дверей. Его мочки были одеты в затейливо расшитые рукава.
— Что ж, я готов.
На пол с керамическим стуком упала опостылевшая маска.
Они вышли из покоев Жреца. Не сразу. Все двери в Истоке обладали собственной волей. Они открывались и закрывались, следуя какому-то внутреннему, принятому в сестринстве дверей, сложному кодексу. Очень просто было навлечь на себя гнев дверей. Например, оставив на неметалле черную полоску от подошвы сандалий. Основной Терминал, что самое неприятное, фактически признавал суверенитет Дверной республики и вмешивался в политику этого государства с видимой неохотой. В результате был написан Гримуар Дверей, в котором содержалось несколько тысяч заклинаний и ритуалов ублажения.
Реверанс со своим верным помощником, шел по мосту, нависшему над сонно мерцающей падью Сердца Истока. Здесь дыханье неизвестности становилось полностью осязаемым. Оно колючими волнами омывало колыбель Сердца: грандиозный конический зал, в котором постоянно слышалось беспристрастное «о-х-х». Сердце дремало внизу. Оно выглядело как сияющая спираль с большим пятном в центре
Реверанс на минуту остановился и посмотрел вниз, перегнувшись через поручни.
— Что-то слручирось, Жрец? — неуверенно спросил Маширо.
Он всегда побаивался высоты.
— Ничего, мой друг, ничего, — Реверанс выпрямился. — Я вспоминаю, каким оно было раньше. Там внизу стоял холод способный превратить пламя в иней. Скоро там разгорится жар светозверя. Я смиренно ждал этого четыреста нерестов. А теперь не могу потерпеть всего несколько циклов.
Он еще раз поглядел вниз, улыбнувшись своей настоящей улыбкой. Маширо не заметил этой улыбки. Никто из людей не смог бы ее увидеть.
— Реверанс-семпай…
— Пойдем, — мягко произнес первенец.
Они вышли из покоев Сердца в широкий овальный коридор. В нем сотни голубоватых экранов демонстрировали символы, которые невозможно было расшифровать.
«~Ǧ넮6W_ʯǔ⇬űĂLjηŝ» — беззастенчиво сообщали они.
Реверанс шел, соразмеряя свою величественную поступь с щелкающими полупрыжками Маширо. Он пробовал языком окружающий воздух, чувствуя таинственные, присущие только Истоку запахи искусственных материалов.
— Жрец, — одним голосом сказали стражники, стерегущие узкую дверь.
Подняв ее вверх за округло выступающие ручки, они пропустили Реверанса внутрь. Маширо остался снаружи.
Сложно-спроектированный зал, похожий на выдавленный в породе слепок ограненного алмаза, встретил первенца натянутым как тетива молчанием. Такое молчание обычно означает, что лучше бы тебе начать говорить первым.
Реверанс поднимался по широкой лестнице, которая перемежалась с площадками застроенными уродливыми произведениями из нематериала. Их назначение так и осталось для него загадкой. Впрочем, его голова и так потрескивала от количества знаний, которой ей приходилось удерживать. Еще немного и они прорвут все плотины.
Как бы то ни было, главное — он узнал давно. То, что ждало его на вершине, — было ключом ко всему.
Вожди отсеков ожидали Жреца в своих креслах. Они сидели прямо, глядя перед собой строгими взглядами. Все кроме Кафрая, — тот спал, почти утонув в своем скафандре, — и Кейрона, — это как обычно развалился поперек седушки и был переполнен иронией и сарказмом.
— Жрец милостив к нам! — вскричал он, не удержав игравшее в нем баловство. — Всего сорок минут ожидания, и мы вознаграждены!
Первенец поднял взгляд, и снова, незаметно для всего мира людей, улыбнулся.
Комбинезоны и скафандры оставшиеся со времен выхода из Истока, эволюционировали уже не одну сотню нерестов. Наследуясь по цепочке от вождая к вождю, они обрастали атрибутами, становясь чем-то вроде исторического архива.
Реверанс прошел сквозь ряд кресел, предназначавшихся вождям, к трону капитана. Это было сложное устройство, окруженное какими-то лепестками и прозрачными щитами. Скорее всего, из него когда-то можно было управлять Истоком, не касаясь приборной панели, замершей перед широким загнутым зеркалом. Это зеркало, как Реверанс единожды мог убедится, показывало окружающее исток пространство. В любом направлении.
На панели было множество помеченных надписями элементов. Это было то, что Реверанс успел изучить и понять скрытое назначение. Всего четверть. Но зато — какую четверть! Ее хватило бы, что б поднять Исток в воздух.
Реверанс отогнул лепестки и величественно опустился на трон. Он, и вожди, одновременно повернулись друг другу. Жрец лизнул языком воздух. Пахло уверенностью. Хорошо.
— Рад снова оказаться в вашем обществе, — сказал он, скрежетнув когтями по подлокотникам. — Предлагаю пренебречь моими впечатлениями от путешествия, и начать с действительно важных вопросов.
Вожди молча кивнули.
— У кого-нибудь есть замечания, которые стоит огласить до начала совета? — осведомился Реверанс.
— Я скажу, — немедленно откликнулся улыбчивый вождь. Его лицо было источено долгими нерестами незавидных приключений. Глубоких оспин и резаных шрамов на нем было куда больше, чем кожи. Над глазами поблескивали вместо бровей проколы из клыков щуки.
— Кейрон, — Реверанс снова попробовал воздух. Привкус тщеславия.
— Выражая наше общее стремление, — начал блок Запасливых Пеликанов, скосив взгляд в сторону вождей, — хочу поздравить тебя с успешной миссией, наш Жрец. Мы восхищаемся твоей инициативностью. Изобильными всходами после тяжкого труда. Это непростая задача, заселить нашу священную родину вонючими корсарами, пираньями Авторитета, а также импортными доходягами из Империи Сай.
— Клянусь Марлеем, Кейрон! — воскликнула сидящая справа от него женщина в комбинезоне, украшенном черными жемчужинами. — Дождись хотя бы подходящего момента, для своячных скандалов. Неуважения к регламенту не потерпит никто!
— Скандал начинаешь ты, Глена, — прошептал Кейрон, гримасничая. — Тебе не нравится, что я воздаю должное почтение нашему Жрецу? Может быть, он не заслуживает его, так ты считаешь? Неблагодарная королева Аспидов.
— Провокатор, — спокойно ответила Глена.
— Еще замечания? — мягко спросил Реверанс.
— Я прошу начать совет с обсуждения точек десанта, Жрец.
Прозвучал голос низкий, как урчание китовьего желудка.
— Возражения? — качнул головой Реверанс. — Кто-нибудь хочет оспорить предложение Хтонида?
Предложения Хтонида оспаривать было не принято. Общество может быть сколь угодно цивилизованным, купаться в правах и прикуривать сигары от свобод, но кое-какие инстинкты всегда найдут повод не перечить существу, которое может выдавить пальцами стакан воды из гранитного бюста. Ко всему прочему стотри все-таки официально считались варварами.
Хтонид шевельнулся, закидывая правую ногу на платформу. Из всех блоков он единственный кому было тесновато в кресле вождя. Реверанс с некоторой опаской размышлял, что во времена выхода из Истока все мужчины стотри смотрели на мир с высоты двух с половиной хвостов. К сожалению, никаких графических свидетельств, с тех времен не сохранилось. Первые шаги Океанического народа служили только выжШышию.
— Тогда начнем совет с размышлений Хтонида, — кивнул Реверанс. — Прошу вас, дорогой.
Вождь Красных Касаток поднялся. В зале Управления вроде бы стало темнее. С фигурой Хтонида не справлялась даже нетьма.
— Согласно вашим рекомендациям, Жрец, наша разведка неустанно патрулирует западные берега континента. Обнаружилась вражеская активность. Хубернаторы, кажется, начинают поддаваться давлению Гротеска. Они значительно укрепили свои порты и увеличили флот за счет сокращения расходов на предметы роскоши. Кроме того, они закупают у менадинцев фортовый гранит. Наши корабли разобьются об него в щепки.
— Менада, — вздохнул Реверанс. — Кстати о ней… Рика?
— Я старалась изо всех сил, мой Жрец, — преданно подалась вперед женщина в желто-синем комбинезоне, украшенном яркими плавниками рыбы-павлина. — Они утверждают, что нейтралитет у них цениться больше, чем еда. Однако, когда я просила прекратить торговлю с Авторитетом, они отказались, ссылаясь на бедность своего государства.
— Почему же они не принимают нашу помощь? — недовольно спросил Керан.
— Их вождь сказал, цитирую: «мы не умеем жрать невидимую рыбу, и тратить невесомое золото».
— Что это значит? — изумился Хтонид.
— Они в нас не верят, — просто ответила Рика. — Они все так же безнадежны.
— Не верят?! — вскочил Кейрон. — Ведь мы очевидная сила! Неужели они не видели воинов миссии?!
