— Ну ты и учудил, старик!
Тренер всех называл стариками. Или старухами, если перед ним была девушка, и неважно, десять лет стукнуло юному спортсмену, или это заслуженный, всё повидавший ветеран. Подойдёт, посмотрит угрюмо и заявит: «Кто так дышит, старичелло? Тебе надо углекислоту выгнать, а не наоборот. Вот ты и всплываешь как рыба, кверху пузом». Или: «Старушка, сегодня нырять не стоит. Что-то ты бледная очень. Это то, что я подумал? Ну, двигай, отдыхай. А через три дня жду». И так во множестве вариаций.
Вот и сейчас: подошёл и аж светится весь! Есть отчего. Школа старая, заслуженная, но всё равно, мировой чемпионат по нырянию без дыхалок не каждый год берёт.
— Спасибо, — сказал Сой, — тренерище! Твоя заслуга.
Именно так: тренерище. А что, имеет право. Сой теперь, как ни крути, в школе самый титулованный, хотя и не самый старший. Он — молодец.
Потом Сой увидел: за спиной у тренера мужик какой-то стоит. Незнакомый, сколько по соревнованиям Сой не ездил, где только не нырял, но никогда его не видел. Точно не из водников: субтильный слишком. Ныряльщики все широкоплечие и грудная клетка — ого-го! А этот худощавый и неприметный. Хотя… нет. Приметный и ещё как. Нос на сторону свёрнут. Борец или кулачный боец. И что он тут делает?
Тут мужик словно заметил, что Сой о нём думает. Тренера так деликатно плечом отодвинул и к Сою подошёл:
— Поздравляю, — произнёс, — уважаемый Сой Муа, с победой. Всегда за вас болел.
— Так-таки и всегда? — не поверил Сой. — Где вы такой прятались, если я вас на трибунах никогда не видел?
— Издалека следил, — засмеялся, а глаза серьёзные.
— И зачем же вы за мной следили, господин… э-э-э?.. — спросил Сой.
— Логаро, к вашим услугам, — представился субтильный и объяснил без всяких хитростей: — Нравится мне, как вы ныряете, господин Сой Муа. Нет у вас этой натужности, когда кажется, что ныряльщик вот-вот лопнет от старательности.
— Вот как? — удивился Сой и посмотрел на тренера; тот неопределенно пожал плечами. А с другой стороны, откуда Сою знать, как их спорт смотрится со стороны? Он-то внутри, все тонкости чует на инстинктах, а постороннему откуда знать, что творится внутри ныряльщика на исходе десятой минуты? Каждый по-своему терпит. Сой вот научился расслабляться, как бы засыпать. Наполовину, конечно, спать под водой смертельно опасно, можно и утонуть. Когда спишь, перестаёшь за собой следить, а это в нырянии самое важное. Чтобы ныряльщик не заснул ненароком, на соревнованиях особые люди есть…
— Но не только, — продолжил тем временем Логаро. — Есть и другие причины.
— Какие же?
— Думаю, их надо обсудить отдельно, — сказал Логаро. — Как вы относитесь к «Старой водяной свинье»?
Так назывался один из лучших местных ресторанов. Кормили там вкусно и дорого, но не этим он отличался от остальных. В «Старой водяной свинье» — или просто «Свинье», как привыкли называть его местные — встречались деловые люди и обсуждали там свои деловые вопросы. Поэтому в «Свинье» не было общего зала, зато множество отдельных кабинетов никогда не пустовали. Ещё поговаривали, что по этой же причине ресторан приглянулся любовникам обоих полов. Сой с сомнением посмотрел на Логаро.
— Скажите, господин, — прямо спросил он, — вы не из этих?
— Каких этих? — не понял Логаро.
— Любителей, э-э-э, — Сой пощёлкал пальцами, стараясь подобрать необидное слово. Сам он к таким относился равнодушно, но вдруг Логаро, на самом деле, из них и при этом обидчив? — Странной любви?
Логаро мигнул, широко распахнул глаза и вдруг захохотал. Так громко, что окружающие стали оглядываться, а от судейского столика встал и направился в их сторону господин Таруко — главный администратор первенства.
— Простите, простите, — пробормотал Логаро, вытирая глаза. — Что, у вас и такие есть?
— А где их нет? — угрюмо сказал тренер.
— В чём дело? — удивился Сой. — Радоваться надо, а не грустить.
