Лу стояла под потоками дождя, с наслаждением подставляя лицо теплым каплям. Из темноты над головой хлестали болезненно приятные струи. Геофронт был освещён лишь цепью фонарей над дорожкой по краю, так что можно было легко поверить, что этот тёмный свод — это настоящее небо.
Девушка шла по блестящему от воды лесу, нарочно задевая ветки, и каждое дерево сбрасывало на неё поток капель. Лу смахнула воду головы, радостно рассмеялась и пошла по лесу к краю Геофронта, туда, где склон становился совсем крутым, и нужно было использовать звонкую лесенку из нержавеющей стали, звенящую от капель. Как всегда после дождя, она не могла надышаться свежестью. Вроде тот же воздух, что вентиляторы гнали с поверхности, но всё равно, вдохнёшь, и внутри какая-то детская радость.
Потом она стояла на тёплом, ласковом бетоне, растираясь полотенцем, а рядом отфыркиваясь, вытиралась Ксения. Внизу, в Геофронте, шелестел под последними струями дождя, молодой, едва выше роста Лу, лес. В потоках воздуха колыхались вершины ив, замерли плотные заросли молодых пихт, наполняющие воздух головокружительным запахом хвои. Ксения присела на самом краю, трогая верхушки деревьев и впервые за последние недели выглядела счастливой. Она срезала для исследований несколько побегов и с тревогой посмотрела на пожелтевшую ель.
— Хорошо тут сегодня, — сказала Ксю.
На другой стороне Геофронта тоже были люди, парни в плавках гоготали, лупя друг друга по спинам. Лу помахала им. Сегодня в лесу были только свои, с Нижнего уровня, так что можно было расслабиться. Когда кто-то с той стороны свистнул, Ксю игриво выставила ногу из-под полотенца, встряхнула волосы и соблазнительно изогнулось. Лу с завистью посмотрела на подругу, у неё не было такой уверенности в себе. С другой стороны леса одобрительно завопили. «Змей, кто же ещё, — подумала Лу с негодованием. — Вот если бы Рыжий так же засвистел ей…»
— У тебя нет пластыря? — спросила Ксения, с гримасой на лице рассматривая пятку. — Натёрла.
Лу кивнула. Она подошла к стене, где на скамейке стены лежала одежда и её сумка с медикаментами. Она присела, рассматривая красную пятку подруги.
— Это всё от костюмов, — сказала Лу.
Она достала банку с пахнущей хвоей мазью, аккуратно смазала и наложила бинт. Потом со смехом ущипнула Ксю за гусиную кожу на ляжке. В прошлый раз во время купания на обводном канале, Рыжий только и делал, что пялился на Ксению, и Лу так и не простила подругу.
— Ты совсем похудела. Ложись к нам в госпиталь, там питание получше.
Ксения с негодованием фыркнула, натягивая землисто зелёный костюм. Она расчесала кудрявую копну, на которую жаловались техники, которые ремонтировали душевые. Потом села на скамейку, достав зеркало. Лу с жалостью посмотрела на неё, кисти рук и лицо стали костлявым, она выглядела как узница концлагеря. Ксения повесила на шею наушники и переключила их на громкую связь.
— …Получены предварительные результаты по материалу И-сто семнадцать. Доктор Савельев предполагает, что этот вид может быть устойчивым…
Ксения вздохнула, затянув молнию до подбородка. Её губы превратились в жёсткую линию, и Лу тут же забыла, как ревновала Рыжего.
— Не расстраивайся ты так. Думает он о тебе.
— Дура ты, — беззлобно сказала Ксю, — сдался он мне.
Лу натянула голубой комбинезон врача. «Ну, пока не врача, но скоро буду», — самодовольно подумала она. Эх, вот почему её так не свистят, как Ксюхе? Лу говорила себе, что это ей совсем неинтересно, но втайне признавалась, было обидно, что всё внимание достаётся старшей подруге.
Дождь прекратился, на своде Геофронта зажглись лампы. Горела, дай бог, треть — в институте экономили энергию — деревья внизу выглядели тёмной, пугающей массой. Она любила лес, он был напоминанием о мире, который исчез под снегом.
Запищал таймер в фитнес-браслете, она вздохнула. Время отдыха кончилось, впереди была напряженная двенадцатичасовая смена на нижнем уровне. Лу надела сумку, набитую средствами от химических ожогов и бинтами ожогов, на другое плечо натянула противогаз. Не нужен он, но Ксения без него не пускала в лабораторию, говорила, там опасно.
