Кошку-трёхцветку звали Шишка, но Илье Витальевичу это имя не нравилось. Поэтому, в зависимости от настроения, она была: Сушка, Живая, Проглотина, Наглая Скотина, Киса-Сберкниса, просто Кошка или ещё как. Возможно, кошка удивлялась такому разнообразию, но не протестовала. Зачем возражать, если в миске всегда свежий фарш, а в семье мир и покой?
Нет сомнений, кошка считала всех, живущих в доме Ильи Витальевича, своей семьёй. К хозяйке она относилась снисходительно-ровно, позволяла себя кормить и вычёсывать. Четырнадцатилетнего Артёма принимала за детёныша, которым он, собственно, и был, любила забраться ему на плечи и вылизывать макушку. Парень в эти минуты сидел, боясь пошевелиться. Поздний ребёнок, он привык, что его всячески баловали, но одно дело предки, которым это от века положено, другое дело — столь независимое существо, как кошка.
Илью Витальевича Шишка обожала, всегда встречала на пороге квартиры, и в те часы, которые он проводил дома, не отходила от него ни на шаг. Вот и сегодня, стоило ему устроиться в кресле, кошка запрыгнула к нему на колени и полезла целоваться…
— Ки-иса, — сказал Илья Витальевич, протягивая к ней руку. — Киса-Миса.
Кошка коротко муркнула и выгнула спинку, пушистым хвостом мазнула Илье Витальевичу по лицу.
— Киса-Шмиса-Драндулиса, — сказал он, зарываясь пальцами в шерстяное жабо питомицы. — Ух ты, зверюга!..
Кошка прикрыла глаза и тихонько заурчала.
Век бы так сидеть! От кошки шло ровное тепло, горло уютно подрагивало.
— Лучше бы ты вывез Артёма на море.
Илья Витальевич отвлёкся от кошки, поднял взгляд на жену. Марина стояла в дверях, привалившись к косяку. Она совсем не изменилась за те без малого двадцать лет, что они вместе. Такая же прямая, подтянутая, длинноногая, лишь в волосах появились седые пряди. Вот только глаза… И не в морщинках дело, улыбка делает их добрыми и домашними, такими же уютными, как пение довольной жизнью кошки. Нет, в глазах супруги поселились усталость и толика горечи. Они не светились более радостным удивлением жизнью.
— На море мы были прошлым летом, — спокойно ответил Илья Витальевич.
— На море, — с нажимом повторила Марина, — нужно ездить каждое лето. Ребёнку нужны солнце и морской воздух. Не помнишь, как мы мучились с его астмой?
— Мы мучились, — покачал головой Илья Витальевич. — Он мучился, а мы постольку — поскольку.
— Всё равно.
— Ребёнку… Кстати, ты при нём так не скажи, если ему пятнадцатый год уже, — заговорил Илья Витальевич. — Во-первых, его астма прошла, во-вторых, лесной горный воздух тоже очень неплохо. В третьих, помнишь, как он обрадовался поездке? Всем приятелям раззвонил уже про поход.
— Но лес! — сердито сказала Марина. — Комары. Клещи, хорошо если обычные! А если энцефалит?! Грязь! Ни помыться, ни в туалет, извини, нормально сходить. И это ты предлагаешь домашнему мальчику?
— Но море! — Илья Витальевич тоже начал закипать. — Жара. Солнечный удар. Немытые фрукты. Непривычная еда, да чёрт с ней, что непривычная, просто прокисшая, потому что какой-нибудь турок думал не о работе, а про доступных туристок. Лежаки на пляже! Кто его знает, кто там ночевал? Вдруг местный бомж с букетом болячек?!
— Ну, знаешь! — заявила Марина. — У нас достаточно денег, чтобы выбрать хороший отель с хорошим бассейном и охраной. И никаких бомжей.
— Вот радость, — скривился Илья Витальевич, — вместо моря купаться в бассейне. И это для четырнадцатилетнего мальчишки! Ему с маской понырять захочется, краба поймать. Какие, скажи на милость, в бассейне крабы?
— И всё равно я не понимаю, что за радость две недели просидеть в лесу, — устало сказала Марина. — Зачем, если можно нормально отдохнуть?
— Так съезди, отдохни, — удивился руками Илья Витальевич. — Я что, ограничиваю тебя в средствах?
— Я не про это совсем, как ты мог подумать? — тихо и уже без азарта ответила Марина. — Жизнь наша стала…
— Ну?.. — подбодрил её Илья Витальевич.
