На дорогу, которая обычно занимала два с половиной часа, Джек потратил пять часов. Фургон с прицепом, везший картофель из Венгрии в район Милтоп-Кейнз, на развилке сложился пополам, картошка рассыпалась, и образовалась пробка сразу на двух магистралях — на М1, ведущей на север, и М25, идущей с востока на запад.
Джек позвонил матери из машины, но та не отвечала. Она очень нервничала из-за телефонных звонков — с тех пор, как всевозможные торговые представители стали названивать ей день и ночь, умоляя приобретать электричество у газовой компании и платить за телефон через сеть водоснабжения. Мать решила, что над ней издеваются.
Когда Джек подъехал к родительскому дому, было без одной минуты полночь, но все окна оказались залиты светом. Мать пользовалась стоваттными лампочками — не удивительно, что у нее вечная задолженность перед электросетью, подумал Джек. Норма еще не легла, дожидалась его. Шагая по дорожке, Джек видел через тонкие занавески ее силуэт: она сидела на диване и смотрела «Ночной конкурс». Мать смотрела все без разбора. Весь экран заполняла большая голова Тома Полина[17].
Джек постучал в дверь и крикнул в щель для почты. Через несколько секунд он услышал, как мать сказала Питеру, своему престарелому волнистому попугайчику:
— А вот и Джек к нам, Пит.
Дверь отворилась, и Джек поначалу не узнал мать. Он ни разу в жизни не видел ее без макияжа. Норма ухитрялась краситься даже в больнице, когда ее избили (один глаз был нарядный, с голубыми тенями, а другой заплыл). Из больницы мать выписалась неделю назад, но выглядела ужасно: надеть вставные зубы она не позаботилась, а волосы, потерявшие блеск и пышность, старыми веревками печально свисали вдоль запавших щек. Это была не его мать, а скелет его матери. Она походила на страницу, вырванную из «Анатомии» Грэя. Молодой человек, напавший на Норму, вместе с сумочкой и кошельком прихватил ее плоть и кровь.
— Привет, мама. Хорошо выглядишь, — вырвалось у Джека автоматически. Норма придавала очень большое значение внешности.
— Я оставила тебе ужин, — ответила она и повела его через узкую гостиную в кухню.
В семье Шпротов поцелуи и прочие нежности были не в ходу.
Попугайчик Питер безутешно топтался на полу клетки, по щиколотку в шелухе от семян и собственном помете. Его голубые перышки были тусклыми и потрепанными.
Джек сунул палец между прутьев.
— Держи хвост пистолетом, Пит, мамуля идет на поправку, только надо прическу сделать. — Пит частенько становился для Джека каналом общения с матерью.
— Слишком уж я боюсь идти в парикмахерскую, Пит, — сказала Норма.
Пит запрыгнул на перекладину и угрюмо уставился в маленькое зеркальце, которое болталось перед ним.
— Выпендривается он последнее время. — Мать открыла духовку и вынула тарелку, накрытую другой. Потом сняла верхнюю тарелку, явив блюдо, от которого шел пар. — Твое любимое.
Джек взглянул на синеватые обрезки бараньей грудинки, сморщенный горошек и картофельное пюре, прилипшее к тарелке, и сказал попугаю:
— Найти бы того мерзавца, который обидел нашу маму, на месте убил бы.
Он заставил себя съесть почти весь отвратительный ужин. Он знал, что мать ненавидит стряпать и никогда не умела готовить. Джек простил ей забывчивость: он уже больше тридцати лет вегетарианец, а жирную баранину обожал его покойный брат Стюарт.
Норма сидела и смотрела, как Джек ест. Она заметила морщинки вокруг его глаз и две глубокие борозды, которые пролегли от носа к уголкам рта.
Перед сном, в качестве прелюдии, Норма накрыла клетку Питера отрезом ткани из полиэстера с узором в виде подсолнухов. Питер продолжал бродить по темной клетке. Джек строго приказал невидимой птице:
— Угомонись!
Он выключил свет в кухне и, поднимаясь по лестнице в тесную комнатку, где предстояло ночевать, спросил себя, зачем прикрикнул на птицу.
