Никита Николаевич откинулся от монитора, потёр слезящиеся глаза. Сколько он просидел так, пялясь в черноту пещеры? Два часа, три? Если судить по бурчанию в животе, то и все пять. Зато он мог уже как-то обобщить свои наблюдения.
Планета вращалась, причём очень быстро. Один оборот за каждый четырнадцать с половиной примерно минут. При этом и по орбите она двигалась, скажем так, заметно глазу. Что это значило, Никита Николаевич сказать пока не мог, но это было очень, очень интересно!
Он хлебнул из чашки давно остывшего чая. Вот ведь дрянь! Никита Николаевич в который раз подивился на рекламщиков: какой смысл проталкивать в массы такую гадость? Чай должен быть горячий, максимально горячий! В идеале, только с огня, даже кипящий. Такой, чтобы обжигаться, чтобы кожа слезала с нёба!
Никита Николаевич провёл по нёбу языком. Нет. Это, пожалуй, перебор. Этак можно и рачок заработать. Именно так, рачок, уменьшительно и пренебрежительно, чтобы меньше бояться.
— Эти реки никуда не текут, — ворвался в тишину пещеры монотонный речитатив Державина, — они забыли про море!
Никита Николаевич вздрогнул.
— Мне очень жаль, мама, но эти реки никуда не текут…
Труба орала, гудела, дребезжала и медленно ползла к краю стола. Самсунгом этим его снабдил Жогин, сам Трепников ни в жизнь не истратил бы столько денег на простой телефон. Половина месячной зарплаты! Надо же умудриться…
Трепников схватил трубу, неуверенно, со второго раза только разрешил соединение.
— Да? — спросил хрипло.
— Пауза, Никитос, — раздался в трубе голос Жогина. Сочно, громко, будто Илья стоял в двух шагах.
— Не понял, — пробормотал Никита Николаевич. — Какая пауза, что случилось?
— Обычная. Выключай свою машинерию и выходи. Вадим встретит.
— Да почему же, чёрт побери? — не выдержал Трепников. — Я только начал!
— Потому, — лапидарно ответил Жогин. Потом смилостивился и объяснил: — Гости у нас. Серьёзные гости. Они шутить не любят. Так что выключай и двигай. Жду.
И отключился.
Гости. Какие у них могут быть гости тут, в глухом лесу? Здесь полсотни лет никто не ходил. Хорошо, если охотник какой забредёт. Ненадолго, — и прочь от греха подальше. Наверное. Никто же не знал, что конкретно здесь произошло, но была у места неприятная аура. Погружённый в наблюдения, Трепников забыл о ней, а сейчас вспомнил, почувствовал на собственной шкуре. Словно кто-то бесконечно чуждый и равнодушный неотрывно смотрит в спину. Зачем ему это, такому чуждому? Но вот смотрит же…
Никита Николаевич вздохнул и поднял рубильник. Компьютер пискнул, уходя в шут-даун. Жогин не поскупился, поставил сюда мощный бесперебойник, на полчаса хватит запитывать все устройства, так что данные не пропадут, но и наблюдать бессмысленно.
Трепников встал, выглянул в дыру в стене, поглядел, прищурившись, на звезду. Чёрт, вот ведь угораздило! Странный какой эффект от ядерного взрыва… Ладно, он мог представить, что взрыв зажёг звезду, но откуда планетная система? Чудеса, да и только!
Никита Николаевич покрутил в изумлении головой, развернулся и, подсвечивая себе путь карманным фонариком, зашагал к выходу, обходя особо большие, выпавшие из потолка тоннеля глыбы. Здесь убрали, теперь здесь почти не было риска переломать ноги, но всё равно, бережёного, как говорится, бог бережёт.
Метров за триста до выхода на свет его встретил Вадим.
— Что там? Что за спешка? Случилось что-то? — засыпал его вопросами Никита Николаевич. — Что молчишь? Зачем меня вызвали? А ну как что произойдёт там, в пещере, а я оборудование обесточил? Может, зря? Может, не стоило? Пусть бы писало себе и писало?
— Вы только не переживайте и ничему не удивляйтесь, Никита Николаевич, — прервал этот словесный поток Вадим. — Так надо, поверьте.
— Кому?.. начал Трепников, но не договорил и послушно зашагал вслед за Вадимом, уж больно у того было непреклонное выражение лица. Досадно, конечно, что оторвали от наблюдений. Остаётся надеяться, что причина в самом деле важная. А звезда… Шестьдесят лет она здесь, и за несколько часов ничего с ней не станется.