Наверное, Грей уже сделал всё для больных на Нижнем уровне, и теперь всё, что ей нужно, это следить за ними и делать перевязки. Там не было тяжело раненных, в основном поражения кожи второй степени. Привычная рутина на нижнем уровне, и её снова будет скучно. Нужно как-то просочиться к Ксюхе, в лабораторию, вот только без причины нельзя. Конечно, можно внаглую прийти, взять ящики с ивовой корой для производства аспирина, которые так удачно сложены тут и пойти.
Распахнулись двери лифта, и в Гефоронт вошло несколько людей из Верхних. От одного их вида лицо Ксении перекосило, как от лимона. Ученые одеты в зелёные костюмы, техники в серые. Люди, которые пришли в зал, красовались в гражданской одежде. Впереди шла немолодая костлявая женщина в деловом костюме. Она поморщилась, обходя лужи на бетоне.
— Ксения, — сказала она грубо, подойдя ближе, — почему вы не в рисовой ферме, как указано в вашем расписании?
— Вы знаете, что мы срываем план по проверке однолетних злаковых? — огрызнулась Ксю. — Вы знаете, если мы не отберём в хранилище образцы для высаживания, можем потерять этот вид? Нет, конечно, вы это не знаете.
Женщина, поджав губы, стряхнула со скамейки капли воды и поставила дорогой портфель на рифленный металл. С важным видом она достала папку с бумагами и начала перебирать листы.
— В первый раз слышу, — надменно сказала женщина. — В расписании лаборатории этого нет. По плану у вас увеличение посевов риса на пять процентов. Вот распоряжение. Подписано, в том числе, и вашим руководителем.
Ксения поморщилась.
— Да, я вижу. Но тут же сказано, что работу по увеличению продовольствия нужно выполнить после плановых работ в Хранилище. Сохранение семян — это плановая работа, поэтому её в расписании нет. По моим оценкам, эта работа займёт около четырех часов.
Женщина в костюме буравила Ксю взглядом. Через минуту она сдалась.
— Хорошо, я зайду в лабораторию в середине смены.
Она повернулась к Лу.
— Луиза, как я понимаю, вы сегодня дежурный врач на Нижнем уровне?
Лу кивнула.
— Да. Тоже есть какое-то распоряжение?
Женщина покачала головой.
— Нет, к вашему наряду вопросов нет. Я хочу попросить вас лично: на Верхнем уровне столпотворение больных в госпитале, а ваш Грей сегодня отказывается работать.
Лу промолчала. Верхняя умолчала, что от врача, который и так работал без выходных по полторы смены, потребовали организовать уход за хрониками из Верхних.
— Вы же понимаете, что наверху пятьдесят людей, которым нужно медицинское обслуживание. В конце концов это ваш долг, как врача.
Лу с изумлением понимала, что Верхняя действительно верит, что сможет её убедить. Тут, внизу, была очередь на перевязку, но вместо этого она должна была с ложечки кормить старух-язвенниц из Верхних? Лу задохнулась от возмущения.
— Вы кем работали? До Зимы. — спросила Ксю.
— Заместитель министра финансов, — процедила женщина.
— Понятно, — зло сказала Ксю. — Ну тогда для вас объясняю, как для экономиста, если по другому вам непонятно. Денег на счету нет, и как не уговаривай, больше их не будет! На весь Институт есть один врач и один фельдшер. Больше нет. Это вам понятно?
Женщина фыркнула, но к удивлению Лу не стала спорить.
— Ксения, через шесть часов я зайду, — сказала она, собирая бумаги в портфель и направившись к лифту.
Лу слушала, как шипит и ругается Ксения. Сейчас Лу простила подруге всё, даже Рыжего. У неё самой не хватало духа спорить с руководителями Верхних, а вот Ксю не боялась.
— Не переживай, спасатели говорили, что подготовят для них другое убежище, — сказала Лу, чтобы успокоить подругу.
— Ты веришь? Не будет этого, они тут навсегда, — сказала Ксю с тоской. Она помолчала минуту и добавила. — Верхние предложили закрыть Геофронт,
Лу с ужасом посмотрела на нее.
— Говорят, система дождя потребляет четыре процента энергии. Говорят, для экономии нужно отключить.
— Но ведь тут ивы и хвоя для лекарств!
— Предлагают растить в теплицах, как всё остальное.
Лу покачала головой.
— Не смогут, — сказала она, — отстоим.
Ксения сжала губы и вздохнула.
— Они хотят сделать тут парк для прогулок. И футбольное поле.