— Неправильная какая-то. Мы всегда отдельно, словно и не семья.
Илья Витальевич ссадил кошку с колен, подошёл и обнял супругу. Она не отстранилась, как бывало в последнее время, ткнулась носом ему в плечо.
— Поехали с нами? — предложил Илья Витальевич.
— Нет уж, — сказала она, — в лес не хочу.
— В лес и горы, — продолжил Илья Витальевич.
— Всё равно нет. Я лучше на море.
— Тоже дело.
Подержав жену в кольце сомкнутых рук с полминуты, Илья Витальевич наконец разжал объятья:
— Поезжай. Надо же тебе развеяться?
— Развеяться, — эхом откликнулась Марина, повела плечами и вышла из комнаты. Илья Витальевич вернулся в кресло и сел, не отводя взора от дверного проёма. Правильно ли он поступил? Довольно ли тепла было в его голосе? Вдруг она подумает, что он равнодушен и не интересуется её жизнью? Да, они договорились пару лет назад, что самостоятельные люди, что молодая страсть прошла, и они вольны выбирать сами, как и с кем проводить время, но всё равно. Он считает, что договорились, а она? Рада ли Марина их договору, или с её стороны это была такая попытка давления на него? Парадоксальная попытка приблизиться, намёк на то, что он мало обращает на неё внимание? Илья Витальевич мысленно перебрал вехи их общей жизни. Могла ли она подумать, что он охладел? Он охладел, конечно, это бывает почти всегда, но ведь не так чтобы очень? Ведь он любит её? Наверное. Тогда почему они так редко спят вместе? То есть, это была её инициатива, и Илья Витальевич согласился. Может быть, он согласился слишком легко?
Дьявол их разберёт, этих женщин! Столько лет вместе, а он не может сказать, что понимает её до конца. А она? Илья Витальевич пожевал в сомнении губами. Она понимает себя до конца?
Так и не решив ничего определённого, он прогнал эти мысли из головы. Действительно, пусть съездит, прожарится под солнцем, глядишь, что-то и разрешится.
Словно дождавшись конца разговора, Киса снова запрыгнула ему на колени.
— Ма?
— Кошка это глаза, — сообщил ей Илья Витальевич. — Правильно, Киса?
— Ма, — ответила кошка, и Илья Витальевич был готов поклясться, что это «Ма» прозвучало совсем иначе, чем первое. Согласно прозвучало, подтверждающее. Кошка тем временем вытянулась на его коленях, свесив хвост к полу. Глаза её смотрели куда-то в поручень кресла, прозрачные, как капли росы. Уши сторожко отзывались на гудки автомобилей за окном.
Замечательные существа кошки! Понятные и простые. Если уши не прижимает, то и не вцепится. Главное, за брюхо её не хватать. Нетрудно запомнить, что именно им не нравится. Жаль, женщины не кошки, женщины-кошки только в глупых американских фильмах встречаются…
***
Июньские ночи коротки.
Только, вроде, встретили закат, только успели, поворочавшись в ожидании отправления, забыться сном — и вот пищит телефон, и пора просыпаться. Не успели выпить кофе, а телефон снова сигналит: Виктор, охранник, он же водитель и инструктор по скалолазанию, сообщает, что машина подана. Не беда, с вечера приготовлены термосы с кофе и чаем, в холодильник-переноску сложены бутерброды и копчёное мясо; перекусить можно и в дороге.
Через двадцать минут Илья Витальевич в сопровождении зевающего Артёма спустился с крыльца во двор. Виктор приветственно помигал габаритами, вышел и направился навстречу.
— Как спалось, шеф? — пожимая Жогину руку, спросил он.
— Спалось… — передёрнул плечами Илья Витальевич. — Так себе. Ты один?
— Вадим за Антоном Сергеевичем поехал, договорились у самолёта встретиться.
Война до города не добралась, но в пригороде располагался транзитный аэродром. Здесь на полпути из Америки в Европейскую часть Союза останавливались аэрокобры, которые Союз получал по лендлизу. Лётчики отдыхали, машины заправлялись топливом и продолжали свой путь навстречу мясорубке войны. В память о тех событиях на выезде из города поставили постамент с самолётом. За прошедшие годы город вырос и давняя окраина стала чуть не центром. Влюблённые назначали свидания «у самолёта», к нему же приезжали после ЗАГСа новобрачные, молодёжь гонялась по дорожкам на скейтах, и вообще, сквер у памятника был у горожан популярным местом отдыха.