Людей с военной выправкой и скучными лицами Трепников увидел, едва вышел из тоннеля, на солнечный свет, к свежему воздуху. От разочарования захотелось кричать… Почему он думал, что власти ничего не знают? Почему он надеялся, что всё обойдётся?
На полянке, за разбитым шлагбаумом, раскинул лопасти вертолёт. Лётчик присел у шасси, что-то высматривая, а рядом, в компании мрачных Жогина и Виктора, стоял невысокий человек в штатском. Жогин что-то втолковывал ему, а человек чуть заметно кривился.
Виктор разглядывал траву под ногами.
Вадим положил Трепникову руку на плечо, подтолкнул вперёд.
— Ага, — произнёс штатский. — Основные фигуранты в сборе. Милости прошу!
Он показал рукой на вертолёт.
Что-то щёлкнуло в голове у Трепникова. Мир стал ярким и прозрачным. Какого чёрта?! Он просто смотрел в телескоп, кто может ему это запретить?
— Что это значит, господин хороший? — осведомился он у штатского. Что вы себе позволяете? Вы, вообще, кто?
Жогин встрепенулся и с изумлением посмотрел на Никиту Николаевича, Виктор перестал изучать носки ботинок и поднял голову.
— Майор Егоров, — спокойно ответил штатский. — А вы, стало быть, господин Трепников? Почему здесь, почему не в школе? Вы учитель, вроде?
— Во-первых, вас это не касается! — млея от собственной решительности, выпятил вперёд подбородок Никита Николаевич. — Во-вторых, каникулы начались, и в третьих… Какой вы майор, если не в форме?
— Майор Федеральной экспертной службы, — так же спокойно ответил Егоров. — Имею право ходить в штатской форме одежды.
Он запустил руку во внутренний карман пиджака. Трепников напрягся, но Егоров достал всего лишь красные корочки, удостоверение.
— Вот, смотрите. — Он махнул корочками перед лицом Трепникова. — Довольны?
— Нет, — сказал Никита Николаевич, — не доволен! Никакой ФЭС не существует, это телевизионщики придумали, для сериала. Кто вы такой?
— Майор Егоров, — штатский хмыкнул и улыбнулся неожиданно широкой, открытой, совсем гагаринской улыбкой. — Название моей службы вам ничего не скажет, оно секретное и сама служба секретная. Но она есть, и не стоит это проверять. Мне сложности ни к чему, а вам ни к чему неприятности. Вы же не хотите неприятностей, господин Жогин?
Он обернулся к Илье Витальевичу.
— Нет, — коротко ответил Жогин.
— Вот и отлично, — сказал майор. — Если вы не знаете… И вы… И вы, — он поочерёдно глянул на Виктора и Трепникова. — Здесь до сих пор запретная зона. Есть приказ, он не отменён.
— Шестьдесят лет прошло! — сделал последнюю попытку возмутиться Трепников.
— Ну и что? — пожал плечами службист. — Любой приказ в силе до тех пор, пока он не отменён, правило такое. И там не важно, революции вокруг или эволюции. «Честное слово» Гайдара в школе читали?
Каким боком здесь был Гайдар и его «Честное слово», Никита Николаевич не понял, но вся решительность его испарилась. В конце концов, затеяЖогина, он тут главный начальник, вот пусть и решает.
— Хорошо, — сказал Жогин. Кажется, он тоже вспомнил, кто тут главный. — Полетели.
— Вот и славно, — кивнул майор. — Надеюсь, всё разрешится к общей пользе.
Он снова приглашающе махнул рукой.
Когда Трепников ступил на лесенку, Жогин сжал его локоть и прошептал:
— Спасибо, Никитос.
— За что же? — не понял Трепников.
— Напомнил кое о чём, — сказал Жогин и замолчал до самого города. Впрочем, в летящей вертушке особенно не поговоришь.
***
"В суету городов
И в потоки машин
Возвращаемся мы -
Просто некуда деться. "
Голос Высоцкого наполнял кабинет, и Жогин на миг забыл, зачем и почему он здесь, так звучали эти простые, в общем-то, слова.
«И спускаемся вниз
С покоренных вершин,
Оставляя в горах,
Оставляя в горах свое сердце.»
— Люблю Высоцкого, — сказал хозяин кабинета и выключил музыкальный центр. — Настраивает на нужный лад.
