Конец всегда стремится к началу, а в ответе содержится вопрос. Тритон из легенды, чтобы познать внешний мир, ловит собственный хвост. Ловит, но никак не может поймать, и мир остаётся непознанным до конца.
Сой Муа не изучил ещё внешний мир, но узнал достаточно, чтобы вернуться. Внешние… Дикари и воры, умыкнувшие у Мира современные технологии. Их успех — случай, их счастье — воровство.
Люди должны забрать своё назад. Это не право, но обязанность.
Сой спешил. Часы под кожей пожирали время, его и тех, кто ждал его на родине.
Сой спешил. Пришлось угнать машину на химическом топливе, одну из тех, которой пользовались Внешние. Пожирая из воздуха кислород, она возвращала назад целую свалку из ядов и грязи. Внешние её не замечали, а Соя мутило от гадливости. Внешние убивали свой Мир, уничтожали его, не думая о будущем. Он должен их остановить. Мир, пусть и не родной, но прекрасный, жаждал спасения.
Пасмурным утром, выйдя из пещеры, Сой пробрался в транспорт, направлявшийся в сторону местного города. В огромном здании среди леса он провёл несколько дней, высматривая, прислушиваясь и вынюхивая. Его никто не заметил, спасибо умным имплантам, зато накопители в жировой клетчатке сохранили достаточно информации.
Теперь он возвращался. По сторонам пустынной дороги вставали зелёные великаны, напомнившие Сою касталии. Они глухо шумели и гнулись от ветра, который гнал по серому небу серые облака, подсвеченные с одной стороны светом местного спутника. Скоро показались горы, и Сой бросил машину и сошёл с дороги в лес. Дальше ехать было нельзя, Внешние охраняли вход в пещеру. Охраняли настолько тщательно, насколько позволяло их примитивное мышление, но даже варварам иногда везёт. Сой не мог рисковать. Он растворился в вечерних тенях и побежал напрямик.
Ветки стегали его по лицу, свежий ветер раздувал волосы. Темнело, ночь вступала в свои права. На полпути Сой устроил себе короткий привал. На крошечной полянке лёг во мхи, откинув голову, чтобы видеть небо.
Ветер усилился. Он терзал облака, рвал их в клочья — и внезапно разметал в стороны, очистив кусочек неба…
Сой увидел звёзды — и испытал потрясение!
Существу, знающему лишь одно светило, трудно представить себе звёздное небо, его глубину и необъятность. Сой вырос, зная, что пространство вокруг Мира ограничено «желудком Тритона» или гигантским пузырём в толще камня. Пусть даже толща эта не бесконечна, и пусть существует Внешний мир, но понятие о нём умозрительно и абстрактно. Сейчас он увидел настоящую бесконечность…
Она подавляла. Рядом с нею он был даже не песчинкой, а мельчайшей молекулой. Его всё равно что не существовало. На мгновение Сой усомнился, что Внешние — примитивные дикари. Жить, помня о Бездне над головой, трудно, почти невозможно, но Внешние жили. Так ли они просты, как он решил?
Так! Дикость остаётся дикостью, неважно, стиснут ты в скорлупе или растворён в бесконечности. Цивилизованность внутри разумного существа, в его голове, а не вокруг.
Недолгий отдых вернул силы. Часы пожирали время, и Сой припустил быстрее прежнего.
Вокруг пещеры ничего не изменилось. Внешние спали. Часовые у входа не заметили его. Лёгкой тенью Сой проскользнул внутрь, к Окну. Здесь было неожиданно людно. Внешние суетились у странного прибора. Похожий на древнюю пороховую пушку, он был направлен в сторону Мира. Один из Внешних сидел у примитивных расчислителей, пристально всматриваясь в плоский экран. Потом лицо его прояснилось. Внешние оживлённо переговаривались; они только сделали что-то, но что? Сой не стал гадать, всё, что он увидел, легло в накопители. Учёные разберутся.
Маскировка работала великолепно. Внешние ничего не заподозрили, когда он перебрался через Окно. Ладони привычно прилипли к шершавому камню. Перебирая конечностями как паук, Сой устремился к месту, где ждал его «Буках».