— Спокойно, — повел рукой Реверанс. — Все гораздо сложнее и одновременно проще. Менадинцы не верят в Твердые Воды не из-за предполагаемой уязвимости перед Авторитетом. Они не верят, что мы существуем. Мы для них, за пределом вероятности. Их самобытная религия говорит о том, что примерно после пятьдесят третьего меридиана начинается безжизненная верхушка планеты, которая служит домом светозверю. Туда он уходит на ночь и на время Тьмы. Они также считают его неодушевленным предметом. Чем-то вроде облака очень горячего газа. Его жар выжигает все вокруг на многие мили. Они вполне серьезно верят в то, что вода стоит стеной там, где кончается жар светозверя. Под этой стеной, как раз после пятьдесят третьего меридиана, начинается кость земли. Таким образом, мы просто не можем существовать. Они думают, что мы обманщики. Я надеялся, что обаяние Рики что-нибудь изменит, там, где не помогла даже моя маггия. Что ж.
Кейрон хохотал, царапая пальцами бока.
— Жалкие дикари, — мрачно сказала Глена.
— Жалкие дикари, которые добывают второй по прочности камень в обитаемом мире, — поправил Хтонид. — Я продолжу, Жрец.
— Да, конечно, извини, что прервали тебя.
— Как я уже сказал, расположение сил складывается не в нашу пользу. Даже, если мы нападем во время Тьмы, Круг Хубернаторов сможет здорово потрепать Шлейф. Существует угроза полной остановки. Мы используем нестальные жилы, которые нашли в Истоке, но даже они могут не выдержать. Вероятность низка, однако и это противоречит воле Великого Терминала. Он ясно дал понять, что скорость — важнее всего.
— Разумеется, Хтонид, — кивнул Жрец. — У тебя, наверняка, уже есть, что нам показать?
Хтонид снял с пояса крошечный, по сравнению с его телом, тубус и, сделав несколько ощутимых шагов, передал его Жрецу.
— Мы впятером и наши капитаны успели обсудить его, — сказал он. — После множества поправок, он выглядит уже не настолько самоубийственным, как было в самом начале. Во всяком случае, Кейрон уже почти не смеется, а это — добрый знак. Слово за вами, Жрец, и бесконечной мудростью Основного Терминала. Кроме того, вот данные о численном составе.
Хтонид, слегка склонив голову, отошел назад и лязгнул по креслу.
Реверанс просматривал карту, выполненную на плотном пергаменте. То, что он увидел, заставило его незаметно для всего мира нахмуриться. Эапад Зрачкового Континента щетинился скалами. Все, хотя бы относительно, подходящие места для высадки, охранялись фортами и гарнизонами, которые строились и укомплектовывались на деньги всего Авторитета.
Судя по пометкам Хтонида, новая точка входа начиналась где-то у основания неприступных скал.
— Представляю, что там было вначале, — сказал он, поглядев на вождя Касаток.
— Это решение далось нам нелегко… — начал было Хтонид.
— Я не договорил, — неожиданно жестко прошипел Реверанс. — Ваша самоотверженность похвальна, но Основной Терминал не позволит половине флота остаться на скалах. Нам нужной найти лучшее решение. Хватит бесполезных штурмов побережий. Нам нужно нанести удар сразу в сердце.
Блоки не могли покраснеть. Вместо этого до реверанса донесся скрежет зубовный.
— Есть еще один вариант, — проговорил Хтонид. — Он еще более сумасшедший, чем первый, но сохранил бы множество жизней. Наших жизней. Его предложил Кафрай.
Реверанс перевел взгляд на вождя отсека Мудрых Черепах. Тот глядел перед собой ледяными камушками. На борьбу с природой уходит много сил. Кафрай отжил свое не меньше сорока нерестов назад, но все еще прятал свою душу в боевом скафандре. Он до сих пор передвигался самостоятельно, но делал это так, словно время вокруг него замедлялось. Глубокая старость, изранив об него десны, наконец, уступила место какому-то совершенно новому состоянию, которое наводило на мысли о пирамидах, формалине и тяжелых саркофагах.
— Кафрай, изложи нам свою идею! — проорал Хтонид.
На лицах остальных блоков мелькнула боль.
Маленькая костлявая голова на жилистой шее, чуть дрогнула, прячась за железный воротник.
— Слова твои таинственны, — приглушенно проскрежетала торчащая лысина. — Тянусь за смыслом, но ускользает он, тонет там, где света нет. Пузыри.
— Не слышит ничего, — констатировал Хтонид. — Кафрай!
Реверанс почувствовал, как его ушные впадины попытались зарасти чешуей.
— Расскажи! Что! Ты! Предлагаешь! По поводу! Берега!
Над воротником показался хрящ, который некогда был носом.
— Просит Жрец?
— Да!
— Я скажу. Широка гряда скал. Они ползут. Затмевают. Бросаться на них не годится. Половину растеряем там, где не должна пропасть и четверть. Есть выход. Марлей.
— Марлей? — Реверанс попробовал воздух. Привкуса безумия не было. — Тот самый Марлей? Ваш… Наш бог?
— Он должен ударить хвостом! — улыбаясь рваными губами подтвердил Кейрон.
— И тогда поднимется волна, которая смоет все прибрежные форты и укрепления, — пропела Риока.
— Не все, — возразил Хтонид, снисходительно поглядев на прекрасную предводительницу Поющих Дельфинов. — Но расчистит вход. Главное показать Марлею в какую сторону бить.
— И что, есть идеи, как можно заставить его сделать это? — не веря своим ушным впадинам, поинтересовался Реверанс. Он никогда не был силен в звероукротительстве. В этом смысле, Реверанс, пожалуй, уступал даже погонщикам скота.
— Кафрай! — позвал Хтонид.
Голова живой мумии снова нырнула вниз.
— Как! Нам! Призвать! Марлея!
— Есть слабость. Божественная слабость. Во тьме живущий — пресыщен чернотой. Всплывая на поверхность — видит лишь голубое небо. Синь и сажа. Больше ничего. Примани его цветом… Оттенками… Пестрой… Картиной…
Голова Кафрая полностью скрылась в нагруднике.
— Это план? — уточнил Реверанс, надеясь, что ему возразят.
— Да.
— Что-то вроде того…
— Истинно так.
— Мы должны рискнуть.
— Х-р-р…
— Ах-ш-ш-шс-с, — вздохнул Реверанс. — В истории были случаи, когда кто-то пытался это сделать?
— Нет.
— Вроде бы нет.
— Не припомню.
— У кого хватило бы сил?
— А у кого-нибудь есть предположения, что будет, если Он откажется? Я буду съеден?
Вожди молчали, хмуро поглядывая друг на друга.
— Понятно, — сказал Реверанс терпеливо. А потом кричаще-очевидное решение заглянуло в окно его разума и приветливо помахало рукой. — А ведь это может сработать! — засвистел он. — Вода! Ну конечно, вода! Нужно было вплести это в стратегию с самого начала! Глена, к змею старый Путь освобождения!
— Но…
— Да! Реки! Как поведет себя волна, упав на материк, куда потечет, — немедленно просчитайте все это с Черепахами! А потом на перепроверку Основному Терминалу!
— Слушаюсь, мой Жрец.
— Создать подходящее заклинание я смогу. И вообще подумаю над деталями.
Он замолчал, смаргивая жесткими пленками. Он не сомневался в существовании Марлея. Первенцам снились мысли первородных зверей. Мысли, в которых жизнь смертного помещалась на песчинке, а мир казался удивительно цельным, словно развернутая карта. Мысли эти были самостоятельными и могущественными, обладали собственными характерами. Они жили в сознании богов совершенно независимо, думая о своем, прорастая новыми мыслями-сущностями. Делились дальше, распадаясь, в конце концов, на мельчайшие песчинки. Те самые, на которых могла поместиться жизнь любого смертного.
— Мой Жрец, — нарочито тонким голоском протянул Кейрон.
— Да? — отвлекся Реверанс.
— Мне не терпится. Меня распирает от желания. Я не могу жда-а-ать!
— Своячный скандал?
— Совсем малюсенький, — показал пальцами блок Пеликанов.
— Я уже двадцать четыре раза доказал тебе, что это необх…
— Я шучу! — замахал вождь пеликанов плохо сросшимися пальцами левой руки. — Это просто шутка. Разумеется, я давно уже проникся вашим решением превратить Твердые Воды во вторую Банду островов. И разве плохо нам живется бок обок с инструкторами из Авторитета? Конечно нет. Лично я — млею, наблюдая за тем, как они разгуливают в Порту с видом новых хозяев. Они говорят, что они ваша личная армия, представляете? Сайцы — вот хорошие союзники. Прекрасное оружие. Чудесные доспехи. Амуниция наш новый бог. И взамен, всего-то лишь, открыть тайны наших ремесел, показать карты с путями миграций деликатесных рыб. Вы видели, что они там устроили?! Они, Марлей побери, истребляют промысловую рыбу, жадные косоглазые…
— Кейрон, — ухнул Хтонид.
Вождь Пеликанов покачивался в кресле
— Переходи сразу к отчету, — покивал Реверанс.
— Отчет? — злобно переспросили в ответ. — Ну конечно. Все в порядке, Жрец. Все просто отлично. Мы колонизировали два новых острова. Ресурсов у нас сейчас больше, чем было за всю историю. Разве я стал бы напоминать вам, что Кольцевой Порт превратился во вшивый воротник, если б не был уверен в нашем благосостоянии? Нет-нет-нет. План по добыче продовольствия перевыполнен в четыре раза. В четыре! Из тысячи двухсот пятидесяти запланированных кораблей готовы тысяча сто два. Половина воинов вооружены лучшим сайским оружием. В остальном же… Мы богаты, мой Жрец. Ваш список, — он вынул из поясной сумки стопку переплетенных свитков, — все вычеркнуто.
