На этот раз ректор Гуан ехал к родителям один. Удивительно слово — этот. Как будто раньше их было много, а на самом деле этот — только второй! Первый раз он гостил дома десять лет назад, всей семьёй, с женами и детьми. Лойна с вокзала отправилась к своим, показать внука, хотя Лойна — отдельная песня. На морском отделении, где она училась, и куда потом устроилась работать, слыхом не слыхивали ни о Внешних, ни об их секретах, поэтому Лойна отдыхала в Морси каждый год. И уж понятно, виделась с родителями мужа.
Сёстры Понг, как и сам Сорби, покинули в тот раз стены училища впервые. Всё им было внове, всё необычно. Узкая Морсинка умилила близняшек, выросших на берегу пролива. Фруктовые леса вокруг Морси очаровали. В родителей Сорби они влюбились… Сам Сорби был счастлив. Десять лет не видеть родных! Письма — это замечательно, но как хотелось иногда обнять отца, прижаться к маминой груди, вдохнуть их запах… Только не иногда. Всегда. Каждый день, почти каждый час. От тоски спасала работа — и любимые женщины.
Те дни были наполнены суетой, домашними пирогами, посиделками до полуночи.
В этот раз Сорби ждал тишины.
Посидеть с отцом на берегу Морсинки, потягать жёлтобрюшку, потом съесть мамин пирог. И чтобы никто не надоедал своими мелкими делами!
Вагон неощутимо качнулся; поезд тронулся. Поплыл назад старинный вокзал и снова начался Группий-Нойс. Он очень изменился с годами, этот город. Вырос, проглотил почти всю Лардию, только дельта Великой пока держалась. Сорби был почему-то уверен, что вскорости и на воде вырастут жилые дома и мастерские. Её и сейчас почти не видно из окна. Город, город… Сорби немного скучал по воде. Ничего, дома его ждёт Морсинка.
— Турн! — подняв рожок дальнослуха, позвал Сорби. — Расчислитель готов?
— Да, господин ректор, — отозвались с той стороны.
Минуту спустя дверь покоев отъехала в сторону и внутрь проник Турн — один из приданных Сорби охранников. Он с натугой занёс в покои переносной расчислитель. Следом за ним другой охранник, Галон Туа, притащил экран.
— Сейчас, господин ректор, — доложил Турн, сноровисто соединяя провода. — Вот и всё. А связь уж вы сами.
— Иди, — отмахнулся Сорби.
Покои наполнило привычное гудение. Да, тут они пока отстают от Внешних, а если честно, то во многом отстают почти во всём. Впрочем, чего думать о бесполезном? Внешние это Внешние, а Мир это Мир, и вместе им не сойтись.
Экран монитора осветился, появилось приглашение ввести логин и пароль. Да, уж в чём Внешние обогнали Мир, так это в краткости. Даже в тех инструкциях для расчислителя, которые пишет Морлис, то и дело появляются зубодробительные сообщения, например… Сорби задумался и мысленно махнул рукой. Вспоминать не хотелось, он отравлен краткостью. Интерфейс куда лучше, чем «Комплекс средств для обмена сведениями», а «грызун» звучит приятнее, чем «Ручное кнопочное устройство сопряжения координат». Чиновники требуют в документах писать именно так, головоломно. Он борется, но пока без особого успеха. Кстати, у Внешних «грызун» называется особенным словом, только в Мире нет такого зверя, поэтому просто «грызун».
Господин ректор размышлял, а руки делали, набивали на доске нужные знаки. Разрешающе тренькнул звонок, и перед ректором раскрылись директории Хранилища. Путь до Морси займёт полдня, это время можно посвятить работе. Хорошо! Ни секретаря, ни помощников, ни надоедливых посетителей! Целая декада часов спокойствия, здесь некому его отвлекать.
Только если охрана…
Охрана!
Ректор откинулся на спинку дивана. Память послушно перенесла его в рабочий кабинет тирана.
— Зачем мне эти люди, Лард? Я еду к родным, отдыхать и общаться. Они будут только мешать.
— Я не могу отпустить тебя без охраны, — твёрдо сказал Лард Тридцать Седьмой. — И не спорь.
— Но почему?! — закричал Сорби, вскакивая с кресла. — В прошлый раз мы прекрасно обошлись без посторонних, а ведь там были дети. Там были мои жёны, которые тоже кое-что знают!