Инерциалы скафа дали точное направление на «Лардийскую стрелу», волновой излучатель дал импульс. Корабль отозвался сразу, ближняя к «Букаху» часть границы замерцала. Сработали пороховые заряды, и скаф кинуло к Границе.
…Смерти и возрождения чередовались одно за другим, и возрождений оказалось больше. Сой со стоном втянул в себя застоявшийся, с привкусом металла воздух скафа. Он жив, он почти дома!
«Лардийская стрела» гостеприимно раскрыла перед ним свои шлюзы. Здесь пахло Родиной и пылью, и этот запах был куда вкуснее лесных ароматов Внешнего мира. Он прошёл по пустынным коридорам, заглянул в каюты, постоял в рубке. На экране была Стена, по ней струилась вода. Видимо, несколько недель — или месяцев, кто может сказать, какими путями вода достигла полости? — назад в горах прошёл дождь. Капли падали и сверху, проникали сквозь Границу, вспухали облачками снега. Вот они, будущие кометы и ледяные метеоры…
Сой сглотнул. Зачем он оттягивает неизбежное? Не убьёт же его это, в конце-то концов? В медотсеке он лёг в капсулу считывателя. Еле слышно загудели насосы, зажурчал буферный раствор. Он пах сладко и масляно, и у Соя закружилась голова. Встроенный анализатор опознал сильное обезболивающее. Правильно, как он мог забыть? Миру нужна информация, вся информация, а не только та, что сохранёна в подкожной жировой клетчатке. Значит, нужен и он, живой и в рассудке, не уничтоженный мукой считывания.
И всё равно, это было больно…
Потом Сой долго лежал, приходя в себя. Теперь от него уже ничего не зависело. Информационный пакет, зашифрованный, сжатый и многократно дублированный, отправился к Миру. Через несколько часов там будут знать, что он вернулся.
Сой спокойно заснул. Ему снились звёзды.
***
Кроме Жогина и инженеров-наладчиков, сюда никто не имел доступа. Целая стена напротив двери представляла собой один огромный монитор. Тысячи окошек непрерывно транслировали картинку с камер видеонаблюдения, установленных по всему «Жогинскому центру». По команде с пульта любое окошко можно было развернуть на экран настольного компьютера. Эти же видеопотоки, за некоторым исключением, получала и служба безопасности. Просматривать при желании все камеры Илья Витальевич считал — и не без оснований — своей привилегией.
Камеры стояли везде: в залах и коридорах, бассейнах и на беговых дорожках, на борцовских коврах и в тирах. В кабинетах управления и на остановках внутреннего транспорта, на рабочих местах сотрудников и в конференц-залах. Даже в личных апартаментах директората и жилых комнатах персонала, а также раздевалках, душевых и туалетах; выход с этих камер поступал на вход специальной программе-цензору, и сложный алгоритм решал, представляет ли происходящее там угрозу здоровью или жизни людей. Свои помещения Жогин оставил без присмотра: всё равно никому не добраться до него незамеченным.
Кабинет с видеостеной Илья Витальевич называл своей комнатой отдыха. Чего здесь было больше, любопытства или гордости, он и сам не мог сказать, но бездумное перещёлкивание каналов успокаивало нервы. Кто-то пялится в телевизор, но Жогин считал это занятие глупым.
Обычные люди в обычных — или экстремальных, это уж как получится — казались ему интереснее.
Сейчас он следил за снукерной партией двух воспитанников. Тренер, Джеймс Кахил, остановил серию, и что-то объяснял обоим игрокам. На взгляд Жогина, позиция на столе не заслуживала пристального изучения, но Джеймс, очевидно, нашёл в ней нечто, требующее пояснений. Что же он увидел такое, что непонятно стороннему наблюдателю? Сам Жогин никогда не вставал за стол, но долгие годы с интересом смотрел турниры, и поэтому считал себя знатоком. Он научился хорошо видеть позицию и очень часто угадывал очередной ход. Мальчики-воспитанники, похоже, разделяли его недоумение, но Джеймс горячился, размахивал руками, чертил на планшете траектории…
— К вам посетитель, Илья Витальевич, — прошелестел голос секретаря в динамиках. — Требует сей же момент его впустить.