Жогин очнулся. Удивительное дело: бандиты обычно сентиментальны и любят слезливый шансон, а силовики часто слушают тех, кого их предтечи гнобили и кому всячески не давали жить. Такой психологический выверт. Или наоборот — неосознанная защита, самооправдание. Мы — защитники, мы на страже, мы в детстве читали верные книги. Иначе никак, иначе не выдержать. Никакой душитель свобод не считает себя ни сатрапом, ни держимордой. Он исполняет долг — и точка. Знать бы, кем считал себя хозяин кабинета… Уж явно не держимордой.
Вид у человека напротив был примечательный. Лет пятидесяти, лысоватый, румяный, на лице доброжелательная улыбка, уголки глаз лучатся морщинками. Чисто дед Мороз на утреннике, только бороды и красной шапки нет. Так и ждёшь, что под столом мешок с подарками.
— Тогда бы «Чёрное золото» завели, — не поднимая глаз, сказал Трепников.
— Нет-нет, уважаемый Никита Николавич, — хозяин кабинета вскинул руки в шутливом протесте. — Те лабиринты рыли не вы, да и нет там никаких лабиринтов, так что не подходит, никак не подходит. Да, я же не представился! Я про вас многое знаю, а вы про меня — вовсе ничего. Так неправильно, не находите?
Трепников пожал плечами, всем видом показывая, что личность визави его не интересует.
— Меня зовут Иван Иванович, — не обратив внимания на этот афронт, продолжил службист. — Фамилия Хо́мяк, ударение на первом слоге, а не на втором, как некоторые думают. Звание — полковник. Можете называть или по имени-отчеству, или по званию, я не обижусь. Но лучше по имени-отчеству, к чему нам лишний официоз, тру?
— Мы как-то и не собирались знакомиться, — сказал Жогин. — Что мне с вашей личности? Век бы не знаться.
— Ай-ай-ай, как непредусмотрительно! — всплеснул руками Хо́мяк. — Вы же предприниматель, Илья Витальевич, много лет бизнесом занимаетесь, должны знать, что государство всегда рядом. Налоговая, например, или пенсионный фонд. Налоги-то платите, Илья Витальевич?
— Плачу.
— Ну вот, — улыбнулся Хо́мяк. — Платите, значит, с государством знаетесь. В тендерах участвуете, продукт поставляете. Как тут не знаться?
— Это другое, — не согласился Жогин.
— Почему же другое? — подался вперёд Иван Иванович. — Горы, где вы возились, государственная собственность, секретный район.
— Откуда нам знать, что секретный? — спросил Жогин.
— Оттуда, откуда вы подрыв фугаса знаете! — улыбка мигом слетела с лица полковника, как с лица Мюллера в знаменитом сериале, и стал он внезапно не дедушка Мороз, а Мороз-воевода. — Что же вы, Антон Сергеевич, архивы невнимательно смотрели? Район закрыт, а тут ваши… экскурсии. Разумеется, мы заинтересовались.
— И что дальше? — спросил Жогин. — Вы заинтересовались, навели справки. Выяснили, что мы не шпионы. Дальше-то что?
— Дальше вы прекращаете свои опыты, мы закрывает штольню на замок, и все довольны, — сказал Хо́мяк. — Я думаю, так.
— Так нельзя! — вскочил с кресла Трепников. — Там феномен, надо исследовать!
— Исследуем, обязательно исследуем, — согласился Хо́мяк. — Привлечём специалистов, оборудование. Нормальное современное оборудование, отечественное. Такое, что ни капли информации не сольёт за рубеж. Вы-то телескопчик американский поставили, кто его знает, что он семафорит? Спецпроверку прибор не проходил. Да и сервер тоже оттуда. Неаккуратно, господа.
— Ну, знаете! — не выдержал Жогин. — Ноутбук-то на столе у вас чей? Монитор? Телефон в кармане?
— Ошибаетесь, господин Жогин, — рассмеялся полковник. — Всё наше. Платы под Москвой паяли, процессор стоит «Эльбрус», микросхемы тоже отечественные, да и операционка.
Он похлопал по крышке ноута.
— Да, техпроцесс устаревший, в стрелялки и бродилки не поиграешь, а мне и не нужно. Я, господа, — Хо́мяк обвёл их взглядом, — вырос уже из того возраста, чтобы в стрелялки играть. И так пострелять пришлось, только мишени были живые. И в технике своей я уверен.