Кейрон ловко швырнул свитки Реверансу.
— Пеликаны готовы обеспечить компанию хоть сейчас, — добавил он, и обмяк в кресле.
— А что с… — Реверанс помедлил. — Горючим порошком?
— Со спорохом?
— Тише! — зашипел Реверанс, пригнувшись. — Эта штука приведет светозверя в бешенство, разве я не говорил тебе? Сегодня я видел не меньше десяти жнецов над островом. У него везде уши.
Первенцы давно заметили, что Светозверь реагирует на все крупные военные действия крайне отрицательно. На нем появляются крупные вспышки ярости, которые могут непредсказуемым образом влиять на все живое. И предсказуемо — на конкретных людей. Например, убивать тех, кто причастен к разжиганию конфликта. Напрямую светозверь вроде бы не вмешивался, хотя во время войны Зверя небо рябило от виражей жнецов. А еще существовало расхожее мнение, что лекарство от Пенной чумы было найдено не без помощи Светила.
— О, извините, Жрец, — вождь зажал рот перчаткой.
— Не паясничай! Так что с горючим порошком?
— Испытывается… — пробубнил Кейрон сквозь ладонь. — Черепахи не могут определиться с количеством серы. То слишком громко, то не слышно ничего, — понимаете, о чем я?
— Как бы то ни было, это отличная замена хлопышам, — проговорил Хтонид. — И помповым технологиям Менады. Красные Касатки очень надеются на вас.
— Вся недолга, стоять над Черепахами, пока они не разберутся с составом, — лениво объяснил Керан. — Это дело не для Пеликанов. Мы всего лишь ищем нужные реагенты.
— А что блок Глубинных Аспидов? — спросил первенец, благосклонно просматривая свитки. — Глена? Как идет сбор информации?
— Очень хорошо, мой Жрец, — уверенно заговорила женщина, давно ожидавшая своей очереди. — Агентурная сеть тянется до самого Гротеска. Бюрократы Авторитета подкупаются легко, как голодные чайки. Мои разведчицы нерестами живут в воде, словно рыбы. На данный момент у нас есть точные таблицы снабжения, табели Гвардии Зверя, указания слабых мест в обороне. Я почти составила Путь для второй волны.
— Превосходно, — Реверанс бесшумно поаплодировал. — Мы все ждем результата с нетерпением. Я доволен тобой, Глена. И тобой, Кейрон.
— Ура, — уныло откликнулся Пеликан.
— Остальные тоже могут гордиться собой. Рика, твоя неудача с Менадой ничего не значит. Не печалься. Хтонид, в тебе я никогда не сомневался. Твой отчет будет передан Основному Терминалу в первую очередь. В конце концов, ничего важнее армии у нас сейчас нет.
— Я горжусь своей ролью, — благодарно поклонился Хтонид.
— Кафрай, твою идею с Марлеем, я попытаюсь воплотить в жизнь. Мы все благодарны тебе за мудрость твоего неочевидного решения.
— Хр-р… Фиу… Хр-р.
— Жрец, есть небольшой вопрос.
— Да, Глена?
— Думаю, вы уже слышали, что нашей контрразведке повезло выудить матерого шпиона Авторитета?
— Так-так.
— Как с ним поступить? Он невероятно опасен. Уже четыре раза чуть не сбежал и успел убить девять охранников. Это, не считая жертв его задержания. Выпытывать у него что-то бесполезно. Он не говорит даже под наркотиками. Высшая школа Незримых. Мы пытались работать с ним вашими методами, но наемные магги Авторитета говорят, что у этой шельмы маггический иммунитет от вмешательства в рассудок. Да что там… Мы даже маску с него снять не можем! Она закреплена каким-то хитрым механизмом, как капкан!
Реверанс задумался. Обычно он занимался допросом шпионов лично. Маггия делала язык лазутчика лучшим другом Твердых Вод. Но когда речь заходила о лучших агентах Незримых… Действительно лучших. Сотрудников ложи Леты. Он испытывал отвращение, смешанное с жалостью. Эти существа уже не были людьми, с ними бесполезно было пытаться договориться, их мозг, прошитый нитями Мудрейших, просто не мог работать вне бескомпромиссного патриотизма. Ничто не могло пробиться через их эмоциональный заслон: ни жалость, ни боль, ни страх… Даже маггия. Даже маггия Реверанса, которая не знала конкуренции.
Избавиться. Нет… Избавить. Оказать услугу.
Реверанс уже приготовился высказаться, как на площадку тяжело вскарабкался Маширо.
— Господин, уморяю простить мое вмешатерьство, но вы сами сказари, что есри найдется номер три, сообщить вам сразу же, невзирая на обстоятерьства.
Вертикальные зрачки застыли.
— Тройка?! Ты точно уверен?
— Да, мой Жрец, ошибки быть не может! Тройка! Очень четкая. Молодой стотри, невероятно тощий, но живой. Приехал на морже, увешанном всякой всячиной, начиная от бус и кончая головами акул. Все, по-моему, краденое. Еще с ним несколько связанных девушек. Кроме того, стражи привери странного черовека, сидящего на стуре с коресами! Называет себя шпионом и требует собственного ареста!
— Что за чушь ты несешь, Маширо?
— Крянусь, все так и есть, мой Жрец! Разве посмер бы я дурачить вас?
— Прикажи, чтобы этого вздорного шутника бросили в изолятор. А парня в верхний зал.
— Все будет как вы сказари.
Реверанс присвистнул. Его язык так и мелькал в воздухе. Хвост извивался под одеждой.
— Что-то случилось, Жрец? — спросила Глена.
— Случилось, — кивнул первенец. — Если Маширо в своем уме, то сегодня у нас будет повод устроить небывалое торжество! Возможно, сегодня, друзья мои, мы сможем открыть недра Истока.
Вожди вздрогнули. Даже внутри доспехов Кафрая что-то неопределенно ухнуло.
— Открыть? — пролепетала Рика.
— Повремените с расспросами, просто пойдемте со мной, — поднял руку Реверанс. — Прямо сейчас. Прочие дела обсудим позже.
— Хорошо, но как же нам поступить со шпионом? — напомнила дотошная Глена.
Реверанс снова задумался. Обстоятельства резко изменились. Если удастся привязать открытие недр к празднику его возвращения с Вохрасом, можно будет поднять боевой дух и веру народа до потолка. Акция будет воистину грандиозной. И даже этот шпион теперь может пригодиться. Его слабость покажет слабость всего Авторитета, покажет простым воинам, что даже лучшие кадры Автора способны лишь развлекать врага на праздниках.
Решено.
— Не трогайте его, пока. Он пригодиться. Усильте охрану. Кормите плохо. Пусть ослабнет. Но и от голода не дайте умереть. И никаких издевательств! Он не виноват, что его превратили в злобное животное.
Глена усердно закивала.
— На этом все, — Реверанс поднялся. — Пойдемте, посмотрим, верно ли, что нашелся, наконец, ключ к вашему наследию.
Местный рынок не шел ни в какое сравнение с Вечной Ярмаркой. Я чувствовал себя здесь неуютно. И дело было даже не в размерах и населенности.
Простой факт: всей работой, так или иначе не связанной с тяжелым физическим трудом, здесь занимались только старики, калеки или безнадежно больные. Они угрюмо сидели за своими лавками, с тоской глядя на проходящих мимо полноценных стотри. Им страстно хотелось того же: набегов на колонии, абордажей, битв с гигантскими омарами, а самое главное, — скорого наступления на Авторитет.
Редко торговлей занимались женщины. Как правило, с ними тоже было не все в порядке. Например, недоразвитость жабр.
Валюты у стотри как таковой не было. Все их общество, как объяснила Кира, существовало как единая комунна. Разделение на так называемые отсеки необходимо было исключительно для верного распределения обязанностей. Красные Касатки, например, были эквивалентом нашего Акта Войны. Пеликаны занимались тем же, что и Акт Экономики. Обязанности и должность у стотри вменялись в зависимости от того, в какой отсек хотел вступить достигший совершеннолетия варвар.
Товары распространялись свободно, потому что у большинства стотри потребности были строго нормированы каким-то удивительным внутренним механизмом. Жадность, стремление к роскоши, несдержанность, — все это здесь считалось жутким отклонением. Почти идиотией. Однако и не осуждалось. К скопидомам и хапугам относились со снисходительной жалостью. Копит и пускай копит, Марлей с ним. Главное, чтобы жить не мешал.
Торговцы, таким образом, занимались простейшим обслужШышием. Они следили за чистотой вокруг лавки, красиво раскладывали товары, выписывали их со складов, отгоняли от них моржей и пиратов.
Иноземцев обслуживали только другие иноземцы. Здесь были и сайские шатры, и павильоны, в которых прятались шныри из Авторитета. Все они находились в специальной, карантинной зоне. Она была огорожена высоким частоколом и напоминала закрытый гарнизон. Кира заметила, что это допущение появилось относительно недавно. С тех самых пор, как Основной Терминал отдал через Реверанса приказ — принимать наемников и гостей со всего мира. Принимать всех тех, кто докажет свое желание разрушить Авторитет.