— Ага, — кивнул Илья Витальевич. — Ничего не забыл?
— Обижаете, шеф, — улыбнулся Виктор. — Вместе же собирали!
Потом он обернулся к Артёму:
— Здорово, парнище! Ты прямо десантник.
Артём, одетый в новый, необмятый ещё комбинезон цвета хаки, протяжно, клацнув зубами, зевнул:
— Зда-а-арово, дядя Витя!
— Ладно, занимаем места, трогаемся, — распорядился Илья Витальевич и оглянулся на окна первого этажа. Марина не вышла их провожать, да и ни к чему это, хоть и лето, а прохладно, зато смотрела на них в окно. Встретив взгляд мужа, улыбнулась и помахала рукой. Ну и славно. Илья Витальевич отсалютовал в ответ и захлопнул за собой дверцу.
Улицы после ночи были пустынны, и до «самолёта» добрались за считанные минуты. Их уже ждали. Вадим припарковал машину за пьедесталом, но разве такую бандуру спрячешь за небольшим памятником? Особенно, если сзади к нему прицеплен длинный трейлер, этакий домик на колёсах. Главным же «демаскирующим» фактором служила рыжая борода Антона, который стоял у трейлера, облокотясь о запаску.
Виктор притормозил рядом.
— Всё в порядке? — спросил Илья Витальевич, опустив стекло у пассажирского места.
— А то, — широко улыбнулся Антон. — Не возражаешь, если я к тебе сяду?
— Вай нот? — улыбнулся в ответ Илья Витальевич.
— Ну и ладненько.
Антон занял место на заднем сиденье, рядом с Артёмом, и Илья Витальевич мимолётно, почти серьёзно пожалел о своём решении. Машина и так была загружена, а с появлением в салоне приятеля в ней стало тесновато.
— Артёмка, — обратился он к сыну, — места хватает? Не раздавит тебя этот медведь?
— Куда ему, отец, — ломающимся подростковым баском ответил сын. — Как бы я его не раздавил.
— О! — поднял вверх палец Антон. — Узнаю брата Колю. Весь в отца. Ты вымахал, однако. Я тебя во-от таким помню!
Он показал двумя пальцами, каким именно помнит Артёма и захохотал, задрав бороду в потолок. Илья Витальевич тоже вспомнил, каким был его сын когда-то, и улыбнулся. Артём промолчал с совершенно независимым видом, и Илья Витальевич отвернулся, чтобы тоже не засмеяться.
— Ладно, — сказал Жогин. — Поехали уже.
Виктор выехал на безлюдную Ленина. Впереди над Восточным микрорайоном вспухало красное солнце. Навстречу попалась грузовая машина с надписью «Хлеб».
— В Центральный поехала, — авторитетно сообщил Артём.
— Почему это? — обернулся к сыну Илья Витальевич.
— Там всегда хлеб самый свежий.
— Возможно, но ты-то откуда знаешь? — удивился Илья Витальевич. — Ты ведь в магазин не ходишь.
— Так, — сделал неопределённое движение плечами Артём. — Рассказывали.
— Рассказывали. — повторил Илья Витальевич. — Понятно.
— А ты сам как думаешь? — спросил его Антон. — Где хлеб самый свежий?
— В Центральном, — не задумываясь ответил Илья Витальевич. — У нас главбух рядом живёт. По пути на работу заходит, покупает, поэтому у нас всегда свежайшие булочки к чаю. Я ей даже доплачиваю немножко, чисто символически, за заботу.
— И сколько это, по-твоему, выходит? Чисто символически? — поинтересовался Антон.
— Тысяча в месяц, — ответил Илья Витальевич. — Что, много? Или мало?
— Да нет, — сказал Антон. — Нормально. По её доходам, наверное, и точно символически.
Тем временем Виктор свернул на Энгельса, и машину закачало на ухабах. Илья Витальевич всегда удивлялся: почему не могут привезти в порядок улицу с таким гордым именем? Причём так было, сколько он себя помнил. Ещё в старые, союзные времена улица Энгельса была пыльной, кривой, застроенной покосившимися хибарами, словно соратнику Маркса не хватало внимания, словно его уважали не как философа и вообще, наверное, не самого плохого человека, если так можно сказать про одного из классиков, а просто как соратника Маркса. По остаточному принципу уважали. Извини, Фридрих, так получилось. Асфальт, если и лежал, то кусками, на ровных местах, оставляя ямы дождям и прочим явлениям природы. Тех хибар давно нет, по сторонам улицы выстроились нарядные особнячки, но асфальт так и лежал — пятнами, напротив гаражных ворот.