— Я радуюсь, — печально улыбнулся тренер.
— Нет, что-то случилось, — возразил Сой. — Что случилось, тренер? Мне не стоит идти с этим господином?
— Почему? — искренне удивился тренер. — Ты взрослый человек, старик, тебе почти тридцать. Сам сможешь всё решить.
— Да что я должен решить? — возмутился Сой. — Что за загадки?
— Никаких загадок, господин Муа, — сказал Логаро. — Я вам всё объясню. Или… может, будем уже на «ты»? Я не слишком старше.
— Уболтал, тритоний хвост, уговорил, — согласился Сой.
— Вот отлично! — обрадовался Логаро. — Через пару часов, у ресторана. Так пойдёт? Успеешь привести себя в порядок? Я угощаю, а ты подумай, чем. Никогда у вас не бывал, интересно же, что тут вас едят!
Печёный на углях бок водяной свиньи был съеден, напитки — Сой и Логаро молчаливо согласились обойтись без алкоголя — выпиты.
— Итак, о других причинах, — сказал Логаро, откидываясь на спинку кресла.
— Наконец-то, — сказал Сой. Он нервничал, сам не зная, почему. Приходило инстинктивное понимание, что жизнь меняется, резко и безвозвратно.
— Ты сирота, — сказал Логаро.
— Что?! Причём тут…
— Подожди, — остановил его Логаро. — Ты вырос в интернате при спортивной школе, у тебя нет родных. Кроме того, у тебя нет ни жены, ни, насколько я знаю, любимой девушки.
Сой закашлялся, кровь бросилась в лицо. Перед глазами встал образ Су Лим. Они не встречались, спорт сжирал всё их время, наверное, она его даже не замечала, а он не решался подойти и поговорить. Обычные люди к его годам имели семьи и часто детей, а он — только мечтал. Прав Логаро, прав, только откуда он это знает?
Чтобы скрыть замешательство, он налил в бокал ледяного сока кланги и принялся пить его маленькими глотками. Успокоившись, спросил:
— Почему ты так решил?
— Я не прав? — улыбнулся Логаро.
— Значит, это правда, — произнёс Сой. — Безопасники следят за нами. Ты же безопасник, или будешь спорить?
— Не буду, — сказал Логаро, — но ты не прав. Мы не следим, а присматриваем, и не за всеми, а только за такими, как ты.
— Почему?
— Я хочу предложить тебе работу, — ответил Логаро. — То есть, не я, конечно. Лардийская Тирания.
— Я не буду шпионить, — выпрямившись в кресле, заявил Сой.
— Шпионить не надо, — серьёзно сказал Логаро. — Другая работа, гораздо более сложная и опасная. Я предлагаю тебе поработать там, — и он показал глазами на потолок.
— Где? — почти прошептал Сой.
— В пустоте, — ответил Логаро. — И дальше.
***
— Сегодня наша последняя учебная встреча, — неожиданно мягко, даже немного печально проговорил Папаша, когда все Проникающие расселись.
Наверное, у него было мирское имя, но все они знали его только как Папашу, и это прозвище подходило начальнику их школы как нельзя лучше. Строгий, но справедливый, в этих трёх словах он был весь. Отчислив за разные мелкие прегрешения половину курса, для остальных он стал настоящим отцом. Отцом, которого никто из них никогда не видел — или не запомнил.
Ни разу Сой Муа не позавидовал отчисленным, хотя иногда от усталости он едва мог стоять на ногах. К чему их готовили? Среди Проникающих бродили самые разные мнения, но ни Папаша, ни многочисленные преподаватели не обмолвились об этом и словом. Все знали одно — им работать в пустоте над Миром. Почётная, но обычная профессия. Зачем же такая секретность? Впрочем, программа подготовки не давала времени не только скучать, но и предаваться бесполезным гаданиям. Всё разъяснится, надо лишь подождать.
И вот ожидание закончилось.
— Вы, наконец, расскажите, для чего это всё? — выкрикнул с места один из курсантов.
— Расскажу, — кивнул Папаша, — но не я. Встать! Смирно!
Когда у Папаши такой голос, сознание отключается, остаются одни рефлексы. Курс встал возле своих столов как один человек.