— О мой гад, кто? — недовольно отозвался Жогин. — Я никого не жду.
— Антон Сергеевич, — ответил секретарь. — Находится в списке «Пускать в любое время дня и ночи».
В голосе секретаря Жогину почудилось ехидство.
— Что, и такой список есть? — спросил он.
— Так точно, вы его сами составляли.
— Дела-а-а… — протянул Жогин. — Пропусти его в кабинет. Сейчас подойду.
Надо будет спросить у Джеймса, чего он там завёлся, решил Илья Витальевич. А Антон… Антон заслуживал круглосуточного «доступа к олигархическому телу». Хотя бы потому, что именно он раскопал сведения о взрыве и о Пузыре. Да плевать на Пузырь, какое отношение Пузырь имеет к их дружбе?
Антон бродил по обширному кабинету, как лев по клетке, такой же большой и гривастый.
— Ты не торопился, олигарх, — сказал он, обхватывая Жогина загорелыми ручищами.
— Работа, — сморщился Жогин. — Осторожно, раздавишь!
— Какая такая у тебя работа? — захохотал Антон. — Ты богатей, сидишь, с жиру лопаешься!
— Смейся-смейся, — проворчал Илья Витальевич, высвобождаясь. — Милича такого знаешь?
— Милич, Милич… — Антон закатил глаза, изображая тяжкую мыслительную деятельность. — Подожди, это писатель, что-ли? Который «Прогонные меры» написал?
«Прогонные меры» были одним из романов Милича, причём не самым известным и, по мнению Жогина, не самым лучшим. На вкус и цвет, как говорится…
— Который, — кивнул он. — Я сегодня полдня убил, уговаривая его не слишком отклоняться от сюжета.
— Какого сюжета? — заинтересовался Антон.
— Оригинального. Получили от переводчиков длинный цикл из Пузыря. Томов на двадцать с гаком. Мне нужно адаптировать его к нашим реалиям. Хорошо адаптировать, красиво. Вот я Милича и пригласил.
— А он?
— А он упирается. Переписывать чужое, видите ли, ему западло и не по чину.
— Уломал? — спросил Антон.
— В процессе, — ответил Жогин. — Аж холка заболела, будто камни возил.
— И зачем тебе тут Милич? — удивился Антон. — Пригласи любого литнегра, есть, говорят, такие. Он тебе в одном стиле всё перепишет, всё как надо сделает. И вдесятеро дешевле.
— Мне требуется не любой, — скривился Жогин. — Я этот цикл продать хочу, значит, нужно имя. Милич это имя, а какой-нибудь Пупкин — нет.
— Думаю, имя тут необязательно, — сказал Антон, — достаточно агрессивной рекламы. Цикл-то интересный? Сделай его модным, уж на это денег тебе хватит! Придумай звучное имя, Тит Ливий Цицерович, например, и издавай.
— Может быть, — подумав, ответил Жогин. — Ладно, ты чего явился-то? То тебя не было полгода, то вдруг раз — и ты тут. Что случилось?
Антон уселся в кресло, раскинул ноги.
— Уезжаю, — сказал он. — Земельку прикупил, попрощаться приехал.
— Это новость! — покрутил головой Жогин. — Куда же?
— Не куда, а где, — важно сказал Антон. — Вот, — он достал из кармана и расправил сложенную в несколько раз карту, — островок в Микронезии. Четыреста гектар, белые пляжи, джунгли, куча кунаков, и все в белых штанах!
— А если тайфун?
— Всё продумано! — возгласил Антон. — Построю дамбы, волноломы, ветроуловители. Проекты уже готовы, денег навалом!
— Бежишь, то есть?
Антон поскучнел, улыбка исчезла с его лица. Он уронил лицо в ладони:
— Тишины хочу. Дома хорошо, но очень уж беспокойно. Всё пертурбации какие-то, водовороты, движуха. А вообще, злой ты. Почему сразу бежишь? Это дача у меня будет, не всё же на острове жить? Буду в гости приезжать, если примете.
— Чего же мы тебя не примем? — удивился Жогин. — Примем, куда ты денешься?