На дешевой сосновой кровати с тощим матрасом спалось плохо, мозоль на ноге все цеплялась за нейлоновые простыни, которые мать предпочитала из-за того, что их не надо гладить.
Где-то в середине ночи Джек вытянул руку, чтобы проверить походный будильник, и сшиб с тумбочки фаянсового ослика. Он услышал, как ослик раскололся, ударившись о голый пол.
Когда Джек проснулся в следующий раз, было уже утро; он полежал, разглядывая миниатюрных осликов вокруг. Животные были на любой вкус расписанные цветочками и вполне реалистичные — с корзинками, запряженные в тележки. На каких-то осликах красовались шляпы, два уродца были даже обряжены в пончо. Один ослик нес плакатик (Подарок из магазина «Лавандовые Поля» в Норфолке», а из отверстия в его спине торчало несколько сухих стебельков.
Покупать матери подарки на Рождество и дни рождения было просто: в магазинах всегда отыщется очередной осел по доступной ребенку цене.
Джек встал и быстро влез в костюм из «Маркс и Спенсер», в котором в последнее время ему было как-то не по себе.
Он все не мог перебороть ощущение, что он самозванец — просто притворяется таким, как все.
Прежде чем выйти из комнаты, Джек подобрал осколки и увидел, что это тот самый ослик, которого Стюарт сделал в керамической мастерской в колонии для несовершеннолетних преступников, куда попал за хранение марихуаны. Джек сложил осколки в носовой платок и спустился на кухню за клеем. Придется склеить: тюремный ослик — единственный подарок Стюарта, и мать часто повторяла, что если бы случился пожар, она бы в первую очередь спасла Питера и ослика Стюарта.
Ожидая, пока закипит чайник в виде небоскреба, Джек очистил кухонную раковину ржавой щеткой. Заваривая чай, он слышал, как Питер шаркает по затемненной клетке. Когда чай был готов, Джек отнес чашку в гостиную, окна которой выходили на улицу. В доме напротив, куда его когда-то посылали за кастрюлей, все окна были заколочены, а в палисаднике гнил разбитый автофургон. Мимо шли школьники, пихая друг друга и радостно выкрикивая непристойности. Дети горбились под тяжестью огромных ранцев и походили на солдат, бредущих по руинам сдавшегося города.
Наверху в туалете зашумел бачок, но ободряющего плеска воды одно раковины не последовало — мать считала, что микробы полезны, и утверждала, что люди стали чаще болеть с тех пор, как завели моду ежедневно принимать ванну и душ. Она смеялась Джеку в лицо, когда он обнаруживал в ее холодильнике давно просроченные продукты и рассказывал жуткие истории о том, как в сыре копошатся черви.
Дети свернули за угол, и улица снова опустела. Проехало несколько автомобилей, но им не удалось развеять неестественную тишину.
Много лет назад, на этой самой улице, в день, когда он уехал из дома в Хэндонский полицейский колледж, Джек минут десять стоял на крыльце в ожидании такси, которое должно было отвезти его на станцию, и его поразило, сколько народу пришло пожелать ему доброго пути. В палисадниках тогда копошились малыши, а у бордюров чинили машины. В те дни, вспомнил Джек, старухи, кутаясь в пальто, обменивались у калиток новостями.
Когда мать вошла в комнату, Джек спросил, куда подевались люди.
— Теперь никто не выходит, — ответила она, встав рядом с ним у окна. — Я уже и к соседям-то не заглядываю и белье вывешивать на улице перестала. Один хулиган на прошлой неделе перелез через забор и украл кресло-качалку, ту, что ты купил.
— Я тебе надстрою забор повыше и куплю новую качалку, — сказал Джек.
— Не надо, бог с ней, с качалкой, — раздраженно отмахнулась Норма. — Все равно сопрут, да и солнце в Англии теперь уже не то.
Они прошли в кухню, и Норма ойкнула, обнаружив, что клетка Питера все еще закрыта синтетическим подсолнухом.