Дверь в зал открылась. Вошли шестеро, по выправке и повадкам военные. Они быстро рассредоточились по залу и сразу будто растворились в воздухе, стали незаметными. За ними в зале появился знакомый уже Сою Логаро в мундире с орденом Золотой Звезды — высшим с Лардийской Тирании — на груди. А за ним… собственной персоной Лард Тридцать Восьмой, нынешний Тиран.
Сой против воли скосил глаза на скульптуру, занимавшую место в центре зала, возле кафедры. Лард был очень похож на своего отца, Ларда Тридцать Седьмого. Бронзовый Тиран стоял, облокотившись о спинку кресла, в котором сидел великий Сорби Гуан, почётный ректор расчислительной Академии. Скульптура появилась в зале на второй день после их первого занятия, вскорости после кончины почётного ректора. Ходили слухи, что Лард Тридцать Седьмой не хотел появления своего изваяния. «Зачем? — спрашивал он. — Я ещё жив». Возражал и двор. Приближённые лизоблюды соглашались, что Лард достоин увековечения уже при жизни, но на все голоса уверяли, что скульптура станет умалением монаршего достоинства. Тиран стоит, а простолюдин Сорби Гуан сидит, как можно? В конце концов Ларду это надоело — и он дал согласие. «Из уважения к памяти старого друга», — гласила официальная версия. «Назло подхалимам», — говорили знающие, но далёкие от жизни двора люди.
И то, и другое. Так думали многие, вместе с ними и Сой, когда учёба оставляла время подумать об отвлечённых материях.
Тиран подошёл к кафедре, печально посмотрел на композицию, потом повернулся к залу:
— Здравствуйте, Проникающие!
— Здра!.. — грохнул в ответ курс.
— Отец наш был великим человеком, — продолжил Лард, переждав эхо. — Вы, ваш курс, его последнее детище. Не самое главное, за ним множество великих дел, но одно из важнейших. Поэтому я здесь. Сегодня вы узнаете, зачем вас собрали. — Он оглядел замерших курсантов и добавил: — Вольно, Проникающие. Можете сесть. Говорите, господин директор.
— Благодарю, Ваше Величество, — ответил Папаша.
Прихрамывая, он добрёл до кафедры и с облегчением опёрся о неё.
— Осень, господа курсанты, — объявил он, — последняя наша осень в стенах этого заведения. Кости ноют.
А ведь Тиран старше, подумал вдруг Сой. Зато, в отличие от Папаши, прямой и подтянутый, хотя и седой. Впрочем, тут же устыдился Сой, что он знает о жизни этих двух стариков? Судьба, прежде чем привести Папашу в кресло директора курсов, наверняка долго била и жевала его в своих немилосердных челюстях. Она редко бывает добра к людям, и чем заметнее человек, тем больше ему выпадает испытаний. Судьба, можно сказать, любит тихих и незаметных, а к ярким и беспокойным пристрастна.
— Не буду вас мучить, — начал Папаша. — Секретность уже не имеет смысла, и если посторонний узнает, то ничего уже не изменит… — Они обменялись с Лардом быстрыми взглядами, и Тиран согласно кивнул. — Так вот… Все знакомы с современной космологией?
По залу пробежал тихий шелест. Все курсанты считали себя современными людьми, и старались быть в курсе научных веяний. Это приветствовалось, гласно и негласно, да и как могло быть иначе?
— Вижу, знакомы, — скривил в улыбке губы Папаша. — Начну по порядку. Общеизвестно, что наш Мир, вместе с центральным светилом и планетами, заключен в толще камня, в особенном пузыре из пустоты. Так было не всегда, до сих пор в народе ходят легенды о так называемых звёздах, которые светили когда-то с небес. Нам трудно это представить, но легенды не возникают на пустом месте. Отсюда, кстати, берёт начало культ Великого Тритона. — он протяжно выдохнул. — Теперь о том, что было секретом для большинства. Примерно шесть тысяч лет назад произошло событие, которое перенесло Мир в то место, где он пребывает сейчас. Храмовники, — Папаша едва заметно хихикнул, — называют его желудком Великого Тритона. Философы утверждают, что снаружи существует большой мир. С этим трудно спорить: если есть стена, то есть и то, что за ней. Один из вас скоро попадёт туда.
Курсанты зашумели. «Тритон!» — не сдержался кто-то.
— Это не афишировалось, — заговорил Тиран, и тут же установилась тишина, — но вблизи стен пузыря существует другая, невидимая, но непроницаемая для наших пустотных кораблей граница. Теперь наши учёные нашли способ её преодолеть.