— Витя, — спросил у водителя Илья Витальевич, — а что мы свернули? Разобьёшь подвеску.
— Солнце в глаза, — объяснил Виктор. — Извините, Илья Витальевич, сейчас на Первопроходцев вывернем, там уже напрямик на шоссе.
— Ну, тебе виднее, — кивнул Илья Витальевич и обернулся. Позади, как привязанный, пылил Вадим; трейлер переваливался на колдобинах.
— Н-да, — произнёс Илья Витальевич. — Двадцать первый век на дворе. Чем им всем так Энгельс не угодил?
— Кому им? — спросил Антон.
— Да вот этим вот всем. — Жогин обвёл окрестности рукой. — Местным жителям. Небедные же люди, давно бы дорогу привели в порядок.
— Это они мстят! — хохотнул Антон.
— То есть?
— То есть Энгельсу мстят, за «Капитал».
— Всё равно не понял, — сказал Илья Витальевич.
— Ну как же, — сказал Антон. — Капитализм же!
— Ну и что?!
— Капиталы есть — а счастья нет, — объяснил Антон.
— Да? Ну, да… — Илья Витальевич не нашёлся что ответить. Глянул на забившегося в угол салона Артёма, словно в поисках поддержки, но сын, кажется, их даже не слышал. Водрузив на голову здоровенные наушники и закрыв глаза, он подёргивался в такт неслышимой музыке.
— А что, скажешь, счастливы они? — продолжил Антон. — Думаешь, если на столе виски за штуку баксов, то уже счастье?
— Всё лучше, чем квасить денатурат, — ответил Илья Витальевич. — И мягкая кровать лучше, чем гнилой матрац в теплоцентрали. И, знаешь, хорошая горячая еда, чёрт с ними, с разносолами, простая еда из свежих продуктов! — она лучше, чем объедки из контейнера!
— Ты даже не представляешь, какие там попадаются вещи, — оскалился Антон.
— Ел?
— Нет, но мне рассказывали. Срок годности истёк — и элитные колбасы отправляются в отходы.
— Я бы не стал, — поджал губы Илья Витальевич.
— И я бы не стал… наверное, — согласился Антон. — Но разве это счастье? Это просто комфорт.
— Хорошо, это просто комфорт, — сказал Илья Витальевич. — Наверное, здесь ты прав. Но что тогда счастье? Если не комфорт везде, если не хороший дом, не еда любая, какую хочешь, ни виски за, как ты говоришь, штуку баксов, то что?
— Когда тебя любят? — предположил после паузы Антон. — Когда ты любишь?
— Любовь… — задумчиво проговорил Илья Витальевич. — Любовь может быть мучительна. Нет, это не счастье, это просто любовь.
— Просто комфорт, просто любовь, такие всё простые вещи? — произнёс серьёзно Антон.
— Да, — кивнул Илья Витальевич. — А ты думал, что такое счастье?
— Счастье, — сказал Антон, доставая из сумки бутерброд и откусывая от него, — это, я думаю, когда ты знаешь, что всё правильно. Раньше было правильно, сейчас, и будет правильно потом. И так, с этим знанием, живёшь. Будешь? — он достал ещё один бутерброд и протянул его Илье Витальевичу. — Вкусный, с колбасой.
— Нет, — помотал головой Илья Витальевич. Отвернулся и замолчал.
Как и обещал Виктор, скоро свернули на прямой, как по линеечке проведённый проспект Первопроходцев. Теперь солнце светило в левую скулу. Илья Витальевич откинулся в кресле и надвинул бейсболку на глаза.
Город кончился, потянулись промышленные пригороды. Элеватор, железобетонный комбинат, рядом цементный завод, потом автохозяйство и многочисленные гаражи. Следом пошли ближние деревни: Есино, Елино, Елистратово. После Ермаково жильё уже не попадалось. Шоссе обступил вековой еловый лес, а впереди, на горизонте встали невысокие горы. Те самые, где, по словам Антона, шестьдесят лет назад подорвали атомную бомбу.