А ведь он прав, подумал Жогин. От движухи в голове звенит, и оглянуться некогда! Устал я, ох, как устал. Значит, надо — нет, не бежать на тихий островок в Великом океане! — пора напиться в хорошей компании, напиться по-настоящему, без алкоцина! Чтобы в голове шумело, и тянуло на подвиги! Всё равно они, подвиги то есть, останутся тут, в этих стенах. Наружу ничего не выйдет, об этом позаботится персонал, это их работа и отдельный пункт в контрактах.
— Пить будешь, — сказал Жогин, и Антон осознал, что это не вопрос, это утверждение, неотвратимое как рассвет.
— Конечно! — широко улыбнулся он. — А что? Палёная водка есть?
— Нет, — удивился Жогин. — Зачем тебе палёная водка? У меня хорошая есть, настоящая, лучшая!
— Прощаться с Родиной нужно исключительно палёнкой, — нравоучительно произнёс Антон и даже палец поднял для важности. — Чтобы горько было. Горько, понимаешь? Не как на свадьбе, а как на похоронах!
— Количеством компенсируешь, — решил Жогин. — Разрешаю не закусывать.
— Даже так? — восхитился Антон. — Я же умру!
— Спасём, — пообещал Илья Витальевич.
Пьют не для печали, пьют для веселья, даже если пьют с горя. Пьянство без разговоров — время на ветер, а что за разговор, когда собеседники упились и лежат под столом? Конечно, на столе появилась закуска: солёные огурцы, сало, грузди в глубокой тарелке, духмяный свежайший чёрный хлеб и ледяной квас в запотевшем жбане.
— Я никогда не уеду, — говорил Жогин, рассматривая водку в узком стакане. — Не убегу. Бегство — это трусость!
— Ты что, меня трусом назвал? — выставил вперёд бороду Антон. — А в морду?
— Во-первых, я не про тебя, а про себя, — отвечал Жогин. — А во-вторых, охрана не позволит! Сейчас набегут фараоны, и бац! Тебя мордой в пол! Так что не угрожай.
— Я и не угрожаю, — уныло сообщил Антон.
— Думаешь, зачем я это всё затеял? — Жогин обвёл вилкой с наколотым на нею грибком вокруг себя. — Зачем мне миллиарды?
— Зачем? — послушно повторил Антон.
— Чтобы остаться. Чтобы не сгнить бесследно!
Жогин кинул водку в рот, заел груздем.
— Все сгниём, — сообщил Антон. — И ты тоже, не надейся.
— Зато я останусь в памяти!
Жогин налил себе ещё рюмку, быстро выпил и схватил стакан с квасом. Кадык его ходил вверх-вниз с каждым глотком.
— Вот начнут мои детишки начнут чемпионаты, — продолжил он. — Их спросят, а где вы начинали? В Жогинском центре! Библиотеку отгрохаю, проект уже есть. В Штатах бывшие президенты устраивают, и я устрою. Для всех! Куда, спрашиваю, люди пойдут науку изучать? В Жогинский университет!
— Где он, этот твой университет? — угрюмо поинтересовался Антон. — Нету его пока.
— Будет! — пообещал Илья Витальевич. — Мы над этим, — его передёрнуло, — работаем!
— Ты богатей, понятно, — объявил Антон, — но всё равно расточительно. Надо проще быть. Вот раньше… — он быстро принял ещё рюмку, крякнул и продолжил, подцепив с блюда пластик сёмги. — Эх, хороша, подлюка! Так вот, раньше купчины церкви ставили, отмаливали свои грехи. И чтобы их морда на фреске!
— Не будет такого, — отрезал Илья Витальевич.
— Почему?
— Не люблю попов. Жулики они.
— Зря ты так, — дёрнул подбородком Антон. — Разные они, как и все люди. Есть жулики, как не быть, но есть искренние. Вот наш, например, отец Макарий…
— Ваш? — переспросил Жогин. — Ты что, в церковь ходишь?! Вроде раньше ты не увлекался…
— И сейчас не увлекаюсь, а денег даю, — ответил Антон. — Людям надо, а мне не жалко.
— А мне — жалко, — сказал Илья Витальевич. — И всё, хватит об этом!