Лу с удивлением посмотрела на неё.
— Так у них же есть зал! Волейбольный, да ещё и отдельный теннисный зал.
— Теперь хотят футбольное поле.
Ксения отвернулась и скрылась в темноте туннеля. Лу молчала, глядя на единственный кусочек леса в Институте. В голове роились мысли, и впервые она решила, что сделает всё, чтобы это не произошло.
* * *
Наблюдать за затуханием мира было пугающе, но очень интересно.
Первые месяцы она не могла оторваться от новостей, пересматривая каждое видео из Америки, где облака пепла накрыли города около Йеллостоуна. Она с ужасом смотрела видео из домов, где пепел доходил до крыш, или из высоких домов, вокруг которых была пепельная пустыня, с редкими торчащими зданиями. Через несколько недель после извержения Интернет стал ужасающе медленным, в соцсетях нельзя было посмотреть видео, и остались только фотографии.
Источником новостей оставался только телевизор с раздражающе спокойными репортажами. О надвигающейся Зиме рассказывали как о чем-то обыденном. Утепляйте окна, утепляйте стены, запасайте теплую одежду… Люди спешно подключали кабельное телевидение — обычные телевизионные антенны стали бесполезными. По слухам, вулканическая пыль блокировала сигналы со спутников.
По государственным каналам было много сюжетов про заготовку урожая, тот был огромен, и без экспорта должно было хватить на несколько лет. Вместе с Интернетом исчезли газеты и, почему-то, туалетная бумага. Люди начали собираться на площадях и улицах, и в городе появились военные, был введён комендантский час и запрет собраний, и всё, что оставалось людям, это сидеть перед телевизорами.
В Соликамске, где она жила, ещё не было видно признаков надвигающейся катастрофы. Она жила в десяти минутах от Института, на съёмной квартире, так и не найдя в себе сил сказать хозяйке, что их ждёт. Она не очень переживала за родителей — те жили в нефтяной столице Сибири, и Грей убедил её, что у них всё будет хорошо.
Потом небо стало темнеть. Чистоту небосвода начали прорезать длинные серые полосы, и с каждым днём их становилось всё больше.
В городе стало тесно от чужаков, которых привозили автобусами. Старые пятиэтажки в городе старательно утеплялись, на окна ставились ставни или навешивался наружный стеклопакет. Она слышала, что городскую котельную перестраивали, добавляя огромный топливный парк. Все заброшенные дома в городе реконструировались, наполняясь беженцами. В Соликамске стало очень много людей, который говорили на разных языках. Она встречала людей, предки которых уехали ещё до революции 1917 года, но которые сейчас возвращались в Россию, убегая от пепла. Многие даже не говорили по-русски, но власти почему-то принимали всех.
Лу каждый день ездила на служебном автобусе в Институт. Для неё не было работы, но это было куда интереснее, чем сидеть дома. Она видела грузовики, которые непрерывно въезжали через ворота, разгружая запасы на нижние уровни Института. На собрании сотрудников им сообщили, что они должны быть готовы провести под землей до трех лет, вот только запасы были на куда больший период, и это пугало.
К сентябрю небо стало серым, в воздухе непрерывно висела дымка. Красивыми были лишь закаты, жёлтое, дрожащее солнце с трудом пробивалось сквозь пыльную завесу. Люди уже не открывали окна, стоило открыть и через минуту на каждой открытой поверхности была пыль. Трава стала серой, листья опали раньше обычного и теперь деревья стали мрачными остовами в серых пейзажах. Даже река превратилась в медленный поток грязи.
Стало сложно дышать, люди выходили на улицу только в масках. В один из дней Лу собиралась на работу, как в дверь постучали, на пороге была фигура в маске и защитном костюме.
— Фёдорова Луиза? Десять минут на сборы. Эвакуация.
Лу кивнула. Она была готова давно. Она привычно попрощалась с хозяйкой квартиры, взяла две сумки с вещами. Бледные, взволнованные сотрудники садились в желтые автобусы. Те выстроились на улице, под охраной нескольких военных машин. Их никто не провожал, на улицах не было прохожих. Лишь один раз она увидела, как закутанных по самые глаза в костюмы детишек колонной ведут в школу, да на перекрёстках, укутанные от пыли военные, слепо смотрели сквозь маски.
Автобусы въехали на территорию, остановившись у главного туннеля Института. После поездки автобусы потеряли желтый цвет. Автобусы оставили их и направились в сторону города. По ограждению со знаком электричества бежали молнии, на проволоке налипли хлопья пепла. Лу оглянулась в сторону жёлтого солнца. Внутри комом ворочалась тревога.
