Нужно было очень постараться, чтобы спутать очертания гривьей головы с человеческой — хотя бы из-за разницы в размерах. Но когда Аелитт заявилась с чертовым мешком, еще и в неверных тенях от множества свечей, Къярт слишком испугался, чтобы мыслить рационально и сразу понять, что нежданным гостем был не Райз.
Когда вид оторванной головы Когтя перестал будить едва сдерживаемую злость, Къярт потратил некоторое время, чтобы убедиться, что она именно оторвана, а не отрезана. Вероятно, голыми руками. Убила ли Аелитт Когтя сама, или же ей помогли — не имело значения. Уже одного этого факта хватило, чтобы понять: фурии на порядок превосходили гривов в силе.
Кроме малоприятного «подарка» тот день принес еще и информацию о примерном расположении гнезда. Аелитт обмолвилась, что Коготь пересек море и, скорее всего, речь шла об относительно узком участке, разделяющем Афракский Союз и континент на юге от него. Возможно, грив не пересекал никакое море вплавь, а переплыл на корабле вместе с Райзом, и был отправлен тем в гнездо с… с какой целью? Передать сообщение, что тот близко?
Къярт одновременно хотел этого и нет. Райз не из тех, кто станет сломя голову лезть в западню, но риск что-то не учесть был слишком велик.
Глядя на огарки, Къярт ждал прихода Ооки, когда в зале появились две девочки лет двенадцати на вид. Сперва он решил, что Аелитт собирается потребовать что-то еще, что наверняка придется ему не по вкусу — раз она решила повторить свои угрозы. Но после заметил на плечах и шеях девочек чешую. Они тоже были фуриями.
Глазея на него, точно на какую-то диковинку, они шаг за шагом приближались. Одетые в легкие платьица, одна с русыми, другая с рыжими волосами, они выглядели как самые обычные дети, но их взгляды принадлежали хищникам, а не людям. Даже их манера двигаться чем-то походила на звериную — совсем не как у Аелитт, которую было не отличить от человеческой женщины, если бы не ее глаза и чешуя вокруг них.
Они подошли совсем близко, а одна и вовсе встала рядом с его рукой так, что он мог попробовать ухватить ее за плечо. Похоже, они ничего не знали о его силе.
Къярт закрыл глаза, чтобы не видеть их, чтобы не смотреть на любезно предоставленную возможность сбежать. Если Аелитт так пеклась о своем племени, можно было бы попытаться выменять жизнь маленькой фурии на свою свободу.
Да, можно было попытаться. Но он не собирался этого делать. Хорошо, что этого не видел Райз, иначе назвал бы его идиотом и устроил бы очередную выволочку. Он, конечно, был бы прав, но Къярт еще не настолько отчаялся. Тем более Аелитт могла только посмеяться над ним, или же кто-то из этих детишек просто оторвал бы ему голову.
Къярт понял, что последнее может оказаться очень близко к правде, когда грудь полоснула боль.
Он открыл глаза и уставился на русую девочку, чья кисть трансформировалась в чешуйчатую лапу. Облизав испачканные в крови когти, она пихнула плечом более нерешительную подругу, и та тоже трансформировала руку.
Появившаяся будто из ниоткуда Аелитт налетела на них, словно коршун. Схватила обеих за волосы и отбросила в сторону.
— Вы что здесь устроили?! — прошипела фурия. — Он вам игрушка, что ли?
Перепуганная до смерти, рыжеволосая упала на колени и прижалась лбом к камню, тогда как вторая попыталась улизнуть за дверь.
Аелитт поймала ее за руку и отшвырнула к стене.
— У кого-то большие неприятности, — пророкотала она и направилась к девочке.
В зал влетела девушка и заслонила ребенка. Она бросила в сторону Къярта испепеляющий взгляд и, посмотрев на Аелитт, отрицательно замотала головой.
— Прочь, — приказала Аелитт.
— Он всего-то ничтожный человек!
— Он — ваше будущее.
— Чушь!
Къярт не успел проследить за ее движением, когда она схватила вставшую на ее пути фурию за горло и подняла в воздух.
— Ты бросаешь мне вызов? — от голоса Аелитт по спине пробежал холодок.
Ее кожа оставалась так же бледна, а облик неизменен, тогда как руки ее противницы, пытающиеся ослабить хватку, начали трансформироваться.
— Давай же, обращайся полностью. Дай мне повод раз и навсегда покончить с твоей строптивостью.
Девушка замерла. Помедлив, она убрала руки и вернула им человеческий вид.
— Кто бы сомневался, — холодно произнесла Аелитт и опустила фурию на землю. — Пошли вон. Все трое!
Похватав девочек, бунтарка выбежала из зала.
Аелитт обернулась и, с тревогой посмотрев на Къярта, кинулась к нему.
— Прости, крошка-мышонок, их не должно было здесь быть, — произнесла она, рисуя вокруг ран на груди исцеляющую печать. Как и в прошлый раз в роли чернил она использовала его кровь. — Как видишь, непослушание не только человеческая слабость. Мне жаль, что они навредили тебе. Молодые особи плохо контролируют свои инстинкты. Подобного больше не повторится, обещаю. Ты же не сердишься?