Тиран не обратил внимания на прыжки приятеля. Это звучало странно, но они в самом деле сошлись: потомственный аристократ, успешный правитель с молодых лет, и обычный расчислитель, правда, весьма талантливый и многообещающий. Трудно сказать, что стало причиной. То ли смелость Сорби на давней встрече, то ли что ещё, но Лард приблизил его. Правителям и аристократам тоже требуется простое общение, требуется человек, с которым можно просто поговорить, не выбирая слов, не ожидая удара из-за угла, не просчитывая дальних последствий. Таким человеком для тирана стал Сорби Гуан.
— Во-первых, — произнёс Лард, — ты не можешь знать достоверно, была охрана или нет.
— Но я не видел…
— Вот именно, — усмехнулся Лард. — Ты не видел. Но охрана была, в поезде вместе с вами ехал мой человек.
— Один человек? — удивился Сорби. — Нас было семеро.
— Нужно больше? — поднял левуюбровь правитель. — Кто вы все были? Молодые расчислители. Посвящены вы были в секреты или нет, неизвестно. Никто и не знал, что Тирания обладает какими-то секретами. Расчислителей много по всему Миру, и вы ничем не отличались от прочих. Но мои люди…
— Ты сказал, человек, — напомнил Сорби.
— В поезде — человек, в Морси к нему добавились люди, — пожал плечами Лард. — Так вот, мои люди присматривали за вами, и присматривали неплохо.
— Наверное, — сказал Сорби. — Откуда мне знать.
— Вот именно, — сказал Лард. — И во-вторых. Нынче ты — ректор расчислительного училища. Мало того, ты мой приближённый! Это знают все, и уж конечно, это знают враги Лардии. Так что будешь под охраной. Я сказал.
— Тритон! — выругался Сорби. — Проще не ехать.
— Ну и оставайся, — покладисто произнёс Лард. — Мне меньше хлопот.
— Ну, уж нет! — воскликнул Сорби. — Я поеду, и пусть твои люди, — он постарался добавить язвительности в эти два слова, — постараются.
— Они постараются, — серьёзно сказал Тиран. — Это не только в твоих интересах.
Сорби Гуан не нашёлся с ответом.
…Обидно, когда твою свободу ограничивают, но Лард был, конечно, прав. Сорби усмехнулся. Лард очень умён, недалёкие люди не становятся тиранами Лардии и не принимают это имя. В Лардии не существовало формальной династии. Каждого нового тирана выбирали на собрании знатнейших и умнейших. Раньше в совет входил покойный Гаспиа, до него эту тяжесть нёс на своих плечах великий Гур Угон. Теперь пришла очередь Сорби Гуана. Так что охрана необходима. Ничего, он давно привык закрывать глаза на близость посторонних.
Зато, если требуется что-то поднять или перенести, под рукой всегда молодые здоровые парни.
Что у нас случилось за время, что он отсутствовал? Ректор открыл первое сообщение, пробежал его глазами. Это… ладно, это мелочи, Морлис справится. А тут? Господин Гуан задумался, потом ударил по кнопкам. Привычно заскрипела доска.
— Господин ректор…
Сорби недоумённо поднял взгляд на Туа.
— Что случилось?
— Прибыли, господин ректор, — ответил охранник. — Морси.
— Какое?.. — Ректор помотал головой. — Тритон! Забыл про всё на свете!
Он споро закрыл сеанс связи и встал. Спину ломило. Мягкий диван вагона — не лучшая замена жёсткому, но удобному креслу, которое стояло в его собственном кабинете. Однако, он увлёкся!
Вагон стоял на месте. За окном был знакомый вокзал, ходили люди, а вдалеке, у касс дальнего пути Сорби заметил две фигурки. На сердце потеплело, в горле стал ком. Пришли. Папа держится молодцом, а мама постарела, стала такая маленькая и седая…
— Забирайте, — распорядился Сорби, подхватил баул с вещами и вышел в распахнутую дверь покоев. Краем глаза увидел двух шагнувших за ним охранников. Они не лезли вперёд, вежливо держались позади, и Сорби Гуан был им благодарен. Родители охрану заметят, но пусть это произойдёт не сразу.
К утру на Морсинку лёг туман, скрыл обрывистый берег, заросли тростника у воды, съел, заглушил голос механического завода на том берегу. Остались Сорби с отцом, запах дыма, доски мостка и тихий плеск рыбы. Папа, закутавшись в плед, сидел на старом рыбацком ящике и через костёр наблюдал за сыном.