Огромные ворота с воем сирены распахнулись, и они прошли длинным туннелем, тут была ещё пара ворот. Военный в маске помахал, оставшись в тоннеле, сотрудники зашли внутрь, и ворота с чавкающим звуком закрылись. Через камеры она видела, что военный проверил щит управления, заблокировал его и скрылся в темноте туннеля. Через минуту горящий красным индикатор открытой наружней двери мигнул зеленым и погас.
Люди собрались в холле, где горели лампы и вентиляторы всасывали принесенную пыль. Молча они разделись, убрали верхнюю одежду в контейнеры для стирки и достали из полиэтиленовых пакетов чистые комбинезоны. Могучие вентиляторы всосали пыль и запахи, и Лу почувствовала запал пластика и металла.
— Вот что, друзья, — сказал Михаил Петрович, директор Института, — давайте устраиваться. С этого дня считаем, что работа по сохранению биосферы нашей планеты началась.
— На сколько мы тут заперты? — спросил кто-то в толпе.
— Два года, — сказал он медленно, — может и больше.
Лу думала, что директор врёт, но только зачем? Информация не вызвала ни волнения, ни разговоров. Люди разбрелись по Верхнему этажу Института. Их одежда и прошлая жизнь осталось наверху. Лу зашла в свою комнату и, не раздеваясь, легла на жёсткую койку. У неё ещё не было друзей среди сотрудников, так что в комнате она была одна. Она лежала в темноте, чувствуя себя очень одинокой.
* * *
Шли однообразные дни под землёй.
Лу была интерном в госпитале Института, но по правде, работы для неё не было. Её начальником был Грей, пятидесятилетний разведённый реаниматолог, который взял её на интернатуру, а потом предложивший работать на Институт.
Она проводила всё время в радиорубке у Рыжего. Эфир был полон сообщений, радио оставалось самым надёжным методом связи. Насколько она понимала, наверху всё было плохо, но не ужасно. В городах было тепло, была и электроэнергия. Страна продолжала добывать газ и нефть, работали электростанции и железная дорога.
Большей частью эфир наполняли служебные переговоры между городами. Очень много было нудных запросов и отчетов спасателей, в их ведении были лагеря эвакуированных, и они запрашивали продовольствие и топливо. Часто она слышала военных, когда спасаемые не хотели мириться с порядками спасателей и захватывали власть.
Кроме радио, другой информации с Большой Земли у них не было. Она не видела, что было на поверхности. Камеры показывали только территорию около Института и большей частью они были залеплены пеплом. Датчики показывали падение температуры. В конце сентября она упала до нуля, к октябрю ночью доходило до минус двадцати. Эфир наполнился криками о помощи.
С ужасом она слышала отчёты спасателей, как в лагерях, где было несколько тысяч человек, к утру оставалась сотня. Частой причиной гибели лагерей был голод — через пепел и снег не могла пробиться помощь. Лучше всех было лагерям вдоль железных дорог, до них легко можно было доставить топливо и еду. Она завела карту, отмечая точками места, откуда слышала сообщений. С каждой неделей их становилось всё меньше.
Лу накрыла депрессия, ни разу за всё время она не слышала, что происходило с городом, где были её родители. Она забросила работу, забывала про еду, непрерывно слушая эфир, надеясь услышать хоть что-то. Её спасла Ксения. Она переселилась к ней в комнату, заставляла есть, принимать душ и ходить на работу.
Иногда в эфире она слышала голоса на других языках. Она делала записи и тащила их Ксю, которая могла перевести, но та лишь раздражённо отмахивалась.
— Не нужно тебе это слушать, — говорила Ксения, но сама становилась мрачной, — работай. Это успокаивает.
Ко второй зиме стало ещё хуже. Датчики показывали, что в июне температура падала до минус десяти, а к декабрю ночью мороз достигал восемьдесят градусов. Голоса в эфире стали редкостью, она уже узнавала всех, как родных. Много было голосов из Казани, выходили в эфир почти все города Башкирии, иногда она слышала Екатеринбург, Кемерово, Томск.
Вот только когда жизнь под землей стала привычной и предсказуемой, когда утихли волнения ученых, понявших как их обманули со сроком нахождения под землей, когда она смирилась с отсутствием вестей от родителей и начала всерьёз думать о том, чтобы самой позвать Рыжего на свидание, всё изменилось.
В Институт пришли Верхние.