Аелитт заглянула ему в глаза.
Къярт не сердился. Он слишком устал от творящегося вокруг безумия, чтобы продолжать злиться. Даже Аелитт больше не вызывала в нем прежней неприязни. Все, чего он хотел — чтобы все закончилось, чтобы он мог забыть гнездо фурий как дурной сон.
— Скажи мне свое имя, мышонок, — попросила она. — Я хочу его узнать.
Къярт молчал.
— Ты же понимаешь, что я могу заставить тебя назвать его. Мы оба знаем, где слабое место в твоем странном некромантском сердечке, — Аелитт коснулась пальцем его груди в области сердца.
Къярт сцепил зубы. Теперь она могла потребовать от него все, что угодно — достаточно пригрозить чужой жизнью, и он не сможет отказать.
— Но я не буду тебя заставлять, — фурия улыбнулась. — Это всего лишь мой каприз, который не стоит такой жестокости. Тем более, я хочу чтобы ты сказал свое имя по собственной воле. И однажды это случится, мышонок.
Аелитт ушла.
Къярт посмотрел на голову Когтя. Получится ли у него освободиться до этого момента? Или после случившегося Аелитт наглухо запрет дверь, и Оока перестанет приходить?
Но тот продолжал являться. Еще шесть смен свечей, за которые Къярт так и не смог сдвинуться с мертвой точки. Казалось, сейчас он не сможет перехватить контроль даже над обычным умертвием. Что, если окружающие его печати не позволяют использовать его собственные? Нет, тогда он не смог бы призывать.
После седьмой смены свечей Аелитт снова пришла: с испачканными в крови руками и рассеянным взглядом. Къярт больше не пытался гадать, что произошло на этот раз.
Аелитт опустилась на пол рядом, прислонилась спиной к его бедру.
— Уланн бросила мне вызов, — после долгого молчания сообщила она. — Может, я и правда делаю что-то не так? Поговори со мной, мышонок, пожалуйста.
Она запрокинула голову и встретилась с ним взглядом. В ее глазах поселилась грусть.
Къярт не мог разобрать, жаль ему Аелитт или нет. Их сложно было назвать друзьями, а всю сложившуюся ситуацию — чем-то приятным. Но раз он все равно устал злиться, единственные чувства, что могли в нем появиться, не несли негативного оттенка. Однако это ничего не меняло.
— Какой же ты упрямый, крошка-мышонок, — Аелитт вздохнула и отвернулась. — Я бы послушала твой совет. Далеко не все сестры одобряют мои действия. Некоторые считают, что я должна отпустить тебя и остальных: отпустить или убить, и прекратить проводить перерождения. Они слишком молоды и не помнят, как было, когда братья сами распоряжались своей свободой. Но мужчины самоуверенны и непокорны. Они всецело отдают себя какой-то одной безумной идее. Им кажется, что они могут свернуть горы, а заканчивается все свернутыми шеями. Однажды их гордыня почти погубила весь наш вид.
Аелитт поерзала, устраиваясь поудобнее у его ноги.
— Моя мать полагала, что сможет контролировать их нрав, не прибегая к моим методам. В итоге братья едва не устроили в гнезде переворот. Но я бросила ей вызов раньше. Так мы поступаем, мышонок, когда считаем, что глава ведет нас неверным путем: устраиваем поединок, в котором выживает только один — тот, у кого достаточно силы, чтобы заботиться о племени. Моя мать провела всего два поединка: первый сделал королевой ее, второй — меня. А Уланн была для меня пятой. Я не понимаю, мышонок. Моя семья никогда не была так сильна, как сейчас. Они не могут этого не видеть. Но все равно выражают недоверие.
Аелитт замолчала.
Она еще какое-то время так просидела, в итоге задремав. Фурия была совсем близко, но из-за цепей Къярт не мог дотянутся до нее и пальцем.
Все вернулось в прежнее русло: Аелитт, призывы, Оока с его свечами. Къярт не бросал попыток взять того под контроль, но от надежды, что это удастся, остались жалкие крохи.
Он мог только предполагать, сколько прошло времени с того момента, как он оказался здесь. Ему удавалось досчитать в среднем до девяноста тысяч между приходами Ооки, так что можно было предположить, что тот обновлял свечи раз в два дня.
Оока поменял их двадцать два раза, когда Къярту удалось перехватить над ним контроль.
Он толком не успел это осознать, когда внутренности скрутила боль, а душу словно бы потащило из тела клешнями. Схватив ртом воздух, он коснулся указательным пальцем внешней стороны большого, ставя метку, и боль ушла. Так вот что имел в виду Фелис, когда предупреждал, что перехват контроля над призванным — не самое приятное дело.
Оока выронил свечу и, обернувшись, в непонимании уставился на Къярта. Осознание произошедшего пришло к нему довольно быстро: в его глазах появился страх.
— Освободи меня, — собственный голос показался Къярту совершенно чужим. — И тихо.