Именно здесь Рем рассчитывал собрать немного информации. И как следует набраться.
— А где ваш слуга? — поинтересовалась Кира.
— Он… — помедлил я. — Страдает кишечным недугом.
Рем поступил меркантильно и мстительно. Убедившись, что Кира для него потеряна, но предложил разделиться, и скрылся, оставив меня наедине с ней.
— Прошу прощения, — смутилась Кира.
Мы сидели за столиком на открытой веранде Золотой Струи № 15673. То, что сеть ЗС добралась даже до Твердых Вод, меня не удивило. Эти затхлые одноликие коробки, вырастали сами собой везде, где существовала жизнь способная бросить на барную стойку пару профилей.
Олечуч сидел под столиком, завернувшись в скатерть. Время от времени он начинал шевелиться и ворчать, и тогда нам с Кирой приходилось поднимать кружки и ждать, пока толчки прекратятся. Кажется, его мучило внезапное обострение агорафобии.
Вокруг крутился разношерстный сброд со следами петли на шее. Они, словно чумные крысы, притащили на Твердые Воды опасную заразу — культуру Авторитета. И не ту культуру, которая пахнет старыми масляными красками на джутовом полотне или глядит в вечность глазами древней статуи. О нет. Наемники Авторитета здесь были словно жуткие пещерные грибы, которые могли существовать только в собственной атмосфере трупной вони, расползаясь по толстому слою дерьма летучих мышей.
Все здесь напоминало мою родную среду. Зона карантина была маленькой метастазой. Крохотной икринкой гигантского организма, который больше чем на две трети жил только верхними и нижними отверстиями.
Грибы перерабатывали чуждые условия под себя. Кольцевой Порт был, по-моему, чище, чем Площадь Автора перед Гротеском, которую каждое утро выметала и чистила вручную тысяча слуг. А здесь все успело зарасти так называемой «мостовой грязью». Во многих городах Авторитета хорошо утоптанная грязь считается лучшим покрытием для дорог. Появились арены для петушиных боев, свиные загоны, стойки для привязи ло-ша-дей и седловых игуан, хотя ни тех, ни других тут отродясь не бывало. К стойкам привязывали забитых, жилистых рабов, на которых наемники ездили, привычно работая шпорами. Кое-кто даже использовал поводья.
Все фонари были сорваны, стены домов исписаны сажей. Сами дома ветшали и постоянно горели. С веранды я видел штук пять спаленных до основания бараков. А запах… Этот запах. Словно мир на самом деле не шар — а вывернутое брюхо давно почившей рыбины, которая покоится на подставке из трех тухлых яиц.
Весточка с родины.
Местные торговцы жили внутри своих бронированных киосков в постоянном страхе. Авторитет, особенно его грязные подштанники, идею с товарно-денежными отношениями тоже принимал весьма неохотно. Просто у варваров не было понятия «ограбление».
Больше ограбления торговцы боялись, все-таки, прогадать с ценой. Поэтому стоимость товара всегда была максимальной в расчете на простака или просто ленивого человека. Покупателю нужно было уметь долго и бескомпромиссно торговаться через узкую амбразуру киоска. При этом на него постоянно глядел наконечник арбалетного болта.
Вот уж где бесплатным может быть только внимание мух.
Разница между общиной кровожадных «варваров» и благородным, венчающим пирамиду цивилизации, Авторитетом, приятно шокировала. Я чувствовал прилив патриотизма и разумной гордости за свое отечество.
Кира почему-то задавала странные и неуместные вопросы, вроде:
— Неужели в Авторитете все так плохо?
Или:
— Первый, разве можно так жестоко обращаться с другим человеком?
Или:
— А что продают те полунагие женщины, у которых нет лотков?
Дурочка.
Впрочем, я был бы рад, уделяй она надуманным бедам больше внимания, чем моей сутулой фигуре. Когда-то я употреблял выражение «пожирать взглядом» ради выразительности речи. Откуда мне было знать, что это можно почувствовать так, словно тебя гоняют за щекой как карамельку.
Я пил рыбный морс.
Кира — чай через полую трубочку.
Она смотрела на меня выпуклыми, сухими глазами, по которым медленно скользила кожистая пленка, подкрашенная фиолетовым.
Вверх-вниз.
Вверх-вниз.
Вздох.
— Ре-е-ем! — не выдержал я. — Пойду, поищу его.
— А… — пискнула Кира.
— Олечуч, охраняй леди, понял? — приказал я.
— Хныр, — вроде бы пообещал манекен.
Я, неловко вывернувшись, встал и поковылял в сторону шатра с кальянами. Шатер этот был плотно закрыт со всех сторон несколькими слоями сукна, так что ни единой струйки дыма не тянулось понапрасну. От того он вздулся как жабье горло, но его удерживала паутина прочных тросов.
Забравшись внутрь через узкую закупорку, я с наслаждением нырнул в теплый туман бурлящего табака. На ощупь добрался до чьей-то головы и присел рядом. Взял свободный хлыстик.
Спокойствие-е-е…
Рассла-а-абленность…
Беспе-е-ечность…
— Как будете расплачиваться? — спросили закручивающиеся клубы дыма над моим левым ухом.
У нас с Ремом была договоренность — как только состаримся настолько, что лень будет срезать кошелек у сонного туриста, мы уйдем на покой и откроем собственный хотельный дом с отдельной пристройкой для кальянного зала. И маленькой библиотекой для извращенцев вроде меня. Я не раз пытался придумать что-нибудь удачнее этого решения. Бесполезно. Вершина человеческих знаний о расслаблении: интересные книги, половые утехи, хороший кальян.
А еще мне хотелось получить эту невероятную способность любого хозяина кальянного шатра: безошибочно находить в дыму новоприбывших.
— Основной Терминал заплатит за меня, — ответил я нехотя.
— Здесь каждый платит сам за себя, — дым завернулся вверх, нахмурился.
— У меня нет профилей. Я бедный колдун, который может сделать тебе неплохую рекламу.
— Реклама мне не нужна. Мой шатер здесь единственный. Так что плати или выметайся, бедный колдун.
Что-то неприятно острое царапнуло затылок.
— Я заплачу вдвое больше, — сказало завихрение, медленно танцующее напротив меня. — Отстань от почтенного магга, мистер.
— Я запомню это, — дым над моим левым ухом осел, стал светлее.
— Спасибо, братец, — поблагодарил я незнакомца. — Пытаешься быть вежливым и не баловаться маггией, а в тебя тычут бритвой.
Имена в кальянных залах были вне закона. Ты всегда оставался инкогнито. Это было сакральной, почти мистической традицией. Вор мог встретиться с начальником стражи и прекрасно с ним поболтать на любые темы. Анонимность награждала необыкновенной свободой и спокойствием.
— Вряд ли, — ответило завихрение. — Мне кажется, что это что-то вроде шила. Так ты магг?
— Старый наемник, — соврал я автоматически. — Семьдесят нерестов не могу присесть и подумать о настоящей жизни. Всему научился помаленьку. Был моложе — колдовал мечом. А сейчас… — я затянулся. — Все больше с клюкой. Иные ее посохом называют.
— Но что-то ты умеешь? — спросило завихрение с любопытством.
— А как же… Вот, к примеру, нанялся я одно время к эФ. Он тогда еще не мог отделаться от клички Капуста, потому что положил всю свою банду на овощном поле, против психопатов Ка… эФ апосля решил числом взять. Кого только не рекрутировал, каждой твари по паре, не армия была, а песня про расизм. Магги там были. Одному я спас бороду, когда Ка половину банды повел слева, через топи. У нас только и споров было, сколько с десятка останется, если у Ка дурости хватит послать своих в болота. Сошлись мы тогда на двух из десяти… Ага. Почти все, сволочи, выплыли. Тут-то нас и погнали по собственным кишкам. Если б я тогда не заметил, что кочки меня окружают, — сейчас бы в меня лягушки на зиму зарывались. Ну и этого с собой подхватил. Без имен. А какая с магга благодарность? Научи, говорю, хоть чему-то, хотя во мне таланта отродясь не было. Никто у нас в роду не паршивел. Он говорит, таскайся, мол, со мной, от облучения кое-что появится. Научу, как этим пользоваться. Ну и научил. Свет могу создавать. Дорогу находить, куда скажут. Жизнь могу почуять. Ну и драться не разучился.
— Кто десятник был? — вдруг очень серьезно спросило завихрение.
— Десятник-то? — переспросил я, внутренне похолодев. Повезло же на настоящего ветерана Двадцатинерестовой Дуэли нарваться. И на на кой змей я столько болтаю. — Так этот, дай Первый памяти, — Ха-эС. Не выбрался тогда, бедняга. А хороший был вояка. Брюхом двери выбивал… А стоило ему до костра добраться. О-о-о, затяни пояса братва, от смеху лопнуть — раз плюнуть.
— Да, — мрачно согласилось завихрение. — Помню Ха-эСа. Мне тогда за восемнадцать едва перевалило. Тоже еле выбрался. Встретились, значит, два призрака. Ха! Как думаешь, в этот раз выживем?