— Как прикажешь. Давай ещё по одной. Помнишь, ещё в институте…
Пили, болтали ни о чём, потом Жогин обнаружил себя обнимающим унитаз собственного персонального сортира. Тошнота поднималась волнами, во рту было кисло, и, кажется, в носу тоже.
— Вот я напился-то… — сказал себе Жогин, и его снова скрутило. Вид собственной рвоты спровоцировал новый приступ, и так повторялось, пока Жогин совершенно не измучился.
Правда, стало чуточку лучше. Липкий туман в сознании рассеялся, зато заболела голова. Жогин с трудом поднялся, пустил в раковине воду. Кое-как умылся.
— Как мальчишка, ч-чёрт… — пробормотал он.
Мальчишке-то всё равно. Мальчишка отоспится и снова будет огурцом, а в его годы можно и помереть. А помирать нам рановато, дел ещё полно. Значит, хватит экспериментов.
Капсула алкоцина растворилась на языке, слюна провалилась в пищевод холодной мятой. Боль, что колотила изнутри по костям черепа, стала стихать. Прояснилось зрение, успокоился пульс.
Кишки… Как хорошо, когда у тебя нет кишок, когда ты их не чувствуешь!
— Ну и свинюшник… — пробормотал Жогин, оглядевшись. — Всё засрал и заблевал, урод.
Как и хотелось.
Он разделся, бросил загаженные тряпки тут же, возле унитаза, и прошлёпал в соседнюю комнату, в душ.
Горячие струи били по плечам, по спине, по груди. Жогин вертелся под душем, поставляя то один бок, то другой. Потом, прямо из-под душа, перебрался в бассейн с холодной водой. Хорошо!
В дверь забарабанили.
— Кто там ещё?! — рыкнул Жогин.
Дверь отворилась, и Жогин, готовивший резкую отповедь, замер на полувздохе.
Никогда ещё Жогин не видел своего начальника охраны, таким обескураженным. Виктор был бледен, на виске дрожала жилка, плотно сжатые губы побелели.
— Что случилось, Виктор?
— Там… Там… — охранник сглотнул.
***
Лард постарел.
Он полусидел, откинувшись на многочисленные подушки, и уже мало напоминал того немолодого, но крепкого человека, который напутствовал Соя перед Проникновением. Успешным Проникновением, напомнил себе Сой.
— Наконец я тебя дождался, — надтреснутым голосом произнёс Тиран.
— Я торопился как мог, Ваше Величество, — сказал Сой.
— Главное, ты успел…
Лард закашлялся. Тонкая, почти прозрачная кожа на скулах натянулась, шея, наоборот, пошла многочисленными, нездорового вида складками. Сой ждал. Папаша, как и подпиравший дверной косяк Логаро, тоже.
— Я видел твои… записи, — продолжил Тиран. Голова его тряслась. Логаро отлепился от стены, вытер выступившую в углу старческого глаза слезу. Тиран слабо кивнул. — Что ты можешь добавить к ним?
— Если Ваше Величество интересует моё мнение…
— Да, да! Именно твоё мнение интересует моё, — Лард снова зашёлся в кашле, — немощное величество! Они… Внешние, кто?
— Дикари и воры, Ваше Величество, — ответил Сой Муа.
— Дикари и воры, — повторил Тиран. — Я тоже так думаю. Спасибо, мой мальчик.
Первая волна вторжения состояла из одного корабля. Всего десяток бойцов под началом Логаро, учёный техник с непроизносимым именем и проводник Сой Муа. Высшие военные чины Лардийской Тирании решили, что этого вполне хватит, и Сой был с ними согласен. Главное — захватить плацдарм. Внешние просто дикари и воры, десантники легко возьмут окрестности пещеры под свой контроль. Что будет дальше? Сой не задумывался об этом. Наверное, переговоры, наверное, капитуляция Внешних. Преступление, а они преступники, заслуживает наказания. В конце концов, умные головы в Академии не зря едят свой хлеб. Дело военных — создать условия для мира. Правильного, истинно справедливого мира.
Всё произошло проще и быстрее, чем он думал. Внешние пытались защищаться, но что могут примитивные пороховики против современного оружия? Дикари и воры, просто дикари и воры…
— Готово, — доложил один из десантников.
— Только треть, — сказал Логаро. — Ещё куча работы.
