Оказавшись снаружи, у нас оставался единственный путь бегства из города. Раз уж всем гвардейцам известно про наши незаконные действия, теперь только в одном месте нас могли принять как своих. Больше стражников и наёмников на улице мы не увидели и засунув шамшир обратно в ножны, я старался вести себя, словно ничего не произошло. Остарих с бледным лицом шёл рядом со мной, кажется его все ещё мутило. Вероятно его шокировало увиденное и ему сейчас все равно куда мы идём. Вот ведь святоша, прям как и его философия, только в другой ипостаси. Хорошо хоть его нос уже перестал кровоточить. Вероятно, я бы тоже пропустил такой удар, если бы меня в свое время не учили основным правилам поединка.
До порта оставалось совсем немного, уже виднелись покачивающиеся мачты пришвартованных кораблей. В конечном итоге мы оказались в месте пересечения наших путей с блондином, неподалеку от морского причала. На своем месте стоял и наш работорговец, по чьей вине собственно говоря всё и случилось. Если бы похотливый пёс не сдал меня гвардейцам, нам сейчас не пришлось бы в спешке спасаться бегством. В противном случае, скорее всего нас ждала участь быть наголо обритыми и проданными в рабство на галеры. Избежать этого, как я тогда думал, было невозможно — особенно после всего случившегося в чайхане.
Но пока нам везло, не буду забегать вперед и гневить судьбу своими прогнозами. Сейчас передо мной стояла задача оторваться от преследователей и добраться до укрытия. А там, как говорится, уже всё будет зависеть от Альияха. Пока здесь ещё не объявились другие мальчики для битья, а их здесь, судя по всему, скоро будет предостаточно. Но особого страха не было. Впервые в жизни я начал постигать суть вещей.
И я безусловно обрадовался, застав работорговца на привычном месте — значит он ещё поплатится и за меня и за слёзы невинных. Но кажется он совсем не разделял со мной радости от нашей долгожданной встречи. И увидев меня, живым и в добром здравии, широко раскрыл глаза и засуетился. Но, как человек быстро привыкающий к неприятностям, он тут же собрался с силами и даже что-то про себя пробормотал, наверно, по-древнейшему орочьему. Во всяком случае, к такому же переводу я не привожу смысла этих слов. Наверно он прочитал на моём лице, что не с выражением благодарности я к нему направляюсь по деревянному пирсу.
Рядом с ним стоял потенциальный покупатель на его отменный товар и кажется он уже собирался расплатиться, вытащив увесистый кошелёк со звонкими монетами. Как бы не прискорбно было срывать такую выгодную сделку, но мне пришлось сначала вырвать из рук покупателя кошелек, а после столкнуть его самого с пристани в море. Кажется, он даже не понял, что произошло — признаюсь честно, от души мне было его жаль, но я уже давно разучился сочувствовать людям. Даже несмотря на то, что мне приходилось делать с другими людьми то же самое — в некотором смысле это был побочный результат стремления к собственному выживанию.
Торговец рабами попытался запротестовать и позвать на помощь, но всё произошло настолько быстро и молниеносно, что даже окружающие не сразу поняли происходящего. Раз — шамшир разрубил цепь, с прикованными к камню пленницами, два — обрубок цепи обвился вокруг шеи работорговца, три — пинком ноги камень улетел под воду — утягивая за собой незадачливого торговца. Он схватился за цепь на шее, пытаясь освободиться и зацепиться за край пирса, но я лишь придал ему ускорения, пнув его под ребра. Хрустнули кости, и негодяй исчез в набегающей воде среди вспененных волн.
Я усмехнулся:
— Возвращайся домой, жаба пучеглазая! Тьфу! — и плюнул вслед за исчезнувшим в пучине.
Бывшие пленницы в страхе сжались и сидели на краю причала, закрыв лица руками и ожидая своей участи. Видимо их не так страшила смерть, как возможные страдания в статусе рабынь. Одна из них испуганно посмотрела на меня — в её глазах застыл животный страх вперемешку с благодарностью.