Оока повиновался. Страх сменился злостью, граничащей с ненавистью. Вероятно, он тоже не разделял взгляды Аелитт и теперь лично столкнулся с подтверждением своих опасений.
Щелкнули кандалы на одной руке, затем на второй. Радость от вновь обретенной возможности шевелить руками омрачала сопровождающая каждое движение боль от игл.
Нет, их трогать нельзя. Если Аелитт почувствовала, что ее контроль над Оокой потерян, она бросится к призвавшему его некроманту, и у Къярта будет больше времени, чтобы сбежать. Если же тронуть его собственные печати, фурия поймет, что к чему.
— Выведи меня из гнезда. Без шума и…
— Мышонок!
Аелитт застыла у входа, в растерянности посмотрела на Ооку и перевела взгляд на Къярта.
— Не делай этого, мышонок, — попросила она, закрывая дверь. — Пожалуйста.
Убей.
Не нужно было слов — только мысль.
Оока видоизменился за одну секунду. Теперь стало ясно, почему все, кого Къярт видел в гнезде, носили свободные одежды. Трансформировавшись, тела фурий увеличивались в размерах. Но кроме покрывших спину и плечи острых наростов Оока выпустил гигантские — каждое три метра длиной — крылья, словно у летучей мыши. Рубашку разорвало в клочья, демонстрируя черную с синим отливом чешую. Увенчанный шипами хвост чиркнул по камню.
— Оока, остановись, — сказала Аелитт, пусть и понимала, что тот не может воспротивиться воле некроманта.
Аелитт не хотела с ним биться. Она не трансформировалась даже когда Оока кинулся на нее, умудрился схватить и отбросить к стене.
Почему она не обращалась? Потеря контроля над призванным ударила и по ней? Къярт не имел ни малейшего понятия, как работают ее иглы, и не знал, чем такой перехват чреват для самой Аелитт.
Или же она полагала, что достаточно сильна, чтобы справиться с Оокой не теряя человеческой формы?
Следовало исходить из наихудшего варианта, а значит, Ооке одному с ней не справиться. И сбежать она им не позволит.
— Остановись, мышонок, пока еще не поздно, — она медленно поднялась на ноги и тут же оказалась схваченной.
Похожие на когти выросты на концах крыльев чиркнули стену, а руки сжались на горле Аелитт. Къярт заметил, как ее шея под пальцами Ооки покрылась серебристыми чешуйками. Нет, тому с ней точно не справиться. И не выиграть достаточно времени, чтобы Къярт успел залечить подколенные сухожилия и мог хотя бы попытаться что-то противопоставить ей.
Оока ударил Аелитт головой о стену, второй, третий раз и швырнул на пол под ноги Къярта.
Она перехватила его запястье в паре сантиметров от своего плеча.
— Отзови его, мышонок. Сейчас же, — его пронзил взгляд двух алых угольков.
Аелитт угрем вывернулась из рук попытавшегося схватить ее Ооки. Она трансформировала только руки и ноги по колено, юркнула за спину противника, забралась на нее, схватившись за крылья, обхватила ногами шею и одним стремительным движением оторвала голову. Но мертвец не нуждался в голове.
Печать за печатью Къярт пытался укрепить его тело, направить, но с каждым новым рывком Аелитт отделяла от того новую часть. Левая рука, половина правого крыла, нога. Она рвала Ооку на кусочки, словно тот был сделан из бумаги, и даже сквозь заливавшую ее кровь было заметно алое сверкание когтей.
Когда на полу остались одни ошметки, Къярт все еще мог попытаться собрать их воедино. Но Аелитт не собиралась давать ему на это время.
Подлетев, она ударила его по лицу. Била ладонью, не кулаком, но по ощущениям это было сравнимо с ударом веслом.
Къярт упал на пол, рот наполнился металлическим привкусом крови. В следующее мгновение пятка Аелитт опустилась на его кисть, раздавливая большой палец, а вместе с ним и печать, что удерживала душу Ооки.
Прилетевший в живот пинок опрокинул Къярта на спину. Тягаться в силе с фурией можно было с тем же успехом, что и пытаться поймать летящую пулю.
Аелитт села на его живот, и в ослепленном болью сознании пронеслась мысль, что другого момента прикоснуться к ней не представится. Наивная, глупая мысль, ведь фурия прекрасно знала, чем подобное прикосновение обернется для нее.
Он едва шевельнулся, как когти рассекли мышцы чуть выше локтя. Руки бессильно упали на пол. Аелитт сцепила пальцы в замок, замахнулась над головой Къярта и с полным отчаяния криком ударила.
Треск расколовшегося камня резанул по ушам.
Она, тяжело дыша, сверлила Къярта взглядом. От ее кистей, проломивших камень над головой и едва касающихся макушки, веяло жаром. Растрепавшиеся волосы фурии щекотали щеку.
Последний раз шумно вдохнув, Аелитт обмякла, уткнулась лбом в лоб Къярта, закрыла глаза.
— Что же ты наделал, глупый крошка-мышонок, — прошептала она.