Он пристально посмотрел на Илью Витальевича.
— А вы, — произнёс с нажимом, — уверены, что не станет ваше железо… просто мёртвым железом, случись что? Спутники, знаете, над головой летают, сигналят.
— Паранойя, — с отвращением произнёс Жогин. — Кому я нужен?
— Никому не были нужны, — сказал полковник, — пока в гору не полезли. А теперь, кто его знает? Так что… Подписываете неразглашение и забываете про гору навсегда.
Он вынул из ящика стола тонкую стопку листов:
— Будьте добры, господа. С вашими охранниками, с вашим сыном, любезный Илья Витальевич, тоже беседу проведут.
— Подождите, — произнёс Трепников. — Если мы все даём подписки, то зачем нам забывать? Почему мы не можем продолжать исследования? Зачем вам вводить в курс дела лишних людей, если вот они мы?
Хо́мяк опустился в кресло. Положил подбородок на сцепленные пальцы рук, приподнял домиком брови, потом сказал:
— Там, знаете, уровень секретности другой, а с другой стороны, — он задумчиво покусал нижнюю губу, — подписка и есть подписка… Хорошо! — он выпрямился, хлопнул ладонями по столу. — Будем считать, что ничего пока не решено. Обещаю, мы вернёмся к этому разговору, так что подумайте на досуге. Но бумаги надо подписать уже сейчас… Вот и славно!
Он собрал подписанные листы.
— Вас доставят домой, каждого, так что не волнуйтесь. Свободны! А вас, Илья Витальевич, — он прищурился совсем папашей Мюллером, — я задержу ненадолго. Ваши соратники и соскучиться не успеют.
Жогин пожал плечами. Секретничает господин полковник. Или после разговора вторую подписку возьмёт?
— Вы, наверное, меня этаким сатрапом считаете? — в упор глядя на Жогина, поинтересовался Хо́мяк.
— Есть такое, — честно ответил Илья Вительевич.
— И зря, — сказал полковник. — Каждый должен приносить пользу Отечеству, будучи на своём месте. И я, и Егоров, который вас сюда привёз, и вы, и даже ваш бородатый провокатор.
— Почему он провокатор? — удивился Жогин.
— Потому что провокатор, — сказал Хо́мяк. — Подвигнул вас на поход, спровоцировал, то есть. Заметьте, я это слово никак отрицательно не коннотирую.
— Что?!
— Не окрашиваю, — пояснил полковник. — Заметьте, как смешно получается: провоцировать и спровоцировать — слова очень похожие, одного корня, но первое куда агрессивнее смотрится, неприятнее.
— Не буду спорить, — сказал Жогин. — Только я не понимаю, полковник, зачем вы это говорите? Ради чего?
— Разговорить вас хочу, — ответил Хо́мяк. — Вы, господин Жогин, всем видом демонстрируете оппозицию и меня попросту терпите. Из вежливости, — он хмыкнул.
— Как же я должен к вам относиться? — прямо спросил Жогин. — Ничего хорошего от общения с секретными службами я не жду, водку мы вместе не пили, статус наш непонятен: то ли продолжать, то ли забыть, то ли в Магадан сослать.
— Не надо так шутить, Илья Витальевич, — покачал головой Хо́мяк. — У меня, к вашему сведению, дед в тех местах сгинул.
— И вы после этого… — начал Жогин.
— И я после этого, да, — остановил его полковник. — Спецслужбы были, есть и будут. Даже при коммунизме. О котором мечтали те же Стругацкие. Казус Сикорски помните?
— Да, — коротко ответил Жогин.
— Во-от! — протянул, воздев палец, Хо́мяк. — Родину надо защищать. Кто со скорчером в руках, а кто тайно и умственно. У нас с Рудольфом оружие одно, — он постучал себя по лбу, — голова! Хотите возразить?
— Даже не подумаю, — ответил Илья Витальевич. — Но я всё равно не понимаю…
— Экий вы непонятливый, — пробормотал полковник, пробарабанив пальцами по столу. — Хорошо, буду говорить откровенно.
— Вот сразу бы, — сказал Жогин.
— Не мешайте! — повысил голос полковник. — Что вы за человек такой? — сказал другим, примирительным тоном. — Посидите немного молча, без ремарок. Можете?
— Излагайте, — махнул рукой Жогин.