В доме не было продуктов, которые Джек мог бы заставить себя съесть. За чайной коробкой в углу посудной полки были свалены неоплаченные счета. Весь дом следовало прибрать, проветрить и сменить предметы первой необходимости; даже в кормушке Питера не осталось семян, а пустой пакетик «Трилл» лежал в серванте рядом с банками заплесневелого джема и прокисших солений. Джек надеялся вернуться в тот вечер в Лондон и нормально провести второй выходной — он планировал посетить галерею Тэйт[18], своими глазами посмотреть на то, о чем все говорят, — но теперь понял, что придется остаться еще на одну ночь и решить проблемы матери. Он расчистил место на кухонном столе и принялся составлять список:
Позвонить слесарю.
Вычистить клетку.
АСДА[19] — продукты.
Найти уборщицу/пылесос.
Почта — забрать пенсию.
Банк — договориться о задолженности.
Найти Ивонну?
Потом вынул чековую книжку и выписал чек в уплату долгов.
— Ненавижу сидеть без денег, — сказала Норма. — Ну зачем Трев умер?
— Не надо было в потемках по церковной крыше лазить, — ответил Джек.
О смерти отчима Джек узнал с тайным облегчением. Одним преступником в семье меньше. Кроме того, судимости Тревора были для него постоянным источником неприятностей. Несколько раз на протяжении своей карьеры он подозревал, что живой Тревор мешает продвижению по службе.
Норма погрузилась в воспоминания о похоронах Тревора:
— Ни разу не видала, чтобы в церкви столько народу собралось, а на кладбище прямо сотни пришли. Людей прижимали к надгробиям, помнишь, Джек? А викарий о Треве так хорошо говорил.
Джеку запомнилось, как он сидел в церкви буквально в метре от роскошного гроба и гадал, как стажер-викарий справится с печально известной уголовной славой Тревора и странными обстоятельствами его гибели. Но этот осел в ошейнике провозгласил Тревора «ярким характером», восславил его паханскую деятельность и назвал Тревора «первопроходцем, который взялся за утилизацию мусора задолго до того, как это стало нормой».
Норма продолжала:
— Теперь вот жалею, что Трева не кремировали. Не нравится мне, что он там в земле, один совсем.
— Ты мне так и не сказала, мам, сколько Трев тебе оставил, — сменил тему Джек.
Норма принялась рыться в карманах пальто и курток, которые грудой висели на единственном крючке за кухонной дверью. Джек знал, что она ищет сигареты. Казалось, все его детство прошло в чаду сигаретного дыма.
Наконец она вытащила смятый бычок «Ламберт и Батлер", который сначала триумфально подняла вверх, а уж потом воткнула в губы. Джек напряженно ждал, пока она открывала ящики и шарила в сумках. Коробок спичек нашелся в ящике под грязной мойкой.
Норма села и пустила дым поверх стола.
— Не люблю я о деньгах говорить, — упрямо пробормотала она.
— Надо, мама, — возразил Джек. — Ты у Ивонны деньги забрала?
Норма мотнула головой.
Джек не советовал матери инвестировать в финансовую пирамиду его сестры Ивонны «Женщины, быстрее богатейте», которую та основала под девизом защиты прав женщин. Но мать все-таки вложила три тысячи фунтов, загипнотизированная россказнями Ивонны о том, как простые женщины уходят с ее собраний, унося за раз по двадцать четыре тысячи наличными.
Теперь Ивонна и мать друг с другом не разговаривают. Вообще-то они ни разу не виделись с тех пор, как Ивонна защитила свои права и исчезла, бросив озадаченного мужа, с которым прожила двадцать лет. Ее не сумел найти даже компьютер Главного управления полиции. Джеку здорово не хватало Ивонны. Прежде сестра заботилась о матери, а теперь, похоже, все заботы легли на его плечи.
Джек занялся делами. Он отвез мать в супермаркет «АСДА». На щите объявлений оставил записку: «Требуется уборщица. Три часа в неделю».
Пока они выгружали из машины замороженные полуфабрикаты, в гостиной зазвонил телефон. Джек снял трубку, и молодой мужской голос произнес:
— Я звоню насчет вакансии уборщицы. Джек с сомнением слушал.
— Я хорошо прибираю, — продолжал молодой человек. — Раньше в больнице работал.