— Эй! — крикнул я им. — Вы свободны!
Невольницы переглянулись друг с другом, вряд ли они понимали, но интонации и эмоции распознаются на любом языке. К этому времени на шум сбежались зеваки и в дальнем конце порта, за их спинами замаячили головы стражников и наёмников. Последний раз бросив взгляд на темноволосую рабыню, глядящую прямо на меня широко распахнутыми очами я бросил ей короткую фразу:
— Держи! — и кинул одной из них мешочек с монетами, отнятый у их покупателя. — А теперь брысь отсюда!
Они не заставили меня повторять дважды и растворились в толпе прежде, чем на крепостную стену вбежали лучники. Я их и не заметил, если бы Остарих не стал тянуть меня за рукав, указывая пальцем в их сторону. На каменную стену, протянувшуюся вдоль пристани, один за другим выбегали лучники и занимали позиции для обстрела. Быстро пересчитывая их, я насчитал двадцать четыре человека — в большинстве своем вооруженные луками, но были и солдаты — строевые латные пехотинцы.
Щурясь от солнца, я разглядел шлемы с плюмажами, круглые щиты с прорезями для глаз и кирасы — все были из железа, но относительно недавно выкованы, если судить по толстым пластинам металла, в которые были забраны кольчужные рубахи. Похоже на какое-то особое подразделение, которое мне раньше не приходилось видеть на улицах. К ним подтягивались и другие солдаты с другой стороны — некоторые, чтобы встать рядом со своими товарищами, другие, чтобы занять другую позицию. Между рядами встали лучники наизготовку со стрелами наложенными на тетиву.
На крепостной стене появились офицеры, и один из них прокричал что-то, показывая рукой в нашу сторону. Ясное дело, что ничем хорошим для нас это не могло кончиться, как пить дать натыкают в нас стрелами, как студентка-гимназистка из швейной мастерской втыкает иглы в куклу-подушку. Значит, надо было что-то делать, пока нас не хватились. Впрочем, что еще делать, если мы уже оказались в центре внимания? Разумеется бежать и как можно быстрее и как можно дальше. Вот только бежать некуда, если только мы не научимся за короткое время бежать по воде.
— Что делать будем Асиф? Мы окружены со всех сторон, — в голосе художника звучало отчаяние.
Гвардейцы, расталкивая всех, уже пробивались к нам сквозь плотную толпу, давшую нам немного времени на раздумья. Ещё немного и мы будем окружены со всех сторон. Время работает не на меня, а я, в свою очередь, больше не могу позволить себе ни одной ошибки. Сейчас все преимущества были на их стороне, и оставалось только уповать на моё мастерство, щедрость и везение судьбы. Не следует пытаться переиграть историю — слишком велики ставки, и тут я был бессилен… В последней отчаянной попытке вырваться из смертельного мешка я сделал интуитивное движение вправо, когда засвистели первые стрелы и начали втыкаться в дощатый пол пирса. Сейчас они подкорректируют траекторию по ветру и тогда мы точно превратимся в ежей.
— За мной! — скомандовал я и шепнул потише. — Делай всё как я, нам предстоит проплыть под водой.
Да, именно под водой, поскольку сейчас прилив и отыскать вход в пещеру, представлялось той ещё задачей. Но это наш единственный шанс на спасение. Краем глаза я заметил, как лучники вкладывали стрелы в тетиву и прицеливались, пока мы разбегались до конца деревянного настила и прыгнули в море. Под морской толщей стрелы нам уже не страшны. Проплыв в сторону пещеры, сквозь мутную воду мне показалось темное пятно в скале — вход в подводный грот. Не останавливаясь, я проплыл к стене пещеры и проскользнул внутрь.
Вынырнув в темноте по сторону, я принялся ждать Остариха. Он всё не выплывал и я начинал беспокоиться — он мог утонуть или его подстрелили лучники. Я уже хотел выплыть из грота вынырнув обратно с той стороны и посмотреть куда он делся, как послышался всплеск и шумное фыркание.