Тиран посмотрел на Папашу, словно передавая эстафету.
— Это связано с большими затратами энергии, — сказал тот. — Поэтому поначалу мы пошлём одного человека. Его дело разведка, первый взгляд — и обязательное возвращение с докладом. Выбор уже сделан. — Папаша оглядел затаивших дыхание курсантов. — Сой Муа!
Не чувствуя ног, Сой поднялся. Сердце бухало в груди, в ушах шумела кровь. Он будет первым! Значит, всё было не зря. Не напрасно он согласился на предложение Логаро, не напрасно готовился, не просто так.
— Я, господин директор курсов, — хрипло отрапортовал Сой. — Я готов.
Вечером перед стартом миссии Папаша вызвал Соя к себе. Ровно за два часа до заката Сой шагнул в знакомую дверь.
Директор был не один. На гостевом диванчике расположился Тиран Лард Тридцать восьмой, в углу подпирал потолок Логаро, рассматривая кабинет из-под прикрытых век.
— Ваше Величество, Господин директор! — вытянулся при виде Тирана Сой. — Господин Логаро.
Логаро почти незаметно кивнул в ответ.
— Садитесь, Сой.
Директор показал рукой на мягкое кресло, стоявшее напротив его стола. Сой беспомощно оглянулся на Ларда.
— Садись-садись, — верно понял тот его затруднения. — Разговор у нас, скажем так, полуофициальный, поэтому не будем придерживаться этикета слишком строго. Тем более, мы не во дворце, и стоять тебе трудно. Я прав?
— Да, Ваше Величество, — ответил Сой, с облегчением утопая в мягком кресле. Часы, проведённые сегодня у медиков, не прошли для него даром. Если исследования можно перетерпеть, то от многочисленных инъекций ныла и отказывалась работать спина.
— К сожалению, без этого никак, — покачал головой Папаша. — Никто не знает, что ждёт тебя там. — Он ткнул пальцем в потолок. — Лучше перестраховаться.
— Я понимаю, господин директор, — сказал Сой.
— Пока нет, — сказал Папаша. — Ты первый, но… ты не первый. Мы уже посылали на тут сторону автоматы, они не вернулись.
— Почему? — спросил Сой.
— Вот ты вопросы задаёшь, парень! — присвистнул Логаро. — Этого не знает никто, не знает именно потому, что автоматы не вернулись.
— Есть предположение, что переход через Границу стирает содержимое их мозгов, — сказал директор. — Или просто портит их физически. Так что не думай, что отправляешься на лёгкую прогулку.
— Я и не… — начал Сой, но Папаша остановил его движением руки.
— Там опасно, — сказал он. — Ты вправе отказаться. Время терпит.
— Пока терпит, — добавил с дивана Тиран.
— Именно, Ваше Величество, — сказал директор. — Время пока терпит. Можно напрячь учёных, они изменят что-то в конструкции, мы пошлём автоматы снова…
— И они снова не вернутся, — произнёс Лард Тридцать Восьмой.
— Ну, не обязательно, — протянул без особой убеждённости Папаша.
— Скорее всего, — отрезал Тиран. — Есть мнение, что Граница не любит слишком умных устройств.
— Есть, — согласился директор. — Но человек не устройство.
— На это вся надежда, — сказал Тиран.
Сой переводил взгляд с Папаши на Тирана и обратно, и никак не мог поверить, что всё это происходит именно с ним. Дважды за последнее время он увидел Тирана живьём, причем сегодня — на расстоянии вытянутой руки. Мало того, он сидел в присутствии монарха, Лард Тридцать Восьмой разговаривал с ним и, наверное, рассчитывал на него. Сказать кому из друзей, с кем нырял и ездил по Миру, тренеру или врачам сборной, так не поверят, ещё и скажут, что врун. С другой стороны, колола мысль, что Папаша с Лардом говорят о нём почти как о неодушевлённом предмете, как об инструменте, как…
Он задавил неуместные рассуждение. Он здесь именно для того, чтобы послужить интересам Лардийской тирании, да и всего Мира, если рассудить! Вряд ли кто за пределами государства будет против, чтобы он исследовал то, что «вовне». Только он это может — ну, остановил сам себя Сой, и другие курсанты тоже — попасть туда, увидеть, вернуться и рассказать. Только… у них есть такая возможность, и в этом заслуга Лардийской тирании.