— Так вот, — начал Хо́мяк. — Область у нас хотя и большая, но малонаселённая. Поэтому штаты ограниченны, с ними не навоюешь. Да не волнуйтесь вы так, — замахал он руками на напрягшегося Жогина. — Это я фигурально, никакой войны, к счастью, не предвидится. Так вот, — он нахмурился, снова пробежался пальцами по столешнице, — чую я, что ваше открытие может наделать много шума. Что там чую, практически уверен. Много дел можно наворотить, имея за спиной этакий феномен. Согласны?
Жогин кивнул. Полковник, конечно, не ошибался. Следствия их находки тянулись в будущее, и было будущее зыбким и неопределённым, но сулило… много чего сулило, и не только прибыль. А ещё оно требовало работы и денег, потому что такие исследования на коленке не делаются, и эта мысль тревожила его уже не первый день.
— Вижу, думали об этом, — сказал полковник, внимательно изучавший смену настроений на лице Жогина.
— Конечно, — согласился Илья Витальевич.
— И я думал, — сказал Иван Иванович. — И продолжаю думать, и понимаю… — он в сомнении оскалился, потом решился: — Нельзя это дело в Москву передавать. В его теперешнем виде, я имею в виду. Волна поднимется, высокая, крутая, и лучше бы её оседлать. Столичные начальники ребята ушлые, сразу под себя всё подомнут. Им, Илья Витальевич, только палец покажи, тотчас же руку открямзают по самое по плечо. Тру?
Жогин снова кивнул. Мысли, что излагал Хо́мяк, были настолько тривиальны, что не стоили напряжения его голосовых связок.
— Вижу, что понимаете, — сказал полковник. — Я, собственно, и не собирался вас от дела отодвигать. Обидитесь, трезвонить начнёте, до верха, — он ткнул пальцем в потолок, — дойдёт. Мена на пенсию выпрут, георгины выращивать, а вас… Я-то, извините, не сталинский сокол, команды ликвидаторов не держу. Да и не по мне это. В чём вы-то виноваты?
Жогин дёрнул подбородком. Воротник куртки, которого он до этой минуты не замечал, больно впился в шею, словно желая лишить его воздуха. Полковник, по всему выходило, лукавил. Была у него такая опция, а уж у высокого начальства — наверняка. Не убьют, так зашлют на край земли. К примеру, смотрителем маяка, и качай там права перед чайками. В перерывах между водкой и отскрёбыванием их дерьма от стёкол и зеркал.
— Ага, — довольно произнёс Хо́мяк, — прониклись? Осознали, куда залезли? Вы, главное, не переживайте так. Не реализовался этот вариант покуда. От нас с вами зависит наше будущее.
— Да, — Жогин сглотнул.
— Водички? — участливо осведомился Хо́мяк и набулькал в стакан из графина. — Или покрепче чего?
— Покрепче, — попросил Илья Витальевич. С благодарностью принял стакан с виски, выхлебал, закусил рыбкой. У полковника, видимо, совершенно случайно, в сейфе и выпивка оказалась, и закуска. Уже на тарелочке и тонко нарезанная. Хо́мяк не стал чиниться, тоже принял, выдохнул, откинулся на спинку кресла.
— Водки, гм, мы вместе выпили, — сказал он, — теперь можно поговорить. Как соратники поговорить. Вы не против?
— Нет, — ответил Илья Витальевич. — Совсем нет.
— Ну и отлично! — обрадовался Хо́мяк. — Скажите мне, любезный Илья Витальевич, что вы думали делать со всем этим? — он сделал над головой неопределённое движение рукой. — Есть у вас какие-то намётки? В кооперации со мной, — он улыбнулся. — пардон, моей службой, их реализовать будет легче? Как думаете?
— Непременно, — сказал Жогин. На самом деле, поиск союзников в верхах был частью его плана, и предложение полковника оказалось весьма кстати. — Мысли у меня есть. Во-первых…
***
Домой Жогин вернулся уже на закате. От въедливости Хо́мяка сводило скулы. Они извели чуть не пачку бумаги, спорили и ругались, насколько вообще могут ругаться между собой малознакомые люди. Но и голова у полковника оказалась светлая, а иначе он и не достиг бы своих чинов. Враки, что полковниками становятся только сыновья генералов, некоторые и сами добираются. Во всяком случае, к вечеру был готов план действий на первое время. Направления изысканий, список привлекаемых специалистов, материальное обеспечение… Жогин с Хо́мяком распределили обязанности, источники финансирования, логистику и ещё кучу вещей, о которых редко задумывается обычный человек, живущий обычными заботами. Прощаясь, полковник был бодр и энергичен, а у Жогина ужасно разболелась голова.