Резкая трель разорвала сгустившуюся тишину. Дальнослух на столе в будочке постового. Ничем больше это устройство быть не могло!
— У нас мало времени, — сказал Логаро. — Внешние уже знают.
— Что именно? — спросил Сой.
— Что здесь что-то случилось. Генераторы, быстро!
Они работали как проклятые, Логаро и Сой трудились наравне со всеми. Когда от скорости зависит твоя жизнь и успех дела, каждая пара рук на счету. Транспортная платформа отказала — при переходе через Границу сбились настройки, если верить технику, — и тяжеленные генераторы пришлось тащить на руках.
— Надеюсь, они заработают. — Сой мрачно посмотрел на техника, который колдовал над последним из генераторов.
— Должны, — огрызнулся техник. — Это очень простые устройства, в них нет и капли мозгов. Если вы правильно их установили!
— Хватит! — рявкнул Логаро. — Включайте уже, и помните, от их работы зависит успех экспедиции.
— Да, господин.
Воздух над генераторами сгустился, заискрил — и полупрозрачный перламутровый «Полог» прикрыл всё и всех на триста шагов вокруг. Гору с чёрной дырой входа, десантников, редкие деревья по периметру и трупы Внешних у скальной стены.
— Вторая треть, — сказал Логаро. — Кинетическое оружие нам уже не страшно. Техник, как вас там?
Техник поднял голову.
— «Панцирь» на подходе, — ответил он, — я подал сигнал сразу, как только мы вошли.
— Хорошо, — кивнул Логаро. — Значит, ждать.
Сой сел, где стоял. Самое неприятное — ждать. Знать, что от тебя больше ничего не зависит, но и помнить, что ты сделал всё, что мог и должен был сделать. Десантные костюмы защитили их от ручных пороховиков Внешних. «Полог» удержит более тяжёлые кинетические снаряды.
«Панцирь» укроет от всего остального. Жаль, не сразу, с ним куда больше возни…
***
— Что случилось, Виктор?
— Там… Там… — охранник сглотнул.
— Чего ты блеешь, как медичка-первокурсница в анатомическом театре?! — не выдержал Жогин. — В обморок мне ещё грохнись!
— Извините, Илья Витальевич, — Виктор глубоко вдохнул, потом медленно выдохнул. — Извините.
— Докладывай.
— Вторжение из Пузыря, — сказал Виктор. — Мои люди, взвод спецов от Хо́мяка… Все убиты. Пещера и окрестности захвачены.
— Дьявол…
Жогин торопливо оделся. В голове звенело от трезвости. Как невовремя! Правда, грызло его беспокойство, уже несколько недель как грызло, чего-то он ждал, но не такого. А чего?
— Кто знает? — спросил он.
— Кроме вас только Хо́мяк, — ответил Виктор.
— Где он?
— У себя, — развёл руками Виктор.
Правильно, одёрнул себя Жогин. Хоть ты и триллионер, но Хо́мяк власть. Единственная настоящая власть та, что имеет право применять оружие. Полковник такое право имеет, и никакие охранники, хоть увешай их лицензиями и разрешениями, ему не указ.
— Пусть готовят машину, — приказал Жогин. — Едем к Хо́мяку.
— Если нас пустят, — произнёс Виктор.
— Пустят, — ответил Жогин с уверенностью, которой не испытывал. Потом вытащил смартфон: — Антон, ты ещё жив? Слушай меня внимательно…
Их пропустили. Молчаливый боец мельком глянул документы и кивком предложил следовать за ним.
Штаб военной операции похож на большой офис во время сдачи квартального отчета. Трезвонят телефоны, люди приникли к экранам, снуют туда и сюда посыльные. Вся разница — в одежде и погонах. Хотя, в иных организациях дресс-код не уступает военному. Чему в них нет, так это погон. Поэтому армейская жизнь всегда проще гражданской; в армии, за редким исключением, всегда понятно, кто начальник, а кто подчинённый. Иерархия мать порядка.
Хо́мяк в компании незнакомого генерала в полевой форме сидел в дальнем конце помещения, на небольшом подиуме, под большим белым экраном. Рядом с ними замер связист с ноутбуком и телефоном. Завидев Жогина, полковник помахал ему рукой.