Сорби наслаждался. Рекой, пластами тумана, засеявшего куртку мириадами капелек воды, старой удочкой, которой он пользовался ещё в юности, запахом наживки. Руки и глаза помнили! Сорби выбирал слизней, сажал их на крюки, быстро, будто и не прошли с последней его рыбалки двадцать лет.
— Э-эх, пошла!
Грузило кануло в серо-белёсую мглу, коротко булькнуло. Напрягся и успокоился сторожок. Сорби осторожно прополоскал руки, вытер их о штаны и сел рядом с отцом.
— Помнишь, ты был маленький, и мы ходили сюда вдвоём? — сказал отец.
— Конечно, папа, — ответил Сорби.
— Ты поэтому привёл меня сюда?
— Это лучшее место на реке, — сказал Сорби. — Именно потому, что ты маленьким водил меня сюда.
— Спасибо, сынок.
Отец накрыл его руку своей. Ладонь его была твёрдой, шершавой. Раньше, в детстве, Сорби любил взять отцову ладонь и гладить, гладить жёлтые многолетние мозоли. «Щекотно?» — спрашивал он. — «Нет», — отвечал папа. Щекотно? Нет…
Папа служил учителем, вдалбливал историю в юные головы. В те, которые были готовы хоть что-то знать о древних и не очень временах. Всё свободное время родители проводили на крошечном огородике в пригороде, и руки отца были руками рабочего человека.
— Твоя машина… — нерешительно произнёс отец.
— Да, папа?
— Мы действительно сможем разговаривать через неё?
— Ну, не то чтобы разговаривать, — улыбнулся Сорби. — Переписываться. Я научу и тебя и маму.
— Научишь, — вздохнул отец. — Когда-то мы учили тебя, а теперь ты учишь нас… Жизнь изменилась.
— Изменилась, — согласился Сорби.
— Сильно и быстро изменилась, — продолжил отец. Он снова вздохнул, потом повернулся и пристально посмотрел на сына. — Ты помнишь, я преподавал историю?
— Конечно, папа, — сказал Сорби. — Но ты к чему?..
Отец сжал его руку, заставив замолчать.
— Жизнь всегда меняется, — сказал он. — Идёт вперёд. Люди открывают новые земли, совершают открытия!
— Ты сейчас говоришь как учитель, — произнёс Сорби.
— Да, — кивнул отец. — Но никогда она не менялась так быстро, как сейчас. Этот расчислитель, который притащили твои люди, этот новый стальной путь, где нет струны. Всё вокруг!
За стеной тумана коротко и глухо взревел губок.
— Вот, — махнул рукой отец. — Завод этот. Механический. Пусто было сколько лет на том берегу, потом раз — и завод. Не бывает так. Не бывает так быстро.
— Но вот случилось же, — пожал плечами Сорби, глядя мимо отца. Он так хотел избежать этого разговора, он так не хотел врать родному человеку, и что теперь делать?
— Случилось, — подтвердил отец. — Ты имеешь к этому отношение?
— Я? — переспросил Сорби.
— Не ты один, конечно, — отец пожевал тонкими губами. — Лардия, город Умелых, дело, которым ты занимаешься. Иначе к чему вся эта секретность? За двадцать лет ты гостишь у нас только второй раз. И охрана…
— Охрана… — эхом откликнулся Сорби.
— Думаешь, я не заметил, что они вооружены? — заломил бровь отец. — Что скажешь?
— Папа, я… — Сорби не договорил. Он вскочил, потому что сторожок задёргался. Совсем как тогда, двадцать лет назад, когда он познакомился с Лойной. Скоро жирная жёлтобрюшка подпрыгивала на траве, блестя чешуёй. Слизень остался целым, и Сорби закинул снасть снова. Не успела леска лечь на воду, как сторожок затрясся как бешеный. Вторая рыбина булькнула в садок, затем третья, четвёртая.
— Так что, сын? — спросил отец, когда Сорби уверился, что продолжения не будет.
— Папа, я обязался…
— Не бойся, я никому не расскажу.
— Но, папа!..
Старик в очередной раз вздохнул, пошарил рукой под свитером и вынул оттуда сложенный вдвое лист. Сорби видел похожие документы раньше и нехорошее предчувствие шевельнулось в груди.
— Читай, — сказал Гуан-старший.
Сорби взял лист, развернул.
— Сколько? — через минуту спросил он.
— Не больше года, — тихо ответил отец. — Ты успел вовремя.
— И ничего нельзя сделать? — поднял на него глаза Сорби.
— Ничего.
— Мама знает?
— Конечно, — ответил отец. — Ты же видишь, какая она. Мы не хотели тебе говорить, но уж получилось как получилось, — он гулко глотнул. — Так ты расскажешь?
