Ближе к обеду пейзаж за окном изменился. Стало ясно: дельта Великой реки уже близко. Сорби прилип к окну; он сам вырос на реке, но одно — твоя речка, полсотни шагов шириной, которую можно переплыть на одном дыхании, другое — рукава и протоки Великой. Мосты следовали один за другим, от блеска воды рябило в глазах. Изредка русла затенялись камышовыми зарослями высотой в несколько человеческих ростов. По берегам заводей и проток теснились причалы каменные и деревянные и просто мостки. Сновали лодки и катера. Потом поезд вырвался на простор. За окном раскинулся обширный залив; ветер морщил волну, качал понтоны и плоты; словно иголки торчали из воды многочисленные сваи.
В дверь постучали. Сорби не успел ответить, как ворвалась Лойна. Сегодня она снова надела походное, но выглядела ничуть не хуже, чем вчера. Девушка раскраснелась, на лице цвела улыбка. Глаза горели.
— Смотри! — потребовала она.
— Куда? — в недоумении уставился на неё Сорби.
— Да туда же! — Лойна ткнула пальцем в сторону окна. — На залив смотри!
Сорби честно обернулся к окну. Сейчас поезд двигался по подвесной дороге, проложенной через залив. Берега скрылись в дымке и лишь чуть угадывались на горизонте.
— Смотрю, — пожал плечами Сорби. — Что я должен увидеть?
— Цепочки плотов видишь? — Лойна наклонилась ближе, коснулась его плечом. — Там выращивают моллюсков, и я… меня… — Она смутилась и отодвинулась. — Меня приняли на отделение аквакультуры. Я тоже стану их разводить!
— Нырять и собирать?
— Нет, что ты, этим занимаются простые рабочие, — улыбнулась Лойна. — Управление, выведение новых сортов, там много всего… Я всегда мечтала об этом, и вот!
— А меня приняли учиться на расчислителя, — сообщил Сорби.
— Это все знают, — заявила Лойна. — Только и разговоров про то, какой ты великий расчислитель! Брат мне все уши про тебя прожужжал, а ваш директор школы, когда об этом говорит, надувается от важности, прямо как рыба-пузырь!
— Ты-то откуда об этом знаешь? — спросил Сорби.
— Я мечтала об этом! Я всё про рыб прочитала, что есть в нашей библиотеке! — возмутилась Лойна. Конечно, я знаю, как раздувается рыба-пузырь! Она, если хочешь знать, спасается так от хищников. Становится большой и страшной, у неё для этого на брюхе рисунок такой специальной, в виде больших глаз. Хищная рыба видит большие глаза и пугается, и уплывает!
Теперь смущаться пришла пора Сорби. Трудно устоять перед таким напором.
— Нет, что то, я не сомневаюсь… Я про директора… — сказал он.
— А, это… — Лойна пренебрежительно махнула рукой. — Ваш директор — родственник моего отца, двоюродный брат, что ли. Они часто бывают у нас в гостях, вот и говорят о всяком. Вот и о тебе говорили…
Она испуганно посмотрела на Сорби. На её лице большими буквами было написано: «Ой, не сболтнула ли я чего лишнего?».
— Ладно, — сказал Сорби. — Говорили и говорили. Главное, мы теперь здесь… скоро будем. Но, получается, — он запнулся, — мы будем на разных отделениях?
— Ну, да, — подтвердила Лойна. — Зато… в одном городе… Сможем встречаться… — и закончила совсем уже тихо: — Наверное. Если ты…
Лойна замолчала, потом договорила решительно: — Если ты, великий расчислитель, захочешь со мной встречаться!
Вышла, с лязгом задвинув за собой дверь. Сорби, позабыв про красоты, проплывающие за окном, сидел и двигал челюстью, будто подбирая слова. Только что толку, если она уже ушла? И что ему теперь делать? Не было же ничего. Понять бы, хочет ли он с нею встречаться? Нет, он, конечно, не против, но… Экая решительная девчонка! С такой нельзя встречаться просто так, чтобы провести время. Может быть, она хочет серьёзных отношений? Девушки, по рассказам приятелей, особенно Мурона, всегда хотят именно этого, а он? Каких отношений хочет он сам, да и хочет ли, или его просто привлекает красивая фигурка? Сорби не умел решить, боялся решить, да и кто на его месте не боялся бы? Ему всего семнадцать лет, впереди учёба, кто знает, как оно будет? Так ничего и не надумав, Сорби выкинул эти мысли из головы. Приедем на место и посмотрим. Вдруг им будет не до встреч? Необходимость что-то решать отпадёт тогда сама по себе.