— Кто это? — спросил неприязненно генерал, когда Илья Витальевич занял место за столом.
— Жогин. Тот самый, — коротко ответил Хо́мяк.
— Вот как? — хмуро сказал генерал. — Я генерал-лейтенант Илларионов, я командую отражением агрессии. Присутствуйте, раз вы тот самый Жогин. Но молчите. Будете встревать, прикажу вывести. Вам понятно?
— Да.
— Вот и славно.
Генерал протянул руку, и связист вложил в неё трубку спутниковой связи.
— Здесь Сокол, — проговорил в трубку генерал. — Первый этап, начинайте.
— Парламентёры, — негромко объяснил Жогину Хо́мяк.
Экран озарился. Разделился на множество маленьких картинок. На них были войска: пушки, танки, стартовые площадки дронов, установки залпового огня. На большей части экрана, поверх всего остального, Жогин увидел снятые с дрона лес и знакомую гору, прикрытую муаровым полупрозрачным куполом. Верхушка горы торчала над куполом, словно скалистый островок на водой.
— Парламентёры, — повторил Хо́мяк, и Жогин заметил, что к куполу приближается группа людей. С высоты, в странной проекции, освещённые заходящим солнцем они походили на гвоздики. Гвоздики шагали вперёд, первый держал на отлёте белый флаг. Немного не доходя до купола, группа остановилась. «Зря, — подумал Жогин, — вряд ли их поймут».
Он оказался прав — быстро и страшно. Купол в том месте, где стояли парламентёры, озарился изнутри — и люди вспыхнули и рассыпались пеплом!
— Вот как, — мёртвым голосом произнёс генерал. — Ну и приятелей вы нашли на мою голову, Жогин.
Илья Витальевич не ответил, генерал и не ждал ответа. Только что погибли его люди, те, за кого он отвечал и кого поклялся защищать. Если, конечно, он настоящий командир.
— Здесь Сокол, — снова заговорил генерал в трубку. — К огню из всех стволов, минутная готовность. Выполнять!
Люди на маленьких картинках пришли в недолгое движение и снова замерли. Потянулись секунды.
— Залп!
Экран затянуло дымом. Наверху, там, где стояли войска, сейчас грохот, пришло в голову Жогину. Это плохо кончится, это очень плохо кончится. Хорошо то, что он успел отдать распоряжения. Трепников с Антоном справятся. Наверное, но уже ничего нельзя изменить.
— Есть попадание, — прошелестел связист. Штабной зал замер, глядя на экран. На нём разверзся огненный ад. Купол скрылся в дыму и пламени. Горела земля, горел воздух, горел лес вокруг горы. Потом дым рассеялся, поднятая взрывами земля опала.
Купол стоял непоколебим, и внутри него лениво двигались тени, похожие на людей. Казалось, они не заметили атаки.
— Залп! — снова скомандовал Илларионов.
Всё повторилось. Над куполом повисло дымное облако. И… всё!
Нет. Как росток, как побег бамбука прорывает землю, вершину купола разорвала стреловидная штанга. Вознеслась на многометровую высоту, раскрылась невиданной ромашкой. Лепестки пришли в движение, замерли и плюнули огнём.
Жогин судорожно втянул воздух. В нижней части экрана бушевал огненный шторм.
Подбежал бледный офицер.
— Ну? — метнул на него взгляд Илларионов.
— Наша артиллерия уничтожена, — дрожащим голосов доложил офицер.
— Вся?!
— Все, кто стрелял.
— Чё-орт! — выругался генерал.
Тренькнул ноутбук связиста.
— Москва, господин генерал, — глянув на экран, доложил он.
Илларионов схватил трубу.
— Да! — с трудом удерживаясь от крика, ответил он. — Да, я. Да, — он запнулся, — господин президент! Да, так точно.
Кровь отхлынула от лица генерала, превратив его в белую куклу. Генерал преувеличенно аккуратно положил трубку на рычаги и сказал:
— Господа офицеры. Ядерная атака, — и в наступившей тишине добавил: — Москва видела трансляцию. Они запускают «Скифы». Две единицы. Всем срочно спуститься в бомбоубежище. У вас есть здесь бомбоубежище, полковник?