— Никак нет, господин директор, я внимательно слушаю! — Сой постарался выглядеть браво настолько, насколько это возможно в мягком гостевом кресле.
— Да? — С сомнением посмотрел на него Папаша. — Я, было, подумал, что ты спишь… Ладно, продолжаю. Поэтому, кроме обычных универсальных прививок, в твоём теле сформированы некоторые полезные биоустройства. Например, часы. Покажите ему, Логаро!
В два шага Логаро оказался у кресла.
— Левую руку протяни, — произнёс он.
Сой повиновался. Логаро развернул её тыльной стороной вверх и слегка нажал на запястье Соя. Сой ничего не почувствовал, но на коже на секунду или две проявилась обычная часовая панель, потом выцвела и исчезла.
— Она двойная? — удивился Сой.
— Да, мой мальчик, — ответил Лард. — Снизу полное календарное время Лардийской тирании. Сверху — локальное время того места, где ты окажешься.
— Оно установлено в ноль, — сказал Логаро. — Как только сможешь, активируй часы, потом нажми на минуты, отсчитай одну и нажми снова. Так ты запустишь местный календарь. Сможешь достаточно точно отсчитать минуту?
— Да, Логаро, — улыбнулся Сой. — Смогу. Считать секунды я умею.
— Не сомневался, — ответил Логаро. — Именно поэтому я выбирал среди ныряльщиков.
— Но, простите, Ваше Величество. — Сой посмотрел на Тирана. — Зачем такие сложности? Почему нельзя обойтись одним календарём?
— Нельзя, мальчик, — покачал головой монарх. — Понимаешь, я хочу тебя дождаться, а ведь я уже не молод.
— Я не понимаю, ваше Величество…
Тиран и Папаша переглянулись, потом Лард вздохнул:
— Конечно, он обязательно должен знать причину, как иначе?
— Время у нас и у них идёт неодинаково, — пояснил Папаша. — За одну их секунду у нас проходит сто. — Он хрустнул пальцами. — Примерно сто секунд, да. Мы почти уверены в этом.
— Постарайся обернуться быстрее, мальчик, — сказал Тиран. — За пять — десять дней, не больше.
Он встал, и Сой, рыкнув на ноющий организм, вскочил тоже, потому что никак нельзя сидеть, когда Тиран смотрит на тебя таким взглядом!
— Мы очень надеемся на тебя, Сой Муа, — произнёс Лард. — Я надеюсь на тебя не только как Тиран, но и как человек.
Старт пустотного корабля ещё не превратился для Соя в рутину, тем более такой старт. За время подготовки он успел налетать десяток или два часов в ближней пустоте, но это совсем иное. Когда ты всего лишь вышел за пределы атмосферы, когда Мир рядом, нет чувства одиночества. Люди здесь, они буквально под ногами, и случись что, помощь прибудет в течение считанных минут. Можно выйти в Сеть и поболтать со знакомыми, и они даже не догадаются, что ты летишь у них над головами. Для сети нет разницы, где твой собеседник — в ближней пустоте или за стенкой, в соседней комнате. Ты, считай, и не покинул Мир, ты только слегка коснулся ступнёй вод пустотного океана. Так юная купальщица пробует прибой — и визжит, если её окатит волной. Не потому, что холодно или страшно, а потому, что среди юных купальщиц так принято.
За стеклом обзорного окна лениво суетился пустотный порт. Обыденно взлетали и приземлялись челноки, скользили туда-сюда машины технических служб. Горячий ветер раскачивал метёлки травы, и Сою даже почудился их запах — горьковатый и пыльный. Всё было как всегда, а потом тихонько запели поглотители ускорения. Всё громче и громче, басовитее, до боли в ушах, и Сой мимоходом пожалел, что отказался надевать шлем, а потом всё разом стихло, и за стеклом оказалась чернота пустоты. Мир, бело-сине-зелёный, ощутимо для глаза уменьшался, убегал назад, бледнел…
— Ну, как тебе зрелище?
Сой обернулся. Напротив него присела Миона Дувану, командир «Лардийской стрелы» и одна из лучших пустотниц Мира.
— Неожиданно быстро, госпожа Дувану, — немного подумав, признался Сой. — Раз, и вокруг только пустота и чернота!