Поезд, тем временем, успел миновать залив, и снова шёл через протоки, пересекая островки. Здесь берега были повсеместно забраны в камень, места у причальных стенок занимали большие и, на взгляд Сорби, даже огромные трёх- и четырёхпалубные суда. Такие в их речке не поместятся, нечего и думать! Кроме пассажирских кораблей хватало грузовозов и обычных барж. С них на берег непрерывным потоком поступали тюки, ящики, бочки или просто песок или гравий. Впереди уже угадывался силуэт скалы, на склонах и террасах которой и возник изначально Группий-Норс, город Умелых. Обиталище тех, кто сбежал от группия, как написано в хрониках, что бы это не означало.
Внезапно заходящее солнце, светившее почти в глаза, умерило свою яркость. Поезд въехал под ажурные своды из стекла и металла, стал постепенно тормозить и скоро остановился.
Приехали…
Зашуршало, зашипело, потом ожил громкоговоритель над входной дверью.
— Господа путешественники! — раздался голос старшего по поезду. — Наш поезд прибыл в город Умелых, тирания Лардия. Надеюсь, вам понравилась наша работа. Благодарим, что выбрали нас и доброго пути! — он прокашлялся. — Госпожа Лойна Дормати! — вас ожидают на перроне у входа в главный корпус вокзала, чтобы отвезти в гостевой дом. Рады услужить вновь! Господин Сорби Гуан! Прошу вас оставаться в своих покоях вплоть до особого сообщения.
Громкоговоритель со щелчком выключился.
— Что, почему оставаться? — в удивлении проговорил Сорби, будто старший мог его услышать. — Что случилось-то?
Он выглянул в окно. Оказывается, в Группий-Норс ехало довольно много людей. Путешественники выходили из вагонов, увешанные сумками и баулами. К ним подбегали носильщики с тележками, предлагая свои услуги. Некоторые соглашались, но большая часть шла пешком. Вагон качнулся; на перрон выбралась Лойна. Настороженно посмотрела по сторонам, задержала взгляд на окнах покоев номер два, потом нерешительно присоединилась к остальным путешественникам.
Надо выйти, попрощаться! Сорби выскочил наружу, но Лойна уже затерялась в толпе.
Сорби вернулся в вагон. Наверное, старший знал, что делал. Осталось дождаться этого «особого сообщения».
К счастью, долго скучать не пришлось. Загремели сцепки, и поезд — нет, один его вагон! — тронулся. Поплыли назад опоры, поддерживающие прозрачную крышу, здание вокзала отдалилось. Поезд остановился и снова двинулся назад, теперь уже мимо вокзала. Поверху тянулись, не пересекаясь, ряды струн Стального пути, на них покачивались вагоны, обычные, но встречались и такие, как его передвижной дворец. Поезд маневрировал, дёргался, подавал то вперёд, то назад, и Сорби скоро запутался, куда он едут.
Очередная остановка оказалась последней. Постучав, в покои заглянул старший.
— Я не понимаю! — вскочил Сорби. — Объясните, что происходит, почтенный!
— О, не беспокойтесь, господин Гуан, — устало улыбнулся старший. — Вы же приняты на отделение расчислителей?
— Да, верно, — ответил Сорби.
— Значит, я не ошибся, — сказал старший поезда. — Для господ расчислителей действуют особые условия. Эту ночь вы проведёте в своих покоях, а завтра уже за вами приедут и отвезут в училище.
— Но почему? — не понял Сорби.
— Увольте, не спрашивайте, — произнёс старший. — Э-э-э… Вы не против, если я присяду?
— Конечно, почтенный!
Сорби схватил мешок, освободил место на диване.