— А теперь почему не работаете? — с подозрением спросил Джек.
— А теперь я студент. Приходится подрабатывать, чтобы платить за учебники.
Джек попросил молодого человека, Джеймса Гамильтона, прийти часов в пять.
Морган Клэр писал эссе о толпуддлских мучениках. Почерк у него был разборчивый и четкий:
«Толпуддлские мученики — это шесть сельскохозяйственных рабочих, образовавшие „Общество друзей“ в 1833 году, когда хозяин урезал им зарплату с девяти до шести шиллингов в неделю".
С чувством неловкости Морган сознавал, что его сестра Эстель манкирует уроками, и позже наверняка выйдет скандал, когда мама с папой поднимутся к ним на полчаса — пообщаться как следует.
— Эстель, ты бы хоть вид сделала, что уроками занимаешься, ну хоть начни! — сказал Морган.
— А мне плевать, что будет, когда вырасту, — отозвалась Эстель. — Хочу быть необразованной.
Морган засмеялся.
— А ты уже образованная. Не можешь же ты всему разучиться.
— Тогда не буду экзамены сдавать, — сказала Эстель.
Морган продолжал писать:
«На мой взгляд, эти люди, Джеймс Брайн, Томас Стэнфилд, Джон Стэнфилд, Джеймс Хэмметт, Джордж Лавлесс и Джеймс Лавлесс, явились пионерами рабочего движения и не заслуживали столь жестокого и бессердечного отношения".
Он положил ручку.
— Ну и какие у тебя цели в жизни?
— Целей куча, — ответила Эстель. — Я хочу быть жутко красивой, и чтобы шкаф был набит дорогим шмотьем, и я хочу выйти замуж за симпатичного мужчину, который будет меня смешить, и еще хочу завести ребенка.
Служба МИ-5 слушала, как премьер-министр с женой занимаются любовью. В передней спинке bateau lit[20] был спрятан крошечный микрофон, не больше ноготка новорожденного младенца.
— Пыхтят, будто уже на полпути в Сноудон[21], — заметил агент Роберт Палмер.
— Лучше бы уж ехали на свой хренов саммит, — буркнул агент Алан Кларк.
— Стыдоба… Слава богу, хоть аудио только.
Изменившийся тон в страстных ласках премьер-министра подсказал агентам, что скоро тот кончит и потянется за туалетной бумагой.
Морган Клэр не ожидал застать родителей в постели в шесть вечера. Когда четыре месяца назад родилась Поппи, он был вынужден признать, что его родители все еще занимаются этим, несмотря на возраст. Это и без того жуткая пошлятина, но заниматься этим при свете дня — просто извращение или что-то типа того. Они что, животные? Конечно, не надо было входить без стука, но ведь так хотелось рассказать папе о толпуддлских мучениках.
— Папа, ты знаешь о толпуддлских мучениках? Агент Кларк хихикнул:
— Вот вам и прерванный половой акт.
— Конечно, знаю.
— И что ты о них думаешь?
— По-моему, это были мужественные люди, но они заблуждались.
— Заблуждались? В чем? — В голосе Моргана звучало огорчение.
— Ну, по-моему, они избавили бы и себя и свои семьи от массы неприятностей, если бы согласились вести с хозяином переговоры о повышении зарплаты, а не вышли на улицы подстрекать.
Краска залила лицо Моргана. Он всем сердцем любил толпуддлских мучеников, их жен и детей и готов был умереть за их правое дело.
— Папа, они же никого не подстрекали, наоборот, вызвались охранять здания от бунтарей и поджигателей. И потом, папа, они не требовали повысить зарплату, наоборот, им ее урезали с девяти до шести шиллингов в неделю.
Эдвард улыбнулся:
— Возможно, хороший компромисс помог бы сговориться на семи с половиной шиллингах.
— Но, папа, они ведь и на девять шиллингов не могли своих детей нормально…
— Они подписали противозаконный договор, Морган.
— Они образовали «Общество друзей», папа. И только! И были правы на все сто!
— Не бывает только черного и белого, Морган! Они стали врагами государства.