— А ты ожидал рёва и фейерверков? — усмехнулась пустотница. — На самом деле, вокруг не на что смотреть. Это окошко, — она постучала пальцем по стеклу, — просто дань прошлому. Если хочешь, пройдём в командный отсек. Там круговой обзор, хотя смотреть-то всё равно не на что. И, пожалуйста, не называй меня госпожой Дувану! Сразу чувствую себя старухой, а ведь я совсем ненамного старше тебя.
— Хорошо, Миона, — заставил себя сказать Сой. — Как долго нам лететь?
— Долго, тебе успеет надоесть эта жестяная коробка. — Миона обвела рукой пассажирский салон. — Думаешь, зачем здесь так шикарно?
— Зачем? — заинтересовался Сой, оглядев богатую мебель, роскошные картины на стенах и посуду драгоценного алсанийского хрусталя.
— Чтобы ты от уважения к богатству не сорвался, — объяснила Миона. — А если и сорвался, то расколотил пару бокалов — и пришёл в себя. Тонкая психология.
— И что, помогает?
— Ага, — хищно оскалилась Миона. — Видишь, всё целое пока?
Странная женщина. И не поймёшь, то ли шутит, а то ли так на самом деле и есть.
Оказалось, не шутила. Пустота потому так и называется, что в ней не на чем зацепиться глазу. Уже на третий день однообразие стало раздражать. Теснота, невозможность сменить обстановку напрягали. Сой изнурял себя тренажёрами, раз за разом повторял заученные наизусть инструкции, а вечерами беседовал с Мионой или её сменщиком, вторым пилотом Бором Боратом.
Долгожданным развлечением стал пролёт мимо четвёртой планеты системы, газового гиганта Тритона. Сначала появились три его кольца, засверкали в черноте пустоты драгоценными ожерельями. Сам Тритон на их фоне казался невзрачным, но лишь до тех пор, пока «Лардийская стрела» не подлетела к нему вплотную.
Поверхность гиганта бурлила, как котёл сумасшедшего повара. Вихри, каждый из которых превышал размер Мира, терзали атмосферу Тритона. По представлениям учёных и рассказам редких пустотников, побывавших здесь, в газовой оболочке планеты шла неистовая, вечная битва материи и энергии. Теперь и сам Сой смог убедиться в этом.
Время, пока «Лардийская стрела» совершала гравитационный манёвр в поле тяготения гиганта, подзаряжая заодно компенсаторы ускорения, Сой провёл у окна. Потом, ускорившись, их корабль рванул в неисследованные глубины возле Границы. Неисследованные не по лености. Потому, что Граница активно сопротивлялась любому зондированию.
Теперь всё изменится. Иначе не стоило и начинать.
Любая дорога когда-то кончается. Миона и Бор изначально могли наблюдать стену в небесную трубу, а теперь и Сой смог увидеть её через обзорное окно, увидеть непосредственно, без увеличения. Увидеть и сразу понять, что врут — или добросовестно заблуждаются — храмовники, что не может это быть желудком живого, пусть даже и божественного, существа.
Гладкий, спёкшийся от неведомого жара, местами иссеченный трещинами камень тускло поблёскивал в лучах далёкого светила. Кое-где стена выщербилась, и там она ничем не отличалась, например, от глиняного, покрытого негодной глазурью горшка. Присмотревшись, можно было заметить даже ржавчину, оставшуюся от протёкшей сквозь стену воды.
«Лардийская стрела» приближалась к «окну» в стене, в котором несколько сотен лет назад заметили Внешних. Двигалась по широкой дуге, скрываясь от возможных наблюдателей. Выйдя в нужную точку, корабль затормозил и замер, повис примерно в миллионе радиусов Мира от «окна» Внешних.
Прибыли!
Последнюю корабельную ночь перед вылазкой Сою долго не спалось. Неизвестная и близкая тайна будоражили воображение, мысли крутились в голове бесконечным хороводом. Медотсек «Лардийской стрелы», насыщенный самой современной техникой, легко усыпил бы его, но Сой рассудил, что он сам хозяин своих нервов. Это стоило ему нервов и сил, но он уснул сам, и спал без сновидений.
— Возвращайся скорее, — сказала ему утром Миона, а потом обняла и поцеловала. — Не хочу состариться здесь, вдали от Мира.
Бор Борат скупо улыбнулся и крепко пожал Сою руку.
— Я постараюсь, — неловко передёрнул плечами Сой. — Сами понимаете, не только от меня зависит…
— Мы понимаем, — ответил Бор.