— Ааа! Шайзе! Я же чуть не утонул, ты не мог сказать куда мы плывём? — кажется чужеземец снова пребывал в добром настроении. — А то я чуть не обделался, когда пришлось плыть за тобой в эту чёрную дыру.
Он сделал несколько гребков и подплыв поближе к пологому берегу вылез из воды. Волны в гроте тихо плескались об берег, как стеснительно разбушевавшиеся девственницы — солёные брызги долетали даже до стен пещеры.
— Ну ты по крайне мере спас свои собственные дыры. Ха-ха-ха! Знаешь ли о наёмниках я слышал всякое.
— Да, но я не спас свою книгу, — сокрушался блондин отхаркиваясь от солёной воды. — Уфф! Она осталась там в чайхане, рядом с кишками того грубияна.
Я даже не знаю насколько ценна была для него эта книга, но если вспомнить, как он не расставался с ней, словно она была его возлюбленной, то становилось понятным, что он бы просто отдал за неё жизнь. В этом я мог не сомневаться. Вздохнув, я поглядел на опечаленного чужеземца:
— Но ты бы её точно не спас, окажись она в море, — попытался я его утешить в свою очередь.
Блондин страдальчески улыбнулся. Для разнообразия на этот раз в моём ответе не было сарказма, который только что раздражал его. Я знал, как ему трудно, и его улыбка была залогом симпатии ко мне. Он лишь отряхнулся и развязав попытался выжать свою мокрую чалму, отяжелевшей от морской воды и налипших водорослей:
— И что, куда теперь? Мы же не можем здесь просидеть всё время, как подземные кобольды, — прозвучал озадаченный голос Остариха, когда он наконец закончил отряхиваться.
— Что за кобольды? — поинтересовался я новым для меня словом.
— Ну так на моей родине называют народец, живущий под землей. Кстати что это за место такое?
— Ну можно сказать, здесь живут свои кобольды и я привёл тебя в их город, только дороги я не знаю. Во всяком случае нам нужно идти прямо и все время вверх.
— Да, вот только здесь темно и ничего не видно, — Остарих вытащил из кармана зажигалку и чиркнул колесиком, осветив тусклым пламенем один из коридоров.
«Удивительно, откуда у него столь технологически совершенное изобретение, для того времени, в котором я оказался?» — подумал я.
Несмотря на то, что сейчас был прилив и вход в грот был затоплен — здесь было достаточно светло, но не недостаточно для полного освещения. Стены коридора были как бы сложены из каменных глыб, частично покрытых краской, давно облупленной под воздействием времени и агрессивной среды солёного воздуха.
Остарих тем временем начал размахивать зажигалкой, все время исчезая в коридорах и появляясь вновь — кажется в нём опять проснулся дух авантюриста и искателя приключений. Когда я попытался встать, то тут же ощутил дискомфорт в левой лопатке и острую боль переходящую в нестерпимое жжение.
— Аайй! Больно!
— Ооо, приятель, — Остарих осветил за моей спиной, — Да у тебя из плеча стрела торчит, как ты только смог проплыть с ней?
— Лучники со стены всё-таки достали меня, — процедил я сквозь зубы и надеялся на их незнакомство с отравленными стрелами, так часто применяемые туземными племенами.
— Ну во всяком случае вытаскивать её нельзя, — блондин аккуратно осмотрел рану, — иначе может пойти кровотечение. Хотя мне приходилось видеть, — вздохнул он, — как такие раны начинали гноиться, если вовремя их не обработать.
— Спасибо, ты меня утешил, не плыть же мне за лекарем обратно. — усмехнулся я превозмогая острое жжение. — К тому же морская вода прикончит меня от боли раньше, чем я до него доберусь.
— Ну тогда нам остается надеяться, что у твоих подземных друзей, есть кто-то сведущий в медицине. — художник поднёс пламя ко входу в тоннель. — Ты как, идти можешь?
— Да уж постараюсь не отстать, — ответил я, стараясь делать как можно меньше движений.