— Вряд ли, — ответил я спокойно. — Автор это тебе не Ка.
— Да, это точно, — с усмешкой согласилось Завихрение. — Тебя не мучит совесть?
— Что это? Нет, у меня только с почками проблемы.
— Я серьезно. Только представь себе, ты предаешь собственную родину ради денег. Целый континент погрузится в хаос из-за нас с тобой.
— Мама всегда говорила мне, что хорошему человеку должно участвовать в жизни других людей, — ответил я весело.
Мы говорили довольно долго. Наслаждаясь кальяном и притворяясь змей знает кем, я вызнал у Завихрения, что дела у Авторитета действительно плохи. Хуже, чем когда бы то ни было. Первые два раза стотри нападали только своими силами. У них не было хорошей амуниции и флота. Обычно они добирались до пограничных вод на кораблях. Атаковали в лоб, через скалы, стараясь пробиться к Гротеску. Шансов у них почти не было. До гротеска добиралась, в лучшем случае, половина воинов.
Сейчас весы изрядно качнулись в их сторону. На Авторитет, стараниями Реверанса, ополчился весь остальной свет, и даже сама сердцевина Континента. На островах подчиненных стотри собирались армии наемников. Империя под предлогом свободной торговли обменивала знания стотри на оружие.
А, кроме того, ходили слухи, что нападение начнется во время Тьмы. Выносливые стотри переносили холод куда лучше, чем гвардейцы Авторитета.
Господин Сару, мой Автор, у вас большие проблемы.
— Господин Вохрас, — сказала легкая волна дыма рядом со мной.
— Без имен! — воскликнули мы с завихрением.
— Кира? — тут же удивился я.
— Без имен! — рявкнула вся кальянная.
— Престон? — донеслось откуда-то издалека.
— Без имен!
— Рем?
— Так, все, хватит, пошли вон отсюда! — распорядились темные надвигающиеся клубы.
Не собираясь скандалить, я подхватил Легкую Волну под локоток и повлек ее к выходу. Кира шла неуверенно, мне пришлось придерживать ее за талию.
— Как тебя найти, брат? — спросило Завихрение.
— Не стоит, — откликнулся я походя.
Снаружи меня уже ждал задумчивый Рем. Из его носа все еще выходили голубоватые струйки.
— Узнал что-нибудь? — спросил он, демонстративно глядя в сторону.
— Немного, — я пожал плечами. — Говорят нападение запланировано на начало Тьмы. На капиллярных островах собираются наемники. Что у тебя?
— Встретил земляка, — Рем с силой выдохнул, освобождая легкие. — Приплыл вместе с послами стотри с самой Менады.
Рем улыбнулся. Мы пошли к выходу из карантина.
— Наши дурят варваров. Продают Авторитету камень. А когда варвары просят присоединиться, заявляют, мол, не верят в них.
— Думаешь, они присоединятся к Авторитету? — спросил я с надеждой.
— Не знаю, — покачал головой Рем. — Скорей уж то, что останется от Авторитета, потом присоединится к нам. Не пойми нас неправильно, Менада дорожит связями с твоим континентом, но вряд ли она нарушит нейтралитет… Нейтралитет мы ценим больше чем еду. А что с девчонкой?
Я посмотрел на Киру. Она двигалась резкими шажками, подаваясь вперед, словно падая в воздушные ямы. Ее взгляд зачарованно исследовал ладошку в шелковой перчатке.
— Дым, — сообразил я. — Она перебрала дыма.
Кира посмотрела на меня и сказала:
— Ки-ки-ки-ки!
— Ох уж эти принцессы, — поежился Рем. — Почему нельзя приучать их хотя бы к простейшим развлечениям. Кому нужна такая хрупкая баба?
— Стоп, — я остановился. — Мы что-то забыли. Но что?
Рем задумался. Потом с сожалением посмотрел на меня и покивал.
— Олечуч! — я схватился за голову, выпустил Киру из рук. Она тут же осела холмиком цветастого тряпья. — Кира, где Олечуч?
— Ки-ки-ки, — ответила она печально.
— Соберись! — я потряс ее за плечи.
— Не так громко, — прошептала она плаксивым голосом. — Слова такие большие и тяжелые! Я не вынесу этого.
— О, Первый. Олечуч. О-ле-чуч. Парень со скатертью.
— Он зашел вместе со мной, — проговорила она нараспев. — Туда. В шате-е-ер. Давайте вернемся в шатер. Я хочу в шатер.
Я в ужасе посмотрел назад. Кальянная словно замерла в моих глазах, под невидимой лапой рока. Через несколько секунд раздался первый вопль.
— Слишком поздно, — сказал Рем, заложив руки за голову.
— Первый сохрани, — прошептал я.
Лопнули веревки, — воющий шатер потащился в нашу сторону, на ходу теряя людей, которые выползали из него, словно пчелы из окуренного улья. На его месте остались разбитые башенки кальянов и скрученный в узел ковер с верещащим хозяином. Через десяток метров шатер упал, сложился округлой гармошкой. Дым вязким, тяжелым облаком вырвался на свободу. Ветер разматывал это облако как спутанную пряжу.
Под тканью поднялась одинокая фигура.
Она медленно побрела к нам, волоча за собой все сооружение.
— Зачем? Зачем ты это сделал?
— Это лучше, чем скатерть, — пробубнил Олечуч. — Теперь мне совсем не страшно. Кия! Страха нет, пройди по углям, Хин Хо. Кия!
Я в изнеможении опустился рядом с хихикающей Кирой.
— Ты дашь мне еще дыма? — спросила она, с надеждой обнимая меня за плечи.
— Первый помоги, мы тут трех часов не пробыли, а уже сожгли постоялый двор, разрушили кальянную и подсадили дочь Реверанса на дым, — подытожил я.
— Великий Вохрас? — окликнули меня.
— Нам очень жаль, — начал я монотонным голосом, — все случившееся не более чем досадное недоразумение. Уверяю вас, больше такого…
— Старший хранитель публичных обычаев Рорх, — перебил меня стотри, заходящий во фронт.
Его грудь украшала крестообразная перевязь с большой буроватой морской звездой в центре.
— Это ваш зверь?
На его плече недовольно извивался Проглот.
-..! — рявкнул он, увидев меня.
— Да, мой, — нехотя подтвердил я.
— Когда мы нашли его, он на наших глазах съел один памятник и две корзины с крабами, — четко называя цифры, сообщил стотри. — Как оказалось позже, еще раньше он успел разорить четыре склада, развалил погрузчик и выпустил из загона моржей.
— Это все? — спросил я.
— Пока неизвестно. Было заявлено о пропаже нескольких девушек. Но причастность к этому вашего зверя пока не доказана.
— Приятно слышать, — покивал я.
— Вам нужно тщательнее следить за вашим зверем, великий Вохрас.
— Это точно.
— Если бы не покровительство Жреца, вам пришлось бы ответить по всей строгости обычаев.
— Это очень несправедливо по отношению к обычаям, — вставил Рем.
— Вам выноситься предварительное предупреждение.
— Предварительные предупреждения — самые лучшие, — не унимался Рем.
— Надеемся на ваше понимание и разумность.
— Несомненно, учту это, — сказал я, понимая, что, скорее всего, лгу.
— А что с дочерью Жреца? — спросил напарник старшего хранителя Рорха, находящийся позади меня. — Она что, накурена?
Рем моментально воспользовался стандартным контрзаклинанием:
— Она сделала это по собственному желанию!
Рорх посмотрел на своего напарника и покачал головой. Языком выразительно мигающих век, он что-то сообщил ему, а потом аккуратно положил Проглота передо мной.
— Доброго дня, — произнес он, уходя.
— Добро! — весело закричала Кира.
Когда стихли шаги хранителей, я медленно, медленно, медленно выдохнул. Потом так же медленно поднял взгляд на Проглота.
-..! — сморщился зверь.
Под передней правой подмышкой щелкнула маленькая крабовая клешня.
— Наелся? — яростным шепотом спросил я.
— …
— Бонгор!
-..! — Проглот завалился на спину и поднял вверх лапы.
Это было еще не все. Минут десять мы с Ремом вытаскивали Олечуча из-под шатра. Потом долго приводили в чувство Киру сидя в Золотой Струе. Рем отпаивал ее крепким сладким чаем и опасливо подсовывал тарелки с едой. Кира жадно ела, вбрасывая пищу под паранджу. Я пытался вызвать Цыпленка, — не получалось. А без него я управлял маггией не лучше, чем кошка — фарфоровым сервизом.
— Как же голова болит, — шипела Кира.
— Сначала всегда так, — успокаивал Рем. — После второго раза легче будет.
— Рем! — отвлекался я.
— Будет-будет.
— Я столько всего съела. Никогда так много не ем. И такого.
— Все впрок пойдет.
— Цыпленок, покажись!
Люди вокруг нас нервничали. Я позабыл объяснить, почему в месте, напоминающем болото, кишащее голодными пиявками, к нам за все это время так никто и не привязался. Несмотря на то, что Кира напоминала дорогую блесну для щук и привлекала уйму нежелательного внимания.