Они лукавили. Сой знал это, а они знали, что он знает. Миона и Бор будут ждать его ровно сто дней, потом на малой шлюпке вернутся домой. Состариться здесь Миона не успеет… Они лукавили, но их слова были ничуть не хуже любых других.
Сой постоял ещё с минуту, вглядываясь в их лица, затем обернулся и зашагал к трюму, где его ждал «Буках».
Десантный скаф СК-1, или попросту «Буках», напоминал огромного жука и стал своего рода шедевром инженерной мысли. Он не содержал ни единого расчислителя или умного датчика, ничего, сложнее электрического или инерциального мотора. Чтобы заставить работать часть механизмов «Букаха», пилоту приходилось примитивно крутить педали. Трудно и неудобно, но зато скаф останется в строю и на Той стороне.
Конструкторы на это надеялись, а Сой пытался верить конструкторам.
Загрузившись в скаф, Сой с минуту подождал, успокаивая сердцебиение, потом тронул рукоятку управления. Стены трюма впереди разошлись, и Сой выплыл в пустоту.
Которая теперь уже не была пустотой. Здесь царила стена с большой буквы. Она простиралась во все стороны, плоская, вечная, и подавляла воображение.
Границы Сой не увидел, но что-то внутри его вопило: она рядом! Невидимая, неощутимая, опасная.
Притягательная. Медлить не имело смысла. Он здесь, чтобы пересечь её, и он это сделает.
Ожили дюзы. Сжатый воздух толкнул Соя вперёд. Граница надвинулась, и сейчас же ожили машины «Лардийской стрелы», которые начали взламывать Границу. Сой почувствовал запоздалый ужас, страх затопил сознание. Сой попытался затормозить, но было поздно. Граница уже была вокруг и внутри него. Вселенная взорвалась в сверкающем водовороте. Соя скрутило как мокрую тряпку, скрутило и выжало, и так множество раз подряд, и бросило вниз, и разбило на мириады осколков, которые…
Он очнулся от того, что падал. Скаф с Соем внутри, попав в поле тяготения Внешнего мира, беспорядочно вращался и летел вниз. Перед глазами Соя мелькала то стена, то свет далёкого светила, то просто чернота.
Мягкий, какой-то замедленный удар, словно Сой попал в жидкость. Слабый толчок в ноги. Неподвижность.
Он прибыл. Он — во Внешнем мире. Сой глубоко вздохнул. Примитивный анализатор показал: вокруг вода. Сой стоял на дне озера. Близкое дно укрывал оседающий после его падения ил. Плоские блестящие камни — куски глазури со стены, песок. На ближнем камне сидело существо, похожее на рыбу. Да что там похожее, это и была рыба, приспособившаяся жить в подземном озере, в котором не бывает ночи. Она не пыталась скрыться и сбежать. Значит, здесь не водилось хищников сопоставимого с рыбой размера, а, может, она просто привыкла к падающим сверху иномирянам?
Вода… Он знает её повадки, он не пропадёт.
Включив часы в руке, Сой ужаснулся тому, как быстро идёт внутренне время его мира. За те минуты, что прошли с его падения, на «Лардийской стреле» миновали часы! Пилоты долго смотрели, как он, невероятно медленно, словно в густой патоке, летел вниз, а потом вернулись к первоочередным делам. К ожиданию, теперь это их дело, поправил он себя.
Математики и врачи, работавшие с его телом, старались не зря. Кроме часов, внутренний расчислитель умел много разных штук. Например, он умел показать направление на «окно». Преодолевая сопротивление воды, Сой двинутся в ту сторону. Дно потихоньку поднималось, и скоро верх скафа поднялся над водой. Сой обернулся. Далеко позади Граница касалась поверхности воды. Для воды Границы не существовало, вода без помех проникала во внутреннее пространство, сразу теряла вес, превращалась в лёд и грязный снег и медленно, повинуясь тяготению звезды, дрейфовала в сторону центра полости.
Да, это была простая полость в камне. Отсюда, Извне, она казалась не слишком большой. Наверное, он смог бы дойти до противной стороны за несколько часов.
Вот только нет у него этих часов!
Озеро под ногами отступило. Теперь он шёл крошащейся под башмаками скафа глазури. Уклон становился круче, и скоро Сой уже полз, выдвинув присоски, по крутой стене. А потом он увидел свет из «окна» и силуэт человека…