— Благодарю вас, господин Гуан, — кивнул старший, устраиваясь на скрипучей коже. Видно было, что он устал.
— Может быть, — нерешительно начал Сорби, — вы хотите перекусить?
— Спасибо, но это запрещено, — отрицательно покачал головой старший. — Вы не думайте, я минутку посижу, а то ноги ноют. Весь день, знаете, заботы и хлопоты.
— Выпейте хотя бы воды?
— Это можно, — сказал старший, — благодарю.
— Так что, всё-таки?..
— Распоряжение господина Фрока Гаспиа, — ответил, возводя глаза к потолку, старший. — Все, прибывшие на отделение расчислителей, ночуют в вагонах. Зачем ему это, увольте, не знаю.
— И много нас тут? — спросил Сорби.
— Сейчас семеро, — ответил старший. — Ваши вагоны висят рядышком. Возможно, ночью прибудут ещё двое. Номер третий, как вы заметили, — он махнул рукой в сторону двери в коридор, — так никто и не занял. Тоже для ваших место держали.
— Неужели, кто-то отказался?! — не поверил Сорби.
— Заболел? — предположил старший. — Не знаю, господин Гуан. Можете потом у ректора спросить, а я, с вашего позволения, пойду. Спасибо за воду.
Он поднялся и вышел за дверь. Нельзя сказать, что его слова что-то объяснили, но Сорби немного успокоился. Это не ошибка, это распоряжения самого ректора. Как там старший сказал? «Можете у ректора спросить?» Спросить у ректора, у самого Фрока Гаспиа… У человека, чьими книгами Сорби зачитывался, кого мечтал увидеть хотя бы издали. И теперь он познакомится с ним вблизи, возможно, ректор даже скажет ему несколько слов! От предвкушения закружилась голова. Сорби погнал прочь неуместные мысли. Кто он, и кто ректор Гаспиа? Великий расчислитель, наверняка, занят, и учить новичков будут его помощники. Ладно, завтра всё станет ясно.
Накинув куртку, Сорби выбрался из вагона. Солнце садилось, заливая крыши вагонов красным и оранжевым. Пахло нагретым металлом, маслом и пылью, а также цветущими белоголовками и близкой водой. Посредине маленькой площадки высился опорный пилон Стального пути. На нём сходились с десяток струн, на них замерли вагоны, подобные тому, что доставил сюда Сорби. У подножия пилона трое парней жарили что-то на открытом огне. Заметив Сорби, один из них, наголо бритый по обычаю Туанских земель, помахал рукой и прокричал:
— Двигай сюда, новенький!
Сорби не заставил себя уговаривать.
— Сорби, — подойдя, представился он.
— Я Морлис, — улыбнулся бритоголовый. — Это Су Лонг, — он показал рукой в сторону невысокого ярко-рыжего крепыша. — А это Груно.
— Грууно, — поправил его третий, самый высокий, с длинными чёрными волосами и горбатым носом. — Мы знакомы уже три часа, а ты всё никак не можешь запомнить моё имя, Морлиш.
— Ну, если тебе так нравится, называй меня Морлиш, — рассмеялся бритоголовый, — хотя я Морлис. Уж извини, твоё имя трудно для меня. У нас, туанцев, гласные никогда не идут подряд.
— Но сейчас ты говоришь на общем, — возразил Грууно.
— Да, да, прости, — развёл руками Морлис, — я стараюсь. А ты, — склонив голову набок, он пристально посмотрел на Сорби, — наверняка родом из Клосгера. Я угадал?
— Нет, из Морси.
— Ну, это рядом, — отмахнулся Морлис. — Так что я почти прав. А ещё, — он хитро прищурился, — ты расчислитель.
— Почему ты так решил? — спросил Сорби.
— Мы все тут расчислители, — объяснил Су Лонг. При разговоре он слегка шепелявил, как и все уроженцы страны Ксонг. — Только расчислителей оставляют ночевать в вагонах.
— Не знаешь, почему? — спросил Сорби. — Я пытался узнать у старшего по поезду, только он ничего не сказал.