Сорби сжал кулаки. Тритон! До чего же всё гадко!
— Это жизнь, сынок, — сказал отец.
— Хорошо, — ответил Сорби. — Я расскажу.
Он сел, вытянул ноги к огню. С чего же начать?
— Когда-нибудь обращал внимание, какие небесные трубы продаются в наших магазинах? — начал он.
— Небесные трубы? — удивился отец. — Но какое отношение?..
— Самое прямое, — сказал Сорби. — Там продаются очень слабые небесные трубы. Сорок, может быть пятьдесят раз увеличение.
— И что? — недоумённо спросил отец.
— Больше нельзя, — объяснил Сорби. — Запрещено. И не только здесь, в Морси. По всему миру так. Никто не имеет права владеть сильной небесной трубой. Они есть, — Сорби жесток остановил попытавшегося вставить что-то отца. — Они нужны в разных областях. В землеописании, изучении погоды, мореплавании. Их можно купить, но только в Лардии. Их устанавливают на неподвижные, тяжёлые фундаменты. С помощью этих труб нельзя смотреть в небо.
— Но как это возможно? — удивился отец.
— Специальный механизм, — пожал плечами Сорби. — Если угол возвышения… То есть угол от горизонтали становится больше некоторой величины, небесная труба приводится в негодность. Стёкла и зеркала заливает особое масло с металлическим порошком. Жуткая смесь, я тебе скажу. Трубу после неё только выбросить. Ну, или в музей. Если механику, очень постаравшись, ну очень сильно, ещё можно поправить, то линзы будут испорчены безвозвратно.
— Но зачем?! — спросил Гуан-старший.
— Чтобы не смотрели на небо, — сказал Сорби. — Чтобы не увидели того, чтоне положено видеть посторонним.
— Тянешь скута за уши, — произнёс отец. — Отговариваешься, пускаешь туман. Что именно не положено видеть посторонним?! Что они могут там увидеть, кроме темноты и желудка, будь он неладен, Тритона?! Ну, или что мы принимаем за тритонов желудок…
— Что мы принимаем за тритонов желудок… — задумчиво повторил Сорби. — Ладно, что, в самом деле… Там, — он не договорил, потому что яростно забился сторожок, а удочка, воткнутая в песок, согнулась и грозила вот-вот сломаться!
Потом они несколько минут боролись с крупной рыбиной. Потом отдыхали, бросая друг на друга удивлённые взгляды. Да и как не удивляться, вытащив на берег это? Это, по всей видимости, тоже безмерно удивилось, поскольку лежало тихо, только слегка шлёпало по мокрому песку широким плоским хвостом и раздувало жабры.
— Лопатохвост, — произнёс, наконец, отец. — Лет семьдесят прошло с тех пор, как я видел его последний раз. Думал, они у нас и не водятся уже. Твой дед взял меня тогда с собой. Помню, мама ругалась: «Куда ты его тащишь! Сомлеет, заболеет!». А папа только смеялся, да…
Он замолчал.
— Никогда не видел такой рыбы, — признался Сорби. — У нас, там, в дельте Великой, полно всякой рыбы, но и там…
— А я тебе про что? — сказал Гуан-старший. — Некоторые считают, что лопатохвостов вообще выбили. Однако же, вот он. — Отец погладил рыбину вдоль спины, и та лениво изогнулась. — Лакомая добыча, вот мать обрадуется! Она…
— Там каменная стена, — решившись, заговорил Сорби, и отец замер на полуслове. — Бугристая, в трещинах и потёках. И там живут… — Он помялся в поисках верного определения. Споры, кем считать Внешних, велись уже не один десяток лет, и ни одно слово не описывало их исчерпывающе. Кем они точно не были, так это богами. — Мы называем их Внешними. Ещё бытует слово «Наружники», но мне оно не нравится.
— Внешние, — эхом откликнулся отец.
— Да, папа, — сказал Сорби. — Они ушли далеко вперёд, их знания огромны, и они согласны делиться ими.
— А что взамен? — остро взглянув в лицо сына, спросил отец.
— Ты смотришь в корень, папа, — ответил Сорби. — Никто не знает, что они хотят взамен. На прямой вопрос они не ответили.
— Вообще?
— Да, — кивнул Сорби. — Как будто не услышали или не поняли. Хотя всё они поняли!