Идти по тоннелям и раньше было не легко, все время приходилось продвигаться пригнувшись. А теперь всё и вовсе усложнялось тем, что об его низкий свод то и дело цеплялся конец стрелы, причиняя тем самым резкую боль. И каждый раз вызывая помутнение сознания и в моих глазах становилось светло как днём. Даже фонарь не нужен, если бы только я не сжимал веки и зубы изо-всех сил, стараясь превозмочь боль.
Но при этом я даже не думал о том, чтобы отдохнуть. Наоборот, я изо всех сил ускорял шаги. Мне хотелось оказаться у цели раньше, чем я в конец ослабею. Минут через сорок таких мучений у меня закружилась голова, и я остановился, чтобы восстановить сбитое дыхание. Увы, это не помогло. От напряжения у меня потемнело в глазах, и я понял, что медленно заваливаюсь на бок.
Остарих фон Малер шагал впереди, хотя ни я ни он понятия не имели, куда именно нам нужно идти, полагаясь лишь на мои доводы держатся направления вверх. И рано или поздно, все пути должны привести нас в общую залу, с фонтаном бьющим из стены. Он заметил, что я начала немного отставать:
— Ты как там, нормально? — Остарих не мог развернуться и толком посмотреть назад. — Думаю, нам нужно постоянно о чем-то говорить, тогда я буду знать, что с тобой всё в порядке.
— Да вроде неплохо, — отозвался я, раздумывая, как же он прав, за разговором меньше отвлекаешься на боль. — Но я бы послушал о твоих странствиях, мне всегда было интересно какие люди живут в других землях.
— Ну ладно, — согласился учёный, — только иногда подавай голос.
— Ладно. Так как ты оказался в тех землях, умудрившись купить там чёрную статуэтку?
— Знаешь, вот ты родился в пустыне. А я родом с совершенно иных мест, первые и самые яркие впечатления у меня связаны с горами. Наше королевство расположено среди изумрудных долин, зажатых между гор с белоснежными вершинами. Ещё мальчишкой я бродил с пастухами и куда-бы мы не направились повсюду были горы. Надо ли тебе говорить, что жители наших мест приспособлены к жизни в горах, лучше чем кто-либо.
И окружающие нас пейзажи настолько прекрасны, что мне всегда хотелось запечатлеть их в своей памяти, а ещё лучше писать с них картины. И когда мне стукнуло меньше лет, чем тебе сейчас, я сказал своему отцу, работающему фермером в наших краях: «Я хочу поехать в столицу и обучиться искусству.»
— Дай-ка подумаю, — прервал я его, — Твой отец сказал, что он планировал в своём сыне увидеть, такого же пастуха, как он крутящего хвосты козам?
— Знаешь, нет. — судя по тону Остарих будто немного обиделся. — Отец всегда хотел, что бы я стал кем то большим, чем он сам и поэтому не жалел денег на моё обучение. Тем более, как оказалось у меня страсть и способность к языкам. Очень скоро, живя в большом королевском городе, где множество разных народов, мне удалось за кратчайшие сроки выучить пять языков и поднатореть в других науках.
Проведя своё отрочество среди диких гор, город для меня стал невообразимым источником информации. Я стремился изучить всё, что только мог и до чего хватало моих финансов. Отец мой не очень богатый человек и денег мне часто не хватало.
Моё обучение в художественной академии хоть и радовало меня, но приемная комиссия с презрением относилась к моему происхождению. Ведь я не сын барона или графа, как же потомок пастуха может быть художником. И знаешь, я так и не окончил художественный университет, на который возлагал такие большие надежды. На экзаменах меня позорно завалили, раскритиковав мои работы, хотя они клянусь были лучше, чем у тех же высокородных отпрысков. Но рисовать я не перестал, даже несмотря на то, что мои картины не пользовались популярностью и мне часто приходилось жить в впроголодь. Вот только живопись не радовала меня. Она не приносила мне ничего, кроме разочарования и тоски. Кроме того я никак не мог стать похожим на своих братьев, при моем скудном художественном вкусе я стремился к другому. И я однажды решил стать еще и последователем культа Кали о котором я слышал, что он находиться где-то далеко на востоке.