— Давление, — определил Иван Иванович, усаживая Илью Витальевича в машину. — Попейте от него чего-нибудь. А лучше, — он задумался на миг, — давайте запишу вас в нашу санчасть? У нас доктора не штатским чета!
— Знаю я докторов, — морщась, ответил Жогин, — выпотрошат и высушат, и фамилию не спросят. От одних названий голова разболится.
Он снова сморщился, потёр затылок.
— Зато потом как новенький будете, — сказал Хо́мяк. — Впрочем, дело ваше, но — советую.
— Да, конечно, — ответил Жогин. Спорить не было сил.
Контора Хо́мяка пряталась за городом, среди строений промзоны, и за время дороги Илья Витальевич пришёл в себя. Слегка ломило виски, но обруч, стягивающий голову, пропал.
— Где ты был? — встретила его Марина, и вид её Жогину не понравился.
— Дела, — сказал он. — Что случилось?
— Дела-а, — повтороила Марина. — Пока ты где-то дела делаешь, твой сын… сын…
Она всхлипнула. Сердце Жогина рухнуло куда-то в кишки. Он похолодел.
— Что с Артёмкой?!
— Иди, посмотри, — сказала жена. Щеки её тряслись.
Иди и посмотри. Жогин облегчённо выдохнул. Случись что серьёзное с сыном, Марина так бы себя не вела. В доме толклись бы врачи, медсёстры, бегала бы прислуга. Значит, что-то натворил.
Быстро, не без суеты, Илья Витальевич поднялся на второй этаж и вошёл к сыну. Пахло рвотой, Артём в трусах и одном носке лежал на животе поперёк кровати, свесив голову вниз.
— Фу-х, — выдохнул Жогин, — ну и вонища!
— И это всё?! — прошипела жена. — Вонища?!
— Он пьян, — пожал плечами Илья Витальевич.
— Он ребёнок! Ему всего четырнадцать!
— Да, рановато так напиваться, — сказал Жогин. — Ты что предлагаешь-то?
— Что-то делать, — зло заявила Марина. — Это вы, мужики, пьёте. Ты должен знать, что делать.
— Проспаться для начала, — сказал Жогин. — Сейчас с ним говорить бесполезно.
— Какой ты бесчувственный чурбан! У тебя ребёнок страдает! Кто его напоил? Найди, сделай что-нибудь!
— Ну, не сегодня же, — примирительно сказал Жогин. — Ночь на дворе. Завтра Артём придёт в себя, спросим.
Артём завозился, замычал, его снова вырвало. Фисташки и сухарики, определил Жогин. Всё понятно, пиво — и много. Марина кинулась к Артёму, схватила за плечи, затрясла:
— Артёмка, сынок, кто так тебя? Скажи, мама накажет!
Сын открыл глаза, пьяно улыбнулся:
— Ы-ы-ы… Ма-ик! — ма… - и захрапел.
— Убрать бы надо, — сказал Илья Витальевич. — И тазик поставить. Если ночью плохо будет.
— Уж уберу. Вечно я за вами убираю, — выпрямилась жена. — Здесь буду спать. Сыночек…
Она погладила Артёма по макушке.
— Завтра поговорим с ним, выясним. Наверняка у кого-то из приятелей день рождения был.
— Нарожали козлов, — сказала Марина. — Таких надо в роддоме топить, как котят!
Илья Витальевич промолчал. Разве женщине, когда она в таком состоянии, что-то объяснишь? Кого она топить собралась? Мальчишек, таких же, как её сын? Что, насильно в него пиво вливали?
— Завтра, завтра, — сказал он. — Пусть спит. А завтра я с ним поговорю.
— Ты уж поговори, — угрюмо глядя на него, ответила жена.
— Да уж поговорю, — пообещал Жогин.
Но так и не поговорил. С утра за ним приехали от Хо́мяка. За ночь у полковника возникли разные мысли, и тому срочно понадобилось их высказать. Вечером Артём страдал и глядел виновато, и говорить с ним не имело смысла. Потом молчаливая Планета в пещере взорвалась вдруг обилием радиопередач. Это значило… это много что значило, не считая уже того, что на ней оказалась разумная жизнь. Илья Витальевич закрутился и забыл о своём обещании…