— Нет, НЕ СТАЛИ! Это были славные ребята, и они восстали против жестокой и, значит, несправедливой системы, а их за это сослали в Австралию на семь лет! На чьей ты стороне, папа?
Адель вопросила приглушенно из-под одеяла:
— Что значит «на чьей-то стороне»? Морган заорал:
— Сама знаешь, какого хрена это значит! Адель выскочила из-под одеяла и заорала:
— Забудь о кроссовках «Найк»! И еще — неделю без прогулок! А теперь вон, мне нужно встать, а я раздета.
Морган спросил:
— Папа, у тебя есть дело, за которое ты готов умереть?
Премьер-министр ответил:
— Только не сейчас, сынок.
Агенты услышали, как хлопнула дверь. Потом Адель сказала:
— У тебя ведь сегодня прямой эфир? После душа не жалей дезодоранта. Ты жутко потеешь под софитами, Эд.
Ближе к пяти Норма поднялась на второй этаж. Когда она снова спустилась, Джек увидел, что мать надела одно из своих длинных летних платьев, заколола волосы и накрасила губы.
Джеймс Гамильтон обезоружил их обоих своим удивительным рвением в домашней работе. Джек провел его по домику, извинился за его состояние и объяснил, что мать недавно избили и она запустила хозяйство. Только одно было не совсем правдой: Норма никогда не отличалась хозяйственностью. Но в ответ на каждое его оправдание Джеймс просто улыбался и говорил:
— Нет проблем. Джеймсу понравился Питер.
— У моего отца дома в саду раньше были попугайчики, — сказал он.
— В клетке? — спросил Джек.
— Нет, дикие. Он на Тринидаде жил.
— А я думал, волнистые попугайчики есть только в Австралии, — удивился Джек.
— Не-а, на Тринидаде их навалом, — ответил Джеймс.
— А ваша мать с Тринидада? — спросила Норма.
— Нет, маманя была отсюдова, только померла. Когда приступать?
Даже не посоветовавшись с Джеком, Норма распорядилась:
— Можешь начать сейчас, почисти клетку. Джеймс, однако, посмотрел на Джека:
— Скажем, семь фунтов в час? Джек ответил:
— Нет, скажем, шесть.
В половине восьмого Джеймс покинул дом с двенадцатью фунтами в кармане. За два часа он преобразил кухню и даже вычистил и отполировал зеркальце в клетке Питера. Он обещал вернуться на следующее утро в десять, перед занятиями.
Когда Джеймс ушел, Джек засунул в сверкающую духовку две порции картофельной запеканки с мясом.
— Какой симпатичный паренек, — сказала Норма. — Джек, а тебе по карману, чтобы он приходил два раза в неделю?
— По карману, конечно, а то как же, Пит? — отозвался Джек.
Они отнесли еду в гостиную, потому что по телевизору шла передача, которую оба хотели посмотреть. Сегодня начинался новый цикл программ «Лицом к прессе» — живой эфир перед аудиторией, полной звезд. Первым гостем согласился стать премьер-министр.
Джек хотел посмотреть передачу из-за своих все более тесных отношений с премьер-министром. Интерес Нормы целиком сводился к звездам. Она надеялась увидеть сэра Клиффа Ричарда[22] и выяснить по его лицу, не девственник ли он.
Джек устроился ужинать за своим старым письменным столом. Норма села на диване, пристроив тарелку на коленях.
Премьер-министр сидел и комнате ожидания и голодными глазами следил, как Донна Флак, продюсер «Лицом к прессе», снимает полиэтилен с овальной тарелки с бутербродами. Врожденные хорошие манеры не позволяли ему вскочить и наброситься на угощение.
Донна скатала пленку в комок и ловко швырнула через всю комнату в мусорную корзину с надписью «Би-би-си».
— Во как! — воскликнул премьер-министр. — Вам бы в крикет за Англию играть!
Его помощники и шишки с Би-би-си, сгрудившиеся в комнате, смеялись дольше, чем шутка того заслуживала.
— Я стояла в воротах в первой женской команде Кембриджа, — сообщила Донна.
— Вы и теперь первая, — улыбнулся премьер-министр.