Ведь он ничего не проверил! Не навёл справки! Почему он поверил Антону на слово? Илья Витальевич обернулся. Антон спокойно спал, раскрыв рот. Рыжая борода шевелилась от его дыхания. Никак он не походил на человека, который соврал, да и зачем ему врать? Насколько Илья Витальевич знал, его приятель хоть и был натурой увлекающейся, но никак не прожектёром или чудиком. Человек основательный, ко всему подходящий серьёзно. Тому — Илья Витальевич нашёл в зеркале машину Вадима — сам их поход свидетелем, то, как Антон подошёл к его организации. Формально готовил экспедицию Виктор, но большую часть работы провёл именно Антон. Развёл столь бурную деятельность, что Виктор, докладывая, только круглые глаза делал. Так что нет, не мог он соврать, а значит, бомба была, и пузырь есть.
И золото, возможно, будет.
Золото… В голову пришёл недавний разговор. Может быть, оно приносит счастье? Может ли он сам сказать, что счастлив? Да и было такое хоть когда-нибудь?
Илья Витальевич порылся в памяти. Было, точно было. Когда область выиграл. Сидел в полнейшей прострации на полу в гостиничном номере, пил воду из-под крана. Один стакан, второй, третий. Плыл на волнах эйфории. Потом, вечером, когда водку пили за победу, было уже не так. Пьяно, весело, но не счастливо, просто хорошо.
Когда из армии увольнялся. Как вручил ему военный билет с печатью и надписью «уволен» подполковник Черногон, тоже счастлив был. Минуты две, потом заботы навалились: дорожные получить, обходной лист подписать. Тоже душа пела, но не от счастья, оттого, что сбросил ненавистное ярмо, то, чего так давно ждал и о чём мечтал. Но разве это счастье?
Когда первая жена ушла, он был несчастлив, но и доволен, потому что свобода. Облегчение — это ведь не счастье?
Когда Маринка, уступая его уговорам, сказала «да», тоже был счастлив. Недолго, до первой ссоры, да и потом не раз. Когда Артёмка родился, например. Но это моменты, редкие, а так — обычные будни, рутина. Разве это счастье?
— Витя, — повернулся он к водителю. — Ты знаешь, что такое счастье?
— Нет, — ответил Виктор.
— Но, как же так… — удивился Илья Витальевич. — Ты не мог не думать об этом, это делает каждый. Ты был когда-то счастлив?
Виктор бросил машину влево, обходя выбоину в асфальте, покрутил головой, словно воротник ему жал, и произнёс:
— Конечно. Помню, в Чечне осколок мимо прошёл. Нас накрыли на дороге из миномётов, я сознание потерял. Очнулся — вижу, осколок торчит из стенки БТР. Сантиметров на десять с моей головой разминулся. Вот в этот миг я был счастлив. Ох, и напился я потом на радостях! Чуть не умер. И потом, когда война окончилась, а я жив остался, тоже. Но это так недолго!.. Может быть, счастье — просто жить? Жить, когда вокруг смерть?
— Может быть, — задумчиво сказал Жогин.
Он отвернулся и скоро тоже задремал. Разбудили его голоса. Илья Витальевич открыл глаза.
— Скоро развилка, — говорил с заднего сиденья Антон. — Нам налево.
— Странно. — Виктор сомневался. — Здесь нет никаких второстепенных дорог.
— А это не дорога! — хохотнул Антон. — Это, как у нас принято, направление.
— Нда-а? — недовольно протянул Виктор. — Подвеску бы не убить. Там проехать-то можно?
— Можно, наверное, — сказал Антон. — Мы, в нашей последней экспедиции, проезжали. У нас, правда, армейский вездеход был.
— И где-то вы его достали?.. — спросил в пространство Илья Витальевич.
— Мы, дружище, не абы кто, — хмыкнул Антон. — Вот уж нашли, где достать. Вон там! — Он хлопнул Виктора по плечу. — Видишь, ель с обгоревшей верхушкой? Там и сворачивай, увидишь где.
Антон ошибся. Это была именно дорога. Дорога, предназначенная для мощной техники с высоким клиренсом, которой безразличны ямы и густая грязь.
Антон оказался прав. Дорогой эту мешанину из луж и ухабов назвать было трудно. Именно направление, по которому им предстояло двигаться.
Следующие часы превратились в мучение. Машины бросало из стороны в сторону, и скоро их по крышу покрывала глина. Щегольской трейлер стал похож на сарай на колёсах, и только чудом сохранил целой ходовую часть. Машины стоили истраченных за них денег и выдержали путь достойно. Но всё когда-то кончается. К обеду впереди открылась обширная дикая вырубка. Безлюдная, старая и заброшенная, судя по отсутствию времянок и техники, и проржавевшим тракам в кустах неподалёку.
— Чёртовы китайцы… — выругался сквозь зубы Антон. — Так они весь лес к себе вывезут.