Не сдержавшись, он сжал кулаки. Фрок Гаспиа, разгадавший сигналы Внешних, надеялся, что Внешним не нужно ничего, что они помогают из чистой благожелательности. Может быть, потому, что ищут собеседников. Найдя их в Мире, они жаждут подтянуть их до себя, приблизить к себе, ведь нет смысла беседовать со слабым и глупым! Общаться можно и со зверем, разговаривать и с домашним питомцем, но не долго. Тех, кто ограничил своё общение животными, не зря считают странными и сторонятся их.
Были философы из числа посвящённых, которые поддерживали эту идею. Надо сказать, унизительную и для Мира — а что приятного согласиться, что ты неразумный зверь? — и для Внешних. Те, кто сводит своё общение к разговорам с питомцами, делают это от тоски или неустроенности, или, что ещё хуже, от неумения слышать себе подобных.
Тот, кто не умеет слышать себе подобного, опасен.
Некоторые утверждали, что Внешние готовят вторжение, и вся их благожелательность, вся помощь — просто прикрытие агрессивным замыслам. Это, по мнению Сорби, была полная и окончательная чушь. Зачем развивать будущего врага? Дарить ему знания и технологию, которые можно применить на войне? Ответственные политики так не поступают. Называть Внешних безответственными, не умеющими просчитать последствий… существами Сорби никак не мог. Да и никто не мог, кроме поклонников этой странной теории.
Наконец, существовали и третьи. Они утверждали, что Внешние — просто скучающие Боги, и они играют с Миром. Развлекаются, не желая ему зла и не строя далеко идущих планов. Сорби был бы рад, окажись они правы. Только жизнь приучила его не верить в лучшее.
— Да, не густо, — сказал, выслушав его слова, отец.
— Посвящённых немного, — пожал плечами Сорби. — Несколько тысяч, не более. Теперь, — он печально улыбнулся, — их на одного больше. Многие заняты практическими вещами, им не до отвлечённых размышлений.
— Не знаю, нужно ли тут особое время, — удивился отец. — Хоть сейчас предложу тебе ещё одну версию, ничуть не хуже тех, что ты перечислил.
— Например?
— Ваши Внешние — любопытные исследователи, учёные. Они просто изучают нас, ничего не имея в виду. Без ясной цели, на всякий случай.
— Что, такие бывают? — не поверил ему Сорби.
— А как же, сын! Вы живёте, спрятавшись за стенами, вас окружают секреты и тайны, и они сдвинули что-то в ваших мозгах.
— Изучать что-то просто так? Без цели? Что-то мне не верится, — протянул Сорби.
— И зря, — ответил Гуан-старший. — К примеру, посмотри…
На лист водяной травы опустился перламутровокрылый двухоботник. Сел, вцепившись острыми коготками в жилку, третьей и четвёртой парами принялся умывать огромные радужные глаза.
— Ты знаешь, есть люди, всю жизнь изучавшие только эту мошку? — улыбнулся Сорби отец. — Цикл размножения, срок жизни, чем питается, когда линяет и множество других интересных вопросов.
— Он, наверное, кровосос? — спросил Сорби. — Нападает на водяных свиней?
— А вот и нет! — рассмеялся отец. — Жрёт цветочную пыльцу, в большие стаи не собирается, вообще, довольно редок. Даже рыба на него не клюёт, слишком жесткие покровы.
— Тогда зачем?..
— Из интереса, — пояснил Гуан-старший. — Из интереса и надежды, что это когда-нибудь пригодится. Жизнь такая смешная штука, всё в ней переплетено, и все от всех зависят, только эта связь не сразу видна. Или мы вообще не в силах её увидеть.
— Из любопытства, значит? — повторил Сорби.
— Ага, — снова улыбнулся отец. — Мало того, они получают за своё любопытство деньги.
— Кажется, я тебя понял, — сказал Сорби и ухмыльнулся. — Представляю, собираются такие двухоботники в стайку и мучаются сомнениями: «Этот огромина меня измерил». — «А этот смотрел, что я ем». — «Ах, ах! Это неспроста! Что-то будет!».
— Я, собственно, не то имел в виду… — развёл руками отец.
— Все аналогии врут, — сказал Сорби.
— Ну да…
Среки подуло. Лист закачался, сильнее и сильнее. Наконец, двухоботнику надоело это безобразие, он снялся с листа и пропал, унесённый очередным порывом ветра.
— Ладно, папа, — произнёс Сорби, вставая. — Пошли уже. Мы сегодня с добычей. Надеюсь, на ужин будет замечательный рыбный пирог.
— Непременно, сынок, — улыбнулся Гуан-старший.