— Откуда ему знать? — рассмеялся Морлис. — Он просто старший по поезду, ректор Фрок Гаспиа не объясняет ему своих решений. Ерунда, завтра всё узнаем.
— Узнаем, — согласился Сорби. Он втянул ноздрями воздух и кивнул на жаровню. — Вкусно пахнет. Рыба?
— Она самая, — сказал Грууно.
— А зачем? — спросил Сорби. — Съели всё, что лежало в ледниках?
— Ты что, дружище! — Морлис хлопнул его по плечу. — В ледниках полно еды, но… Скучно, понимаешь? Я приехал три часа назад, а Су Лонг и Гру… уно ещё утром. Можно спать, можно пить вино, но сколько можно? Я ехал четыре дня, диван до дыр, наверное, пролежал, а на вино смотреть не могу!
— Мне тоже надоело, — сказал Грууно. Су Лонг кивнул.
— Вот мы и решили развлечься, — продолжил Морлис. — Когда ещё удастся? А рыбалка тут, ух! — Он с восхищением покрутил головой и облизал губы. — Кстати, рыба готова, налетайте!
Вот казалось бы: ледники в покоях ломятся от яств. Никого из обслуги, понятно, не осталось, что им делать в здешнем тупике, но, по словам Морлиса, рядом с ледником были устроены печи. Так что и горячего можно наготовить, и закусками обойтись, но всё равно, добыча, пойманная самолично и своими же руками приготовленная на живом огне, всегда кажется вкуснее. Или не вкуснее, не подходит это слово… Более настоящей, что ли? Поедать её приятнее, чувствуешь себя самодостаточным человеком, независимым, взрослым.
Ни о чём подобном Сорби не думал, не в том он был возрасте, чтобы умствовать, но рыбу съел с удовольствием. А почему и нет, если приглашают? Тем более, наловили её с избытком.
Пирушка была в самом разгаре, когда гудок возвестил о прибытии ещё одного вагона. Нарядного, разрисованного птицами и тритонами вагона, с двойной жёлтой полосой вдоль крыши.
— Из Кранга приехали, — со знанием дела произнёс Су Лонг. — Кранг и Клонг, откуда я родом, рядом совсем. Ну, как рядом, через море…
Действительно, близко. Насколько Сорби помнил карту, княжества Кранг и Клонг разделял широкий пролив. Оказывается, местные называли его морем, но не Сорби, выросшему на берегу узкой Морсинки, над ними смеяться.
Двери вагона открылись, и изнутри одна за другой выпорхнули две девицы. При виде их Сорби чуть не подавился куском, в такие яркие, кричащие наряды они были одеты.
— Близняшки… — пробормотал за спиной Морлис.
— Првет, мальчики! — радостно заявила левая.
— Првет! — эхом отозвалась правая.
— Драсити… — пробормотал Сорби.
Обе девушки неуловимо напоминали Лойну: такие же невысокие, но стройные, с длинными, рассыпающимися по плечами волосами. Только у Лойны волосы были иссиня-чёрными, а девицы… Голову левой украшало изумрудно-зелёное облако, правая щеголяла небесно-голубым.
Девушки подошли ближе, и в груди у Сорби похолодело: они и лицами походили на Лойну. Что-то будет, что-то точно будет, и не поймёшь, к добру это или к худу.
— Меня звут Ро Понг! — Левая изобразила поклон и шаркнула правой ножкой.
— Ко Понг! — откликнулась правая и шаркнула ножкой левой.
— Ты на глаза их посмотри, — шепнул Сорби Морлис. — Ох, пропадём мы с ними…
У зеленоволосой Ро оказались ярко-синие глаза, как волосы сестры. Ко, наоборот, смотрела на мир глазами изумрудного цвета. И теперь эти две пары глаз, пробежавшись мельком по остальным парням, скрестились на Сорби.
— Э-э-э… Меня Сорби зовут, — сказал он.
Ро тряхнула волосами. Ветер и лучи заходящего солнца заставили их сиять.
— Крсивое имя, — сказала она и взглянула на сестру: — Чур, мой.
— Это мы посмотрим ещё, — выпятила та подбородок.