Донна вручила ему тарелку с салфеткой и предложила блюдо. Эдвард взял два бутерброда с копченым лососем. Ему хотелось посидеть где-нибудь в уголке и спокойно пожевать, но вокруг собралась целая толпа.
Александр передал ему список вопросов и возможные варианты ответов.
— Причин для беспокойства нет, — добавил он. Александр знал всех журналистов в зрительном зале, всех, кроме некой Мэри Мерфи. В справке говорилось, что она из «Нортантс войс». Двадцать пять лет, разведена, дочке три года, голосует за Социалистический альянс.
В студии, забитой звездами, в первом ряду сидела Ульрика Джонсон рядом со Стивеном Хокингом и Гэри Линекером[23]. Когда премьер-министр вышел в студию, раздались громкие аплодисменты. Он запрыгнул на высокий табурет, скрестил ноги, расплел их, наконец пристроил одну ногу на перекладине табурета, а другую оставил болтаться в воздухе.
После быстрой проверки микрофона, когда премьер-министр рассказал, что ел на завтрак — «яичница, апельсиновый сок, мюсли, тосты с отрубями и… гм…» — посыпались вопросы о введении евро.
— Я очевидно дал понять, что референдум состоится, когда…
Об Африке.
— Очевидно, перед Африкой стоят огромные проблемы…
И о Малкольме Блэке.
— Я думаю, всем очевидно, что Малкольм — прекрасный министр финансов…
И все шло гладко, пока Мэри Мерфи не спросила, знает ли он, сколько стоит пинта молока. Эдвард улыбнулся и сказал:
— Мы же европейцы, Мэри, вы, очевидно, имеете в виду литр.
Публика рассмеялась. А Мэри Мерфи — нет.
— Ну так сколько? — требовательно спросила она.
Премьер-министр снова улыбнулся и, чтобы выиграть время, уточнил:
— Пастеризованное или из-под коровки? Звездная аудитория засмеялась, на сей раз более нервно. Мало кто из присутствовавших знал цены на молоко.
— Любое, — неумолимо потребовала Мэри Мерфи. Грэм Нортон, сидевший между Адель и Беном Элтоном, крикнул:
— Да бросьте вы это молоко, сколько стоит бутылка «Боллинджера»?[24]
Когда смех утих, колумнист из «Индепендент» спросил:
— Господин премьер-министр, в прессе много разнотолков, и недавние опросы подтверждают, что вы оторвались от реальностей ежедневной жизни. Разве вы можете и дальше называться народным премьером?
Премьер-министр ответил через три долгие секунды. Он улыбнулся, помигал и сказал:
— Слушайте, пару дней назад я беседовал с простым парнем о его пожилой матери, которая стала жертвой ужасного уличного преступления.
Джек сказал Норме:
— Это он о тебе, мам.
— Что ты мелешь, — ответила она. — Я не пожилая.
«А я не простой», — подумал Джек.
В 10.15 на следующее утро Джек позвонил с шоссе в дом матери. Трубку снял Джеймс. В трубке слышался вой пылесоса. Джеймс бодро сообщил Джеку, что повезет Норму в город к парикмахеру.
— А как же колледж? — спросил Джек.
— У лектора бронхит, так что… — ответил Джеймс.
Джек услышал, как на заднем плане мать на кухне беседует с Питером, интересуясь у птицы, что ей надеть в город.
Том Полин (р. 1949) — современный англо-ирландский поэт.
Национальная художественная галерея Тэйт.
Сеть магазинов потребительских товаров.
Водяная кровать (франц.)
Национальный парк на севере Уэльса.
Клифф Ричард (р. 1940) считается самым популярным певцом Великобритании — более 60 раз попадал в первую десятку хитов.
Ульрика Джонсом — популярная британская телеведущая шведского происхождения, известная своими скандальными мемуарами и романом с тренером сборной Англии по футболу. Стивен Хокинг (р. 1942) — выдающийся астрофизик, с детства прикованный к инвалидному креслу. Гэри Линекер (р. I960) — звезда английского футбола 80-х годов, сейчас спортивный комментатор.
Дорогая марка шампанского.