— Да, господин генерал, — ответил Хо́мяк. — Хотя мы и так под землёй.
— Вы не знаете, что такое «Скифы», полковник, — ответил Илларионов. — Тем более две штуки. Скоро здесь будет выжженная пустыня. А так… есть шанс.
Штаб пришёл в движение. Офицеры собирали бумаги, носимое оборудование и двигались в дальний конец зала, где раскрыл свой зев спуск в бомбоубежище.
— Идёмте, Жогин, — схватил его за плечо Хо́мяк.
— Я останусь, — ответил Илья Витальевич. — Хотя, вы можете меня вывести.
Генерал посмотрел на него долгим взглядом.
— Как хотите, — сказал он наконец. — Выводить вас бессмысленно. Только имейте в виду, деньги вас не спасут.
— Смешно, — ответил Жогин и отвернулся.
Не прошло и двух минут, как штаб опустел. Погасли мониторы, замолкли телефоны, только, как издёвка, работал большой экран на стене. Там горело, взрывалась, бегали люди, тащили раненых, пытались что-то тушить, не зная, что жизни остались считанные минуты. Два «Скифа»… Два, хотя хватило бы и одного! Они превратят горы в равнину, лес в усыпанную пеплом пустошь. Они вскипятят реки и озёра, а родной город обратят в пыль, как и Центр его имени. Возможно, Трепников с Антоном успели увести кого-то в подвалы. Хотя бы детей! Там достаточно воды и провизии, там можно прожить не один день. Пуская они выживут.
А ему, триллионеру Жогину, ни к чему спускаться в бомбоубежище. Какой в этом смысл, если мечта жизни стёрта в порошок?
Он сидел и смотрел в экран, думая ни о чём, потом яростная вспышка милосердно отключила сознание.
***
— Привезли! — техник едва не подпрыгивал на месте от возбуждения. — Монтируем, господа военные!
Главный блок «Панциря» везли на четырёх транспортных платформах, за ними тянулся хвост из толстых, как удавы, кабелей. Техник долго — очень долго, казалось Сою, недопустимо долго! — выбирал место, потом махнул рукой. Платформы сгрузили блок на землю и удалились. «Панцирь» загудел, укореняясь. Череда огоньков, синих и зелёных, пробежала по его граням. Техник улыбался. Иногда среди огоньков появлялся жёлтый, и тогда техник хмурился и, ругаясь на незнакомом Сою языке, лез в нутро блока.
Не успеет, переживал Сой.
Техник успел. «Панцирь» вздохнул как живое существо, распустил над собой зонтик силовых тяжей. Тяжи поднялись вверх — и срослись, растворились в куполе «Полога». По кабелям пробежала невидимая волна. Сой знал: в пещере, заключившей в себе их светило и Мир, кабели каким-то образом соединились с Границей. Каким, могли бы понять считанные учёные в Мире, но вряд ли кто из них смог внятно объяснить это простому человеку, такому как Сой или даже Логаро. «Панцирь» и Граница стали одним целым, и это главное.
— Всё, господа военные, — просветлел лицом техник. — Теперь точно всё! Не знаю как вы, а я — спать… Перенервничал с вами.
Он привалился спиной к покатому боку «Панциря» и захрапел.
— Что дальше, Логаро? — спросил Сой.
— Ничего, — ответил Логаро. — Будем возвращаться. Мы своё дело сделали, и этот мир тоже будет нашим.
— А как же время?
— Умники из академий найдут решение, — уверенно сказал Логаро. — Никуда не денутся.
Страшный удар сотряс купол. «Полог» прогнулся, вмялся под напором чудовищной силы. «Панцирь» завизжал на сотню голосов, принимая и утилизируя океан энергии. Воздух вокруг него зазвенел от напряжения. Кабели распухли, теперь они походили на колонны. Что происходило в пещере, с Границей. Сой не мог даже представить. Молниеотвод — вертелось в голове. Объяснение не хуже любых прочих.
Логаро шевелил губами. Что он говорит, что?
— Работает! — прокричал Логаро ему прямо в ухо. — Не обманули умники!
И тут ударило ещё раз.