Это что же получалось? Сёстры, не успев приехать и познакомиться, уже положили на него глаз? Сорби вновь, уже в который за последние дни раз, захотелось сбежать.
— Хотите вина? — чтобы не молчать, спросил он.
Су Лонг и Грууно, которые не произнесли до сих пор ни слова, как будто очнулись. Притащили откуда-то складной стол, выложили на тарелки остатки рыбы, разлили вино. Надо отдать разноцветным сестричкам должное. Они не чинились, весело щебетали со всеми, хотя и кидали на Сорби многозначительные взгляды, от которых у него пылали уши.
Разошлись за полночь. Вагоны Сорби и Морлиса оказались рядом, и Морлис зашёл к Сорби в гости. Посидеть, поболтать. Разговор, понятно, крутился вокруг близняшек.
— Имей в виду, — заговорщицки понижал голос Морлис, — я тебе обеих не отдам. Выбирай, какую себе возьмёшь, синенькую или зелёненькую?
— Откуда мне знать? — сопротивлялся Сорби. — Одинаковые же! Может, ещё ничего и не будет.
— Будет-будет! — радовался Морлис. — Знаю я такую породу. Эти как чего-то захотят, так не слезут, пока по их не будет.
— Откуда знаешь?
— О! — многозначительно закатывал глаза Морлис. — Уж поверь, знаю. Так которую?
— Да у меня есть уже… — говорил Сорби.
— Здесь? — не верил Морлис.
— Ага.
— О-о-о… — тянул Морлис. — Смотрю, ты парень не промах. Приехать не успел, уже трёх себе завёл. Только я это так не оставлю, бороться буду.
Он размахивал руками, вскакивал и садился, настаивал. Потом угомонился, рухнул на диван и зевнул во всё горло:
— Ладно, это мы потом. Интересно, что завтра будет?
— Всего ничего ждать осталось, — сказал Сорби. — Хотя, путаники они.
— И интриганы, — подтвердил Морлис, снова зевая так, что Сорби испугался за его челюсть: не вывихнул бы!
У него самого от выпитого и от мыслей тоже плыла голова. Трое… Что же ему делать с тремя сразу?
Когда первые лучи восходящего солнца заглянули в окно вагона, Морлис не выдержал. Путано распрощался и убрался к себе. Сорби тоже лёг. Вскорости с коротким гудком прибыл ещё один вагончик, но он уже спал и ничего не слышал.
***
Его окружали высоченные кусты — в два, а то и три человеческих роста. За ними, Сорби знал точно, его ждала Лойна. Или Ро? Или, всё-таки, Ко? Вот это Сорби не мог сказать определённо, но кто-то из этой троицы его точно ждал за колючими, шипастыми кустами. Сорби лез сквозь злую зелень, шипел от боли, но лез и, наконец, выбрался наружу — весь ободранный, исколотый, — и не увидел впереди никого. «Лойна! — закричал он. — Ко! Ро! Куда все попрятались?». Никто не ответил. Он стоял на пустом Птичьем пляже, пустом, но полном человеческих следов. Вот здесь наследила Лойна. Или Ко, или Ро, а вот эти, большие и какие-то гадкие следы наверняка оставил Морлис. Экий мерзавец, он добрался-таки до его девушки. Или девушек? Неважно, так даже обиднее. Потерю одной девушки Сорби ещё перетерпел бы, но сразу трёх?!
От досады и боли в ободранных руках он и проснулся.
Солнце доползло почти до самой небесной верхотуры. Через опущенное окно веяло прохладой, а в покоях… раздавался тонкий и неумолчный звон летучих кровососов. Один из них, особенно наглый и крупный, сидел у Сорби на груди, погрузив хобот по самое рыло, и на глазах наливался кровью.
— Ах, ты же, погань!
Сорби шлёпнул себя по груди, охнул, не рассчитав силы, вскочил и принялся хлестать себя по рукам, ногам, щекам, — везде, куда мог дотянуться. От каждого шлепка по телу расплывалось кровяное пятно, однако кровососы насосались настолько, что не пытались улететь. Так все и пали в борьбе с разгневанным молодым организмом.