Так вот, мы были в совершенной безопасности, потому что Олечуч снял шлем и вонзал себе в голову длинные стальные спицы. Эти спицы крайне напоминали то, чем обычно прокалывают свое лицо некоторые франтовые пираты. Они явно раньше кому-то принадлежали. Что ж…
Головорезы в Золотой Струе наблюдали за этим как загипнотизированные обезьяны. Подрагивали кадыки. Скрипели гнилые зубы.
— Надо убираться отсюда, — сказал я, оглядевшись. — Хватит на сегодня прогулок.
Рем поглядел на меня и спросил жестами:
«Уверен?»
«Первенец знает все. Не знаю, смогу ли расколоть. Попытаюсь», — ответил я.
Сухолюд покивал.
Я не знал, насколько Реверанс будет со мной откровенен. И собирался в Исток со смутным планом: попытаться разговорить первенца, или послушать кого-нибудь из его приближенных, а потом… Гм. А потом сбежать. Да. Как-нибудь.
— Ты как, принцесса? — спросил Рем, одобрительно глядя на Киру.
— Все… — она тихонечко рыгнула. — Простите, пожалуйста. Все хорошо. Да, нам лучше уйти. Отец велел быть в Истоке к вечеру.
— Матрас, ты закончил?
Олечуч, не ответив, прошелся рукой по ежику торчащих спиц. Надел шлем — затрещала подбивка. Завернулся в скатерть.
— Тогда уходим, — я толкнул ногой Проглота, лежащего рядом.
Когда мы вышли из Карантина, Кира предложила взять в прокат несколько моржей.
— Прокат? — переспросил Рем.
— На время, — объяснила Кира. — Мы возьмем моржей на время, а потом они сами вернуться к смотрителю.
Рем изогнул левую бровь и осторожно спросил:
— А если их украдут?
— Украдут? — в свою очередь не поняла Кира.
— Ну да, — невинно поморгал Рем. — Возьмут моржей навсегда, и они никогда не вернуться к смотрителю.
Кира неуверенно провела рукой по животу.
— Такое бывает, — сказала она медленно. — Когда морж нужен на долгое время. Смотритель просто набирает новых животных. Но это случается крайне редко. В постоянное пользование моржей раздают на рынке.
— Клянусь Первым, да что не так с этими ребятами? — воскликнул Рем. — Как можно отдавать что-то бесплатно?! Это против человеческих правил! Против природных правил, Gahto hamacke! Это нарушает баланс!
— Баланс чего? — спросила Кира.
Рем в ужасе уставился на нее.
— Баланс Кармана, конечно! — взорвался он.
— Карман, это какой-то известный экономист Авторитета? — уточнила Кира.
— Карман, — Рем оттопырил складку жилета, в которой спал Виг, — это карман! Он не должен оставаться пустым. Если из него что-то пропало, ты должен восполнить потерю. Не сделаешь этого, — силы баланса жестоко покарают тебя. Окажешься в канализации быстрее, чем прелести из ночного горшка! Это, пожалуй, единственный закон, который я признаю.
— Видимо проблема в том, что у стотри нет карманов, — заметил я с улыбкой.
— И канализации, — добавила Кира. — Все отходы перевозятся на Остров Мусора.
— Именно поэтому этот народ безнадежен, — махнул рукой Рем. — Их даже народом не назовешь. Одно слово — община.
Езда на моржах — занятье для настоящих мужчин. Нужны кованные нервы и стальное самообладание, чтобы подавить ощущение нелепости происходящего. Морж перебрасывает свое тело вперед, наездник — подскакивает и клюет носом. Несется эта тварь, несмотря на размеры, почти так же быстро как игуана. В качестве седла — плетеное кресло с высокой спинкой и ремнем на грудь. Упряжи нет. Морж повинуется голосовым командам.
Иногда морж сам по себе останавливается, поглядеть на что-нибудь интересное, — в загоне скучно и нет самок, объясняет Кира. Морж глядит на ряженных стотри, которые прямо на ходу придумывают некий опасный механизм, и строят его, тщательно подгоняя детали по размеру. Кира объясняет: это адепты Пеликанов и Мудрых Черепах, объединились, чтобы сделать жизнь кольцевого порта чуточку проще. Механизм уже понемногу чистит рыбу и одновременно вяжет узлы на пеньковом тросе.
Минут через пять кто-нибудь, — Рем, я или Олечуч, — не выдерживал, и моржи пугливо неслись вперед, впечатленные отборной бранью Авторитета.
Перед воротами мы снова остановились. Околотники в высоких шалашах, поглядели на нас с подозрением. Ворота мрачные, тяжелые, подчинялись какому-то осевому механизму. Створки были собраны из листов железа и украшены кораллами. По обе стороны стояли вышки со стрелками.
К нам вышли сразу трое околотников. Один держал руку на перевязи.
Они заметили леди Киру и подошли к ней.
— Эти чужеземцы с вами, капа Кира?
— Да, — подтвердила та. — А что случилось? Ты ранен Ровулот, бедняга.
Варвары переглянулись. Раненый нехорошо засмеялся.
— День нынешний богат на события, — сказал он. — Здесь проезжал парень из Красных Касаток. Был на последнем издыхании. Кто-то страшно глумился над ним. В иной сушеной вобле жизни больше. Откуда он взялся, где пропадал все это время, — ничего мы от него не добились. А на спине — тройка. Настоящая. Чистокровный сын отсека.
— Вы доставили его к Жрецу? — быстро спросила Кира.
— Мы собирались, — покивал раненый. — Даже набрали ему эскорт, но он вдруг завизжал как укушенный! И как пустит моржа в галоп. А морж у него был из выводка Бори.
— Отличный зверь, — покивали остальные околотники. — С ноля до пяти узлов за две минуты.
— Брат моей жены хочет такого взять! — крикнул кто-то с вышки.
— Пусть сначала научиться различать моржевицу от рахита ласт! — проорали ему с соседней вышки.
— Уже научился! Недавно ему выдали дощечку на обслужШышие моржей из любого выводка!
— Заткнитесь там! — проорал Ровулот, задрав голову.
— Что?
— Заткнитесь!
— Хорошо!
— В общем, за ним была выслана погоня, — продолжал Ровулот. — Не знаю уж, поймали или нет. Говорят, он добрался до самого Истока. Там его примут. Но и это еще не все! Поймали шпиона. То есть не поймали, но сам сдался. Прямо на улице себя раскрыл. Возможно, просто свихнувшийся пират. Выгнали с посудины или сам ушел. Но проверить не мешает. Как он одного нашего вырубил: говорят, сильно покалечил. С сорока метров стальным шаром в голову. Силища китовая. Даром, что увечный на колесах.
— Как-как ты сказал? — заинтересовался Рем. — Увечный? На колесах?
— Да, — уверенно сказал Ровулон. — Ноги не двигались.
— А где ж ты все-таки руку повредил? — спросила Кира.
— Схватился за кресло, — признался Ровулот. — Оно у него чудное было, только я не знал, насколько оно в действительности чудное. Только коснулся, оно как скат меня шарахнуло!
Когда нас пропустили за ворота, морж Рема прижался к моему, и сухолюд негромко проговорил:
— Какое интересное совпадение, сэр Престон, вы не находите, мать его за подол?
— Ты о кресле с колесами? — спросил я, вздрогнув.
— Скорее всего.
— Не хочу об этом думать, — буркнул я. — У каждого человека есть специальная полочка для проблем. Моя полочка переполнена настолько, что из последних сил держится на крохотном гвоздике обреченности. Еще хоть одна проблема, хоть одна, маленькая, ничтожная проблемка, и я свихнусь!
— Ой, у меня седло сползает, — сказал Кира жалобно.
Рем выжидающе посмотрел на меня. Мило улыбаясь.
Я свирепо ощерился. Потом сполз с моржа и помог Кире.
Пока мы ехали дальше, я с нарастающим волнением смотрел вниз. Под нами обитала пугающая бездна, око ужаса, медленный переход света, голубого сияния к темно-синему сумраку, а после — к черному зрачку абсолютной тьмы. И чем выше мы поднимались, тем глубже казалась эта мрачная воронка, на границах которой таились смутные мерцающие огни. Словно замершие в глубине светозвери.
Гигантскими спиралями змеились щупальца Истока.
— Рем, ты видишь это?
— Чувствуешь себя соринкой в глазу, да?
— Точно.
Довольно скоро мы добрались до тех самых статуй, которые я заметил еще на лодке Реверанса.
Это были удивительные конструкции, целиком состоящие из тусклых деталей медного цвета. Многорукие, со сложными сегментарными телами, они, казалось, готовы были в любой момент изменить свою форму. Их установили на вырезанных конусах стеклянной массы. Каркасы из обработанной кости поддерживали величественные позы.
— Это Предки-Кормильцы, — сказал Кира. — Они появились в Истоке гораздо раньше стотри. Стотри верят, что эти искусственные существа вырастили и воспитали первое поколение их народа. Сначала они кормили и оберегали их, а потом научили добывать пищу самостоятельно. У каждого рода стотри есть Предок-Кормилец, имя которого помнит любой старик и знает каждый ребенок. Им принято приносить дары: сжигать рядом мясо или рыбу. Возвращать неоплатный долг, который был взят первыми людьми.