— Точно знаешь, что китайцы? — спросил, без сил опускаясь на первое попавшееся бревно, Илья Витальевич. — Наши тоже деньги любят.
— Что я, китайца от русского не отличу? — буркнул Антон. — Отличу, будь уверен. И от бурята отличу, и от гольда.
— Ну, тебе виднее, — сказал Илья Витальевич и вдруг засмеялся. Следом за ним фыркнул и Артём, и скоро они с отцом хохотали в два голоса. Потом к ним присоединились покинувшие водительские места Виктор и Вадим.
— Чего смешного? — сумрачно поинтересовался Антон, размазывая грязь по лицу.
— Ви… ви… видел бы ты себя! — отхохотавшись, заявил Жогин, а Артём угукнул. — Слушай, Энтони? Может, твоя обезьяна — вовсе не криопитек? Может, это турист, форсировавший эту дорогу?
— На себя посмотри, — огрызнулся Антон, потом не выдержал, и засмеялся тоже.
— Я воду принесу? — предложил, когда все немного успокоились, Вадим. — Умоетесь.
— Не надо, — махнул рукой Антон. — Тут рядом ручей, там и умоемся.
Это удалось не сразу. Ещё около часа путешественники потратили на то, чтобы найти подходящую полянку и вытолкать туда внедорожники и трейлер.
Ручей в самом деле оказался неподалеку. По прямой до него выходило не более трёхсот метров, но пришлось поплутать, продираясь сквозь заросли орешника и укедрового стланика. Зато потом… Увидев ручей, Илья Витальевич остановился в восхищении: чистейший поток струился между деревьев и кустов, неторопливо шевеля тёмно-зелёные, почти синие пряди водяной травы, которой Илья Витальевич не знал названия. А вокруг — тишина, которую нарушали только журчание воды и треньканье какой-то пичуги.
— Как волосы у русалки, — незнакомым, каким-то очень взрослым голосом сказал Артём.
— Да, сын, — согласился Илья Витальевич. — Мы в сказке.
Берега ручья были нетронуты. Ни следов, ни грязи, не то что на вырубке, переполненной гниющими ветвями и кучами опилок. Китайцев-заготовителей тоже поразила красота этого места. Или, что вероятнее, занятые своим варварским «бизнесом», они просто не смотрели по сторонам и до ручья не добрались.
— Дальше не поедем, — когда они кое-как привели себя в порядок, предложил Антон. — Только технику гробить. Не вездеходы, всё-таки. — Он усмехнулся. — Предлагаю встать лагерем. И от дороги не слишком далеко, и вода близко.
— От дороги, ну-ну… — сказал Виктор, а Вадим согласно покивал.
— Дожди прошли, — развёл руками Антон. — Подсохнет, лучше будет, проходимее. Ну, то есть я надеюсь.
— Хорошо, — решил Илья Витальевич. — Так и поступим.
— Да! — хлопнул себя по лбу Антон. — Самое главное я забыл!
— Что? — не понял Жогин.
Антон махнул рукой, порылся во внутреннем кармане куртки, затем вынул и гордо продемонстрировал портативный радиометр.
— Я практически уверен, что это именно тот ручей, который нам нужен. Однако, не помешает проверить.
Он подержал прибор у воды, потом поднял и торжественно показал окружающим.
— Всё верно! Фон повышен, это именно тот ручей!
— Давай-ка от воды, друг ситный, — сказал Илья Витальевич сыну.
— Но, па!
— Радиация, опасно.
— И ничего не опасно, — набычился Антон. — Радиация в пределах нормы. Смотри, — он показал радиометр Илье Витальевичу, — показания в зелёной зоне.
— Всё равно, — сказал Илья Витальевич. — Если что, мне Марина голову открутил, а потом я тебе.
— Глупости, — отмахнулся Антон. — У тебя дома фон на треть выше. Я специально замерял.
— Это почему вдруг? — не поверил Илья Витальевич.
— Есть, дружище, такой радиоактивный газ, радон называется, — с умным видом начал Антон. — Образуется при распаде урана и тория, кажется.
— Ну и что?
— А то, дружище, что уран всегда есть в составе гранита, а ты недавно облицовку фасада поменял, как раз гранит поставил. Уран распадается, радон образуется и стекает вниз, он же тяжёлый.
— И что теперь? — потерянно спросил Жогин.
— Ничего! — хлопнул его по плечу Антон. — За месяц-другой вся радиация сойдёт на нет, да и сколько там этой радиации.