Избив всего себя так, что кожа горела огнём, Сорби огляделся. Кровососы, сложив крылышки, сидели повсюду: на стенах, на потолке, в складках занавески, на оконном стекла, на спинке дивана…
— О-о-о, придурка кусок, — простонал, поднимая окно, Сорби. — Не целый придурок, куда тебе до целого?
Вчера, распалённые вином и духотой, они оставили окно открытым, а тут полно воды, река рядом, вот кровососы и налетели на сладенькое. Ладно, Морлис, он вырос в степях, ему простительно, но сам Сорби? Предутренняя прохлада — самое время для мерзких тварей! Великий Тритон, как ты допустил, как разрешил существовать этой мелкой, но такой противной, такой надоедливой нечисти? Происходи дело на берегу Морсинки, Сорби только почесался бы и забыл. Возле мелкой речки и кровососы жили мелкие и нерешительные. Иной десять кругов вокруг тебя нарежет, всё место выбирает, куда бы присесть, да и уберётся восвояси.
Хлоп! Сорби стряхнул с ладони очередного незадачливого агрессора.
Не то здешние. Они и крупнее раза в два, и нерешительностью не страдают. Едва почуют добычу, сразу в атаку! Однако, не может быть, чтобы держатели Стального пути не предусмотрели ничего против этих кровососов!
Средство лежало на самом видно месте, и как Сорби не нашёл его раньше? Не до этого было, о девицах думал. Запалив ароматическую свечку, он уселся рядом и принялся с интересом наблюдать…
Тонкая струйка дыма устремилась к потолку. Запахло незнакомо, но приятно. Пение летучих пакостников изменило тональность, стало басовитым и каким-то нетерпеливых. Твари снимались с насиженных мест и одна за другой летели к дыму… складывали крылышки и сыпались вниз! Прошло не больше пяти минут, как воздух очистился и наступила тишина, которую нарушали только невнятные голоса, проникавшие сквозь толстое оконное стекло.
— Так вам и надо, гады, — мстительно сообщил насекомьим трупикам Сорби и отправился умываться. Увидят его такого сестрички Понг — взъерошенного, перемазанного кровью, позора не оберёшься.
Через пятнадцать минут он вышел из вагона. Укусы не зудели — найденная в умывальне мазь подействовала почти сразу, и Сорби мог уже спокойно обозревать действительность. А посмотреть стоило.
Рядом с местом их вчерашней пирушки стояла машина: трёхосная, с толстыми, словно раздутыми колёсами и длинным кузовом, в котором расположились с десяток кресел. Между кресел горбом выпирал круглый металлический блин примерно по колено высотой. От блина распространялось ровное и низкое гудение. Такое низкое, что у Сорби заныли зубы.
Возле машины стоял усатый человек в кожаной куртке и круглыми жестяными очками на лице. Вокруг него сгрудились парни и что-то с жаром выспрашивали, а человек с достоинством отвечал. Близняшки Понг стояли тут же. Они молчали, не задавали вопросов, но с интересом прислушивались к разговору. Завидев Сорби, они принялись таинственно шептаться и хихикать. Человек в куртке, наверняка хозяин машины, тоже заметил Сорби. Он что-то сказал, забрался на водительское место — и очарование дня разорвал неприятный, резкий гудок, от которого птицы, обсевшие окрестные деревья, всполошились и закричали такими же резкими голосами.
— Сейчас вас шестеро, — сообщил человек, — ждём ещё троих. Они приехали под утро, — пояснил он в ответ на недоумённые взгляды, хотя… какой смысл удивляться, если в тупике вокруг пилона появился ещё один вагон, на этот раз в цветах республики Паламут?
— Повторим для надёжности, — ухмыльнулся кожаный. Птицы, которые начали успокаиваться, разом сорвались со своих мест и полетели прочь, туда, где меньше таких громких и опасных двуногих.
Прошло минуты три, и из Паламутского вагона выбрались трое парней, заспанных и помятых.
— Все в сборе, — удовлетворённо сказал кожаный. — Рассаживайтесь, молодые господа, господин ректор ждёт вас. Нет-нет, вещи брать не нужно! Пусть полежат тут, их никто не тронет.