— Почему здесь никого нет? — спросил Рем.
— Твердые Воды — место… — Кира, замолчала и погладила себя по животу. — А что я съела после рос-т-бифа?
— По-моему макароны с сыром, — неуверенно подсказал Рем.
— Мне нельзя есть молочное.
— Тебе нужно облегчиться? Зайди за этого истукана, мы покараулим.
Кира посмотрела на меня.
— Я не его мама, — сказал я, пожав плечами. — Если хочешь, могу назвать его свиньей, но свиньи ведь ничего плохого нам не сделали.
— Твердые воды — место, к которому стотри относятся с бесконечным трепетом, — продолжила Кира, поглаживая живот. — Они берегут его как могут. Чтобы напрасно не пачкать святыню, стотри позволяют себе находиться здесь лишь по нескольку дней, каждый цикл. В это время никто не работает. Стотри посещают Предков и развлекаются.
— Неужели? — встрепенулся Рем. — Стотри умеют развлекаться? Дай угадаю: они просто меняются рабочими местами и по пути перетаскивают ящики размером с халупу?
— Это одна из самых озорных проделок! — радостно покивала Кира. — Откуда вы знаете, господин Рем?
Сухолюд закрыл лицо ладонями.
— А еще они устраивают поэтические состязания, конкурсы резьбы по кости и спортивные многоборья.
— Ску-у-ука! — высказался Рем. — А что насчет кровавых гладиаторских боев? Говорят, стотри сражаются нагишом, вооруженные клешнями. Это так?
— Никогда такого не видела, — растерянно сказала Кира.
— Азартные игры?
— Нет.
— Охота на человека?
— Что это?
— Это когда преступника выпускают на волю, а потом ловят все кому не лень. Выигрывает тот, у кого будет больший кусок преступника.
— Нет, это ужасно!
— А пивные разливы?
— Стотри не устраивают праздников, посвященных пиву. Они очень целеустремленный народ и знают, что будет полезно для будущих поколений. Видите те дома у самой вершины? Там живут стотри из Мудрых Черепах и Поющих Дельфинов, которые занимаются наукой и искусствами. Это самые почетные отсеки, и все стотри стараются ровняться на них. Не каждому дан острый ум или талант созидания, но каждый может доказать свою полезность честным трудом. Вот философия стотри.
— Вот что отличает варваров от цивилизованных людей, — поучающе заметил я.
— Ну, думаю, им не стоит отчаиваться, — произнес Рем, поразмыслив. — Авторитет тоже с чего-то начинал. Нерестов сто-двести и дикари тоже начнут веселиться. Работа всегда надоедает.
— В этом вы правы, — согласилась Кира. — У стотри есть свои отступники. Они называют себя Вольные Шторма. Считают себя шестым отсеком, хотя их численность за всю историю не поднималась выше сотни. Это грязные, взбалмошные дикари, которые почитают праздность и веселье. Живут на отдельном острове, промышляют грабежами судов. Остальные стотри презирают их, но… Иногда их приглашают на праздники, потому что Вольные Шторма умеют играть на струнных досках. Другим отсекам этот инструмент безумно нравиться, но, чтобы играть на нем, нужен, похоже, внутренний огонь. Дух анархии. Если отец решит устроить праздник по случаю своего возвращения, вам удастся их послушать.
Рем, довольный, кивнул и заложил руки за голову.
Я с подозрением оглядывался по сторонам. Совсем недавно у меня появилось необъяснимое желание свернуть за угол и притаиться за какой-нибудь скрипучей калиткой. Это могло означать только одно: за мной следили.
Но кто?
Вокруг нас равнодушно стыли Предки-Кормильцы. Позади — до самой стены не было ни одного живого существа. Впереди — высились постройки, напоминающие крытые арены, богато украшенные различными пиктограммами и мозаикой. В них, по словам Киры, проходили соревнования по сложению вирш. Еще дальше — покачивались кроны первого кольца плодоносящих деревьев.
Неприятнее всего было то, что наблюдатель перемещался. При этом делал это так быстро, что мою кожу словно рассекали шрамы. Обычно это несложно для тех, у кого есть крылья.
— Кира, — позвал я вполголоса.
Она рассказывала что-то из истории острова.
— Да, господин Вохрас, — быстро откликнулась Кира, запнувшись на самом интересном месте. — Вы чего-то хотите? Я слушаю.
— Те пеликаны. Ну, которых ты спровадила. Они очень мстительны?
— Не беспокойтесь о них, — ласково проговорила Кира. — Это всего лишь птицы.
«Всего лишь птица» продолжала травить меня взглядом из неведомого укрытия.
В роще мы угостились плодами странных деревьев с круглыми сиреневыми листьями. Плоды были вытянутые как груши, черные и шершавые. Я осторожно отдавил деснами маленький пресный кусочек и проглотил его, прислушиваясь к нервному желудку Вохраса. Больше не откусывал. Мне показалось, что я наелся на всю жизнь — настолько плоды были сытными. Рем с трудом умял две черногруши. Глаза его закатились под веки.
— Гуэ-э, — высказался он.
— Я вас предупреждала, господин Рем, — назидательно сказала Кира. — Самому рослому стотри хватает половинки на весь день. Теперь неделю не сможете ничего есть.
— Ты плохо его знаешь, — возразил я. — К вечеру он сможет сожрать три штуки. Завтра — пять. Послезавтра — десять. Он быстро приспособиться.
— Ты будешь доедать свою черногрушу? — спросил Рем икая.
— Нет.
Я отдал надкушенный плод.
— Настоящий менадинец, — сказал я доброжелательно. — Зато потом, он сможет пережить сорок нерестов голода.
Когда мы въехали в поселение Поющих Дельфинов — убедились, что приготовления к празднику здесь уже начались.
Дельфины, крайне неспокойные представители свободного народа, собирались в труппы, создавая упорядоченную и контролируемую суету. Эта суета, вполне регулируемо выходила за рамки общественного порядка и крайне осторожно перерастала в сдержанные истерики по поводу незаконченной театральной постановки или нескладного стиха.
— Очень волнуются, — комментировала Кира. — На их плечах — обеспечение досуга всех остальных отсеков.
Проглот, расположившийся за спиной Рема, глотал реквизит и декорации, пока сухолюд не пригрозил ему бонгором.
После второго кольца деревьев нас ожидало поселение Мудрых Черепах. Жителей видно не было. Кира объяснила, что ученые стотри редко покидают свои цехи и живут там, стремясь полностью обменять свой талант на пользу народу. Над полусферическими юртами поднимались разноцветные испарения. Я мало понимал в алхимии, но мне казалось, что даже одного глотка того зеленого дыма или нескольких вдохов тех рыжеватых выхлопов, — хватит для того, чтобы люди начали сыпать на тебя землю и, если повезет, плакать при этом.
Чем ближе мы подъезжали к Истоку, тем выше поднимался мой подбородок. Исток являлся эпичным сооружением, которое было не по силам ни одному божеству. Все божества довольно консервативны и безыдейны, и, скорее всего, просто навалили бы кучу камней в каком-нибудь неподходящем месте. Нет, Исток построили хрупкие руки смертных. Но когда это было? И что за умы управляли этими руками? Стотри утверждали, что появились в Истоке, как его дети и не имели к созданию этой громады никакого отношения.
Исток был близок Гротеску. Столь же неоспоримо величественный, непоколебимый, являющийся отсчетной точкой цивилизации и тем, на что всегда можно оглянуться и облегченно вздохнуть.
Над поверхностью стекломассы возвышалась верхняя половина медной пирамиды со сглаженными гранями. Ее основание, увязшее в тверди, было подводной частью асберга. Пирамиду покрывали угловатые геометрические узоры и бугры таинственных пристроек. Остро посверкивали тонкие шпили. На самой вершине громоздилась настоящая корона: плавные пересечения островерхих арок.
Нет, не боги создали все это. Совершенно необязательно надрываться создавая такие чудеса, просто для того, чтобы потом кто-то бросил к подножию всего этого великолепия жертвенного козла.
Вокруг Истока ветер полировал зеркально ровную площадь. Со стороны она напоминала каток.
— Здесь нам придется спешиться, — сказала Кира. — Моржи не должны находиться на площади. Это связано с чистотой и тем, что обычно производят моржи.
Животные виновато понурились.
— Эту площадь стотри сделали вручную. Скалками и катками.
— До Истока еще хвостов восемьсот, — прикинул Рем, сделав ладонь козырьком.
— Мы поедем на этом, — сказал Кира, указав на стойло со странными двухколесными механизмами. — Это называется быстроног.
Я осторожно сполз с моржа и почесал ему за правым усом. Животное заурчало и лизнуло меня в лицо. Потом приподняло ласт и ожидающе уставилось на меня.
— Он просит «дать ласт», — подсказала Кира. — Подставьте правую ладонь.
Шлеп!
— Какого змея?! — воскликнул я, потирая ладонь.
— У моржей «дать ласт» это универсальный жест, означающий одобрение, объяснила Кира.
— Это надо запомнить, — сказал Рем. Он спрыгнул со своего моржа. — А ну, дай ласт.
Шлеп!
— Надо было почесать его за усом, — подсказал я.
Рем спокойно тер ухо и глядел в небо.
Кира, тем временем, открыла стойло с механизмами и выкатила один наружу. По факту весь быстроног состоял из двух, идущих одно за другим, колес, рогатого руля и педалей, которые нужно было крутить. А еще было сиденье, на котором не уместился бы и кролик.
— Как на этом ездить? — спросил я. — Он же будет заваливаться на бок.
— Если ехать быстро и держать равновесие, то — ничего подобного, — Кира катнула быстроног ко мне.
Выяснилось, что для совершенных неумех все же предусматривались вспомогательные приставки. К заднему колесу можно было прикрутить два маленьких боковых колесика.
— Господину Тан’Тарену придется ехать стоя, — предупредила Кира.
Господин Тан’Тарен разглядывал механизм с видом человека, принявшего вызов. Когда ему предложили боковые колесики, он скорчил саму пренебрежительную рожу во всем мире и взобрался на быстроног. Толкаясь правой ногой, он набрал скорость и вскоре гонял по площади с гортанными криками, напоминающими восхищенное полоскание горла.
К нам навстречу, тем временем, выкатили четыре варвара в церемониальной броне.
Они вели за собой здоровенного моржа, на котором сидели четыре печальные варварки. Девушки, вздыхая, оглядывались на Исток.
— Капа Кира, — поклонились они, остановившись.
Выяснилось, что на этом морже в исток приехал парень с тройкой. Похоже, со здоровьем у него все было в порядке, во всяком случае получше, чем у сушеной воблы. Варварки выглядели крайне… утомленными. Вся эта история с почти магической цифрой, начала интересовать и меня, но тут я снова отвлекся на недавнюю паранойю.
У наблюдателя больше не оставалось укрытий. Только Исток лежал впереди, лениво отражая алые лучи заходящего светозверя.
Стража Истока пришлась кстати. Один взял к себе на заднюю раму быстронога Олечуча, закутанного в скатерть. Второй — забросил на плечо Проглота.
Ко мне сзади боком подсела Кира.
— Вы не возражаете? — вполголоса спросила она.
Перед моими глазами возникла Крикуша. «Только попробуй сказать нет, плешивая вешалка» — сказала она, не открывая клюва, и исчезла.
— Конечно. Нет. Конечно, нет. В смысле, я не возражаю.
Кира обняла меня за талию.
Я проглотил слюну и принялся проворачивать педали, вслед за стотри, тронувшимися обратно к Истоку. Вздыхающие варварки и четверо моржей остались позади.
Сначала это было довольно утомительно, но потом я примерился к ритму и начал следить за дыханием. Пощупал пульс — он подскочил почти до двадцати ударов в минуту. Я вдруг почувствовал себя живее. Кое-где, в жилах, по-моему, появилось немного движущейся крови.
Пока я размышлял, приживется ли это изобретение в Авторитете, мы подъехали вплотную к Истоку. Я всматривался в его шкуру, пытаясь увидеть если не пеликана, то хоть кого-нибудь с зоркими глазами, что следили за мной от самых ворот.
Никого. Только тени от шпилей и выступов.
Я потер глаза и посмотрел левее, где скелет какого-то поврежденного сооружения, кренился вниз, образуя наклонную жердь…
Мой наблюдатель сидел там. Глаз у него не было. У жнецов их нет. Он вяло шевелил щупальцами, время от времени вздымая вверх медленно опадающие крылья. Рыжеватая плоть почти полностью сливалась с поверхностью Истока.
Это был самый настоящий жнец. И он следил за мной так, словно светозверю уже давно не перепадали на ужин древние магги.
Светозверь злился.
Он злился так, как может злиться махина весом в тысячи тонн, понятия не имеющая о технике контроля над эмоциями. Махина, которая может вызывать мировые катаклизмы и знает, что это ей по силам.
Его тепловые железы вздулись и посинели, а пасть яростно глотала вакуум. Раскаленная добела шкура покрылась сыпью протуберанцев.
Он помнил…
Миллионы погибших. Вытоптаны поля. Сожжены леса. Боль… Боль в центре его драгоценного Одинокого мира. Бездумная трата провианта. Уничтожение вкуснейших всходов. А самое главное, унылый период восстановления после войны.
Войны Зверя.
Алиот чувствовал встревоженную пульсацию Духа планеты. Дух был старым и верным его помощником. Эта многомерная сущность что-то такое зажигала в животных мозгах, отчего они начинали размышлять. Закладывала в удлиняющихся извилинах заманчивые образы палки, которая с легкостью поможет дотянуться до банановой грозди. Или до соседского черепа.
В развитии жизни на плодородном мире наступал момент, когда эволюция проходила с искрящимся бенгальским огоньком рядом с бочкой пороха. Это был непростой период: обезьяна начинала с подозрительным интересом наблюдать за палками, выпятив нижнюю челюсть. Все больше времени она проводила в обществе обломившихся веток. Потом ее начинали видеть с палкой в руках. Она начинала забавно прыгать с ней под пальмой. Дальше хуже: бананы падали гроздьями, а сосед…
Все верно, сосед получал по черепу.
Собственно, в этом и была основная загвоздка. В обратном конце палки. На нем сосредотачивалась вся та чудовищная конкурентная борьба, перешедшая от клыков и когтей к иприту и танкам с низкими башнями. А также от чистосердечного убийства ради пропитания к бессмысленному геноциду, темным замыслам и несмешным анекдотам. Многие поколения светозверей на личном опыте убедились, что если позволить разуму добраться до пещеры, то он непременно там внутри кого-нибудь пристукнет. Это будет стартовый выстрел к началу долгой, возможно бесконечной эстафеты насилия, которая может привести к радиоактивным пустошам на завтрак, обед и ужин.
Этого можно было избежать. Дух был не слишком упорен в своих экспериментах. Если светозверь не хотел, чтобы его мир покрылся лишаями городов, он мог вовремя истребить все подходящие для разумности виды и наслаждаться сельскими пейзажами до самого угасания. Но это было невыразимо скучно. Ведь на другом конце палки поблескивали все те неопровержимо интересные штуковины, которые сопровождали развитие обезьян. Один мячногами чего стоил. Светозвери очень ценили подобные развлечения, наблюдая за жизнью людей с помощью жнецов.
Насколько может быть скучен мир, на котором никто ни единого раза не упал в лужу, набрав за шиворот нового пиджака свежей глинистой жижи? Об этом лучше не задумываться.
Впрочем, это взгляд человека на данную проблему.
В действительности большинство Светозверей поступали разумно. Они вовремя «кастрировали» Духа своей планеты и спокойно наблюдали за какой-нибудь скотиной, которая вертела хвостом не так, как остальные. Можно ли было винить их? Винить в желании стабильного дохода и спокойной жизни? В этом не было смысла. Такие светозвери унылы ровно настолько же, сколь однообразны были их миры. Они готовы к любой критике, как скользкая маслина к зубчикам вилки.
Во время нерестов в Великом Гнездовье они держались обособленно. Несмотря на то, что их во все времена было почти три четверти от общего числа светозверей, со стороны могло показаться, что скотников гораздо меньше. Они никогда не собирались компаниями больше миллиона, объединяясь по принципу «эй, у меня вымяголовые овцелани делают точно такие же кучки как твои копыторогие быкосерны, вот сюрприз!».
Совсем по-другому вела себя та лихая четверть, которая рискнула разводить на своих мирах цивилизации. На каждый нерест они прилетали как на последний. Телепатические передачи с памятью о мирах взрывались как атомные заряды. Весь миллиард авантюристов и сорвиголов клубился в одном месте, обмениваясь галактическими потоками бахвальства и открытий. Это было похоже на сплошную сетку телепатовещания, в которой каждый мог посмотреть что-то наиболее ему интересное. «Смотрите, вон там видите точку? Видите?! Это ис-кус-ствен-ный спутник! Это первый, так его, спутник! Я назвал его Джерри», «Кремниевое оружие всего за какую-то тыщонку нерестов, а? Неплохо? Мамонтам это не понравилось!», «Что-то вроде живописи, но почему-то стальными шариками и стоя на голове», «Южане пока держаться, но их Примарх — осел, так что скоро им крышка, фланги уже перекрыты», «Друзья, поздравьте меня, вчера она после долгих потуг все же взяла палку. Отличную метровую палочку. И почти сразу сбила кокос!».
Алиот хвастаться не любил. Он не присоединялся ни к «скотникам», ни к «разумистам». Он просто делал свое дело. Ему нравился его мир. Ему нравилось, что на его планете есть люди. Одно ему было не понраву: то, что его люди точно такие же сволочи как у многих других и ничего с этим не поделаешь.
Дух мира предупреждал его, что близиться новый взрыв злобного напряжения. Новые кладбища на плодородных полях. Новые руины, сокрытые облаками пепла. Новые шрамы на лице планеты, которые пересекут старые.
Светозверь исходил волнами плазмы.
Мировая война! Почти перед самым нерестом!
Светила избегали вмешиваться в развитие своих цивилизаций. За этим стояла глубокая, задуманная еще в начале времен философия. Но и просто довлеть в стороне, Алиот тоже не собирался.
Иногда нужно дать понять этим обезьянам, что их вымышленные божки — ничто перед яростью истинного Бога.